Забавные, а порой и страшные приключения юного шиноби. Фантасмагория. Часть 1

– Это кощунство! – орёт еретик из-под рогожи. – Скотская ты морда! Это кощунство!

– Какое кощунство! Раввины всё одобрили, дуралей! – дискутирует с еретиком попутчик юноши с удивительным спокойствием и закатывает глаза к небу. – Барух Ато Адой-ной… И ты теперь можешь кричать всё, что тебе вздумается. Тебя никто не слышит. Ты вообще то уже мертвец, ты просто говорящие головёшки… Тебя должны были сжечь ещё позавчера. – и снова обращается к Ратибору: – А вы как считаете?

– Сомнений нет, такую свадьбу все запомнят, ещё бы кто-нибудь забыл, – отвечает юноша.

– Вот и я о чём! И самое главное… – продолжает торговец. – В этом вопросе не нужно зацикливаться на свадьбах… Сожжение еретика украсит и похороны! Представьте себе, господин синоби, эту удивительную картину… Кладбище… Дождь… Грязь… Рыдающие женщины, печальный раввин, которому мало заплатили, но который не смог отмазаться, так как он родственник усопшего… Скучающие дети, зеваки, ждущие халявного застолья…. И-и тут – раз… Всё меняется. Дым от костра… И орущий грешник! А вокруг люди, люди, что сбежались на всё это посмотреть со всего кладбища! И все сразу спрашивают, все хотят знать, что тут происходит, кого это с такой помпой хоронят. Каково? А? Да… Только Караваджо не хватает, чтобы это запечатлеть.

– Да ты угомонишься, людоед проклятый?! – орёт приговорённый. Он, кажется, даже стал трясти клетку, так на него подействовала картина, нарисованная его владельцем. И он снова орёт: – А-а-а-а-а… Останови уже свой мрачный гений, негодяй!

А молодой человек, меж тем, уже начинает подумывать, что предпочёл бы болтливого возницу, чем вот таких вот ярких попутчиков. Но пока виду не показывает. Он просто идёт рядом с торговцем и вежливо слушает его.

– По сути, это дело вкуса, – продолжает тот, не обращая внимания на вопли приговорённого к сожжению. – Свадьба, похороны… Пусть клиент сам выберет, какую знаменательную веху в жизни отметить, я бы так сказал, с огоньком!

– Чтоб ты сдох… – доносится из-под дерюги скрежет зубовный. – Чтоб ты порос коростой и перхотью, Борух, падлюка!

Но торговец и не думает отвечать что-то на эти пустые выпады, он вдруг оживляется:

– Послушайте, юный господин. А может, вы хотите посмотреть, как сгорит еретик? Так у меня всё готово… И трутовики есть, и хорошая смола имеется, я могу вам всё устроить… – он смотрит на Ратибора с неподдельным задором умелого продавца, подмигивает ему и говорит тихо, чтобы еретик под дерюгой не услыхал: – Что? Запалим негодяя?

– Простите… – едва может вымолвить Свиньин. Он вовсе не хочет никого запаливать и думает, как бы отказать торговцу.

– Э… Э… Какого чёрта вы там шепчетесь? – интересуется приговорённый. – Чего вы там удумали? Эй ты, гой, а ну отвечай!

А торговец снова многозначительного подмигивает Ратибору и пытается взять того под руку.

– Я согласен спалить его для вас всего за двадцать шекелей. Тут, конечно, не очень удобно, нам лучше добраться до населённого пункта. Там можно договориться с властями. Найти хорошее место с высокой проходимостью, подготовить платные места для публики… Сладкую вату, пирожки, колу… Ну, сами понимаете… С вас нужно только двадцать шекелей, и тогда действие будет произведено исключительно в вашу честь… Представляете, какая это будет шикарная реклама для вас? И всего-то за двадцать монеток.

– Двадцать шекелей! – тут юный шиноби вздыхает с облегчением. – Боюсь, что это невозможно, ведь сумма для меня чрезмерно велика.

– Друг мой, друг мой… – начал торговец торопясь. – Я уступлю вам целых два шекеля, но, поверьте, больше не смогу. Я выкупил негодяя у палача за шестнадцать монет.

– Что же ты врёшь, поганый купи-продай?! Лживое ничтожество! – заревел из клетки еретик. – Эй ты, гой… Как там тебя… Он тебе брешет, как сивый козлолось, он купил меня у того жирного ублюдка всего за семь шекелей и двадцать агор. Слышишь? Он тебя разводит, как последнего гоя.

– Да что же это за тварь такая! – видно, терпение торговца на этом закончилось. Он выхватывает из телеги длинную палку с заострённым концом, ту, которая нужна для управления тягловым животным, и начинает с заметной силой загонять её меж прутьев клетки под рогожу, как будто работает копьём, приговаривая при каждом движении: – Ты заткнёшься? А? Заткнёшься? Заткнёшься? Мало того, что ты еретик, так ты ещё редкостный подлец, бен зона (сын шлюхи).

– А-а-а!.. О-о-о!.. – ревёт натужно и хрипло приговорённый к сожжению. – Какая же ты жестокая падла, Борух Левинсон! Сам ты бен зона! – орёт он так, что вся тихая округа пропитывается его нестерпимой болью. – А-а-а!.. Ух, как больно попал! Ай, как по ногтю врезал…

«Попутчики уж слишком экспрессивны. Легко с такими угодить в беду. Мне лучше в одиночестве пройти пути остаток!», – решает для себя юный шиноби.

– Долго ты будешь мне портить бизнес? – не унимается торговец.

– О- о…Будь ты проклят, – стонет приговорённый. – Какой же ты мерзкий выродок, Борух, это всё оттого, что вы все жрёте горох на пасху. Чёртова деревенщина! Необразованные козлы!

– Ах ты ещё и горох на пасху вспомнил? – продавец ритуальных сожжений продолжает орудовать палкой с удвоенной силой. – Я тебе дам горох, я тебе устрою горох на пасху…

– О-о… А-а… Тварь ты, Борух… – несчастный уже хнычет. – Отстань от меня, проклятущий.

– Ага, заскулил! А ну, отвечай, животное! Долго? Долго, я тебя спрашиваю, ты будешь мешать моим делам? Скотина ты неблагодарная! Подлец!

И тут еретик, кажется, сдаётся и переходит на уговоры, теперь уже и всхлипывает:

– Ну хватит, Левинсон, хватит. Не бей меня больше. Ты мне всё и так отбил уже. Я больше не буду лезть в твою торговлю. Обещаю тебе, сволочь.

– Вот то-то, проклятый еретик, а то горох он на пасху припомнил, – наконец успокаивается Борух. – Ещё только вот помешай мне делать деньги! Вот только помешай! Получишь! – он наконец бросает свою палку в тарантас. Но тут же хватает её, как будто вспомнил что-то обидное, и снова суёт её пару раз под рогожу. – Ещё и обзывал меня «бен зоной», чёртов шлюмп (ничтожество).

Барух был удовлетворён своей публичной победой над мерзавцем-еретиком и теперь с довольным видом снова обратился к юноше:

– Молодой человек, может, вам претит сжигание как таковое, но это же вопрос решаемый. У меня, конечно, был договор с палачом, и я обещал ему, что негодяй будет сожжён… – торговец разводит руками и улыбается. – Но все мы люди, мы всё понимаем… Если вам нужно испытать на ком-то какие-то яды… Ну, или, к примеру, какие-то там пытки. Если вам в медицинских целях нужно будет что-то там отнять…

– Что, простите, отнять? – не улавливал Ратибор.

– Ну, не знаю… Ну, к примеру, ногу или там… нос, к примеру, или ещё что-то, так мы с вами всегда сможем договориться. Цена вас приятно удивит.

Ратибор немного растерялся.

– Левинсон, да ты успокоишься наконец?! – снова заревел приговорённый. – Какая же ты скотина, зачем ты торгуешь моими ногами? За-а-че-ем? Сволочь, своими торгуй кривулинами!

Торговец, слыша это, морщится и, бросив поводья в тележку, берёт молодого человека под руку, отводит его к самому краю дороги в грязь и начинает шептать:

– Ну что, хотите ему что-нибудь отрезать?

– Признаться, нет, мне это ни к чему, – отвечает шиноби.

– А может, желаете проткнуть его своим копьём пару раз? Ну, там… для тренировки или, может, в научных целях? – Борух заискивающе улыбается. – О цене не волнуйтесь, об этом мы можем договориться… Урегулируем как-нибудь. Если нужно, для удобства я могу его подержать, чтобы он не прыгал и не уворачивался, а вы будете спокойно колоть его копьём… Ну или резать ему что-нибудь. Я открыт ко всему… В общем, всё можно обсуждать.

– Вы его подержите? – немного рассеянно переспрашивает Ратибор. – Это очень мило с вашей стороны.

– Чего вы там шепчетесь, сволочи?! – орёт из клетки приговорённый. Его настораживает секретность собеседников. Он даже раздвигает дерюгу и смотрит через прутья на юношу и торговца. – О чём вы там договариваетесь, проклятые?!

И чтобы он прекратил нервничать, молодой человек машет ему рукой: не волнуйтесь, всё в порядке. И говорит торговцу простым языком для скорости.

– Предложение заманчивое, но, к сожалению, я не располагаю лишними средствами и посему вынужден отказаться. Прощайте, господин торговец.

– Но вы… – начал было Борух Левинсон, однако юный шиноби уже повернулся и поспешил дальше по дороге – заметно быстрее, чем тащился по грязи тарантас.

Последнее, что он отчётливо расслышал, так то были насмешливые слова приговорённого:

– Ну что, бизнесмен хренов, у тебя опять ничего не получилось?

Ратибор Свиньин не готов был спорить на этот счёт, но ему показалось, что торговец снова потянул из телеги заострённую палку.

Глава 3

Выбирая короткий путь, юный шиноби готовился к тому, что дорога будет плоха, опасна и пустынна, но не предполагал, что она будет пустынна настолько. И через час после того, как он распрощался с торговцем Борухом и его еретиком, молодой человек не встретил ни одного путника. Но это его не пугало. Он давно был знаком с хлябями, и его опыт подсказывал ему, что до ночи у него нет причин для серьёзного беспокойства.

Его онучи были уже изрядно грязны: как ни старайся, но быть чистым среди грязи ни у кого не получится. Но сил для бодрой ходьбы у юноши было предостаточно. Ратибор так и не сбавил бы шага до ближайшего населённого пункта, если бы, спустившись с очередного пригорка в очередную низину, залитую грязью, он не почувствовал бы некоторой прохлады. В душном и теплом воздухе, в котором круглосуточно морось перерождалась в мелкий дождь и обращалась обратно, прохлада считалась знаком нехорошим.

И посему молодой человек остановился перед длинной лужей, что растянулась вдоль дороги метров на сто. Остановился и стал всматриваться в мягкий туман, что стелился справа от дороги среди зарослей белого кизила, единственного растения, кроме камыша, что могло произрастать прямо из едких хлябей и не умирать при этом.

Тишина над бескрайней грязью висела мёртвая, и казалось молодому человеку, что у него заложило уши. И это тоже был нехороший признак. Ни жабы не урчали, ни кальмары не копошились в грязи, и весь вид перед ним был как застывшая картина. И лишь одно тёмное пятно… Нет, оно не шевелилось, оно двигалось через туман. И двигалось к нему.

Ветошь.

Вообще-то шиноби, выполняющий задание, не должен отвлекаться на всякие посторонние дела. И Ратибор, зная неспешность этого опасного существа, висящего в тумане в полуметре над болотом, мог бы спокойно уйти себе дальше. Вернее, убежать. Но он тут зачем-то вспомнил про торговца Боруха и несчастного еретика. Борух-то, может, ещё и убежит от монстра, но козлолось непременно испугается и забежит в хляби, затянет туда тарантас по самые оси, и всё… встанет. Ветошь не спеша подплывёт к нему и за ночь высосет несчастное животное досуха, а утром и еретиком позавтракает. Того и клетка не спасёт.

«Разумнее было бы уйти, да, видно, придётся остаться».

Тварь же заметила его. Они очень чувствительны к движению и теплу. Да, заметила. Колыхнулась. Зашевелилась.

Он стал искать хоть какое-то место посуше… Всё может пойти не по плану, и ему не хотелось, чтобы его нога в пылу схватки случайно оказалась рядом со щупальцем крупного кальмара, притаившегося в грязи. В общем, сенсей учил его быть готовым ко всему, а ещё учил, что выбор правильной позиции – первый шаг к победе. Ратибор находит некое подобие возвышенности, останавливается там и пробует грунт своими гэта. Сандалии с деревянными поперечными планками стоят, как прибитые к грунту. Отлично. Молодой человек не снимает со стального наконечника копья футляр. Колоть или рубить ветошь бессмысленно. Но вот вакидзаси он достаёт из ножен и проверяет его остроту… На всякий случай. Хотя недавно сам же его затачивал. Если вдруг волокна твари доберутся до него и прилипнут к одежде или, не дай Бог, к коже, нужно будет обрезать их как можно быстрее, пока по ним не начал протекать парализующий токсин, от которого может спасти лишь провощённая ткань. Через остальную ткань токсин добирается до кожи весьма быстро.

Он пока не прячет вакидзаси в ножны и делает несколько движений, разминая кисть руки.

Небо укрыто толстыми тучами. Тихо вокруг. Сыро. Шиноби ждёт. Он готов.

Лишь лёгкий туман разделяет врагов, кто-то из них сегодня умрёт.

Пошёл дождь и на холодную сталь упали первые капли. Шиноби ждёт.

А когда одна из длинного перечня болотных сущностей наконец начинает к нему приближаться, он прячет клинок в ножны, берёт своё копьё по всем правилам и принимает боевую стойку.

Эта странная сущность, похожая на обвисший ком толстых нитей и узловатых бечёвок, парит над болотом, едва касаясь чёрной жижи. Плывёт прямо на молодого человека, и чем ближе к нему, тем заметнее, как сотни её бурых нитей поднимаются от ветоши в разные стороны, словно их кто-то наэлектризовывает. Размеры твари увеличились в разы. Она теперь уже не ком ветоши, а бурое пульсирующее облако, состоящее из нитей и клубка волокон в центре, и каждая нить – это капилляр с очень опасным токсином. Ядом, что весьма быстро парализует жертву.

Шиноби чуть присел на правую ногу, а левую вынес вперёд. Он поднял копьё, отвел его немного в сторону, как бы замахиваясь, словно это не драгоценное оружие, а простой шест, и ждёт… И вот…

Нет, он ждёт ещё… Пусть ветошь подлетит поближе… Ещё ближе… Он ждёт…

И когда до летающего монстра оставалось два метра, наконец делает выпад вперед, перемещая центр тяжести на левую ногу, и бьёт монстра наотмашь, плашмя, древком копья.

Словно ударил мокрую тряпку, которая тут же намоталась на древко, обвила его десятками своих покрасневших до цвета крови нитей. Прилипла к нему. Прилипла накрепко, словно присосалась мелкими присосками. А нити ещё, словно ростки вьюна, ищущие опоры, как живые, шевелились и ползли по шлифованной берёзе в поисках вкусной плоти. Но на них молодой шиноби внимания не обращал, а, пользуясь тем, что ветошь после удара несколько обескуражена, оглушена, он ловко наматывает её привычными движениями на копьё. На самый его конец. И при том действует быстро, умело. Никто бы не усомнился, увидав его «работу», что это не первое умертвляемое юношей опасное существо.

Наконец монстр превратился в красный ком на светлом древке копья, и тогда Ратибор поворачивается к болоту и начинает макать ветошь в грязь, производя при том как можно больше суеты и шума. Он знает, что кальмары, копошащиеся в жиже, всё слышат и всё чувствуют; молодой человек, видя, как поднимаются и быстро передвигаются в его сторону холмики грязи, уверен, что это они. Да, кальмары, пусть и мелкие, уже сползаются к нему со всей округи. Быстрые, бесстрашные, голодные… Первые из них, пять или шесть, будут парализованы токсином, возможно, и убиты им, но остальные, а их здесь наберётся пару десятков, разорвут ветошь, распустят на нитки и несомненно сожрут. Говорят, кальмары разумны, и тогда они знают, что именно парящие над жижей ветоши съедают их собратьев больше, чем иные болотные охотники. И поэтому головоногие рвут ветошь с особенным удовольствием. Во всяком случае, Ратибор Свиньин хочет, чтобы так было.

Шиноби видит, как кальмары уже пытаются обвить ком на копье своими щупальцами, но тут же отваливаются в грязь обратно, отравленные, однако из грязи появляются новые щупальца, и новые… и новые… Все тянутся к комку…

И тогда резким движением Ратибор сбрасывает ветошь с древка в грязь. Теперь она уже не так липнет, как поначалу, к древку его копья, теперь ей и без этого есть чем заняться.

Всё, он закончил. Молодой человек отходит от хляби подальше. Привлечённый суетой, сюда может заявиться и белый кальмар, у него щупальца по пять метров бывают, так что лучше держаться от пиршества кальмаров подальше.

Юный шиноби снова выбирается на относительно сухой участок дороги, замирает. Он несколько секунд удовлетворённо смотрит на копошащийся в грязи большой ком жадных до плоти существ. Потом достаёт из торбы кусок чистой материи и протирает древко своего драгоценного копья. Осматривает его. Так и есть, едкие токсины ветоши оставили на дереве едва различимые следы. Но он не будет их заполировывать. Пусть остаются. Ведь это копьё не ритуальное, это копьё боевое.

Вытерев оружие, он осматривает одежду. Ну что ж – ничего удивительного. Его армяк немного забрызган, а онучи по самые щиколотки черны от болотной грязи. Но это юношу совсем не расстраивает. Одна чистка перед сном, одна стирка, и к утру всё будет в идеальном порядке.

Ратибор Свиньин уже не глядит в сторону копошащихся в грязи голодных существ, он идёт дальше, положив копьё себе на плечо.

Юноша уверен, что сделал всё правильно:

«То карме прибавление и тренировка рукам ленивым. Всё в плюс, всё только в плюс».

Глава 4

Он почему-то подумал, что торговец ритуальными сожжениями Борух и его пленник могут и не поспеть до темноты найти человеческое жилище, так как тарантас их ехал намного медленнее, чем шёл шиноби. Хотя что ему было за дело – думать об этих двоих. И примерно через час ходьбы он поднялся на возвышенность и понял, что добрался до границы, до места, где кончались владения мамаши Гурвиц и начинались владения мамаши Эндельман. Впрочем, угадать, что это стык двух больших владений, смог бы любой, так как в низине, как раз между двумя бескрайними полями поросших камышом и кизилом хлябей, возвышались ворота. Покосившиеся ворота из чёрных, кривых брёвен. Рядом с которыми прямо из грязи вырастал страж.

Страж.

То было существо высотою не менее трёх метров; ни к животным, ни к людям его отнести было никак не возможно, несмотря на некоторые его антропологические черты и некое подобие шляпы на некоем подобии головы. Телом он напоминал плотную, но притом гибкую связку каких-то прутьев, и ещё он имел длинные, до земли, и весьма подвижные руки-грабли с огромными пальцами-крючьями.

«Не вздумай ему врать, коли врать не умеешь, – сразу вспомнил слова своего старшего товарища Ратибор. – И не показывай ему страха. Он не так проворен, как может показаться, но стоит он всегда в том месте, где его трудно обойти».

Да, именно так и было. И справа, и слева от ворот расстилались болотные просторы, на которых не рос даже кустарник. Верный признак больших глубин. Там грязи по пояс, или по грудь. А это не грязь по колено, которую можно преодолеть, отбиваясь только от кальмаров. Там уже и лангусты могут обитать, с их страшными клешнями, не столь острыми, сколько мощными, что оставляют на теле ужасные рваные раны, которые тут же начинают гноиться. Там и гигантские кальмары могут прятаться. И ещё Бог знает какая живность. И не только живность. В общем, ворота, вместе со стражем, можно было, конечно, обойти, но дело это было, несомненно, рискованное.

До сих пор юный шиноби никогда не встречался с подобными стражами. И теперь, увидав его ещё издали, он даже остановился на несколько секунд, как будто собирался с духом. Но потом всё-таки двинулся дальше. У обочины дороги, перед самими воротами, в грязь вбит кривой кол из гниющего дерева, к колу прибита ржавым гвоздём покосившаяся фанерка, на которой всякий грамотный человек смог бы разглядеть сделанную нетвёрдой или неопытной рукой надпись:

«Дальш ид т владен я мамаши Эндельман».

Подойдя ближе, уже у самых ворот, он ещё раз остановился на секунду, чтобы собраться, сконцентрироваться, словно готовился к поединку. Он видел, как качнулась сущность, как вздрогнули и зашевелились её страшные руки, сжались и разжались жуткие крючья пальцев. Страж, судя по всему, тоже готовился ко встрече.

И когда молодой человек прошёл под кривой перекладиной ворот, страж поднял одну из рук, качнулся в его сторону и пророкотал или, вернее, пробулькал из своей необычной утробы:

– Остановись!

И шиноби подчинился.

«Ни глаз, ни ушей. Лишь дыры под шляпой. А звук доносится из центра корпуса. Существо малопонятное».

Ратибор замер в нескольких метрах от существа. Если сначала сущность казалась ему вязанкой прутьев, то теперь она больше походила на тело без кожи, вот только обнажённые мускулы были насыщенного коричневого цвета.

– Назови своё имя, – продолжал страж.

– Ратибор Свиньин.

– Чей ты рот? – пророкотала охранная сущность.

– Я свободный, меня никто не кормит.

– Ты из высококровных?

– Нет, я из гоев.

– Куда ты идёшь, гой Ратибор Свиньин? – интересуется страж.

– Я иду в поместье мамаши Эндельман, – отвечает шиноби.

– Зачем ты идёшь туда, гой?

– Я иду туда по желанию мамаши Гурвиц, да продлится шабат над нею. Я выполняю её волю. У мамаши Гурвиц к мамаше Эндельман есть дело.

Сущность покачнулась. Несколько секунд она молчала, словно обдумывала услышанное. Но молодой человек предполагал, что ничего она не обдумывает, а, скорее, передаёт полученную информацию куда следует. А куда следует – это как раз в поместье мамаши Эндельман. Страж, по идее, может иметь орган, такой, какие отращивают себе телепаты взамен отмирающих глаз.

И наконец страж рокочет ему:

– Проходи, гой.

И Ратибор поспешил пройти. Признаться, место было жутковатое, как и сама сущность, охранявшая проход.

Он прошёл пару десятков шагов и обернулся. Страж так и стоял у ворот. Теперь он не шевелился и напоминал старое, толстое сгнившее дерево. А дорога тем временем пошла вверх, вверх, и казалось ему, что он даже стал различать некоторые нотки дыма во влажном воздухе. То был бы верный признак человеческого жилья. В общем, карта, которую он разглядывал перед выходом в поход, была верна.

* * *

Туман и затхлая сырость остались внизу, у ворот со стражем, когда же Ратибор поднялся на холм, он сразу почувствовал ветерок, разметающий туман. Ему даже показалось, что на пару секунд из-за туч выглянуло солнце, но это, конечно, была иллюзия.

А вот человеческое жилье было вполне себе реальным. Большой, огороженный от кого-то двор, строения и верный признак жизни, дым, с характерным привкусом гриба-трутовика. Единственного растения, которое умудрялось гореть при любой влаге и сырости, не требуя предварительной просушки.

На воротах тут тоже была табличка с буквами, и, кажется, шиноби узнал руку. Судя по всему, таблички в этой местности писал один и тот же человек.

«П стоялый двор Самуи а Гольцмана. Всём пут икам с деньгами брухим абаим (добро пожаловать)».

Ратибор Свиньин вошёл на двор заведения и сразу приметил коновязь для козлолосей, двух не очень-то упитанных барсуленей, развалившихся в луже и приветственно помахивающих передними ластами как раз посреди двора, и полдюжины тощих саламандр, копошащихся в грязи в поисках мокриц и водных тараканов. А ещё во дворе нашёлся мальчишка лет семи-восьми, он был перепачкан грязью, так как копался в ней; увидав шиноби, он тут же вскочил и кинулся в дом с криком:

– А-а… Постоялец!

Молодой человек, благоразумно предположив, что это был крик радости, проследовал через двор за мальчишкой и зашёл в дом, предварительно потопав на пороге, чтобы оббить грязь со своих сандалий. В помещении было сыро, почти как на улице, но там, несомненно, было ещё и тепло и сверху не капала вода. И к тому же там имелась слегка чадившая дурным маслом лампа над стойкой, за которой стоял человек. И всё в его виде выдавало в нём человека, в жилах которого течёт наиценнейшая кровь. Ну, хотя бы частично. Был он в несвежей, некогда белой рубахе, поверх которой была небрежно накинута видавшая виды чёрная жилетка. К затылку его, как и должно, была прицеплена кипа. И самое главное, на его распахнутой жилетке, на самом видном месте, болтался серебряный значок, на котором была изображена правильная дробь, выражающая четверть чего-либо.

«Одна четвёртая через делитель».

Этот значок всякому давал понять, насколько его носитель важен для общества. А самому носителю давал право на лучшее украшение, которое доступно мужчине. Значок сей узаконивал право обладателя, по заветам Торат Коханим, носить пейот, то есть прекрасные, завитые, смазанные благоухающим салом барсуленя пейсы – признак благородия. Который сразу отличает человека от прочей сволочи.

И вот теперь обладатель серебряного значка и прекрасных пейсов с явным разочарованием смотрел на прибывшего молодого человека карими, чуть навыкат глазами. Было очевидно: не такого постояльца он ждал.

И тут из двери, что находилась за стойкой, выглянула девушка лет семнадцати; голова её не была покрыта, сама она была бойкой, а в глазах её горело неугасимое любопытство, что свойственно многим юным женщинам. Увидав Ратибора, девица округлила глаза и, чуть повернувшись назад, крикнула:

– Маман! Тут шиноби припёрся. Уж не знаю, настоящий ли!

– Шиноби? Шиноби! Где шиноби? – доносились из задней комнаты женские голоса, и одна за другой в двери появлялись глаза симпатичных девочек разных возрастов. Девочки глядели на Ратибора, удивлялись, прятались за косяк двери и шептались там: