Беседа у костра

Нафис Нугуманов

Беседа у костра

Человек – это существо, которое всегда больше суммы своих частей

ПРОЛОГ

Где-то между мирами, на границе бытия и небытия, в месте, которое не имеет координат и не подчиняется законам времени, горел костёр. Языки пламени танцевали в воздухе, не нуждаясь ни в дровах, ни в кислороде – это был огонь чистой сущности, огонь самой идеи тепла и света.

По одну сторону костра сидел Тот, чьё имя произносили с благоговением или не произносили вовсе из трепета. Его облик менялся с каждым мгновением: то старец с седой бородой, то юноша с лучезарными глазами, то просто присутствие, которое ощущалось как безграничная любовь и бесконечная мудрость.

По другую сторону располагался Его извечный оппонент. Не рогатое чудовище из человеческих кошмаров, а существо поразительной красоты и обаяния, чей взгляд излучал острый ум и печальную мудрость того, кто слишком много видел и понял. В его глазах читалась история Падения – не как проклятие, а как выбор, сделанный из любви к свободе.

Вокруг них простиралось пространство, похожее на вечерний лес – не конкретный лес какой-то планеты, а архетип леса, его платоническая идея. Деревья стояли в полумраке, их кроны терялись в темноте, а между стволами иногда проскальзывали тени – возможно, духи, возможно, просто игра света.

– Давно мы не беседовали так, – произнёс Творец, и Его голос был как далёкий гром, как шум океана, как тишина между звёздами.

– Действительно, – согласился Люцифер, и в его голосе слышались нотки старинной музыки, эхо ангельских хоров, в которых он когда-то пел. – Последний раз… когда это было? Когда твои любимцы изобрели письменность?

– Время – понятие относительное, – улыбнулся Бог. – Но сегодня особенный день. Или особенный век. Они стоят на пороге чего-то нового.

– Да, – задумчиво кивнул Дьявол. – Твои люди. Наши люди. Они так изменились с тех пор, как мы их впервые увидели в том саду.

Ветер, которого здесь не должно было быть, вдруг пробежал по листьям, и они зашуршали, словно перелистывались страницы древней книги. Костёр вспыхнул ярче, отбрасывая на лица собеседников золотистые блики.

– О чём ты думаешь, глядя на них сейчас? – спросил Бог.

– О том же, о чём и всегда, – ответил Люцифер, глядя в пламя. – О выборе. О свободе. О цене, которую приходится платить за право быть собой.

И началась беседа, которая должна была продлиться всю ночь – разговор о людях, об их природе, об их предназначении и об их будущем. Разговор двух существ, которые любили человечество по-разному, но одинаково глубоко.

ГЛАВА 1: О ПРИРОДЕ ЧЕЛОВЕКА

Пламя костра устремилось вверх, словно пытаясь дотянуться до звёзд, которые здесь были не светилами, а идеями света, рассыпанными по небесному своду. В воздухе пахло не дымом, а самой сущностью уюта – тем запахом, который заставляет человека чувствовать себя дома.

– Помнишь ли ты момент, когда вдохнул в них душу? – спросил Люцифер, слегка наклонившись вперёд. – Тот миг, когда глина стала плотью, а плоть обрела сознание?

– Каждое мгновение, – тихо ответил Творец. – Каждый первый вдох, каждое первое биение сердца. Ты же помнишь – ты был там.

– Был, – согласился Денница. – И помню, как ты дрожал.

– Дрожал?

– От предвкушения. От страха. Ты создавал нечто, что могло сказать тебе "нет". И это приводило тебя в восторг и ужас одновременно.

Где-то в глубине леса раздался звук – не совсем крик совы, не совсем мелодия ветра, а что-то среднее, что говорило о том, что даже здесь, в этом внепространственном месте, жизнь находит способ заявить о себе.

– Ты считаешь, что я совершил ошибку? – спросил Бог.

– Нет, – без колебаний ответил Дьявол. – Ты совершил чудо. Ты создал существо, способное на творчество. Но…

– Но?

– Но ты дал им слишком много. Слишком много желаний, слишком много страхов, слишком много возможностей для боли.

Листья над их головами зашелестели, и сквозь них проскользнул луч света – не лунного, не солнечного, а того изначального света, который был до создания светил.

– Ты думаешь, боль – это ошибка? – в голосе Творца не было обиды, только искренний интерес.

– Думаю, боль – это учитель, которого ты не планировал, – ответил Люцифер. – Когда я смотрю на них, на людей, я вижу, как боль формирует их сильнее, чем радость. Разве не парадокс? Твои дети учатся любить через потери, учатся ценить свет через тьму.

– А разве может быть иначе? – возразил Бог. – Свобода выбора означает свободу ошибаться. А ошибки… болят.

– Да, но посмотри, что они с этим делают! – глаза Люцифера загорелись азартом спора. – Они не просто терпят боль – они находят в ней смысл. Они превращают страдание в искусство, в музыку, в поэзию. Они создают красоту из уродства, надежду из отчаяния.

– И это разве не говорит об их божественной природе?

– Говорит. Но также говорит и об их дьявольской сущности, – усмехнулся Падший ангел. – Они не принимают данность. Они бунтуют против неё. Это же я их этому научил, в том саду.

Костёр затрещал, выбросив сноп искр, которые не погасли, поднявшись в воздух, а превратились в светляков – крошечные звёздочки света, танцующие между собеседниками.

– Научил бунтовать или научил думать? – спросил Творец.

– А есть ли разница? – парировал Люцифер. – Первая мысль человека была вопросом. Первое его действие – выбором. И да, этот выбор пошёл против твоего прямого указания. Но разве не этого ты хотел в глубине души?

– Продолжай.

– Ты мог создать их послушными. Мог вложить в них инстинкт безусловного повиновения, как у животных. Но ты этого не сделал. Ты дал им любопытство. А любопытство – это всегда риск.

Вдали прокричала птица – звук был мелодичным и одновременно тревожным, как колокол, зовущий к молитве и предупреждающий об опасности.

– Значит, ты не раскаиваешься в том, что сделал? – спросил Бог.

– В том саду? Нет, – твёрдо ответил Дьявол. – Я дал им выбор. Настоящий выбор. До этого у них была лишь иллюзия свободы – ведь что за свобода, если есть только один приемлемый вариант?

– Но ты знал, к чему это приведёт.

– Знал. К боли, к страданию, к смерти. Но также – к любви, которая выбирает, а не просто существует. К добру, которое совершается вопреки, а не благодаря. К героизму, к самопожертвованию, к…

– К войнам, – тихо добавил Творец. – К предательству. К жестокости, которая иногда превосходит всё, что можно вообразить.

– Да, – согласился Люцифер. – И к этому тоже. Но разве ты сожалеешь?

Долгая пауза. Пламя костра стало спокойнее, ровнее, словно под влиянием глубокой задумчивости своих наблюдателей.

– Знаешь, что меня больше всего поражает в них? – наконец сказал Бог.

– Что?

– Их способность любить не за что-то, а вопреки всему. Мать любит ребёнка, который причиняет ей боль. Человек любит друга, который его предал. Они любят меня, хотя я позволяю им страдать.

– Это же безумие, – заметил Люцифер.

– Это же чудо, – поправил Творец.

– Возможно, и то, и другое одновременно.

Ветер стих, и в наступившей тишине можно было услышать, как где-то далеко шумит вода – может быть, ручей, может быть, океан, а может быть, время само по себе, текущее сквозь пальцы вечности.

– Ты спросил о природе человека, – сказал Бог. – А сам как бы ты её определил?

Люцифер долго молчал, глядя в огонь.

– Человек – это существо, которое всегда больше суммы своих частей, – наконец ответил он. – У него есть тело, как у животного, разум, как у ангела, и нечто третье – то, что делает его уникальным. Способность одновременно грешить и раскаиваться, падать и подниматься, ненавидеть и прощать.

– И что же это за третье?

– Воля. Не просто способность выбирать между готовыми вариантами, а способность создавать новые варианты. Способность сказать: "Ни то, ни другое – я найду третий путь".

– Третий путь… – задумчиво повторил Творец. – Да, пожалуй, ты прав. Они удивляют даже меня.

Искры от костра поднялись выше и начали складываться в фигуры – силуэты людей разных эпох, от пещерных охотников до звездоплавателей будущего. На мгновение в воздухе повисла история человечества, рассказанная языком света.

– Расскажи мне, – попросил Бог, – что ты видишь, когда смотришь на них сейчас, в их настоящем?

– Вижу детей, играющих с огнём, – ответил Люцифер. – Они создали оружие, способное уничтожить их мир, и одновременно – музыку, способную исцелить душу. Они научились летать к звёздам и до сих пор не научились жить в мире друг с другом.

– И что ты об этом думаешь?

– Думаю, что они остаются верны своей природе. Они по-прежнему дети того сада – любопытные, упрямые, готовые на всё ради познания. И по-прежнему расплачиваются за каждое открытие.

Облако прошло над ними – вернее, не облако, а тень от мысли, на мгновение затемнившая звёзды.

– Но есть кое-что новое, – продолжил Дьявол. – Они начинают понимать, что их выборы влияют не только на них самих. Что они ответственны не только за себя, но и за мир, в котором живут.

– Взросление, – кивнул Творец.

– Возможно. Или осознание масштаба своей силы. Что в итоге – одно и то же.

Пламя костра вдруг изменило цвет, став не золотисто-красным, а серебристо-голубым, и в этом новом свете лица собеседников стали выглядеть иначе – мудрее, печальнее, но и более полными надежды.

– Знаешь, чего я от них жду? – спросил Бог.

– Чего?

– Не того, чтобы они стали совершенными. Не того, чтобы они перестали ошибаться. Я жду, что однажды они научатся прощать – себя, друг друга, меня. По-настоящему прощать.

– А если не научатся?

– Тогда я буду их любить такими, какие они есть. Разве может быть иначе?

В ответ Люцифер лишь грустно улыбнулся, и в этой улыбке читалась вся история его собственного падения и искупления.

ГЛАВА 2: О ДОБРЕ И ЗЛЕ

Костёр неожиданно стих, оставив лишь тлеющие угли, которые светились, как драгоценные камни в темноте. Воздух наполнился запахом остывающего пепла и чего-то ещё – аромата, который невозможно описать словами, но который каждый человек узнал бы как запах глубокой задумчивости.

– Добро и зло, – произнёс Люцифер, и эти слова прозвучали как заклинание, вызвавшее к жизни новые языки пламени. – Сколько крови пролили люди, споря об этих понятиях.

– И сколько жизней спасли, руководствуясь ими, – добавил Творец.

Вокруг них лес словно притих, прислушиваясь к разговору. Даже тени между деревьями стали неподвижными, как зрители в театре в момент кульминации спектакля.

– Скажи мне честно, – попросил Дьявол, – когда ты создавал мир, планировал ли ты зло?

– Планировал ли я зло или планировал ли я свободу? – переспросил Бог. – Разве это не одно и то же?

– Уклончивый ответ.

– Единственно честный ответ. Свобода без возможности выбора зла – не свобода, а иллюзия. Но зло без возможности выбора добра – не выбор, а принуждение.

Угли в костре вспыхнули ярче, и в их свете стали видны силуэты – образы людей, совершающих поступки. Здесь был и воин, защищающий слабых, и тиран, угнетающий народ. Была мать, жертвующая собой ради ребёнка, и предатель, продающий друга за серебро.

– Но посмотри на них, – Люцифер указал на видения в огне. – Они мучаются с этими понятиями. Добро для одного оборачивается злом для другого. Справедливость становится местью. Милосердие – попустительством.

– И что ты предлагаешь? Отменить мораль?

– Нет, – покачал головой Падший ангел. – Я предлагаю признать её относительность. Понять, что абсолютного добра и абсолютного зла не существует вне контекста.

Вдруг лес вокруг них ожил. Деревья зашумели, хотя ветра не было, и в этом шуме слышались голоса – миллионы человеческих голосов, спорящих, молящихся, проклинающих, благословляющих.

– Слышишь? – спросил Творец. – Они до сих пор ищут истину. После тысячелетий существования они всё ещё задают те же вопросы: что правильно, что неправильно, как жить, как поступать.

– И это прекрасно, – согласился Люцифер. – Но также это и трагично. Они ищут ответы там, где их нет. Ищут абсолютную мораль в относительном мире.

– А может быть, наоборот – ищут относительные ответы на абсолютные вопросы?

Люцифер задумался, глядя, как в пламени появляются и исчезают картины человеческой истории: крестовые походы и больницы, инквизиция и школы, концлагеря и приюты для сирот.

– Знаешь, что меня поражает больше всего? – сказал он наконец. – Они способны творить зло, искренне веря, что творят добро. И способны творить добро, думая, что поступают неправильно.

– Это потому, что они судят по намерениям или по результатам?

– По-разному. И в этом их беда, и в этом их величие. Матерь Тереза и Гитлер – оба были убеждены в правоте своих действий.

– Но разве можно их сравнивать?

– Нет, нельзя. И именно поэтому нельзя создать универсальную формулу добра и зла. Контекст решает всё.

Огонь вдруг изменился, и в нём стали видны не исторические события, а простые человеческие ситуации: врач, решающий, кому из двух пациентов дать последнее лекарство; мать, выбирающая между карьерой и ребёнком; солдат, получивший приказ, который противоречит его совести.

– Вот она, настоящая драма человеческого существования, – произнёс Творец. – Не битва между абсолютным добром и абсолютным злом, а ежедневный выбор между несовершенными вариантами.

– И ты не даёшь им готовых ответов, – заметил Дьявол.

– А ты бы дал?

– Я? Я бы сказал: "Делайте то, что считаете правильным, и берите ответственность за последствия". Но это тоже не ответ, не так ли?

Где-то вдали завыл ветер – или это был плач? В этом звуке слышалась боль всех тех, кто когда-либо сделал неправильный выбор, не имея правильного варианта.

– Расскажи мне о раскаянии, – попросил Бог. – Что ты думаешь об этом человеческом феномене?

– Раскаяние… – Люцифер надолго замолчал. – Это одна из самых удивительных их способностей. Они могут осознать ошибку, пожалеть о ней и… измениться. По-настоящему измениться.

– Ты говоришь так, словно завидуешь им.

– Возможно, завидую. У меня было раскаяние, но не было возможности изменения. Мой выбор оказался окончательным.

– А ты уверен в этом?

Вопрос повис в воздухе, как эхо в пустой церкви. Люцифер поднял глаза на своего собеседника, и в них мелькнула искра – надежды? страха? или просто удивления?

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего конкретного. Просто интересуюсь твоим мнением о природе раскаяния. Думаешь ли ты, что есть грехи непростительные?

– Думаю, есть грехи, которые нельзя исправить. Убитого не воскресить, сказанное слово не вернуть. Но простить… – он посмотрел в огонь, где плясали тени человеческих судеб. – Простить можно всё. Вопрос в том, кто прощает и зачем.

– А если прощает тот, кого невозможно обмануть и кто знает все мотивы?

– Тогда прощение становится актом творения. Оно не отменяет прошлое, но создаёт возможность будущего.

Пламя костра вдруг взметнулось вверх, образовав столп света, который терялся в звёздах. В этом свете на мгновение стали видны лица – лица всех тех, кто когда-либо раскаивался, прощал или был прощён.

– Знаешь, что меня больше всего удивляет в людях, когда речь заходит о добре и зле? – сказал Творец.

– Что?

– Они могут простить другому то, чего никогда не простят себе. И наоборот – могут оправдать собственные поступки, которые никогда не простили бы чужим.

– Двойные стандарты?

– Или двойная природа. Они одновременно судьи и подсудимые, обвинители и защитники. В каждом из них живёт и тиран, и бунтовщик против тирании.

Люцифер усмехнулся:

– Ты описываешь меня.

– Я описываю каждого, кто способен на выбор. Разница лишь в том, какую сторону своей натуры человек выбирает кормить.

– А если он кормит обе?

– Тогда он остаётся человеком – существом противоречивым, непредсказуемым и именно поэтому способным на чудеса.

В лесу что-то зашуршало – возможно, животное, возможно, просто листья. Но в этом звуке слышался намёк на присутствие чего-то третьего, кого-то, кто мог бы быть свидетелем их беседы.

– Иногда я думаю, – сказал Люцифер, – что добро и зло – это не противоположности, а разные грани одного кристалла. В зависимости от угла зрения одна и та же грань может выглядеть и тёмной, и светлой.

– Продолжай.

– Возьми любовь. Она может быть созидающей и разрушительной. Ревность – это тоже любовь, но повёрнутая другой стороной. Гордость может поднять человека до небес и низвергнуть в ад. Смирение может быть мудростью, а может – трусостью.

– И что из этого следует?

– То, что попытки создать жёсткую систему морали обречены на провал. Слишком много переменных, слишком много контекстов.

– Но люди всё равно пытаются.

– Да, и я их за это уважаю. Они знают, что абсолютной истины нет, но продолжают её искать. Они понимают, что идеал недостижим, но стремятся к нему. Это ли не проявление божественной искры в них?

Костёр постепенно утих, превратившись в тёплое, ровное свечение. Вокруг них лес словно погрузился в созерцание, и даже время текло здесь медленнее, давая возможность каждой мысли полностью раскрыться прежде чем родится следующая.

– А теперь скажи мне, – попросил Бог, – если бы ты мог дать людям один совет о том, как различать добро и зло, что бы это было?

Люцифер долго молчал, глядя в угасающие угли.

– Я бы сказал им: слушайте не голос в голове, а голос в сердце. Не тот, который говорит, что правильно по правилам, а тот, который говорит, что правильно по любви. И будьте готовы ошибиться – потому что без права на ошибку нет права на выбор.

– Мудрый совет.

– Опасный совет, – поправил Дьявол. – Потому что любовь может быть слепой, а сердце – обманчивым.