KPOP Rebel

Нурай Елеукен

KPOP Rebel

Глава 1. Однажды в Чикаго

Сцена утонула в неоновом дыму, гул голосов из зала ещё вибрировал под рёбрами, как эхо чужого сердца. Lollapalooza. Чикаго. Пекло августа обжигало кожу так, будто свет прожекторов сам решил сжечь этот день дотла. Зал гудел, как раскалённый улей, когда огромные экраны над сценой мигнули чёрным, и на секунду воцарилась напряжённая тишина. Затем на мониторах вспыхнуло белое слово: ECLIPSE.

Толпа взорвалась криками.

Первым вышел Джун Со. Лидер, продюсер, главный вокал. Его шаг был медленным, отточенным, будто заранее рассчитанным на то, чтобы каждое движение казалось намерением. Вокруг него витало ощущение тишины, которая могла быть и покоем, и штормом. Он писал тексты с элементами нейронауки и философии, создавая сложный лор группы, и именно он держал их всех вместе.

Джун Со всегда думает дальше других. Иногда – дальше, чем хочется.

Ханёльпоявился следом – лёгкий, как солнечный блик, вечно смешливый, но на сцене превращающийся в безупречного главного вокалиста. Его лицо стало прообразом виртуального персонажа в метавселенной ECLIPSE – тикток-поколение сходило по нему с ума.

За кулисами он был «мамой группы», таскал перекусы, следил, чтобы все ели и отдыхали, но на сцене Ханёль был другим: каждый его жест был театром, каждый вздох – расчёт.

Хэлиншагал в центре – главный танцор и саб-вокал, всегда открытый, харизматичный, заряжавший зал своей энергией. В нём была живая стихия, которая связывала старших мемберов и младших – мост, без которого всё рухнуло бы.

Джисонбыл центром группы, и это чувствовалось с первого взгляда. Его лицо, милое и светлое, контрастировало с хищной энергетикой на сцене – именно на нём чаще всего строились фанатские эдиты. Когда свет прожекторов ловил его профиль, зал взрывался.

Тэван– саб-вокал и саб-рэпер, артист до мозга костей. Он обожал джаз и соул, часто экспериментировал с мелодиями, а к каждому альбому сам создавал визуальные артбуки. Фанаты сходили с ума по его дуэтам с Ханёлем – их химия была слишком очевидной, чтобы игнорировать.

Минджэ, макнэ и ведущий рэпер, был самым младшим, но иногда казалось, что именно он управляет динамикой сцены. “Золотой мальчик” – он одинаково легко пел, танцевал, снимал и монтировал собственные клипы, его сольные каверы стабильно набирали миллионы на YouTube. Фанаты писали, что он «как солнце с ножом в руках» – милый и опасный одновременно.

И, наконец, Рэй. Интровертный рэпер с бархатным голосом, который срывал аплодисменты, прежде чем публика успевала понять, что произошло. Под псевдонимом she/ro он продюсировал часть треков, но никто, кроме Джун Со, не знал, что именно Рэй написал хук к No Signal – заглавному треку сегодняшнего сета, тому самому, под который Чикаго уже готов был сорвать голос.

Когда прожекторы ударили в толпу, Рэй почувствовал, как вибрация баса пробирается сквозь кости. Толпа заорала, сцена взорвалась светом. Их музыка превратилась в волну, накрывающую людей, и на эти минуты все личные секреты перестали существовать.

Он был частью чего-то большого, но так же его мучила мысль, что это – обман.

No Signal взял зал в капкан, Рэй чувствовал, как слова его же куплета отзываются в тысячах глоток. Сердце билось слишком быстро – не от адреналина, а от осознания, что эта песня, как и он, живёт двойной жизнью. Ноги становились ватными, а сердце билось слишком быстро, словно его пытались вырвать изнутри. Жаркий чикагский воздух казался вязким, как расплавленный мёд, и каждый вдох отдавался тошнотой. Сцепив зубы, он пробирался сквозь узкий коридор закулисья, пока остальные уже исчезли за дверями гримёрок.

В туалет он ворвался почти бегом, ударив плечом по прохладной металлической створке, и только там позволил себе согнуться пополам, вцепившись пальцами в холодный кафель. Желудок выворачивало, мир раскачивался, а гул толпы где-то за стеной казался далёким, как сон, который вот-вот забудешь.

– Гребаные дни, – прошипел он сквозь зубы, держась за низ живота.

В зеркале напротив его отражение дрожало, как картинка со сбитым сигналом. Под влажными прядями тяжёлых тёмных волос – блёклая кожа, блеск пота, покрасневшие глаза. И в этом отражении была тайна, о которой не знал никто.

Рэй был идеальным членом бойзбенда. Рэпер с запоминающимся голосом, притягательный и таинственный. Его трек сегодня пел весь Чикаго, и фанаты верили каждому слову. Но никто не знал, что Рэй – на самом это еще и она.

И каждый раз, когда репетиции ломали тело, а гормональные бури делали движения невозможными, Рэй думала о том, как глубоко засела её ложь.

Сегодня был один из тех дней.

Рэй всё ещё стояла, согнувшись над унитазом, опираясь ладонями о холодный кафель, пока тело конвульсивно избавлялось от всего, что он успел проглотить за день. Солёный привкус желудочного сока царапал горло, глаза слезились, а где-то в животе пульсировала тупая тянущая боль – постоянное напоминание о том, что её тело не принадлежит этой роли, этим танцам, этой сцене.

Она глубоко вдохнула, пытаясь выровнять дыхание. Мир, казалось, дрожал, словно отражение света на воде. С трудом поднявшись, Рэй сделала привычный механический ритуал – сменила тампон, умыла лицо ледяной водой, посмотрела на своё отражение. В зеркале стоял мальчик с тяжёлыми тёмными прядями, прилипшими ко лбу, и глазами, в которых больше усталости, чем жизни. Но отражение знало, кем он был на самом деле. И от этого внутри кольнуло.

Рэй не успела повернуть замок, и дверь резко дёрнулась, шум фестиваля ворвался в гулкую тишину туалета.

– Ну наконец-то! – раздражённый голос ударил по ушам. – Братан, ты там что, умер в туалете? Нам скоро на сцену, а ты единственный сортир занял.

Рэй лишь отступил в сторону, когда мимо него плечом прошёл парень с платиновыми волосами, запах дорогого парфюма мгновенно накрыл пространство. Рэй узнал его сразу.

Сумин.

Главный вокалист ASTRALIZE. Фанаты зовут его “Голос утреннего неба” за чистоту тембра, который звучит так, будто рождается не из лёгких, а из другого измерения. Уверенность, самодовольство, лёгкая насмешка в прищуре – в нём было всё, что бесило Рэй и одновременно заставляло держать ухо востро.

На Lollapalooza сегодня выступали только две к-поп группы – ECLIPSE и ASTRALIZE. Их столкновение было неизбежным.

В агентстве учили: соперников нужно знать лучше, чем самого себя. Нужно знать, как они двигаются, что едят, с кем дружат, что ненавидят. Потому что сцена – это война. И побеждает не тот, кто громче кричит, а тот, кто точнее режет по сердцу фанатов.

Рэй отошла и задержала взгляд на Сумине в отражении перед тем, как тот закрыл дверь прямо перед ее носом. Звуки фестиваля глухо доносились сквозь стены, и Рэй ощутила, как в животе нарастает новый спазм – на этот раз не физический, а откуда-то глубже.

“Как же он меня бесит, типичный самодовольный мужик”.

Эта мысль проскользнула, как электрический разряд, когда дверь за Сумином захлопнулась. Рэй до сих пор ощущала запах его парфюма – холодная свежесть с горькой нотой, будто слишком уверенный в себе дождь.

Встречи с ASTRALIZE случались часто. Слишком часто. Индустрия, казавшаяся огромной снаружи, на самом деле была маленькой, как закулисный коридор: одни и те же студии, одни и те же фестивали, одинаковые взгляды и хищные улыбки за кулисами. И каждый раз Рэй приходилось вспоминать, кто она на самом деле – и кем он обязан быть для всего остального мира.

Рэй вышел из туалета, обогнув шумную комнату отдыха, где участники ECLIPSE спорили про ASTRALIZE. Джисон что-то язвил про «слишком медленные танцы», Хэлин подхватывал его, Ханёль, наоборот, защищал их за эстетику. Но Рэй не вмешивался. Он просто взял бутылку воды и прошёл мимо, будто равнодушный.

Внутри же она уже знала, что будет делать: пойти и посмотреть выступление ASTRALIZE внимательно, как учат в агентстве – не ради удовольствия, а чтобы найти слабые места. Потому что сцена – это не музыка. Это поле боя.

На экране монитора вспыхнула надпись ASTRALIZE. Толпа гудела, как океан перед штормом.

Бён Чжиншагнул первым. Лидер ASTRALIZE, продюсер, человек, который умел управлять напряжением зала без слов. В нём была опасная тишина, сила, которая заставляла следить за каждым его движением. Мемберы называют его «старшим братом», но Рэй знала, что в его глазах живёт холодный расчёт, а не домашнее тепло.

Рядом с ним Киран– главный рэпер и центр перформанса. Взрывной, быстрый, с лёгкой дерзостью в каждом движении. Он шутил чаще всех, но как только звучала команда «запись» – становился хищником, который не промахивается. Его творческий тандем с Бён Чжином делал ASTRALIZE опасными.

Джейминдвигался чуть позади – главный танцор, автор большинства их хореографий. Внешне холодный, почти ледяной, но эта холодность обманчива: в его движениях чувствовалось то самое скрытое тепло, за которое фанаты и обожали его дуэты с Кираном.

Хёнджэбыл визуалом – харизматичный, чувственный, будто сошёл с обложки модного журнала. Он рисовал арт для мерча группы и создавал свои собственные визуальные концепты.

Мино– “солнце” группы, рэпер, который умел поддержать кого угодно, но Рэй знала, что его лёгкость – тщательно отстроенный щит.

Инсу, младший мембер, был дерзким, всегда готов к подколам, но внутри – уважал каждого старшего.

И, наконец, Сумин – главный вокалист, “Голос утреннего неба”. Именно Сумин сейчас выходил к микрофону.

Онапочувствовала, как что-то дрогнуло внутри.

Онстоял неподвижно, не выдавая ни единого чувства, вглядываясь в экран.

Голос Сумина разрезал шум толпы, прозрачный, чистый, слишком идеальный.

И это раздражало ещё больше.

В груди у Рэй тяжело кольнуло. ECLIPSE больше не были единственными, кто держал толпу на крючке.

Онапочувствовала сжатие внутри – смесь злости, усталости и внезапного страха.

Онлишь сделал глоток воды и наклонил голову, будто изучая конкурентов с холодным интересом.

В этом мире нельзя позволить себе слабость.

Особенно, если ты живёшь чужим телом.

Толпа за кулисами кипела: запах пота, гул вентиляторов, шелест полотенец и звон пластиковых бутылок. После выступления ASTRALIZE и ECLIPSE участников обеих групп собрали в одной зоне отдыха, отделённой лёгкими перегородками. Кто-то натягивал чистые футболки, кто-то листал телефон, кто-то просто сидел, уставившись в пол. Адреналин ещё гулял по венам, музыка грохотала в ушах даже здесь, за сценой.

Внезапно две группы столкнулись нос к носу.

На вид – тёплая встреча старых друзей. Джун Со и Бён Чжин хлопнули друг друга по плечу, перекидываясь короткими шутками. Минджэ и Инсу, макнэ двух команд, хохотали, что-то показывая друг другу на телефоне. Хэлин оживлённо спорил с Хёнджэ о новом танцевальном трюке, а Джисон уже успел затащить кого-то из ASTRALIZE в селфи-видео.

Фанаты были бы в восторге: “Смотрите, наши любимые группы – как семья!”

Но Рэй прекрасно знал, что половина этих связей – картонные. Такие дружбы нужны для камер и интервью. Настоящие есть, да, но их мало.

Он стоял чуть в стороне, глотая ледяную воду, стараясь не перегружать себя лишними разговорами. И именно в этот момент рядом оказался Сумин.

– Ну что, снова убили сцену, – сказал он легко, как будто между ними не было ни намёка на соперничество.

Рэй только кивнул, коротко выдохнув:

– Вы тоже.

Сумин улыбнулся краем губ, словно ждал этой вежливой реплики, и на секунду сделал вид, что смотрит куда-то поверх его плеча. Потом склонился чуть ближе, понизив голос:

– Только слишком сильно стараешься.

Фраза прозвучала тихо, почти дружески, но ударила точно в солнечное сплетение.

– Пошли выйдем покурить, – сказал Рэй ровно, сдержанно, стараясь не выдать раздражения.

Сумин сделал вид, что думает, потом чуть наклонил голову, будто оценивая его, и лениво ответил:

– Нет.

Рэй уже собирался развернуться, когда услышал его снова. На этот раз тихо, так что остальные не могли услышать:

– У меня есть к тебе более серьезный разговор. Через две недели пообедаем в Goyo Café. Маленькое место в Ённаме. Там почти никого не бывает, – Сумин усмехнулся. – Поверь, вкус у меня безупречный.

Рэй моргнула. Goyo Café – маленькое место, о котором знали только местные старики и парочка хипстеров. Ни толп, ни журналистов, ни шансов случайно встретить фанатов.

– Это что, шутка? – выдавил он, стараясь, чтобы интонация звучала лениво.

– Увидишь, – Сумин коротко улыбнулся и отошёл, даже не дождавшись ответа.

Он бросил это так, будто между ними был заключён тайный договор, который существовал только для двоих.

Рэй смотрел ему вслед, чувствуя, как жар пробирается к шее. Он сделал глоток воды и спокойно повернулся обратно к своей группе, будто ничего не произошло.

В зале раздались крики фанатов – кто-то выходил на следующую сцену. Рэй услышала шум, но казалось, будто мир немного сместился.

Сумин назначил встречу. В Goyo Café. Без камер. Без света.

И Рэй уже знала, что пойдёт.

Глава 2. Месть для Чон Ингю

Утренний автобус трясся на кочках, но это не мешало ей держать телефон в руке так крепко, будто он был единственной опорой. За окном скользили рекламные экраны, плакаты с айдолами других групп, чей блеск был нарисован, как витрина в витрине. В наушниках играла тишина – звук выключен, чтобы не слышать собственный голос в чужой обработке.

Лента сама знала, что ей подсовывать. Фан-кадры, нарезки, эдиты. «Рэй – голос тьмы в ECLIPSE», – гласила подпись под видео, где она выходила на сцену в чёрном костюме, с опущенной чёлкой, и первые слова рэпа разрезали зал. В комментариях писали: «У него голос, будто сигаретный дым в горле», «Он никогда не улыбается, и это так сексуально»

Подпись: «Он как будто знает больше, чем говорит». Миллионы лайков. Её молчание превратили в товар. Её сдержанность – в загадку. Её голос – в миф, который живёт отдельно от неё.

ECLIPSE уже закрепились как группа с особой эстетикой: тексты Джун Со с философией и нейронаукой, виртуальный образ Ханёля в метавселенной, дуэты Тэвана с джазом, танцы Хэлина. Но именно Рэй называли «тенью». Рэпер, который появляется неожиданно, говорит мало, но так, что запоминается. Мемы ходили по сети: «Улыбка Рэя – событие редкости как солнечное затмение». И никому не приходило в голову, что за этим голосом стоит человек, который каждое утро бинтует грудь и думает, что будет, если хоть раз оступится.

Она смотрела на ролик и думала о том, что случилось бы, если бы она осталась в женском облике. Её заставили бы улыбаться в камеру каждые десять секунд. Научили бы двигать руками так, будто держишь невидимый букет. Приделали бы к ней длинные ресницы, короткую юбку и приучили бы к милым жестам, где любое «ай» – не спонтанность, а стратегия. Она знала: у девочек нет права быть молчаливыми, угрюмыми или тяжёлыми. Девочек превращали в сахарных кукол, а сахар слишком быстро тает.

Здесь, в Eclipse, имидж хоть и был маской, но частично совпадал с её сутью. Она действительно не любила раздаривать эмоции толпе, не умела наигранно улыбаться. Её молчание было настоящим, не только сценическим. В этом парадоксе было странное облегчение: ей не приходилось притворяться солнышком. Никто не заставлял её делать вид, что она счастлива каждую секунду. Фанаты принимали её за голос, за тень, за фигуру на заднем плане, которая внезапно выходит вперёд и взрывает зал.

И за это, как ни странно, можно было сказать спасибо. Фанаты выбрали голос Рэя. Она скользнула взглядом по экрану ещё раз, выключила телефон и прижала его к бедру. В отражении окна мелькнул её профиль – строгий, собранный. Она знала: это не вся правда. Но хотя бы в имидже Рэя из Eclipse было зерно её самой. И это делало игру выносимой.

Когда LYNX Entertainment сообщили, что в один год дебютируют сразу две бойзбенд-группы, это вызвало недоумение даже у тех, кто видел в индустрии многое. Агентство было новым, без громкого прошлого, и подобный шаг выглядел почти безрассудным. Обычно компании годами готовили одну команду, выжимали из неё все силы, направляли туда весь бюджет и маркетинг. Здесь же всё выглядело так, будто LYNX решили бросить вызов устоям с самого начала – и именно это настораживало наблюдателей.

Но ЧонИнгю, основатель и генеральный продюсер LYNX, был другим. Он не верил в осторожность. Он собирал этих ребят не для того, чтобы дать им шанс, а чтобы проверить собственную теорию: можно ли создать не одну популярную группу, а две – и заставить их подпитывать интерес друг к другу.

Слухи о секретных прослушиваниях ходили по всей Корее, но на самом деле никаких прослушиваний не было. Ингю выбирал будущих участников лично. Он ездил по школам, приютам, провинциальнымдомам культуры, разговаривал с учителями, искал лица, за которые можно было зацепиться. Никто из них не был готов. Почти все росли без денег, без опоры, без уверенности, что завтра будет еда или крыша над головой.

Джун Со, нынешний лидер ECLIPSE, рос с матерью, которая работала на трёх работах сразу и засыпала прямо за кухонным столом.

Сумин из ASTRALIZE жил с бабушкой, пока их не выселили за долги, и ночевал в храме, пока его не нашёл Ингю.

Минджэ, макнэ ECLIPSE, в детстве работал в булочной, чтобы платить за школьные завтраки, и каждый раз засыпал в автобусе, пропуская свою остановку.

Хёнджэ из ASTRALIZE вырос в приюте на окраине Тэгу, где зимой замерзали трубы, а летом приходилось спать на полу, укрываясь старыми газетами.

А Рэй… Рэй до сих пор помнила тот запах летнего асфальта, когда спала за углом интернет-кафе. Никаких документов, никакой семьи, только несколько монет в кармане и вечное чувство голода. Когда Чон Ингю нашёл её, она не поверила, что это происходит по‑настоящему.

Она вспоминала, как Чон Ингю однажды сказал: «Ты слишком угловатая для девочки. Но как парень у тебя есть шанс». И всё тогда перевернулось. Это был единственный путь уйти с улицы, перестать быть пустым местом, получить сцену, которую ей никогда бы не дали.

Скрывать пол оказалось делом не хитрым, если всё выстроено заранее. Медицинские осмотры всегда проходили через «своего» врача, где отчёты ложились в папку без лишних глаз. Стилисты получали чёткие инструкции: никакой обтягивающей одежды, только прямые линии, только холодный образ. Идеально подходящий андрогинный силуэт она доводила до предела – бинтами, строгой походкой, голосом, который каждый день тренировала в низкой позиции, пока связки не начинали болеть.

В интервью она молчала больше остальных, и фанаты сами додумали легенду. «Рэй – загадка», «Рэй – бархатный голос тьмы», «Он будто не из этого мира». Так молчание стало частью бренда. А для неё – единственным способом не проговориться.

Всё это работало. Она жила рядом с ребятами, не снимая маски ни на минуту. Они привыкли, что она нелюдимая, что редко переодевается при них, что вечно задерживается на репетициях. Никто не копал глубже. Им хватало сцены, где Рэй был тем, кем они думали.

Иногда, снимая бинты ночью, Рэй смотрела на красные полосы, врезавшиеся в кожу. Она вела пальцем по следам и думала: вот доказательство того, что её существование всегда покупалось болью. И боль эта была даже не физической – она была подтверждением, что Чон Ингю однажды оказался прав. «Девочка с таким лицом не нужна».

Каждый раз, когда фанаты писали про «бархатный голос Рэя», она вспоминала, как голос у неё срывался, когда она впервые училась понижать тон. Слёзы, злость, ком в горле. Она сидела в репетиционной, пока остальные уже спали, и по пятьдесят раз повторяла одно и то же предложение, добиваясь, чтобы тембр звучал «убедительно мужским». И когда продюсер похвалил её за «уникальную подачу», она только кивнула. Никто не знал, что уникальность была сшита из постоянного страха.

Она ненавидела Ингю не за то, что он поставил её в мужскую одежду. А за то, что лишил выбора. И ещё она ненавидела его за остальных. За то, как он ломал ребят, когда они ошибались. За то, как девчонок из трэйни превращали в фарфоровых кукол – одних слишком сексуализировали, других – насильно делали «милыми», пока они не теряли собственный голос. За то, как парни в его системе жили в вечной гонке: кто сильнее, выше, жёстче. Он не создавал артистов – он лепил из них товарные единицы.

Рэй видела всё это изнутри. Видела, как одна девочка, с которой она дружила на ранних прослушиваниях, исчезла. Сначала перестала есть. Потом перестала появляться. Её имя больше не упоминали. Словно её никогда и не было. Ингю называл это «естественным отбором».

Теперь, когда фанаты видели в ней тень с бархатным голосом, они не знали главного: этот голос принадлежал девушке, которой однажды сказали, что её никто не купит. И именно в этом заключалась её месть. Она собиралась использовать то, что он создал, против него. Поднять Eclipse на вершину – а потом сорвать бинты, показать правду и утопить Ингю в том море позора, которое он сам вырастил.

Goyo Café было одним из тех заведений, куда редко заходила молодёжь: приглушённый свет, запах старого кофе и потёртых книг, тихий джаз из колонок, где-то в углу три старика спорят о бейсболе.

Рэй вошёл в зал, огляделся и сразу заметил Сумина у дальнего столика. Он сидел, развалившись в кресле, как будто это была его территория, медленно размешивая кофе, с виду ему было абсолютно всё равно, придёт ли кто-то или нет.

– Ты опоздал, – сказал Сумин, даже не взглянув на него. Но по его голосу было ясно: он знал, что Рэй всё равно пришёл бы.

– Так ты не назначал точное время, тупица, – съязвил Рэй и сел напротив, сняв кепку и маску.

– Говори, – хрипло сказал он. – Что это за бред про встречу.

Сумин наконец поднял глаза. Несколько секунд он просто смотрел на него, будто решая, насколько глубоко можно погружаться. Потом сказал тихо, почти лениво:

– Наш основатель связан с Дэсон-хве.

Слова повисли между ними, как стеклянный нож. Рэй моргнул, нахмурился, пытаясь соотнести услышанное с реальностью.

– Чего? – коротко, сухо.

– Крупнейшая криминальная группировка в Корее, – Сумин чуть наклонился вперёд, его локти легли на стол. – Отмыв денег через фанатские фонды, фиктивные контракты, закупки стримов, поддельные спонсоры… всё идёт через него.

Рэй почувствовал, как холод пронзил грудь. Он открыл рот, но ничего не сказал.

– Ты врёшь, – наконец выдавил он.

– Я принес доказательства, – спокойно сказал Сумин и покачал головой, доставая телефон. Одно движение пальца – и на экране вспыхнули фотографии: документы, скриншоты переписок, имена, суммы. Никаких сомнений.

Рэй опустил взгляд, и в груди стало тесно. Мир словно подменили.

Он ненавидел этого старика уже давно – за то, что тот использовал его. Он ненавидел его за то, что этот выбор был вынужденным, за то, что контракт оказался клеткой, за годы, когда Рэй жил чужой жизнью.

Он уже придумал свой способ мести: дождаться пика славы, а потом сорвать маску. Разрушить всё, что построено на лжи, утопить ECLIPSE в море позора и показать миру, что вся индустрия построена на обмане.

Но криминал?..

Его собственная ненависть казалась теперь игрушечной по сравнению с масштабом этой схемы.

Сумин внимательно следил за каждым движением Рэя, будто измерял, как глубоко упадут его убеждения. Потом тихо сказал:

– Если мы сольём это в СМИ, власти подключатся. Контракты аннулируют. Мы будем свободны.

Внутри Рэй вспыхнула смесь эмоций – ярость, страх, желание отомстить, но и что-то похожее на тошнотворное чувство предательства. Старик дал ему крышу, документы, возможность быть на сцене. Без него он до сих пор был бы нелегальной девчонкой, моющей посуду на окраине Сеула.

А теперь выяснилось, что этот человек не только использовал её – он был связан с людьми, которые могут уничтожить их за одно лишнее слово.

– Почему ты говоришь мне? – наконец выдавил Рэй.

Сумин чуть улыбнулся, наклонился вперёд и сказал шёпотом, так, что дрогнул воздух между ними:

– Потому что ты тоже хочешь его уничтожить. Я это вижу.

Рэй отвернулся к окну, стирая взглядом крошечные отблески света на мокром асфальте. Внутри всё горело – и от ярости, и от того, что Сумин оказался прав.

Он не ответил.

Сумин тихо коснулся стола пальцами, будто давая сигнал вернуться в реальность, и заговорил мягче:

– Я не жду твоего решения сейчас. Просто знай: если мы сольём это СМИ, нас обоих отпустят. Контракты аннулируют. Ни одной клетки в этой чёртовой системе. Ни одной нити, что держит нас на привязи. Свобода.