Антология Фантастики 12

Внезапно, впереди, возникла знакомая фигура.

Су Мин.

Она стояла прямо перед ним, в своём безупречном чёрном комбинезоне, неподвижная, как статуя. Её лицо было непроницаемым. Ни единой эмоции не отражалось в её глазах. Лишь холодный расчёт.

Он остановился.

“Ты…” – начал он, его голос был хриплым от усталости и ярости.

Су Мин молчала. Она просто смотрела на него.

Двое солдат “Стил Индастрис” появились из-за угла, направляя на Мэн Хо оружие.

“Тебе некуда бежать, Мэн Хо”, – сказала Су Мин, её голос был таким же холодным, как и рассвет. – “Ты был слишком наивен”.

Её слова стали последним ударом. Последним доказательством того, насколько глубоко он ошибался, во что верил.

“Почему?” – вырвалось у него, в надежде услышать хоть каплю правды.

Су Мин чуть приподняла уголок губ в едва заметной, презрительной усмешке.

“Ты думал, что можно изменить мир? Ты думал, что такие, как вы, можете что-то решить? Вы всего лишь пыль. Ничто. Ваше место – внизу.”

Она сделала шаг назад, и в её глазах загорелся огонь – огонь триумфа.

Солдаты “Стил Индастрис” открыли огонь.

Мэн Хо даже не успел почувствовать боли.

Через мгновение его тело безжизненно лежало на грязной земле, в луже крови. Он стал ещё одной строчкой в списке жертв “Стил Индастрис”.

Су Мин посмотрела на мёртвое тело, на рассвет, который медленно окрашивал небо над Нео Тэгу.

“Уберите мусор”, – приказала она солдатам.

Те выполнили приказ.

Су Мин повернулась и пошла прочь, унося с собой надежду, веру, мечту о лучшем мире.

Серый рассвет над трущобами Нео Тэгу сиял холодно и безжалостно.

“Стил Индастрис” продолжала править.

Сквозь Горизонт

Земля дышала. Влажный воздух, наполненный ароматами влажной листвы и нагретого камня, ласкал легкие Карвера Томпсона. Он стоял на вершине холма, где закатное солнце прощальными лучами окрашивало небо в оттенки расплавленного золота и кровавого аметиста. Город, раскинувшийся внизу, мерцал тысячами огней, словно рассыпанные самоцветы на бархате сумерек. Это была его Земля. Его дом. Последний раз он видел его таким.

Карвер был не просто человеком. Он был инструментом. Инструментом, отточенным годами беспрерывных тренировок, призванным рассеять завесу тайны над одним из самых загадочных объектов Солнечной системы – Юпитером. Его разум, словно кристалл, очищенный от лишних примесей, был готов к восприятию невиданного. Его тело, прошедшее через горнило центрифуг и симуляторов космической изоляции, стало послушной оболочкой для этой высокой цели.

Миссия «Одиссея» была не просто научным предприятием. Это был гимн человеческому разуму, дерзкий вызов самой природе. Вся планета, казалось, затаила дыхание, провожая своего избранника. Ученые, политики, обычные люди – все они видели в Карвере символ надежды, мост между привычной реальностью и неизведанным. Он был их посланником, их взглядом, устремленным к звездам.

Но сейчас, в этот предрассветный час, перед ним стоял не научный вызов, а нечто куда более личное. Он видел лицо Элен, ее смех, звучащий в его памяти как мелодия. Он чувствовал тепло рук маленькой Лили, ее безграничное доверие. Эти образы, столь яркие и настоящие, казалось, были отделены от него не только расстоянием, но и самой тканью бытия. Каждый вдох, каждый вздох, был наполнен этим осознанием. Он уходил. Уходил в безмолвие, которое могло поглотить его навсегда.

Не было другого пути. Путь к Юпитеру требовал совершенства. И это совершенство было выковано в недрах Космодрома «Аврора». Здесь, в лабиринтах сверхсекретных лабораторий и тренировочных комплексов, Карвер проходил сквозь огненные крещения.

Ежедневные сеансы в центрифуге доводили его тело до грани. Перегрузки, превышающие силу тяжести в десятки раз, сдавливали грудную клетку, выжимали кровь из мозга, превращая реальность в искаженное марево. Но Карвер не сдавался. Он боролся с инстинктивным желанием сдаться, с криком, рвущимся из груди. Его целью было не просто выдержать, а научиться управлять своим телом, подчинить его своей воле, сделать его инструментом, способным работать в самых экстремальных условиях.

Полиграфические тесты, психотерапевтические сеансы, имитирующие месяцы абсолютной изоляции – каждый этап был спроектирован так, чтобы выявить мельчайшие трещины в его психике. Его помещали в минималистичные, изолированные от внешнего мира отсеки, где единственным собеседником был он сам. Иногда, чтобы усилить эффект, ему включали записи голосов близких, прерывающиеся внезапным шумом или полной тишиной. Это было пыткой, призванной научить его справляться с тишиной, с одиночеством, с мыслями, которые становились его единственными спутниками.

Он изучал космос не только в теории. Симуляторы воспроизводили все мыслимые и немыслимые сценарии: от столкновения с микрометеоритами до сбоев систем жизнеобеспечения. Он учился ремонтировать, адаптироваться, принимать решения в доли секунды, когда от каждого его действия зависела не только его жизнь, но и успех всей миссии. Он стал частью своего оборудования, его рефлексы были синхронизированы с машиной.

Иногда, в редкие моменты отдыха, он размышлял о цене этого совершенства. О детстве, проведенном за книгами, о первой любви, которая так и не пережила его научного рвения. Он знал, что миссия требовала жертв. Но только сейчас, на пороге ее начала, он начинал понимать истинный масштаб этих жертв. Он видел в глазах ученых, которые готовили его, ту же смесь гордости и тревоги, которую он сам ощущал. Они вложили в него всё – свои знания, свои надежды, свои страхи.

«Одиссей» не был просто кораблем. Это был шедевр человеческого гения, произведение искусства, воплощенное в металле, кремнии и энергии. Его обтекаемые формы, призванные рассекать межзвездное пространство, казались почти живыми. Сверкающий титановый корпус скрывал в себе сложнейшие системы, способные поддерживать жизнь в вакууме, системы, которые были разработаны с такой тщательностью, что могли выдержать самые суровые испытания.

Внутри «Одиссея» царил строгий, функциональный порядок. Главный отсек управления, где Карвер проведет большую часть своего пути, был оснащен десятками мониторов, выводящих на экран потоки данных: от состояния систем до изображений внешнего космоса. Гидропонные фермы обеспечивали его свежей пищей, регенераторы воздуха создавали пригодную для дыхания атмосферу, а системы гравитационной компенсации имитировали земное притяжение, смягчая долгие периоды невесомости.

Для Карвера «Одиссей» стал вторым домом, или, скорее, первым домом в этом новом, неизведанном мире. Он знал каждый его уголок, каждый провод, каждый винтик. Его пальцы автоматически находили нужные кнопки, его мозг мгновенно обрабатывал поступающую информацию. Он провел сотни часов, изучая чертежи, проводя диагностику, чувствуя себя единым целым с этим сложным механизмом.

Перед стартом, когда «Одиссей» стоял на пусковой платформе, сверкая в свете прожекторов, Карвер обошел его в последний раз. Он касался холодного металла, чувствуя его мощь. Внутри все было готово. Внутри было его будущее, его миссия, его одиночество. Он знал, что корабль станет его крепостью, его убежищем, его тюрьмой.

А в его сердце, как тихий, но настойчивый ропот, звучал мотив песни, которую когда-то пела ему Элена. Мелодия, напоминающая о тепле, о близости, о том, что он покидал. Он вдыхал прощальный воздух Земли, впитывая его запах, его звуки, его свет. В этот момент он чувствовал себя не непобедимым героем, а уязвимым человеком, которому предстояло покинуть все, что он любил.

Последний час. Пространство перед пусковым сооружением было наполнено людьми, их лица были торжественными, но в глазах читалось нескрываемое волнение. Элена стояла впереди, ее зеленые глаза, обычно полные жизни, сейчас были влажными. Рядом с ней, крепко держась за ее руку, стояла Лили, ее детское личико было устремлено вверх, к силуэту «Одиссея», возвышавшегося над ними, словно исполинская ракета.

Карвер подошел к ним. Воздух вокруг него, казалось, сгустился. Он обнял Элену, чувствуя хрупкость ее тела, тепло ее кожи. «Я вернусь», – прошептал он, и в этих словах было столько надежды, сколько и страха. Он прижал к себе Лили, ощущая ее маленькое сердечко, бьющееся в унисон с его собственным. «Будь сильной, солнышко», – сказал он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

Он помнил слова, которые ему говорили: «Ты – наши глаза, Карвер. Ты – наше будущее». Он кивнул, чувствуя, как эти слова становятся тяжелым, но необходимым бременем. Он прошел мимо ученых, инженеров, друзей, обмениваясь последними рукопожатиями, последними взглядами. Каждый из них нес в себе часть его миссии.

Когда он в последний раз взглянул на Землю, он увидел ее такой, какой никогда прежде не видел. Не просто голубой шар, вращающийся в космосе, а живое, дышащее существо, полное жизни, любви, страданий. Он видел города, горы, океаны. Он видел слезы на глазах Элен, видел улыбку Лили. И он знал, что оставляет позади не просто планету, а весь свой мир.

Поднимаясь по трапу «Одиссея», он чувствовал, как его сердце сжимается. Каждый шаг удалял его от них. Когда дверь люка закрылась с глухим щелчком, наступила тишина. Эта тишина была предвестником иной тишины, куда более глубокой и всеобъемлющей, которая ждала его впереди. Он посмотрел в последний раз в иллюминатор, на удаляющийся силуэт Земли. Алое небо заката, которое он видел еще недавно, казалось теперь воспоминанием из другой жизни.

Рев двигателей «Одиссея» нарастал, сотрясая всё тело Карвера. Он почувствовал, как его вжимает в кресло, словно невидимая рука. За иллюминатором, мир, который он знал, стремительно превращался в маленькую, сияющую точку. Земля, его дом, его колыбель, отдалялась с ужасающей скоростью.

Старт был не просто техническим событием. Это было ритуальное отсечение. Отсечение от прошлого, от привычного, от всего, что связывало его с Землей. Когда «Одиссей» вышел на орбиту, а затем начал набирать скорость, устремляясь прочь, Карвер почувствовал странное смешение ощущений: торжество от начала миссии, облегчение от преодоления первого этапа, и глубокую, подспудную тоску.

Первые дни путешествия были заполнены рутиной. Карвер активировал системы, проводил диагностику, калибровал оборудование. Он устанавливал связь с Землей, получал последние новости, отправлял отчеты. Каждый новый день начинался с проверки систем, каждый вечер заканчивался анализом собранных данных. Космос вокруг был великолепен и пугающ одновременно. Звезды, не приглушенные атмосферой, сияли ярче, чем когда-либо. Млечный Путь раскинулся над ним, как гигантская, серебристая река.

Он наблюдал за Луной, которая становилась все меньше, пока не превратилась в маленький, серебристый диск. Затем исчезла и она. Земля, его синий мяч, превратилась в крошечную, мерцающую искорку, а потом и вовсе исчезла из вида. Тогда-то, в этой бескрайней темноте, где не было ни верха, ни низа, ни прошлого, ни будущего, Карвер начал по-настоящему ощущать свое одиночество.

Он был один. Один с машиной, один с космосом. Его единственными собеседниками были записи Элен, ее голос, звучащий из динамиков, когда он просматривал личные файлы. Его единственной компанией были звезды, холодные, безмолвные свидетели его путешествия. Он знал, что впереди его ждет Юпитер, его цель, его научный триумф. Но сейчас, в этой бездне, смысл всего этого казался ему таким же далеким, как и далекие галактики.

Прошло несколько месяцев. «Одиссей» без устали рассекал космическое пространство, приближаясь к своей цели. Карвер уже привык к рутине, к тишине, к вечности. Его отсек управления стал его миром, его личным космосом. Мониторы с данными, показания приборов, виды далеких звезд – все это стало частью его повседневности.

И вот, наконец, он появился. Сначала как тусклое пятнышко на черном бархате, затем, день за днем, он рос, превращаясь в величественное, полосатое чудо. Юпитер. Карвер ощущал трепет, наблюдая за ним. Его гигантские вихри, его грозовые облака, его исполинские масштабы – всё это поражало воображение. Он был настоящим царем Солнечной системы, безмолвным и могущественным.