Анти – Алхимик

Roman Romanoff

Анти – Алхимик

История о том, как найти Дзен, обнулив счёт

Пролог: О праве на божественные опечатки

Считаю своим долгом предупредить тебя, Читатель, что книга, которую ты держишь в руках – не карта. Это, скорее, компас со странностями, который не столько покажет тебе путь, сколько поможет понять, почему твой собственный постоянно глючит. «Анти-Алхимик» – история символическая, и, давай начистоту, она не похожа на тысячи других историй успеха, которыми забиты полки магазинов и твоя лента в инстаграме. Это рассказ о Великом Искусстве Терять, об алхимии наоборот; о том, как, потеряв всё, что, как нам казалось, делало нас крутыми, мы находим единственное, что никогда по-настоящему не теряли: самих себя.

Долгие годы я, как и многие, занимался алхимией. Только моя алхимия была офисной, а философским камнем – тот самый мифический «стартап, который изменит мир». Я искал формулу успеха, тот священный алгоритм, что превращает идеи в рыночную капитализацию, а бессонные ночи – во всеобщее признание. Я был свято уверен, что и любовь подчиняется тем же законам, что это просто проект, который нужно правильно спланировать: найти идеального партнера, составить «дорожную карту» отношений с ключевыми показателями эффективности и ожидаемой прибылью в виде стабильного счастья. Сама возможность взломать систему, оптимизировать жизнь и оставить после себя «наследие» казалась мне реальнее самой жизни. Мысль, что я могу просто уйти, оставив после себя лишь пару неоплаченных счетов и незавершенные отношения, была для меня невыносимой. Я верил, как и все вокруг, в Свою Стезю и был убежден, что она непременно должна вести на обложку модного журнала.

Это была эпоха великих амбиций, когда мир еще не устал от историй про единорогов и вечный рост; эпоха кофеиновых пророков и божеств из венчурных фондов. Я, подобно многим героям нашего времени, тратил бесценные ресурсы своей оперативной памяти на изучение сложного языка презентаций и бизнес-планов, языка, который был универсален в деловом мире, но абсолютно бесполезен для разговора с собственной душой. Мне встречалось множество менторов и бизнес-ангелов; за баснословные деньги и долю в компании они обещали открыть мне тайны своего искусства. Сейчас я понимаю, что они лишь учили меня строить более красивую золотую клетку с высокоскоростным интернетом.

Мое усердие приносило плоды, но чем больше я обретал, тем меньше у меня оставалось. Я покупал более дорогие вещи только для того, чтобы обнаружить, что радость от них дешевеет с каждым днем. Я общался с более «успешными» людьми, но чувствовал себя более одиноким. Моя жизнь превратилась в идеально отлаженный механизм, который безупречно выполнял чужие задачи. В какой-то момент, достигнув всего, о чем мечтал, я столкнулся с тотальным зависанием системы, с тем, что в народе называют «выгоранием», а я бы назвал «экзистенциальным синим экраном». Система зависла в бесконечном цикле тревоги. И тогда я сделал то, чего система от меня никак не ожидала. Я выдернул шнур из розетки. Я остановился. И в этой оглушительной тишине я впервые понял старую поговорку в ее новой трактовке: «Чем выше заберешься, тем больнее падать. Особенно когда понимаешь, что лез не на ту гору».

Следующие годы я относился ко всему, что имело отношение к успеху, со скептицизмом изгнанника. В этом добровольном дауншифтинге я сделал для себя несколько важных выводов: мы начинаем ценить что-либо, лишь когда это отформатировано в нашей жизни; не надо искать свою Свою Стезю – надо прекратить бежать от того места, где ты уже есть; Вселенная не требует от нас постоянных апдейтов, Она лишь ждет, когда мы устанем от вечной гонки за новой версией самих себя.

И однажды я встретил своего Учителя. Он был стариком, который чинил старые часы в крошечной мастерской и, о ужас, не имел ни сайта, ни аккаунта в соцсетях. Он не учил меня, как строить сложные механизмы. Он показал мне, как их разбирать. Однажды вечером, под тихое тиканье десятков часов, я спросил его, почему люди так отчаянно и сложно ищут счастье.

– Потому что они думают, что счастье – это приложение, которое нужно скачать и установить, – сказал он, не отрываясь от работы. – А счастье – это операционная система, которая уже установлена по умолчанию. Просто она завалена мусорными файлами чужих желаний.

Я долго молчал, а потом спросил:

– А что такое любовь?

Он отложил лупу и посмотрел на меня своими ясными глазами.

– Это самая сложная программа во Вселенной. Все пытаются ее взломать, проанализировать, понять ее код. А ее нужно просто запустить и дать права администратора. И быть готовым к тому, что она будет постоянно зависать, выдавать ошибки и требовать перезагрузки.

Позже он рассказал мне свою теорию о людях.

– Существует три типа пользователей, – сказал он. – Одни обременены изъянами, которых у них нет, и всю жизнь ищут для них исправления. Другие обременены идеальной прошивкой, которая у них есть, и всю жизнь боятся, что выйдет новое обновление.

– А третьи? – спросил я.

– А третьи – это те, кто и не слышал об алхимии. Они сумели всей жизнью своей не найти, а отпустить Философский Камень. Они достигли состояния «Ноль входящих». Они просто живут. И позволяют программам работать так, как они были задуманы. С ошибками, с уязвимостями, с красотой.

И потому «Анти-Алхимик» – тоже книга символическая. На ее страницах я пытаюсь воздать должное тем, кто смог овладеть Всемирным Языком Молчания: Лао-цзы, Эпикуру, Диогену и безымянным творцам, создававшим шедевры, которые так никто и не увидел.

А завершая свое предисловие, приведу историю, которую поведал мне мой Мастер.

Один великий творец молил богов даровать ему возможность создать идеальное произведение, шедевр, который бы прославил их и его имя в веках. Сжалившись, боги даровали ему совершенное творение, в котором уже был сокрыт ответ на любой вопрос. Оно было безупречно, идеально и сверкало, как бриллиант. «Тебе не нужно ничего делать, – сказали они. – Мы уже сделали все за тебя. Просто поставь свою подпись».

Творец был в восторге. Но когда он занес руку, она замерла. Он боялся испортить совершенство. Любое его прикосновение казалось святотатством. Радость сменилась тревогой, а затем и отчаянием. В этом идеальном шедевре не было места для него, для его ошибок, для его поиска.

И тогда он снова обратился к богам: «Заберите этот дар! Он отнял у меня то единственное, что я имел – радость поиска и право на божественные опечатки. Дайте мне чистый холст, и я буду счастлив».

Боги улыбнулись. Творец понял, что истинный шедевр – это не идеальный результат, а путь, пройденный с любовью. И что иногда величайший дар – это возможность начать с нуля.

Посвящается Р., Анти-Алхимику, который познал тайну Великого Опустошения.

«И сказал им притчу: у одного богатого человека был хороший урожай в поле; и он рассуждал сам с собою: что мне делать? некуда мне собрать плодов моих?»

«И сказал: вот что сделаю: сломаю житницы мои и построю большие, и соберу туда весь хлеб мой и всё добро мое, и скажу душе моей: душа! много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись.»

«Но Бог сказал ему: безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?»

«Так бывает с тем, кто собирает сокровища для себя, а не в Бога богатеет.»

«Евангелие от Луки, 12:16-21»

Часть первая: Клад (Системный сбой)

Глава 1: Хранитель Тишины (Управляемый хаос)

Если бы кто-то спросил Элиана, чем он занимается, он, скорее всего, ответил бы: «Я веб-дизайнер». Но это была бы ложь. Удобная, социально приемлемая ложь, статус в профиле для тех, кто мыслит категориями профессий и резюме. На самом же деле Элиан был Хранителем. Хранителем Тишины. Он не создавал ее – о нет, он не был настолько самонадеян. Он лишь пытался ее расслышать. Искусство его жизни заключалось не в том, чтобы говорить, а в том, чтобы слушать. Его дом на границе леса и цивилизации был не просто жилищем – это был его личный монастырь, его обсерватория, его терминал для подключения к Душе Мира.

Каждое его утро начиналось как священный ритуал, как тихая инициация. Будильник был инструментом варваров, механическим разрывом тонкой ткани сна. Элиан же просыпался от едва уловимого изменения в атмосфере. Свет – вот что было его будильником. Не просто свет, а его плотность, его оттенок. Он чувствовал кожей, как ночная синева начинает разбавляться пикселями рассветного акварельного розового, и его сознание медленно всплывало из глубин, как пузырек воздуха в густом меде.

Он лежал, не открывая глаз, и слушал, ведь это было его главное делание, его основная функция. Сначала – тишина, абсолютный ноль, пустота, из которой рождается всё. Затем, как первая нота в партитуре, раздавался робкий щебет одинокой птицы. «Проверка связи», – думал Элиан. Вселенная проверяла, слушает ли кто-нибудь. И тут же, из другой части леса, ей отвечала вторая. И вот, спустя несколько мгновений, весь лес взрывался тысячами голосов, компилируя симфонию нового дня. Это и был Всемирный Язык, о котором древние писали в своих трактатах, а современные коучи – в своих постах за большие деньги. Только древние знали, а коучи лишь продавали скриншоты. Элиан же верил, что этот язык нельзя выучить. Его можно было только вспомнить, стряхнув с души пыль сотен прожитых не своих жизней.

Он вставал, и босые ступни касались прохладных, чуть скрипучих деревянных половиц, и это было его первое рукопожатие с миром. Каждый шаг до кухни был актом присутствия. Здесь и сейчас. Не в мыслях о вчерашних проколах или завтрашних дедлайнах. Здесь. Сейчас. Этот пол. Эта прохлада. Это тело. Всё остальное – лишь фантомные уведомления, которые можно и нужно отключить.

Ритуал кофе был его медитацией. Он презирал кофемашины, эти бездушные агрегаты, выдающие стандартизированный результат, ведь для него это было сродни чтению книги в кратком изложении: ты получаешь предсказуемый сюжет, но теряешь магию. Он доставал старую ручную мельницу, артефакт из другого, аналогового мира, засыпал горсть зерен, чей аромат был обещанием, а не фактом, и начинал медленно вращать ручку. Этот хруст, этот ритмичный, убаюкивающий звук был его мантрой, настраивающей его внутренний метроном на ритм Вселенной. Затем – медная турка, медленный огонь, гипнотический танец поднимающейся пенки. Он не просто варил кофе. Он участвовал в таинстве превращения, наблюдая за алхимией в миниатюре. Каждый глоток был не дозой кофеина, а актом причастия моменту.

Он был веб-дизайнером, да. Достаточно хорошим, чтобы не гоняться за клиентами, и достаточно мудрым, чтобы не позволять им гоняться за ним. Три проекта в год, не больше. Этого хватало на простую жизнь: на счета, на тот самый кофе, на книги в бумажных обложках и на быстрый интернет – его единственное окно в мир иллюзий, окно, которое он мог закрыть в любой момент. Остальное время он посвящал тому, что в покинутом им мире стеклянных офисов называли прокрастинацией, но его «ничего» было наполнено всем. Он читал стоиков и суфиев, видя в их строках один и тот же шифр, написанный на разных языках. Он выращивал на заднем дворе помидоры – кривые, нелепые, асимметричные, но живые, и разговаривал с ними, видя в их медленном росте ту же великую логику, что и в развертывании галактик.

Часами он мог сидеть на веранде, наблюдая, как солнечный свет, проходя сквозь листву, рисует на полу живые, меняющиеся узоры. Это был его персональный сериал от Вселенной. Без сценария, но с гениальной режиссурой. Он учился читать знаки, но не так, как об этом пишут в эзотерических пабликах. Полет ястреба был не предзнаменованием успеха, а напоминанием о том, что существует небо. Внезапный дождь был не испытанием, а приглашением вдохнуть запах озона. Он не искал Свою Стезю, о нет. Он давно понял, что это величайший обман. Поиск Стези подразумевает, что ты находишься не на своем месте. А что, если ты *уже* на нем? Что, если вся задача – не бежать куда-то, а врасти корнями в то место, где ты стоишь?

Он помнил тот день, ставший его точкой невозврата. Совещание в стеклянной переговорке на тридцатом этаже, где на огромном экране красовался график роста квартальной прибыли, устремленный в небеса. И он вдруг увидел в нем не линию успеха, а кардиограмму мертвого сердца – ровные, безжизненные пики, лишенные всякого ритма. Он посмотрел на лица коллег – умные, амбициозные, горящие тревогой и кофеином, и понял, что они все – участники великой гонки к обрыву, соревнующиеся, кто первым сорвется в пропасть с самым большим банковским счетом. В тот же день он написал заявление. Начало новой жизни. Он не стал искать другую работу. Он стал искать себя. И, к своему удивлению, нашел себя там же, где и потерял – внутри тишины.

В этот идеально отлаженный, предсказуемый мир, в его стерильную реальность, со скрипом двери ворвался хаос. И у хаоса было имя: Анна.

Она не вошла. Она влетела, как порыв летнего ветра, который распахивает все окна и срывает со стола важные бумаги, перемешивая их с лепестками цветов. Она принесла с собой запахи скипидара, типографской краски и чего-то неуловимо сладкого, похожего на пыльцу и свободу. Ее волосы были стянуты в небрежный узел, из которого выбивались пряди, жившие своей, независимой жизнью. На щеке, словно знак принадлежности к какому-то тайному ордену, красовалось пятнышко бирюзовой гуаши. А в руках она держала фолиант – огромный, древний, в потрескавшейся коже, он выглядел так, будто помнил времена, когда мир был еще аналоговым.

– Смотри! – выдохнула она, водружая книгу на его идеально чистый, минималистичный кухонный стол. Облачко пыли, древней, как сама история, поднялось в солнечном луче и закружилось в медленном, гипнотическом танце. – Я нашла его. На блошином рынке, представляешь? Травник семнадцатого века! Тут такие иллюстрации, что любой современный дизайн просто умрет от зависти. Здесь шифр, который писала сама природа!

Элиан улыбнулся. Эта улыбка была сложной смесью нежности, восхищения и легкой паники перфекциониста, у которого в системе завелся красивый, но непредсказуемый сбой. Он любил ее, но это была любовь ценителя порядка к прекрасному изъяну: он восхищался его уникальностью, но инстинктивно хотел понять его, локализовать и изолировать, чтобы он не обрушил всю систему.

– Анна, ты – энтропия в чистом виде, – сказал он, сдувая со стола пылинку, нарушившую сакральную геометрию его пространства. – У меня был идеальный порядок, ни единой трещинки.

– А у тебя тут стерильно, как в операционной, – парировала она, целуя его в щеку и оставляя на ней едва заметный бирюзовый след, как свою метку, свою печать. – Твой дом – это красивая, но пустая страница. Идеальная верстка, все на своих местах. Но контента нет. Я приношу тебе контент, Элиан. Немного аналоговых несовершенств в твой идеальный цифровой мир.

– Твой творческий процесс – это запутанный клубок, – не остался в долгу он, обнимая ее и вдыхая ее запах, такой настоящий, такой живой. – Все перепутано, работает по непонятным законам, но в итоге, каким-то чудом, всегда получается шедевр.

– Потому что я не боюсь ошибок, милый, – прошептала она ему в ухо. – В них и есть настоящая жизнь. В ошибках, а не в идеальном плане. Бог – величайший мастер божественных опечаток.

Они были вместе два года. Он, Хранитель Тишины, и она, реставратор старинных книг и художница, Дирижер Прекрасного Хаоса. Он был очарован ее миром потрескавшейся краски, запаха старой бумаги, случайных находок и внезапных озарений. Она была заинтригована его миром спокойствия, логики и той глубокой тишины, которой ей так не хватало среди ее собственных бурь. Они были как две несовместимые стихии, которые каким-то чудом умудрялись существовать на одной территории, постоянно вызывая системные сбои, но ни разу не зависнув окончательно. Их любовь была постоянной отладкой.

Он часто вспоминал их первую встречу как мистический опыт, Знак. Он пришел в ее крошечную мастерскую, похожую на пещеру алхимика, чтобы заказать блокнот, и увидел ее, сидящую на полу в окружении гор книг и банок с краской, похожую на фею, попавшую в эпицентр творческого взрыва. Он, со своим строгим порядком в голове и жизни, должен был бы в ужасе сбежать, но вместо этого замер. Он увидел в ней не беспорядок, а свободу, и она показалась ему самой живой из всех, кого он когда-либо встречал. В тот момент Душа Мира словно подмигнула ему и сказала: «Вот, смотри. Вот то, чего не хватает в твоем уравнении». Он влюбился в ее хаос, потому что он был полной противоположностью тому корпоративному аду, из которого он только что вырвался. Он решил, что она – его Своя Стезя, его недостающий элемент, его Философский Камень.

Но со временем он, верный своей природе, начал пытаться ее «отладить», предлагая системы учета и принципы порядка. Она смеялась и говорила: «Элиан, если ты уберешь из моей жизни беспорядок, от нее ничего не останется. Это все равно что пытаться отладить закат». Она, в свою очередь, пыталась «взломать» его систему, принося в его дом яркие подушки и включая громкую, страстную музыку, когда он пытался слушать тишину.

Они любили друг друга, но каждый любил свою фантазию о другом. Он любил ее как экзотический цветок в своем упорядоченном саду. Она любила его как тихую гавань, где можно было спрятаться от собственных штормов. Они были рядом, но не видели друг друга по-настоящему. Они были двумя путниками, которые встретились на развилке и пошли по одной дороге, но каждый продолжал смотреть в свою сторону.

Телефонный звонок пронзил тишину, как сверло. Резкий, неуместный, как синтаксическая ошибка в идеальной поэме. На экране высветилось имя: «Алекс». Призрак прошлого, аватар того мира, который он сжег дотла.

– Это по работе, – сказал он Анне, выходя на веранду, словно вынося из дома что-то заразное.

– Вся твоя жизнь – по работе, даже когда ты не работаешь, – бросила она ему в спину с улыбкой, но в ее голосе он уловил нотку грусти, тонкую, как трещинка на старом фарфоре.

Разговор с Алексом был как инъекция адреналина и токсинов одновременно.

– Элиан! Старик! Ты вообще жив? – голос Алекса был голосом другого измерения, мира дедлайнов и раундов инвестиций. – Я уж думал, ты там в лесу совсем одичал, с медведями подружился, вайфай из мха добываешь.

– Привет, Алекс. С медведями пока на «вы», – ответил Элиан, глядя сквозь стекло на Анну. Она склонилась над старинной книгой, и свет падал на ее волосы, превращая их в ореол. Она была его собственным, ручным и прекрасным хаосом. – Как ты сам? Не сгорел еще?

– В огне! Мы закрыли второй раунд! Еще чуть-чуть, и станем «единорогом»! Спим по три часа, живем на кофе и ноотропах, но оно того стоит! Мы меняем мир, чувак! Буквально!

Слова Алекса, как машина времени, перенесли Элиана на десять лет назад в дешевый студенческий бар, пахнущий пролитым пивом и несбывшимися надеждами, где на салфетке Алекс, с горящими, как светодиоды, глазами, чертил схему их будущего стартапа.

– Ты только представь, Эл! Мы создадим нечто совершенно новое! Не для фоток еды, а для обмена настоящими идеями! Мы объединим всех умных людей планеты! Мы станем миллиардерами и изменим мир! Ты со мной?

Элиан тогда долго молчал, глядя на его восторженное лицо, а потом тихо сказал:

– Знаешь, Алекс, о чем я мечтаю? О маленьком доме у леса. Чтобы утром слышать птиц, а не трамваи. Чтобы работать ровно столько, сколько нужно для жизни. И чтобы у меня было время просто сидеть на крыльце и смотреть, как идет дождь.

Алекс тогда посмотрел на него как на сумасшедшего.

– Ты серьезно? Дом? Дождь? Чувак, ты мыслишь как пенсионер! Мы рождены, чтобы оставить след! Чтобы гореть!

Элиан улыбнулся:

– А я не хочу сгореть. Я хочу греть.

Телефонная трубка вернула его в настоящее.

– Эл, ты тут? Завис, что ли? – нетерпеливо спросил Алекс.

– Да, тут я. Просто задумался о цене этого огня.

– Так вот, я не за этим звоню. Слушай, нам нужен ведущий дизайнер. Не просто руки, а душа. Я сразу про тебя вспомнил. Деньги – космос. Опционы – через три года твоя Анна сможет скупать все блошиные рынки мира и открывать в них свои музеи. Вернись в игру! Мы тут историю пишем!

Элиан слушал его, и слова про Анну задели его. Алекс тоже видел ее как функцию, как объект, который можно удовлетворить деньгами. Какая примитивная логика.

– Спасибо, Алекс. Но моя игра – другая. И Анна не продается.

– Да какая у тебя игра? – искренне изумился Алекс. – Медитировать на деревья? Эл, жизнь проходит мимо! Ты же гений, твой потенциал…

– Мой потенциал в том, чтобы быть счастливым прямо сейчас, а не когда-нибудь потом, когда мы «изменим мир», – тихо ответил Элиан. – Скажи, Алекс, ты счастлив? Вот прямо сейчас, в эту секунду.

На том конце провода повисла пауза. Впервые за весь разговор в голосе Алекса пропала бравурность. Он словно споткнулся о простой вопрос, как о камень на ровной дороге.

– Эм… Ну… У меня нет на это времени, – наконец сказал он глухо. – Это… неэффективная метрика. Но однажды… однажды точно буду. Когда выйдем на биржу. Ладно, отшельник, я понял. Сиди там со своим дзеном. Если передумаешь…

– Не передумаю. Удачи тебе, Алекс. И поспи немного. Серьезно.

Он закончил звонок и долго сидел в тишине. Он не чувствовал своего превосходства, лишь сострадание. Его друг искал сокровище на вершине горы, не замечая, что все цветы растут у ее подножия. Алекс и его мир были миром голодных призраков, которые гнались за успехом, потому что панически боялись остановиться и заглянуть внутрь себя.

Он вернулся в дом. Анна подняла на него глаза от своего травника.

– Что-то случилось? У тебя такое лицо, будто ты только что говорил с самим Дьяволом, и он предложил тебе отличный контракт.

– Почти, – усмехнулся он. – Звонил старый друг. Предлагал вернуться в прошлое за очень большие деньги.

– А ты?

– А я понял, что мое настоящее здесь. Что все сокровища мира не стоят одного вечера с тобой.

Он подошел к ней, обнял ее со спины и уткнулся носом в ее волосы, пахнущие краской и свободой. В этот момент он чувствовал себя абсолютно, предельно счастливым. Его мир был идеален. У него была его тишина, его покой и его прекрасный, управляемый хаос в лице Анны. Он был не в поиске. Он был в точке прибытия. Его Компас указывал точно под ноги. Он нашел свою Свою Стезю, свой Клад.

И он совершил главную ошибку всех, кто обрел покой: он решил, что так будет всегда.

Он не заметил, как в его идеальном уравнении появился новый, неизвестный элемент. Этот элемент лежал на столе. Древний травник, принесенный Анной. Открытый на странице с изображением странного, светящегося цветка, которого Элиан никогда не видел в своем лесу. Он не придал этому значения. Он был слишком поглощен своим счастьем, чтобы увидеть Знак. А Душа Мира уже делала свой следующий ход, расставляя на доске фигуры для новой, куда более сложной партии. И Элиан не догадывался, что Клад, который он, как ему казалось, нашел, был лишь картой, ведущей к настоящему сокровищу, и что путь к нему лежит через полную, безоговорочную потерю всего, что он только что обрел. Вселенная улыбалась. Испытание тишиной он прошел. Начиналось испытание шумом.

Глава 2: Заклинание на языке Света (Вирусный код)

Все началось не с решения, а с зова. В один из тех дождливых дней, когда мир за окном теряет свои резкие очертания и превращается в акварельный набросок Бога, Элиан почувствовал беспокойство. Это была не скука от безделья и не усталость от работы, а тонкий, настойчивый гул на частоте его души, похожий на уведомление от самой Вселенной, которое он слишком долго игнорировал.

Он сидел на веранде, наблюдая, как капли дождя чертят на стекле мимолетные руны, и его взгляд упал на стол. Там, среди порядка и выверенной пустоты, лежал артефакт из другого мира – старинный травник, принесенный Анной. Он был открыт на странице с изображением цветка, которого Элиан никогда не видел в своем лесу. Рисунок был выполнен с ботанической точностью, но было в нем что-то еще. Художник, живший столетия назад, уловил не только форму лепестков, но и их суть. Цветок словно светился изнутри едва уловимым, неземным светом. Это был Знак. Он не знал, что он означает, но чувствовал его вес, его значимость.

Рядом с книгой, как случайное признание в любви, лежали акварельные краски Анны, а пятно лазури на деревянной поверхности стола выглядело как маленькое, случайно оброненное небо. Он вспомнил их вчерашний разговор, который теперь, в свете этого безмолвного зова, обретал пророческий смысл.

– Твой мир – черно-белый, Элиан, – сказала она, не отрываясь от своего блокнота, ее карандаш порхал над бумагой, как колибри. – Он правильный, логичный, как шахматная доска. В нем есть красота, да, но это красота структуры, а не жизни. В нем нет оттенков.