Синдром идеальной жены

Моше Маковский

Синдром идеальной жены

Глава 1: Картина совершенства

Сентябрьский вечер опустился на землю бархатной, прохладной шалью, но в загородном доме Дмитрия и Изабеллы царило вечное, идеально откалиброванное лето. Свет, льющийся из панорамных окон, заливал безупречный газон, превращая каждую каплю росы в крошечный бриллиант. Изнутри доносился сдержанный гул голосов, звон бокалов и тихая, обволакивающая мелодия струнного квартета, игравшего что-то ненавязчиво-гениальное.

Елена стояла у высокого окна, чуть поодаль от основной группы гостей, и делала вид, что с интересом разглядывает старую яблоню в саду. В руке она держала бокал с шампанским, пузырьки в котором давно иссякли. Она была здесь уже два часа, но чувствовала себя не гостьей, а скорее элементом декора, который забыли согласовать с общим дизайном.

Всё в этом доме было совершенным. Не просто дорогим или стильным, а именно совершенным, словно сошедшим со страниц журнала о жизни, недоступной простым смертным. Оттенки серого и бежевого перетекали друг в друга с математической точностью, редкие предметы искусства были расставлены с музейной выверенностью, а в воздухе витал едва уловимый аромат белых лилий и сандала. Это была не жилая среда, а инсталляция. Инсталляция под названием «Идеальная семья».

Ее брат, Дмитрий, был центром этой вселенной. Вот он, стоит у камина, – крупный, немного неуклюжий, с добрыми глазами и слишком громким, искренним смехом. Он был похож на добродушного медведя, случайно забредшего на выставку фарфоровых статуэток. Елена любила его до боли, со всей защитной нежностью младшей сестры. Она видела, как он с обожанием смотрит на свою жену, и в его взгляде читалась такая безграничная вера, что Елене становилось не по себе.

А рядом с ним была она. Изабелла.

Изабелла не просто ходила по комнате – она струилась, перемещалась в пространстве, как видение. Сегодня на ней было шелковое платье цвета слоновой кости, которое обнимало ее точеную фигуру, не обнаруживая ни единого изъяна. Ее темные волосы были собраны в элегантный, чуть небрежный пучок, из которого выбивалась одна-единственная, безупречно рассчитанная прядь. Она была солнцем, вокруг которого вращались все планеты в этой гостиной.

Она улыбалась седовласому банкиру, легко касалась руки жены известного политика, говорила что-то тихое и смешное молодому IT-гению, и все они расцветали под ее вниманием. Она обладала редким даром – заставить каждого почувствовать себя самым важным человеком в комнате. Елена, работавшая реставратором старинных книг, привыкла замечать детали: едва заметный изгиб губ, мимолетный холод во взгляде, когда собеседник отворачивался, выверенность каждого жеста. Изабелла была самым искусным произведением, которое ей доводилось видеть. И, как у всякой искусной подделки, от нее веяло едва уловимой фальшью.

– Лена, ты чего здесь скучаешь? – Голос брата вырвал ее из размышлений. Он подошел и по-свойски обнял ее за плечи. От него пахло дорогим одеколоном и успехом. – Иди к нам. Господин Вербицкий как раз рассказывал о своей коллекции импрессионистов.

– Я слушаю отсюда, Дима. Не хочу мешать, – мягко улыбнулась она.

– Глупости. Ты не мешаешь. Ты – моя сестра. – Он с гордостью произнес это, словно предъявлял еще один свой трофей. – Белла, дорогая, посмотри, кто у нас прячется по углам!

Изабелла обернулась. Ее улыбка, адресованная банкиру, плавно перетекла на Елену, не потеряв ни ватта своей мощности. Она подошла к ним, ее движения были полны кошачьей грации.

– Леночка, милая, я как раз собиралась тебя искать. Ты пробовала тарталетки с козьим сыром и инжирным джемом? Это что-то божественное.

– Пробовала, спасибо. Очень вкусно, – кивнула Елена.

– Я так рада, что ты пришла, – Изабелла легко коснулась ее руки. Ее пальцы были прохладными. – Для Димы это так важно.

Она всегда так говорила. Не «для нас», а «для Димы». Это была одна из тех мелочей, которые царапали слух. Она выставляла себя лишь хранительницей счастья своего мужа, скромной жрицей в храме его благополучия.

В этот момент к их небольшой группе приблизился тот самый седовласый банкир, Вербицкий, со своей супругой – дамой внушительных размеров, увешанной жемчугом.

– Изабелла, дорогая, вы с Дмитрием создали настоящее чудо, а не дом, – пробасила дама. – В нем столько души. Особенно меня тронула ваша библиотека.

Изабелла благодарно склонила голову.

– О, что вы. Большая часть – заслуга Димы. Но есть несколько вещей, которые дороги мне как память.

Елена напряглась. Она знала, что сейчас последует. Это был коронный номер Изабеллы, который она исполняла для особо важных гостей.

– Например, вот эта книга, – Изабелла подвела их к застекленному шкафу и указала на небольшой, потрепанный томик стихов Блока. Обложка выцвела, уголки были стерты до картона. Книга выглядела чужеродным, но трогательным элементом в этом стерильном великолепии.

– Она выглядит так… по-настоящему, – с придыханием сказала жена банкира.

– Это единственное, что осталось у меня от бабушки, – голос Изабеллы стал тише, в нем появились бархатные, грустные нотки. – Мы жили очень бедно после того, как не стало родителей. Бабушка работала в школьной библиотеке. Она говорила, что книги – это единственное богатство, которое никто не отнимет. Перед смертью она отдала мне этот сборник и сказала: «Пока у тебя есть поэзия, у тебя есть душа». Я храню его как талисман.

Дмитрий смотрел на жену с влажными от умиления глазами. Жена банкира прижала руку к груди, растроганная до глубины души. Даже сам Вербицкий, казалось, смягчился.

А Елена замерла.

Ее мозг, натренированный на поиск мельчайших несоответствий в текстах и переплетах, сработал автоматически. Холодная, ясная вспышка памяти.

…Полгода назад. Они с Изабеллой сидели вдвоем на этой же террасе. Вечер был теплым, Дмитрий уехал на срочную встречу. Изабелла, желая, видимо, наладить контакт, была в «искреннем» настроении. Она сама показала Елене этот томик Блока.

– Знаешь, это подарок от отца, – сказала она тогда, задумчиво вертя книгу в руках. – Он был сложным человеком, почти его не помню. Но этот сборник он подарил мне на семилетие. Сказал, что я пойму эти стихи, когда вырасту. Единственная вещь, которая связывает меня с ним…

Две версии. Две душещипательные истории. Обе идеальны для своей аудитории. История про отца – для тихой, интимной беседы с будущей золовкой. История про бедную бабушку-библиотекаря – для публики, для пожилой и сентиментальной жены банкира.

Перемена была незначительной. Человек мог забыть, перепутать. Кто угодно, но не Изабелла. У нее не бывает случайных деталей.

Елена почувствовала, как к горлу подкатывает легкая тошнота. Она посмотрела на Изабеллу, которая с кротким и печальным лицом принимала сочувственные взгляды. Она не просто лгала. Она конструировала свое прошлое, как дизайнер конструирует интерьер, подбирая наиболее выигрышные элементы. Ее собственная жизнь была для нее лишь набором сырья для создания нужного образа.

– Прошу прощения, мне нужно подышать, – тихо сказала Елена и, не дожидаясь ответа, шагнула на террасу.

Прохладный воздух немного привел ее в чувство. Звуки вечеринки стали глуше, превратились в фон. Она смотрела в темноту сада, на четкие силуэты деревьев на фоне светлеющего неба.

Все восхищались Изабеллой. Ее красотой, ее умом, ее историей преодоления. Дмитрий считал, что выиграл главный приз в лотерее жизни. А Елена сегодня впервые поняла, что смотрит не на живого человека. Она смотрит на идеальный механизм, на безупречно написанную программу в прекрасной человеческой оболочке.

И эта маленькая, ничтожная ложь про старую книгу стихов вдруг показалась ей трещиной в монолитной стене. Крошечной, почти невидимой, но достаточной для того, чтобы заглянуть сквозь нее и увидеть пугающую, абсолютную пустоту.

Идеальная мелодия этого вечера была испорчена одной фальшивой нотой. И Елена, обладавшая абсолютным слухом на ложь, уже не могла ее расслышать.

Глава 2: Неправильная реакция

Прошла неделя. Елена почти убедила себя, что ей всё показалось. Что маленькая ложь Изабеллы – не более чем нелепая попытка произвести впечатление, свойственная многим, кто пробился наверх из низов. Она, Елена, была просто уставшей и предвзятой. Она слишком сильно любит брата и инстинктивно ищет подвох в его идеальном счастье. Разум требовал отбросить подозрения, списать всё на собственную мнительность. Но неприятный осадок, липкий и холодный, остался. Он жил где-то на периферии сознания, заставляя ее вздрагивать каждый раз, когда на телефоне высвечивалось имя Изабеллы.

Звонок раздался в субботу днем. Елена разбирала почту в своей маленькой, залитой солнцем мастерской, и от запаха старой бумаги и переплетного клея на душе было спокойно. На экране высветилось «Дима». Она улыбнулась и провела пальцем по экрану.

– Привет, медвежонок. Решил сестрицу проведать?

Вместо привычного жизнерадостного гула она услышала сдавленное, прерывистое дыхание. И потом – звук, который заставил ее сердце сжаться в ледяной комок. Так плачет взрослый, сильный мужчина, когда его мир рушится: глухо, рвано, стыдясь собственной боли.

– Дима? Дима, что случилось?!

– Ректор… – выдохнул он, и в этом единственном слове было столько горя, что Елене показалось, будто из телефона потянуло могильным холодом. – Его больше нет, Лен.

Ректор. Старый, мудрый золотистый ретривер, который появился в их семье, когда Диме было двадцать, а Елене – тринадцать. Он был больше, чем собака. Он был молчаливым свидетелем их взросления, пушистым архивом их общих воспоминаний. Он лизал ее соленые щеки после первой несчастной любви и преданно клал тяжелую голову на колени Диме, когда тот провалил важный экзамен. Ректор был константой. Символом дома и нерушимой преданности.

– Я сейчас приеду, – только и смогла сказать она, сгребая ключи от машины со стола.

Дорога до их загородного дома превратилась в размытое пятно из осенних деревьев и встречных фар. Елена вела машину на автомате, прокручивая в голове возможные сценарии. Старость? Болезнь? Но Дима не говорил, что Ректор болел.

Картина, открывшаяся ей, была хуже любых предположений. На подъездной дорожке виднелись темные пятна, которые садовник пытался смыть водой из шланга. Дмитрий сидел на ступенях террасы, обхватив голову руками. Он был в домашней одежде, испачканной землей и кровью.

Изабелла стояла рядом, положив руку ему на плечо. Она была одета в элегантный кашемировый костюм, ее лицо было бледным и скорбным. Она что-то тихо говорила ему, и со стороны это выглядело как эталонная сцена поддержки и сочувствия.

– Дверь гаража была неисправна, открылась сама, – глухо произнес Дмитрий, когда Елена подошла и села рядом с ним на холодные ступени. – Он выбежал на дорогу… Я не успел. Водитель даже не остановился… Я держал его на руках, Лен, а он… он смотрел на меня и…

Он не смог договорить. Его могучие плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Елена обняла его, чувствуя, как его боль проникает в нее саму. Она гладила его по голове, как в детстве, и шептала бессмысленные слова утешения.

– Тише, мой хороший, тише…

Изабелла опустилась на колени перед ними. Ее глаза казались влажными, а голос дрожал ровно настолько, чтобы это выглядело искренне, но не истерично.

– Я уже позвонила в ветеринарную клинику. Они приедут и заберут его… для кремации. Мы можем развеять прах в саду, под его любимой сосной. Если ты хочешь, милый.

Все было правильно. Каждое слово, каждый жест. Она была воплощением скорбящей, но сильной женщины, взявшей на себя тяжелые практические вопросы, чтобы оградить от них убитого горем мужа. Она принесла плед и укрыла плечи Дмитрия. Принесла воды. Она была безупречна.

И Елена почти поверила ей. Ей отчаянно хотелось поверить. Хотелось увидеть в ней родственную душу, которая разделяет их общую потерю. Но что-то мешало. Та самая холодная нотка, которую она услышала на вечеринке, теперь звучала набатом в ее голове. Она наблюдала за Изабеллой поверх головы брата и видела не горе, а идеально исполняемую роль.

Вечер прошел в тяжелом, вязком тумане. Приехали сотрудники клиники и в черном пластиковом мешке унесли то, что еще утром было преданным старым другом. Дмитрий выпил коньяку и принял успокоительное, которое настоятельно предложила ему Изабелла. Он уснул тяжелым сном в их спальне наверху. Изабелла сказала, что останется с ним.

Елена не могла уехать, оставив брата в таком состоянии. Она решила переночевать в гостевой комнате. Дом, обычно наполненный светом и музыкой, теперь казался огромным, гулким и холодным. Тишина давила на уши.

Около двух часов ночи, измученная бессонницей, она спустилась на кухню, чтобы выпить воды. Она не стала включать свет, луна достаточно ярко освещала пространство через панорамные окна. Елена налила стакан воды и замерла у окна, глядя на темный силуэт той самой сосны в саду.

И в этот момент она услышала тихие шаги.

Она инстинктивно отступила в глубокую тень у стеллажа с винными бутылками. В гостиную вошла Изабелла. Она была в шелковом халате, ее движения были бесшумными и точными. Она, очевидно, считала, что в доме все спят. Что она одна.

Изабелла не стала зажигать свет. Она села в глубокое кресло, стоявшее спинкой к Елене, и на ее коленях вспыхнул холодный голубоватый прямоугольник экрана планшета.

Елена затаила дыхание. Ей следовало уйти, кашлянуть, обнаружить свое присутствие. Но она не могла. Непреодолимая, ужасная сила заставляла ее стоять и смотреть.

Изабелла не выглядела как женщина, потерявшая любимца семьи и утешавшая весь вечер мужа. Она сидела с идеально прямой спиной, ее лицо, освещенное экраном, было сосредоточенным и абсолютно бесстрастным. Словно она работала над квартальным отчетом. Пальцы быстро и уверенно скользили по стеклу.

Из своего укрытия Елена не могла разобрать мелкий текст, но она видела картинки. На экране сменяли друг друга фотографии собак. Но это был не золотистый ретривер. Это были гладкие, мускулистые, хищные силуэты доберманов. Изящные, аристократичные веймаранеры. Породы, которые ассоциировались не с уютом семейного очага, а со статусом, силой и опасной красотой.

Сердце Елены заколотилось так громко, что ей показалось, будто его стук слышен по всей гостиной.

Изабелла переключилась на другое окно. Это было приложение для заметок. Она чуть повернула планшет, и лунный свет, упавший под нужным углом, позволил Елене прочесть заголовок, набранный крупным шрифтом:

«Проект: Замена. Статус и имидж».

А под ним шли пункты, которые она видела лишь урывками:

* Порода: доберман (агрессия, охрана, элегантность) / веймаранер (аристократизм, фотогеничность).

* Плюсы: Усиление имиджа безопасности. Эффектно на фото для глянца. Дисциплина.

* Минусы: Высокие требования к дрессировке. Возможная реакция Д. (проработать легенду «памяти»).

* Бюджет: до 15 000 евро.

* Сроки: 4-6 недель (период траура).

Елена прижала руку ко рту, чтобы не закричать.

Это было чудовищно. Это было за гранью понимания. Ее брат наверху спал, убитый горем, а его жена, его идеальная, любящая жена, в это время с холодным расчетом планировала апгрейд. Она рассматривала смерть живого существа, члена их семьи, не как трагедию, а как возможность для ребрендинга. Ректор не был для нее другом. Он был устаревшим активом, который теперь можно было выгодно заменить на новый.

Изабелла отложила планшет, и ее лицо снова погрузилось в тень. Она посидела так с минуту в полной тишине, а затем встала и так же бесшумно пошла наверх.

А Елена осталась стоять в темноте, сотрясаясь от беззвучного озноба. Теперь она знала. Это было не подозрение, не догадка. Это было знание, страшное и неопровержимое.

Совершенный дом казался ей теперь мавзолеем. А ее брат спал в одной постели с монстром, который носил лицо ангела.

Глава 3: Первое предупреждение

Две недели прошли как в бреду. Днем Елена с головой уходила в работу, находя спасение в кропотливом труде, который требовал полной концентрации. Она часами просиживала над старинным фолиантом XVII века, скальпелем счищая следы плесени, миллиметр за миллиметром укрепляя рассыпающийся пергамент. Работа успокаивала. Здесь все было честно: вот повреждение, вот метод его устранения. Причина и следствие были ясны, и не было места для лжи и двусмысленности. Старая, истлевшая книга обладала большей подлинностью, чем сияющая здоровьем и красотой жена ее брата.

Но ночами знание, которое она несла в себе, прорастало, как ядовитый плющ, обвивая ее сны. Она снова и снова видела холодный голубой свет планшета, сосредоточенное лицо Изабеллы и страшные слова: «Проект: Замена». Она просыпалась с колотящимся сердцем в тишине своей квартиры, и стены казались ей ненадежными, а тени в углах – враждебными.

Она не знала, что делать.

Вывалить на брата эту чудовищную правду сейчас, когда он и так раздавлен горем? Он не поверит. Он сочтет ее сумасшедшей, злой, завистливой. Он закроется, и она потеряет его навсегда. Изабелла уже позаботилась о том, чтобы создать себе образ ангела-хранителя, и любое слово против нее будет воспринято как святотатство.

Молчать? Но молчание делало ее соучастницей. Каждый день, пока она бездействовала, Изабелла все туже сплетала свою паутину вокруг Дмитрия, вокруг его финансов, его воли, его души. Елена физически ощущала, как ее брат, ее сильный, добрый, но такой доверчивый брат, погружается в липкий, удушающий кокон.

Катализатором послужил звонок самого Дмитрия во вторник вечером.

– Привет, Ленка, – его голос в трубке звучал уже не так сокрушенно, как раньше. В нем появилась былая сила, окрашенная, впрочем, нотками тихой грусти. – Как ты?

– В порядке. Работаю. Как ты, Дима?

– Понемногу прихожу в себя. Знаешь… если бы не Белла, я бы не справился. – В его голосе прозвучало глубокое, искреннее благоговение. – Она невероятная. Она отменила все свои дела, все встречи. Все время рядом. Говорит со мной часами. Вчера вечером мы сидели у камина, и она просто читала мне вслух стихи, пока я не уснул. Она такая… чуткая.

Елена закрыла глаза, крепко сжав телефонную трубку. Читала стихи. Наверняка Блока. Того самого, из книги с двумя разными историями. Каждое слово брата было для нее как удар. Изабелла работала. Она не теряла ни минуты, укрепляя свои позиции, превращая общее горе в свой личный триумф, в очередное доказательство своей незаменимости.

– Дим, – решилась она. – Можешь заехать ко мне в мастерскую завтра после работы? Есть разговор.

– Что-то серьезное? – насторожился он.

– Просто хочу тебя увидеть. Поговорить. Пожалуйста.

На следующий день он приехал. Вошел в ее маленькое царство старых книг, принеся с собой запах морозного воздуха и дорогого парфюма. Он выглядел похудевшим, под глазами залегли тени, но держался он уже уверенно.

– Ух, какой у тебя тут запах классный, – сказал он, с интересом оглядываясь. – Пылью веков пахнет.

– Это смесь клея, кожи и правды, – усмехнулась Елена, ставя перед ним чашку с чаем.

Они поговорили о пустяках: о ее новом заказе, о его проекте, который он на время заморозил. Атмосфера была теплой, привычной, той самой, которую Елена так боялась разрушить.

– Я рад, что мы встретились здесь, – сказал Дмитрий, отхлебнув чай. – Дома… дома все еще тяжело. Пусто.

– Я понимаю, – кивнула Елена. Она сделала глубокий вдох, собираясь с духом. Вот он, момент. Назад дороги не будет. – Дим, я хотела поговорить об Изабелле.

Он тут же напрягся. Его добродушное лицо стало настороженным.

– Что с ней?

– С ней все в порядке. Слишком в порядке. Меня это беспокоит.

Дмитрий непонимающе нахмурился. – В смысле? Что значит «слишком в порядке»? Она держится ради меня, Лена. Она отложила свое горе в сторону, чтобы поддержать меня. Не каждая женщина на это способна.

– Я знаю. Она выглядит очень сильной. Просто… ее сила кажется мне… неестественной. – Елена подбирала слова, стараясь, чтобы они не звучали как обвинение. – В ту ночь, когда это случилось… Она была абсолютно спокойна. Расчетлива. Как будто выполняла какой-то протокол действий в чрезвычайной ситуации.

Дмитрий поставил чашку на стол. Звук был резким.

– Она спасла меня от истерики, вот что она сделала. Пока я был в прострации, она решала проблемы. Это называется быть взрослым человеком, Лена.

– Я не об этом. Я о чувствах. Дима, она ведь тоже знала Ректора много лет. Она не выглядела как человек, потерявший друга.

– А как должен выглядеть такой человек? – его голос стал жестче. – Рыдать навзрыд? Рвать на себе волосы? Люди по-разному переживают горе. Ты всегда судишь всех по себе. Белла – человек сдержанный, она не выставляет свои эмоции напоказ. Я думал, ты это знаешь.

Он уже защищался. Он уже выстроил стену. Елена поняла, что мягкий подход не работает. Придется рискнуть.

– Дим, пожалуйста, просто выслушай. Это не просто мои ощущения. Я видела кое-что. В ту ночь… я не спала. Я спустилась вниз, а она сидела в гостиной с планшетом. Она думала, что одна.

Она замолчала, давая ему возможность задать вопрос. Он молчал, его челюсти были плотно сжаты.

– Она… она выбирала новую собаку, – выпалила Елена. – Другой породы. Составляла план, как это улучшит ваш «имидж». Там были пометки о бюджете и сроках. Она назвала это «Проект: Замена».

Повисла тяжелая тишина. Елена смотрела на брата, и ее сердце разрывалось от того, что она видела в его глазах. Не шок. Не сомнение. А холодное, горькое разочарование. В ней.

– Ясно, – наконец произнес он, и это слово прозвучало как приговор. Он встал. – Понятно.

– Что тебе понятно? Дима, я говорю правду!

– Мне понятно то, что ты с самого начала ее невзлюбила! – он повысил голос, и в нем зазвенела сталь. – С первого дня! Ты искала в ней изъяны, цеплялась к каждому слову, к каждому взгляду! Я думал, это пройдет. Но это, оказывается, уже какая-то мания!

– Это не мания! Это то, что я видела своими глазами!

– Ты видела то, что хотела увидеть! Может, она смотрела на фотографии собак, чтобы отвлечься! Может, она хотела сделать мне сюрприз в будущем, когда боль утихнет! Ты выдумала этот «проект», потому что не можешь смириться с тем, что я счастлив! Тебе просто не нравится, что в моей жизни появилась другая важная женщина, кроме тебя!

Обвинение в ревности. Самое простое, самое банальное и самое убийственное объяснение. Оно разом обесценивало все ее слова, все ее страхи, превращая ее из встревоженной сестры в завистливую интриганку.

– Дима, это не так, – прошептала она, чувствуя, как по щекам текут слезы. – Я люблю тебя. Я просто хочу, чтобы ты был в безопасности.

– Я в безопасности! – отрезал он. – Я никогда в жизни не был так счастлив и так спокоен, как с ней. А ты… ты пытаешься это разрушить. Я не знаю, зачем тебе это нужно, но я не позволю.

Он направился к выходу, даже не взглянув на нее. У самой двери он остановился.

– Не говори ей об этом. Не надо ее расстраивать. Она этого не заслужила, – сказал он, не оборачиваясь. – И, наверное, нам с тобой стоит какое-то время не видеться. Пока ты не придешь в себя.

Дверь захлопнулась.

Елена осталась одна посреди своей мастерской. Запах старых книг больше не казался ей запахом правды. Он казался запахом тлена. Она проиграла. Она не просто не смогла достучаться до брата – она сама вырыла ров между ними. И теперь она была совсем одна. А на другой стороне этого рва стоял ее брат, и его надежно охранял самый добрый, самый заботливый и самый безжалостный монстр, которого она когда-либо встречала.

Глава 4: Тени прошлого

Тишина, наступившая после разрыва с братом, была оглушительной. Раньше их день был пронизан мелкими, необязательными ритуалами общения: смешная картинка, присланная в мессенджер, короткий звонок «просто так», вопрос «как дела?». Теперь же телефон молчал. Дмитрий вычеркнул ее из своей жизни с той же решительностью, с какой выкорчевывают больное дерево, способное заразить весь сад.

Первые несколько дней Елена провела в состоянии оцепенения. Обвинение в ревности, брошенное с такой ледяной уверенностью, попало в цель. Она сидела вечерами в своей мастерской, окруженная чужими историями, запечатанными в ветхих переплетах, и впервые заставила себя задать честный вопрос: а что, если он прав? Что, если вся эта история – лишь плод ее собственного одиночества, ее подсознательной зависти к его абсолютному, совершенному счастью? Может быть, она действительно увидела то, что хотела увидеть, интерпретировав случайные совпадения и неловкие моменты как признаки чего-то зловещего?

Она пыталась найти логическое объяснение плану «Замена». Может, это была какая-то циничная шутка? Неудачный способ справиться со стрессом? Может, Изабелла, боясь, что Дмитрий окончательно утонет в горе, решила таким неуклюжим образом спланировать будущее, чтобы доказать самой себе, что жизнь продолжается? Аргументы были шаткими, надуманными, и она это понимала. Они рассыпались в прах каждый раз, когда она вспоминала холодное, сосредоточенное лицо Изабеллы в свете экрана. Лицо стратега, а не скорбящего человека.