Руси Чары: Ледяной Тотем

Эдуард Гурин

Руси Чары: Ледяной Тотем

Часть 1: Возвращение в Круг Чарующих Шпилей.

Глава 1: Шпили, Дуббоны и Вестники Рассвета

Утро над Академией «Руси Чары» было прохладным, прозрачным, словно кристалл. Шпили, вытянувшиеся к бледно-розовому небу, купались в первых лучах солнца, отбрасывая длинные, острые тени. Тишину нарушал лишь далекий гул дуббонов и радостные крики возвращающихся учеников. Лето закончилось. Тайны леса, ледяные волки остались позади, но их отголоски витали в воздухе, как обещание новых бурь.

Первой, как серебряная стрела, рассекающей утреннюю дымку, прилетела «Тихая Река» Элеоноры. Дуббон грациозно приземлился на отведенную площадку, выпустив облачко пара. Элеонора вышла, потянулась, ее взгляд сразу же стал оценивающим – все ли в порядке со старыми стенами?

Следом, с характерным ворчливым ревом и серией подозрительных кренов, приближалась «Каракатица» Оливера. Дуббон, казалось, решил устроить собственное шоу.

"Оливер Смирнов!" – разнесся по платформе голос Элеоноры, когда его дуббон вместо плавного снижения вдруг столкнулась бортом в стену самого высокого шпиля библиотеки. – "Стой! Там же знания! Священные фолианты! Ты что, хочешь стать причиной первого в истории академического цунами из пергамента?!"

Оливер, яростно лавируя, развел руками. Его русые вихры торчали во все стороны. "Расслабься, Эля! – крикнул он, пытаясь перекричать вибрацию дуббона. – Она сегодня в настроении… вроде бы! Просто хочет выразить почтение мудрости! С высоты птичьего полета! Или шпилевого…"

«Каракатица» дрогнула, замерла в метре от остроконечного шпиля библиотеки, будто раздумывая, а потом с неохотным фырканьем резко развернулась и направилась прямо на Элеонору.

"Оливер! Не на меня! Лучше на меня, чем на библиотеку, но все же…!" – Элеонора инстинктивно присела, прикрывая голову руками.

В последний момент «Каракатица» резко затормозила, зависла и с глухим стуком опустилась на платформу рядом с «Тихой Рекой», слегка подпрыгнув как на амортизаторах. Оливер вывалился наружу, облегченно выдохнув. "Видишь? Абсолютный контроль. Просто немного… экспрессивный подход к приземлению".

Третьим, окутанный легким облаком ароматов – свежескошенной травы, теплой земли и чего-то неуловимого, цветочного – приземлился «Парящий Аромат» Миры. Девушка вышла из дуббона, ее нос чутко втянул воздух. Ее взгляд скользнул по Оливеру, отряхивающемуся после «мягкой» посадки, по Элеоноре, все еще снимающей напряжение с плеч, по пыли на камнях платформы.

"Пахнет… – начала Мира задумчиво, – волнением Оливера, пылью дальних дорог… и… чем-то новым?" Она нахмурила переносицу, пытаясь уловить неуловимую ноту. "Не опасным… но… значимым. Как будто земля под Академией глубже вздохнула".

Оливер фыркнул, поправляя сумку. "Новое? Это, наверное, Артур новый рецепт пирога опробовал. Или гномы подвалы перекопали. Идемте, надо Кони найти, он наверняка уже соскучился по нормальным, не ледяным, запахам!"

Позже, когда первые суматошные часы возвращения немного улеглись, Оливер нашел свой привычный уголок у реки за восточной стеной Академии. Шум воды, шелест камыша – здесь он всегда чувствовал связь с матерью, с ее наследием. Но сегодня ритуал был глубже обычного. Не просто плеск воды в ладонях.

Он опустился на колени у самой кромки. В руке – маленькая, вырезанная из корня чаша. Он начал лить воду тонкой струйкой, но не просто так. Его губы шевелились, шепча слова на древнем наречии полуэльфов – заговор матери, урок защиты и связи с землей. Звуки были низкими, гортанными, похожими на шелест коры под ветром.

Рядом, растянувшись на теплом камне, лежал Кони. Каменный дракоша, верный спутник Оливера, вибрировал в такт шепоту. Его чешуйчатая шкура излучала мягкое, успокаивающее тепло, словно нагретый солнцем валун. Но это было не все. В такт вибрациям и словам заговора, в воздухе над струйкой воды начали возникать крошечные, мерцающие иллюзии: капли, падая, превращались в дубовые листья; листья касались воды и прорастали тончайшими, уходящими вглубь иллюзорными корнями; корни пульсировали слабым золотистым светом.

"Вау…" – прошептал чей-то голос прямо за спиной Оливера. Он вздрогнул, обернулся. Мира стояла там, зачарованно глядя на светящиеся корни и поющего дракошу. "Твой… камень… он поет? И светится… корнями?"

Оливер быстро прикрыл чашу ладонью, иллюзии дрогнули и исчезли. "Он не камень! – сказал он чуть резковато, защищая своего друга. – Он Кони. И… да, иногда поет. И проецирует допреальность (показывает картинки). Но это… это только между нами! Никому, поняла? Ни-ко-му!" Кони издал мягкий, довольный гул и потёрся теплым боком о ногу Оливера.

Из-за кустов сирени вышла Элеонора, привлеченная голосами. Ее глаза, острые и любопытные, перебегали с Оливера на Кони. "Заговор? – спросила она тихо. – На том древнем наречии? Твоей матери? Звучит… потрясающе. Как будто сама земля говорит. Шелест коры, журчание подземных вод… Научишь?" В ее голосе звучал не просто интерес, а глубокое уважение к магии, столь отличной от ее собственной, более структурированной.

Оливер смущенно потер затылок, глядя на довольного Кони, который в ответ на просьбу Элеоноры издал еще один, чуть более громкий и явно одобрительный гул. "Эм… ну, может быть. Если Кони не будет против. И если ты пообещаешь никому не говорить про… пение и картинки".

Пока ученики разбирали вещи и делились летними историями, Кони не сидел без дела. Привычным, важным шагом он поднялся на крепостную стену. Его кристаллические глаза сузились, сканируя горизонт. Он облетел Академию по широкому кругу – неспешно, методично. Его задача была ясна: проверить периметр. Убедиться, что знакомые запахи и энергии на месте, что никакая новая, чужая тень не подкралась к стенам за время их отсутствия. Он – страж. И каникулы закончились.

На одном из бастионов его встретил радостный чирикающий комочек синей шерсти – Пава, дракоша Элеоноры. Дракоша запрыгала вокруг Кони, урча от удовольствия, что вернулся большой каменный друг. В порыве радостного приветствия Пава взмахнула крылышком, и одно чье-то небольшое, переливающееся синим перо выпало и медленно закружилось вниз.

Мира, проходившая внизу по тропинке к оранжерее, машинально поймала его. Она поднесла перышко к носу, и ее брови резко сдвинулись. Запах… знакомый и тревожный. Полынь. Горькая, терпкая. И под ней – холод. Далекий, пронизывающий, как снег в горах за много верст отсюда. Тот самый запах, что преследовал их прошлой весной. Запах ледяной угрозы, которая, казалось, была побеждена… или лишь отступила?

Она подняла взгляд к стене, где Кони, закончив облет, приземлился рядом с Павой. Каменный дракоша тоже смотрел вниз, на перо в руке Миры. Его обычно спокойное свечение на мгновение дрогнуло, став чуть жестче, настороженнее. Возвращение в Круг Чарующих Шпилей состоялось. Но мирной передышки, судя по всему, не предвиделось. Запах полыни и дальнего снега был первым, тихим звоночком надвигающегося шторма.

Глава 2. Новые Листья на Древе Знаний

Академия «Руси Чары» быстро втянула учеников в привычный ритм. Шпили, казалось, шептали древние заклинания на ветру, а коридоры наполнились гомоном голосов, звоном колокольчиков и шелестом страниц. Но под этой видимой нормальностью, как корни под дубом, зрело что-то новое, тревожное.

Кабинет Ароматов-Образов пах… всем сразу. Сладковатой ванилью радости, терпким дымком гнева, свежестью утренней росы спокойствия. Профессор Мэри Парфю, женщина-эльф с глазами цвета весенней листвы и венком из живых цветов в волосах, обходила ряды столов, где ученики колдовали над миниатюрными алхимическими курильницами.

"Сегодня, дети мои, мы творим аромат «Умеренного восторга»! – объявила она, и ее голос звучал как журчание ручья. – Не бурной радости, не оглушительного счастья, а именно светлой, теплой искорки восхищения! Представьте первый луч солнца после долгого дождя, неожиданный комплимент, найденную в кармане забытую монетку!"

Оливер Смирнов, сидевший у окна (рядом с которым на специальной подушечке дремал Кони), сосредоточенно морщил лоб. Умеренный? Это было не его амплуа. Его «Осьминожка» не знала умеренности, и его магия часто следовала тому же принципу. Он капнул эфирного масла дикого апельсина (восторг!), добавил щепотку сушеного зверобоя (тепло!), потом, подумав, плеснул добрую порцию масла черного перца (огонь! азарт!). Смесь в его курильнице забулькала и выпустила струйку дыма цвета заката.

"Господин Смирнов, что это за… интенсивность?" – профессор Парфю наклонилась над его столом, ее нос задрожал.

"Умеренный восторг, профессор! – бодро отрапортовал Оливер. – Как… э-э… как при виде очень удачного прыжка «Осьминожки» через овраг!"

Дымок достиг Кони. Каменный дракоша, мирно дремавший, вдруг резко чихнул. Не просто чихнул, а чихнул огненным чихом. Маленькое пламя, похожее на язычок свечи, вырвалось из его ноздрей и, описав дугу, приземлилось прямо на раскрытый учебник на соседней парте. На толстом фолианте под названием «Основы Скучного Терпения» моментально заполыхал уголок страницы.

"Ой!" – вскрикнула соседка.

Профессор Парфю, не теряя присутствия духа (хотя ее цветочный венок слегка поник), взмахнула рукой. Из ее рукава брызнула струйка прохладной воды, мгновенно затушившая пламя. Над классом повисло облачко пара и запах гари, смешанный с едким перечным «восторгом» Оливера.

Профессор взглянула на Оливера, потом на слегка смущенно пофыркивающего Кони, потом на обугленный уголок «Скучного Терпения». В ее глазах мелькнула толика удивления и… едва сдерживаемого смеха.

"Господин Смирнов," – произнесла она, стараясь сохранить серьезность, но уголки ее губ предательски дрожали. – "Ваш восторг, кажется, оказался слишком… воспламеняющим для нашего скромного урока. И для учебника тоже. Кони, дорогой, ты в порядке?"

Кони издал короткий, виноватый гул и потерся мордой о руку Оливера, который только развел руками: "Он не виноват, профессор! Это я… переборщил с перцем?"

Обеденный перерыв в Большом Зале был временем не только для подкрепления сил, но и для обмена новостями. За столом Оливера, который сегодня действительно магически расширился, чтобы вместить необычную компанию, царило оживление. В центре стола красовался настоящий шедевр громадного гоблина Артура – гигантский пирог «Единство». Начинка – сочное мясо, лесные ягоды и душистые грибы – создавала ароматную симфонию, от которой текли слюнки. Артур, довольный, как слон, резал его на внушительные куски.

За столом собрались:

Оливер, Мира и Элеонора.

Сам Артур, утирая пот со лба после кулинарного подвига.

Кони, восседающий на специальной каменной подставке. Его теплое, умиротворяющее свечение окутало стол, как невидимый плед, гася остатки перечного азарта Оливера и создавая ощущение безопасности.

Пава (дракоша Элеоноры), сидевшая на краю стола перед тарелкой с крошечным кусочком пирога. Она осторожно тыкалась мордочкой в начинку, пытаясь понять, с какой стороны лучше начать, его синяя шерстка топорщилась от любопытства.

Йоши (дракоша Миры), изящно обвившая чашку с чаем. Она легонько дула на поверхность напитка, выпуская струйку прохладного воздуха, чтобы остудить слишком горячий чай для Миры.

Артур, проглотив внушительный кусок пирога, хмыкнул и понизил голос, наклонившись к центру стола: "Ну что, слышали последнее? В Старой Башне опять скрипит… причем так, будто сами камни вздыхают от тяжелой ноши. И запах… волчий, я вам скажу. Но не свежий, а старый-престарый, как пыль в забытой гробнице. Мороз по коже!"

Элеонора аккуратно отрезала кусочек пирога вилкой. "Может, это просто дух какого-нибудь строителя? – предположила она. – Моя бабушка, помню, рассказывала, что духи старых мастеров часто любят поворчать на новых жильцов, если те не следят за их творением должным образом. Особенно если гномы подвалы перекопали без спросу".

Мира же не ела. Она достала из кармана то самое синее перо, пойманное утром. Она поднесла его к носу, потом протянула к центру стола, чтобы все могли ощутить, если захотят. "А это… пахнет иначе. Свежей полынью. Очень резкой. И… холодом. Пронизывающим. Как будто… кто-то явился прямиком с новогоднего бала, только бал этот был не очень веселым". Ее глаза были серьезны.

Оливер положил ложку. Взгляд его стал сосредоточенным. Он вспомнил встречу у реки прошлой весной. "И ледяной волк… тот самый, что на меня напал, помните? Он тоже пахнул холодом. Ледяным, злым холодом". Он посмотрел на перо в руке Миры, потом на Артура. "Совпадение? Не думаю". Его голос прозвучал твердо.

На каменной подставке Кони, обычно излучавший спокойное тепло, вдруг слегка запульсировал. Его свечение на мгновение стало не умиротворяющим, а тревожным, жестким, как отблеск света на лезвии. Гул, который он издал, был низким и настороженным, словно эхо далекого рычания. Йоши от неожиданности втянула голову, а Пава насторожилась, перестав дуть на чай.

Тишина за столом повисла на секунду гуще пирога «Единство». Старая Башня вздыхала камнями. Перо несло запах полыни и новогоднего мороза. А Кони, верный страж, своим пульсирующим светом подтверждал: тревога не была надуманной. Новые листья на древе знаний Академии распускались в тени старых, ледяных тайн.

Часть 2: Лесная Встреча и Пробуждение Дикости.

Глава 3: Родник Тишины и Ледяной Клык

Тревожные разговоры за обедом не покидали Оливера. Запах полыни и старой пыли Старой Башни смешивались в его мыслях со зловещим холодом пера. Он чувствовал потребность в ясности, в прочной связи с землей, которая всегда давала ему силы. Поэтому спустя пару дней, когда после уроков выдался свободный час, он вновь направился к своему заветному месту у реки за восточной стеной. Кони, как всегда, шел рядом, его каменные лапы мягко ступали по траве, излучая привычное тепло.

Тишина у реки была иной, чем обычно. Не мирной, а напряженной, словно лес затаил дыхание. Оливер сбросил куртку, опустился на колени у самой воды. В руках – корневая чаша матери. Сегодня он решил погрузиться глубже.

Он начал шептать заговор, слова древнего наречия полуэльфов лились низко и плавно. Он не просто лил воду – он приглашал ее, просил показать связь, корни, скрытое. И вода откликнулась. Перед ним, там, где струйка из чаши падала в речную гладь, поверхность начала закручиваться. Образовалась небольшая, но четкая воронка. В ее вращающейся глубине отражалось небо, ставшее вдруг каким-то слишком высоким и холодным, и ветви деревьев на противоположном берегу, казались черными, как уголь, и уходящими в бездну.

Кони устроился рядом. Его свечение, обычно мягкое, стало ярче, насыщеннее, золотистым. Он не просто вибрировал в такт заговору – он напевал свою каменную песню, низкий, успокаивающий гул, который обволакивал разум Оливера, как плотный теплый туман, отсекая внешний мир, углубляя концентрацию. Иллюзии ветвей над водой стали четче, они пульсировали в ритме сердца Оливера и гула Кони.

Именно в этот момент все птицы замолчали.

Разом. Как по команде. Не закончив трель, не сорвавшись на полуслове – просто тишина. Гул Кони на секунду дрогнул. Оливер почувствовал это сквозь погружение – как трещину в стекле.

Затем пришел холод.

Он не накатывал волной – он впился. Воздух вокруг стал колючим, как иглы льда. Дыхание превратилось в пар, тут же застывающий на губах. Папоротник у ног Оливера покрылся хрустящим инеем, листья свернулись и почернели за секунды. Даже вода в воронке замедлила вращение, ее края начали схватываться тонкой ледяной кромкой.

Оливер поднял голову, прервав заговор. Сердце бешено заколотилось. Что?!

И он увидел.

Из-за древнего дуба, ветви которого только что отражались в воронке, вышел волк. Но не лесной зверь. Чудовище.

Он был огромен, размером с молодого медведя. Его шерсть не просто была белой – она мерцала инеем, как будто его окутали морозным сиянием. Каждая шерстинка искрилась под редкими лучами солнца, пробивающимися сквозь кроны. Но глаза… Глаза не сверкали холодным интеллектом, как у того волка весной. Они горели. Ярко-желтым, почти оранжевым пламенем чистой, необузданной звериной злобой. В них не было мысли – только голод, ненависть и ледяная пустота. Из разинутой пасти валил густой, смертоносный пар, и там, где он касался земли, трава и мох мгновенно превращались в хрупкую ледяную крошку. Его дыхание вымораживало все вокруг.

Воронка воды замерзла окончательно, превратившись в мутный ледяной сталагмит. Гул Кони превратился в предупреждающий, яростный рев. Каменный дракоша вскочил на лапы, его свечение вспыхнуло ослепительно, как маленькое солнце, бросая резкие лучи на замерзшие деревья.

Но волк уже двигался.

Атака была молниеносна.

Он не рычал, не готовился – он просто исчез с места и возник в прыжке, в двух шагах от Оливера. Огромная пасть, полная кинжалообразных клыков, сверкающих льдом, разинулась, целясь в горло. Холодное дыхание ударило в лицо, выжигая кислород, слепя. Время замедлилось до мучительного зависания.

В голове Оливера, скованной ужасом, пронеслось только два обрывка, два крика души:

"Мама… помоги!" – паника, холодная и липкая, сжимала горло.

И тут же, резкий, почти бессознательный приказ, вырванный инстинктом самосохранения и глубочайшей связи: "Кони… свети!"

И Кони вспыхнул.

Глава 4: Щит Памяти и Образ Девы.

Крик Оливера – "Кони… свети!" – был не просто командой. Это был вопль отчаяния, доверия и зова крови, в котором слились его собственная воля и эхо материнских заговоров. И Кони ответил.

Каменный дракоша не просто вспыхнул. Он взорвался ослепительной вспышкой. Свет был не слепящим ударом, а плотной, живой стеной, рвущейся из его каменного сердца. Он бросился вперед, навстречу ледяной пасти, но не для удара – для защиты. И в этом свете, в самый последний миг перед тем, как клыки вонзились бы в плоть, проступили символы. Древние руны. Те самые, что Оливер видел вырезанными на ободке чаши матери, те, что он шептал у реки. Они проявились в сияющем щите – сплетение ветвей, спиралей, острых углов, написанных светом на темном фоне ночного ужаса. Щит Памяти. Щит наследия.

Ледяной волк врезался в него на полном ходу.

Раздался не рев, а пронзительный, леденящий душу вой, полный нечеловеческой боли и ярости. Это был звук ломающегося льда и рвущейся плоти одновременно. Где свет щита коснулся мерцающей инеем шкуры, там пошли трещины. Не кровь сочилась из них, а густой, сизый холод, как из пробитой бочки жидкого азота. Его ледяная аура, окутывавшая его как броня, затрещала и начала осыпаться ледяной крошкой. Желтое пламя глаз погасло, сменившись дикой, животной болью.

И тогда началось превращение.

Это не было красивым таянием или плавным изменением. Это было мучительно. Словно невидимый великан схватил зверя и начал ломать его кости, выворачивать суставы, перекраивать плоть. Слышался жуткий хруст – не костный, а ледяной, как ломаются толстые пласты речного льда весной. Фигура зверя корчилась, уменьшалась, теряла звериные очертания. Шерсть втягивалась, клыки таяли, лапы вытягивались в тонкие конечности. Процесс длился всего несколько секунд, но казался вечностью, наполненной беззвучными криками агонии.

И вот на замерзшей, почерневшей траве перед потухшим щитом лежала уже не тварь, а девушка.

Она была бледна как снег, почти прозрачна. Длинные, спутанные волосы цвета инея раскинулись вокруг головы. Худенькая, почти детская фигура была облачена в лохмотья ткани, похожей на паутину иния. Она не двигалась. Казалось, не дышала. Ее окутывали лишь остатки света Кони – уже не ослепительного, а слабого, тревожно мерцающего, как от угасающего уголька. Этот свет струился по ее телу, пытаясь согреть, но сам он был едва жив.

Щит Памяти исчез. Его работа была сделана.

Кони стоял на дрожащих лапах. Его сияние, еще недавно яркое как полдень, теперь было тусклым, неровным, пульсирующим слабыми всполохами. Он тяжело дышал, и каждый выдох был похож на стон перегретого камня. Он едва держался, его каменная грудь часто вздымалась.

Оливер стоял, опираясь на колено, едва переводя дыхание. Адреналин отступал, оставляя дрожь в коленях и пустоту в голове. Его взгляд метнулся от слабо мерцающего Кони к неподвижной девушке на земле. Ужас перед волком сменился шоком и новой, щемящей тревогой.

Он подполз к Кони, его рука дрожала, когда он коснулся горячего тела дракоши. "Кони… – прошептал он хрипло, голос сорвался. – Держись, дружище… Держись…" Он чувствовал, как энергия едва теплится в его друге, как тело под рукой вибрирует от истощения.

Затем Оливер осторожно, как будто боясь разбить, повернулся к девушке. Она лежала без сознания, лицо искажено остаточной болью превращения. Он протянул руку, но не посмел коснуться. Его шепот стал еще тише, полным растерянности и непонятной жалости: "Девушка… что с тобой? Кто ты? Что они с тобой сделали…"

Ответа не было. Только слабое мерцание света Кони на ее бледной коже да далекий, горький запах полыни, внезапно вспыхнувший в морозном воздухе. Ледяной Клык был повержен, но на его месте осталась новая, хрупкая и куда более непонятная загадка. И цена за ее спасение – едва тлеющая искра жизни его самого верного друга.

Глава 5. Ноша Вестника и Искра Жизни.

Адреналин, подпитывавший Оливера в момент атаки и чуда спасения, отступил, оставив после себя пустоту, дрожь в коленях и леденящее чувство беспомощности. Он еле стоял на ногах. Перед ним лежали двое, чьи жизни висели на волоске: девушка-призрак, бледная и бездыханная, окутанная лишь угасающим светом, и Кони. Каменный дракоша больше не излучал тепла. Он был холодным, тяжелым камнем, лишь слабое, прерывистое мерцание где-то в глубине его груди говорило о том, что искра жизни еще тлеет. Его свечение было тусклым, как забытый ночник, и таким же ненадежным.

"Кони… – прошептал Оливер, прижимая ладонь к остывающему телу. – Держись… Пожалуйста…" Его собственные силы были на исходе. Как донести их обоих до Академии? Как спасти?

И тогда в ледяную тишину ворвался легкий шелест крыльев. Из-за деревьев, точно серебристая молния, вынырнула Пава, дракоша Миры. Ее изящные, полупрозрачные крылья трепетали от напряжения. Она не смотрела на Оливера – ее огромные, чувствительные глаза были прикованы к слабому мерцанию Кони и неподвижной девушке. Пава почувствовала всплеск его энергии, громкий, как крик, и последующее падение – как обрыв пропасти. Она издала тонкий, встревоженный свист и стремительно опустилась рядом с ним и девушкой.