Огонёк в лесу

Она вспомнила маму. Последний день. Больница. Белые стены. Мама держала её за руку и говорила: «Ты должна быть сильной. Сильнее меня. Не давай им тебя сломать. Даже если придётся притвориться. Даже если придётся молчать. Помни. Всегда помни». Тогда Лена не поняла. Думала – это про школу, про учителей, про жизнь. Теперь поняла. Это было про здесь. Про них. Про сейчас.

В дверь трижды постучали. Чётко. Жёстко.

– Подъём! – крикнул голос Татьяны Игоревны.

Девочки вскочили, как по команде. Лена – тоже. Медленнее. С тяжестью в груди. Она умылась у рукомойника – вода снова была ржавая, с привкусом железа. Посмотрела в зеркало. Глаза – красные. Под ними – тени. Губы – сухие, потрескавшиеся. Она выглядела как человек, который не спал неделю. А ведь прошло только два дня.

– Сбор у флагштока! – объявила Вера, входя в умывальную. – Баня. Генеральная помывка перед вечерней линейкой.

Лена замерла.

– Баня? – переспросила она, чувствуя, как внутри всё сжимается.

– Да. Старая. Но работает. Вожатые говорят – гигиена важна для дисциплины. – Вера посмотрела на неё. – Ты чего? Боишься?

– Нет, – соврала Лена. – Просто… не люблю париться.

– Здесь не про любовь, – сказала Вера, вытирая лицо. – Здесь про необходимость. Иди. Опоздаешь – получишь внеочередной наряд. А у нас сегодня ужин – борщ. Не хочешь пропустить.

Она ушла. Лена осталась одна. Посмотрела в зеркало. Прошептала: «Я была здесь. Я должна вспомнить».

Баня стояла на краю лагеря, почти у леса. Такая же старая, как и вчера, когда Лена встречалась с Данилой. Только теперь к ней вели дети – строем, по двое, с полотенцами и мыльницами в руках. Никто не смеялся. Не толкался. Не шутил. Все шли молча, будто шли не в баню, а на что-то обязательное. Обязательное и страшное.

У входа – стояла Татьяна Игоревна. В белом халате поверх платья. В руках – журнал. Возле неё – деревянный ящик.

– Сюда личные вещи, – сказала она, когда дети подошли. – Часы, украшения, заколки, записки. Всё – в ящик. После бани – вернём.

Лена замерла. Записки. Дневники. Фотографии. Она сунула руку в карман – значок и фото были на месте. Она не собиралась их сдавать. Но как пронести? Татьяна Игоревна смотрела на каждого. Внимательно. Пронзительно.

– Быстрее, – сказала она. – Пар уже топится. Опоздавших – оставим на второй заход. А второй заход – без ужина.

Лена подошла. Достала мыльницу. Положила в ящик. Потом – полотенце. Потом – резинку для волос. И… на мгновение задержала руку над карманом. Если сдам – потеряю последние улики. Если не сдам – поймают. И тогда – подвал. Аппараты. Стирание.

Она сделала вид, что достаёт что-то из другого кармана – пустого. Положила «ничего» в ящик. Татьяна Игоревна кивнула. Не отвела взгляд. Но ничего не сказала.

Лена прошла внутрь.

Температура ударила сразу – жаркая, влажная, с запахом гнилого дерева, плесени и… чего-то химического. Хлора? Лекарств? Она не могла понять. В раздевалке – скамейки, вешалки, зеркало – треснутое, с пятнами ржавчины по краям. Девочки раздевались быстро, не глядя друг на друга. Лена разделась медленно. Сняла джинсы. Вытащила из кармана фото и значок. Спрятала под скамейкой, в щели между досками пола. Если найдут – скажу, что потеряла. Если не найдут – заберу после.