Эртен

Зумар Азимжан

Эртен

Глава I. Исход

Утро пришло ясное и прохладное, обещая долгий путь. Степь, еще не остывшая после летнего зноя, медленно просыпалась, и аул засуетился, собираясь в дорогу. Пришла пора кочевать к зимним стойбищам – местам, щедрым на корм для скота и укрытым от лютых ветров.Эртен вместе с женой Саярой и детьми уже почти закончил собирать юрту, когда к ним подошел глава аула. Лицо его было серьезным. – Эртен, твои руки знают цену труду, а глаза видят дорогу. Мне нужно, чтобы ты остался и перегнал отару вслед за нами. Пятеро из наших помогут тебе.

Эртен кивнул, не раздумывая. Долг есть долг. Ему в помощь выделили четверых воинов для охраны – Айдара, Багатыра, Таласа и Тангира, а также учителя Каната, чья мудрость и знание троп должны были стать им компасом.Вскоре аул тронулся в путь, растянувшись в длинную вереницу на фоне бескрайней степи. А Эртен со своей небольшой командой остался, чтобы собрать самых крепких и непокорных животных в послушное стадо.Тем временем, впереди ушедшего аула, произошла странная встреча. Всадники наткнулись на одинокую фигуру, бредущую по пыльной дороге. Человек был чужим, его одежда висела лохмотьями, а походка была неуверенной и шаткой.

Глава аула остановил коня и окликнул незнакомца: – Эй, путник! Откуда идешь? И как звать тебя?

Человек лишь бессмысленно покачал головой, не в силах вымолвить и слова. Его глаза были мутными, а на лице проступал болезненный румянец. Сжалившись, глава приказал дать ему воды и помочь взобраться на верблюда. – Отвезите его в аул, – распорядился он. – Там отпоим и накормим. Выглядит он совсем нехорошо.Незнакомец, почти без сознания, не мог и держаться в седле. Он был горяч на ощупь, а на его шее уже проступали темные, зловещие бубоны – первые, никому еще не ведомые признаки страшной болезни.А через день, ничего не ведая о надвигающейся беде, Эртен и его команда наконец погнали собранное стадо в путь, нагоняя сородичей.Путь их лежал через безлюдные холмы, где единственными путниками были сурки да степные орлы. Солнце уже клонилось к закату, когда Эртен, шедший в голове каравана, резко остановил коня.

– Стой! Что это там?

На обочине тропы, у самой норы, лежали три тела сурков. Неподалеку – две овцы из их же стада. Тушки были целы, без следов когтей или зубов хищника, но бездыханны. Несколько любопытных овец из отары уже подошли, обнюхивая павших сородичей, прежде чем двинуться дальше.Воцарилась тревожная тишина, нарушаемая лишь шелестом ветра.

– Канат! – громко позвал Талас, слезая с седла и с опаской разглядывая мертвых зверьков. – Ты у нас человек знающий. Взгляни. Сурки дохлые, и не один. И овцы наши тут же кончились. Разве не странно? Не к добру это.

Канат приблизился, его умное, иссеченное морщинами лицо стало серьезным. Он внимательно осмотрел тушки, не прикасаясь к ним, и выпрямился с тяжелым вздохом. – Ты прав, Талас. Странно. Это не волк и не болезнь, знакомую мне. Нет на теле ни ран, ни укусов. Словно сама земля черным дыханием своим выдохнула из них жизнь. Похоже, они умерли от хвори. Неведомой.Эртен, слушавший молча, нахмурился. Сердце его сжалось от дурного предчувствия. – Какая хворь может убить так быстро? И опасна ли она для стада? Для нас? – спросил он, глядя на учителя.

– Не знаю я таких болезней, Эртен, – честно признался Канат. – Но чует мое сердце – быть беде. Если это та болезнь, что распространяется, то скоро может начать косить и овец. А судя по тому, что мы видим, она именно что распространяется. Советую держаться от падали подальше.

Эртен тут же отдал приказ: не приближаться к мертвым тварям, погонять отару быстрее и по возможности обойти это гиблое место. Маршрут их был изменен, и над небольшим отрядом повисла невидимая тень страха.А в это время в основном ауле, ушедшем далеко вперед, молодая женщина, что подавала воду незнакомцу, внезапно пошатнулась и без чувств рухнула на землю. Спутники подхватили ее, решив, что она просто устала от жары и долгой дороги. Никто не придал этому значения. – Устала, бедняжка. Положите ее на верблюда, – равнодушно бросил глава, торопясь продолжить путь. – Дойдет до стоянки, очнется.Казалось, беда осталась позади, у той самой сурочьей норы. Но она уже была среди них.По дороге у стада начали умирать овцы. Они оставили их. Багатыр слез с коня и осмотрел тушу. – Канат, похоже, тут уже завелась болезнь, – мрачно констатировал он.Они пошли дальше. Из ближайшего леса вышли волки и подошли к мертвой овце. Понюхали, но трогать не стали и ушли прочь. Смотря на это, Эртен с тревогой произнес: – Даже волки не тронули. Похоже, болезнь опасная, раз волки не стали трогать.

Канат поддержал мнение, и другие воины молча согласились. Тогда Талас, хлопнув рукой по седлу, выкрикнул: – Тогда быстрее надо до аула дойти и сказать все главе! Это опасно! Похоже, мы уже потеряли много овец по дороге!

Но Канат покачал головой: – Аул далеко. Бесполезно догнать и рассказать. Это неведомая болезнь, нету на нее лечения.

– Мы что, будем бездействовать? Они же все умрут! – в отчаянии воскликнул Талас.

– У нас нет выбора, кроме как идти дальше, чтобы не отстать от аула, – тихо, но твердо ответил Канат.

В то время в ауле они уже дошли до места и начали собирать юрты. Чужак и женщина, что помогала ему, лежали без сил у одной из них. И тут большинство жителей начали чувствовать себя нехорошо: у кого-то поднялся жар, у кого-то закружилась голова. Но семья Эртена не была тронута болезнью. Потому что, считаясь семьей пастуха, никто даже не общался с ними в пути, кроме жен тех, кто сопровождал скот. Так что все три семьи сидели в стороне, на одном месте, и ждали своих мужей, пока в ауле случались необычные действия. И казалось, они уже начали понимать, что случилось что-то ужасное, но не знали, что делать.Потеряв почти половину стада, Эртен и остальные наконец добрались до стоянки аула. Но по дороге двое из воинов, Айдар и Тенгир, почувствовали себя нехорошо и, едва прибыв, сразу ушли к своим семьям. Эртен и Канат также поспешили к своим.Тенгир, уже с трудом держась на ногах, пробормотал: – Я сам сообщу главе о болезни…

Он направился к юрте вождя, но застал его в ужасном состоянии: глава аула лежал в бреду и метался в жару. Не успел Тенгир и слова вымолвить, как сам потерял сознание, окончательно поняв весь ужас происходящего.Тем временем Талас и Багатыр, придя к юрте Каната, застали его за спешными сборами. – Что ты делаешь? – удивился Талас.

– Собираюсь уходить. Похоже, тут завелась чума. Черная смерть, – ответил учитель, не поднимая глаз. Его голос был спокоен, но в нем звучала стальная решимость.

Талас поначалу воспротивился: – Бросить аул? Но это же бегство!

– Остаться здесь – самоубийство, – резко парировал Канат. – На эту болезнь нету лечения. Ни у наших знахарей, ни у их врачей. Мы можем лишь бежать.

Талас посмотрел на свою семью, на испуганные лица детей, затем на Эртена и Багатыра, которые уже молча начали кивать, соглашаясь с мудрецом. Мгновение сомнения – и решение было принято.Втроем они принялись спешно собирать свои семьи, оставив позади охваченный чумой аул. Вскоре маленький караван, состоявший из трех семей, тайком выбрался на пустынную дорогу. Канат шел впереди, указывая путь. Талас, Багатыр и Эртен шли по бокам, с оружием в руках, готовые защитить своих от любой опасности.

– Канат, куда ты ведешь нас? – спросил Талас, оглядывая бескрайнюю, пугающую степь.

Учитель обернулся, его лицо было обращено на закат. – Идем к реке Урал. А дальше – к реке Самаре. И еще дальше. Мы должны уйти так далеко, чтобы эта болезнь никогда нас не догнала.Их догнал одинокий всадник. Подъехав ближе, он откинул капюшон, и Эртен с изумлением узнал в нем своего отца, Эдмира. – Куда путь держите, бросив аул? – сурово спросил старик.

– Отец! Оставаться там опасно, – начал объяснять Эртен. – Мы по дороге видели, как овцы умирали заживо. Даже волки не стали трогать падаль. Это дурной знак.

Эдмир, мудрый и видавший виды воин, нахмурился, обдумывая слова сына. После недавней смерти жены он замкнулся в себе и не разговаривал с людьми, и эта речь стала для него первой за долгое время. – Ладно, сын. Если волки не тронули тушу – это знак свыше. Тревожный знак. Я с вами.Так к их горстке беглецов присоединился Эдмир. Они шли до самого вечера, пока не остановились на ночлег. Разожгли костер, и кто-то из семьи Багатыра достал припрятанный кусок вяленой баранины, чтобы приготовить ужин. Но едва Канат увидел его, как вскричал: – Бросьте это! Не смейте есть! Мясо заражено! Оно с собой принесет смерть!

Мясо швырнули в огонь. Ложась спать, все делали это с пустым, урчащим от голода желудком. Но сын Багатыра, маленький Итмир, не смог сдержать голод. Под покровом ночи он подкрался к костру, вытащил из золы обгоревший, но еще годный кусок и жадно съел его.На следующее утро мальчик не смог подняться. Его рвало, кожа стала мертвенно-бледной, а по лицу выступил смертельный пот. Все всё поняли – он был болен.Канат, лицо которого стало каменным от ужаса, немедленно начал собираться. – В путь! Немедленно! – скомандовал он.

Но Багатыр, отец мальчика, встал рядом с сыном, скрестив руки на груди. – Я никуда не пойду. И вы не трогайтесь с места!

Эртен тоже колебался, глядя на страдания ребенка. – Канат, мы не можем их просто бросить…

– Его уже не спасти! – резко оборвал его учитель. Голос его дрожал, но в глазах была непоколебимая решимость. – А если мы останемся, то умрем все. Каждый! Ты хочешь смерти своих детей, Эртен? Твоих детей, Багатыр?

Эдмир, молча наблюдавший за спором, подошел к сыну и положил руку ему на плечо. – Сын, мудрец прав. Это жестоко, но это путь воина. Иногда нужно отступить, чтобы спасти тех, кого еще можно спасти. Идем. Оставаться – смертельно опасно.С тяжелым сердцем, с глазами, полными слез и ужаса, семьи стали собираться. Багатыр так и не сдвинулся с места, стоя над своим умирающим сыном как скала. Его жена, рыдая, все же сделала выбор в пользу жизни других своих детей и, отворачиваясь, пошла за остальными.Они оставили Багатыра и его больного сына в степи на верную гибель и пошли дальше, унося с собой груз вины и страха.Тяжелое молчание висело над маленьким отрядом. Каждый шаг, уводивший их дальше от того рокового места, где они оставили Багатыра, давался с невыразимой тяжестью на сердце. Грусть и чувство вины были их единственным провиантом.Первым нарушил тишину Канат, и в его голосе не было привычной мудрости, а лишь холодный, животный расчет выживания. – Еды нет. Если не подкрепим силы, следующей ночью мы все умрем от голода и слабости. Нужно забить одну из лошадей.Предложение повисло в воздухе. Все понимали его правоту, но ни у кого не поворачивалась язык предложить свою скотину. Взгляд Каната упал на вдову Багатыра, самую беззащитную и социально низшую в иерархии группы теперь. – Твой конь самый слабый. Он потянет нас вниз. Мы заберем его. А ты… ты пойдешь с моей семьей. Я позабочусь о тебе, – заявил он, и в его словах сквозило не сострадание, а право сильного.Никто не стал спорить. Голод и страх были сильнее справедливости. Лошадь вдовы Багатыра была забита. Кусок жареной конины в ту ночь казался пеплом на языке, но он дал им силы.На следующее утро Канат, поглядывая на красивую вдову, а затем на пустой горизонт, подумал с холодным удовлетворением: «Не догонит нас уже никто». Он собрал всех и объявил: – Старый путь опасен. Я вспомнил другую тропу, более прямую и легкую. Идите за мной.Он повел их по другому маршруту, не столько чтобы сбить с толку возможную погоню, сколько чтобы отрезать все пути к отступлению и утвердить свою новую власть. Его законная жена видела, как он поглядывает на молодую женщину, и в ее сердце закипела тихая, бесправная ревность.Когда они остановились на ночлег, Канат дождался, пока все уснут, и подкрался к вдове Багатыра. Та, сломленная горем и страхом, не стала сопротивляться его силе. Он взял ее силой, думая только о своем желании.На рассвете их обоих нашли лежащими рядом в лихорадочном бреду. На шее женщины проступали те самые зловещие бубоны. Она, уже почти не осознавая reality, перед смертью успела лишь поцеловать прядь волос своего сына, который спал рядом.Канат, покрытый испариной и весь горят, в ужасе смотрел на свою дрожащую руку, где уже проявлялись первые черные пятна. Он понял все. И начал умолять, ползая на коленях: – Не бросайте меня! Спасите! Вы же не можете…

Но его голос оборвал Талас. Воин стоял над ним, и в его глазах горела не просто злость, а чистая, ледяная ненависть. – Ты же сам говорил, Канат. Остаться – самоубийство. Ты хотел спасти свою семью? Мы хотим спасти свои. Мы идем дальше.Никто не вступился за мудреца. Все, включая его собственную жену, которая отвернулась с лицом, искаженным болью и презрением, видели в его болезни не случайность, а справедливую кару за предательство, трусость и похоть. Его падение было моральным еще до того, как стало физическим.Оставив умирать того, кто еще вчера был их главным советником, обезумевшие от страха и отчаяния выжившие двинулись в путь, чтобы бежать уже и от собственного греха Молчаливый и мрачный караван двигался дальше. Теперь в нем царили не просто грусть, а гнев – гнев на предательство и слабость Каната – и горькое сожаление о Багатыре. Чтобы выжить и хоть как-то искупить свою вину, они взяли коня Каната и забили его. Теперь у них было много мяса, и на неделю можно было забыть о голоде, но радости это никому не приносило.Эдмир, мудрый старик, взял на себя заботу о детях Багатыра. Он играл с ними, сажал их на своего коня и вел за руку, пытаясь заменить им отца. Он стал для всех опорой и тихим символом совести.Но через два дня случилось непоправимое. Утром, когда отряд тронулся в путь, Эдмир внезапно покачнулся и рухнул с седла на землю. Все мгновенно замерли, охваченные ужасом. Первым порывом было броситься к нему на помощь, но ноги приросли к земле. Страх перед невидимой смертью был сильнее. Они наблюдали за стариком с расстояния, и в его лихорадочном бреде, в неестественной бледности и слабости все узнали знакомый, леденящий душу узор.

– Это болезнь, – с трудом выговорил Эртен, и сердце его разорвалось на части. – Мы… мы останемся. Я не оставлю его умирать одного и не позволю волкам растерзать его тело. Мы дождемся его конца и похороним его по-человечески.

Талас резко обернулся к нему, его лицо исказила гримаса страха и гнева. – Ты с ума сошел, Эртен! Из-за твоих чувств ты готов рискнуть всеми нами? Нашими детьми? Мы должны идти! Немедленно!

Между двумя друзьями, которых беда сплотила, впервые пробежала трещина. Эртен стоял на своем, его взгляд был тверд: долг сына и человека был для него выше страха.В итоге Талас, сжав зубы, в ярости швырнул Эртену и Саяре мешок с небольшим запасом еды. – Живыми не жду! – бросил он и, подхлестнув коня, повел свои семьи прочь, уводя с собой и осиротевших детей Багатыра.Эртен и Саяра остались одни у тела умирающего отца. Они разбили крошечный лагерь. Эртен сидел с Эдмиром, говорил с ним, держал его за руку, пока тот был в сознании. Они говорили о жизни, о степи, о матери. Они простили друг друга за все. Ночью Эдмир умер тихо, во сне.На рассвете Эртен и Саяра, обмотав руки тряпками и используя палки как инструменты, с величайшей осторожностью выкопали неглубокую могилу. Они с трудом затолкали в нее тело отца, стараясь не прикасаться к нему. Над свежей насыпью Эртен произнес короткую молитву Тенгри, отдавая последние почести великому воину и мудрому отцу.Затем они вдвоем повернулись лицом к бескрайней степи и продолжили свой путь, оставив позади еще одного любимого человека и неся в сердце новую, неизгладимую рану Два дня они шли молча, подгоняемые горем и страхом, вдоль по течению реки. Бескрайняя степь молчала, и лишь ветер выл над ними, как предвестник новых бед. На третий день они наткнулись на то, что осталось от группы Таласа.Картина была ужасна и безмолвна. Неподалеку от угасшего костра сидел, прислонившись к седлу, сам Талас. А в нескольких шагах от него лежало бездыханное тело жены Каната. В его застывшей позе и пустом взгляте читалась такая бездонная пустота, что у Эртена сжалось сердце.

– Талас? – тихо окликнул его Эртен, не решаясь подойти ближе. – Что случилось, брат?

Сначала воин не реагировал, словно не слыша ничего. Потом его взгляд медленно сфокусировался на Эртене. Голос его был хриплым и бесстрастным, словно он рассказывал о чем-то, что произошло давно и не с ним. – Ночью… у мальчишек Багатыра… поднялся жар, – начал он, не отрывая взгляда от горизонта. – К утру… все были заражены. Моя жена… мои дети… – его голос дрогнул, но он сжал кулаки и продолжил. – Я… я оставил их. Оставил детей Багатыра и свою жену. Потому что они были заражены. Я ушел один. Чтобы выжить.

Он замолчал, глотая воздух. – А она… – он кивнул в сторону мертвой женщины, – она догнала меня. В ярости, с проклятиями. Бросилась на меня с ножом. Говорила, что я трус и убийца… Вот… что получилось.

Эртен смотрел на него не с осуждением, а с бесконечным сожалением и ужасом. Он понимал каждое его решение, каждый ужасный выбор, потому что и сам стоял на той же грани. Он видел, что Талас уже мертв внутри. И он видел на его руке темное пятно, которое тот тщетно пытался прикрыть.

– Прощай, Талас, – тихо сказал Эртен. Он понял, что теперь и его бывший друг был заражен. Оставить его – было единственным прощением и единственной жестокостью, которую он мог совершить.Талас ничего не ответил. Он просто сидел и смотрел в пустоту, ожидая конца в полном одиночестве, окруженный трупами тех, кого он любил и кого погубил.Эртен развернулся и пошел прочь. Теперь его мир, его караван, его ответственность свелись к крошечной точке: его жена Саяра, его дочь Айым (14 лет), его сыновья Эртемир (11 лет) и маленький Эмир (3 года). Больше никого.Молча, не оглядываясь, они продолжили путь, держась течения реки Урал и держа курс к далекой и незнакомой реке Самара, в надежде найти спасение там, где еще не ступала нога чумы.Шли уже третьи сутки вдоль течения Урала. Эртен, Саяра и дети выбивались из сил. Последние крохи еды остались позади, и теперь их гнала вперед лишь слепая надежда. Маленький Эмир плакал от голода, и его слабый стон разрывал родителям сердца.Вдруг вдалеке, у самой кромки воды, Эртен заметил движение. Присмотревшись, он увидел людей – двое мужчин и женщина занимались рыбной ловлей, забрасывая в реку самодельную сеть. Сердце Эртена сжалось от тревоги. Незнакомцы могли быть спасением, но могли нести и смертельную угрозу – либо оружием, либо чумой, что еще хуже.Он жестом приказал семье замереть и укрыться в придорожных кустах. Они затаились, наблюдая, как рыбаки, закончив работу, скрылись за холмом, оставив сеть в воде.Дождавшись полной темноты, Эртен разбил на отдалении крошечный лагерь. А на рассвете, оставив семью в укрытии, крадучись пробрался к реке. В сеть запуталось с десяток крупных, еще живых рыб. Руки дрожали – от волнения, от голода, от стыда за воровство. Но он видел перед собой глаза своего голодного сына. Одну за другой он вытащил восемь рыб, завернул добычу в потрепанный мешок и торопливо вернулся к своим.Две рыбы сразу же отправились на вертел. Аромат жареной на огне пищи казался им райским блаженством. Они ели молча, почти не разжевывая, чувствуя, как силы по капле возвращаются в их изможденные тела. Позавтракав, они тут же тронулись в путь, стараясь уйти как можно дальше от этого места.Тем временем рыбаки вернулись на свой участок реки. Их взорам предстали остывшие угли чужого костра и пустая сеть. Мужчина в отчаянии опустился на колени, его жена горько заплакала. – Что мы дадим детям? – всхлипывала она. – Они не доживут до завтра без еды… Мужчина молча собрал с земли брошенные кости и обглоданные головы от их улова. – Сварим бульон, – хрипло произнес он. – Хоть на воде от былой сытости… Это продлит им жизнь.

А Эртен с семьей были уже далеко. Но на душе у него было тяжело. Саяра шла, не поднимая глаз, и он знал, что ее гложет тот же стыд. Их сын Эртемир, на время забывший о голоде, внезапно спросил: – Отец, а дедушка Эдмир куда пропал? Почему он не с нами?

Эртен вздохнул. Пришла пора сказать правду. – Он умер, сын. Его забрала та самая болезнь. Он был сильным воином и до конца оставался с нами.Вскоре на горизонте показался новый путник – одинокий, крепко сбитый мужчина со светлыми волосами и бородой, одетый в непривычную для степняка одежду. Незнакомец шел навстречу, и, поравнявшись, поднял руку в мирном приветствии. Эртен настороженно сжал рукоять ножа.

– Здравствуй, – произнес незнакомец на ломаном, но понятном языке. – Я – Богдан. Иду к Самаре-реке. Не против ли компании?

Эртен молча оценил могучее телосложение славянина и его открытое лицо. Риск был велик, но идти вчетвером, с детьми, через выжженную степь было еще riskованнее. Сильный попутчик мог стать защитой.Богдан, видя его колебания, снял с плеча туго набитый мешок и достал оттуда большой кусок вяленого мяса. – У меня есть еда. Делиться буду, – улыбнулся он, протягивая дар.Эртен кивнул, хоть и не понял до конца всех слов. Жест был ясен. Он принял мясо и кивком показал, что Богдан может присоединиться. Так их маленькая, истерзанная горем группа пополнилась еще одним человеком, и они двинулись дальше, в неизвестность, ведомые лишь названием далекой реки.С новым спутником они шли еще три дня, и надежда потихоньку начала теплиться в их сердцах. Но однажды на горизонте появилась группа всадников. Пять вооруженных мечами человек, с лицами, ожесточенными степью и лишениями, преградили им путь.

– Кони и всё ценное – к ногам нашим! – крикнул их предводитель, и в его голосе не было места для переговоров.

Богдан, не раздумывая, выхватил свой тяжелый меч. Металл зловеще звякнул, выходя из ножен. – Без боя не сдамся! – прогремел он, становясь в стойку. Его решительность зажгла искру мужества и в Эртене. Тот тоже обнажил оружие, крикнув Саяре: – Бери детей и беги в лес! Вперед, к реке! Не оглядывайся!

Саяра, не медля ни секунды, схватила Эмира и Эртемира за руки и рванула с дороги, уводя в густую чащу. В тот же миг началась короткая, яростная схватка. Степные разбойники не ожидали такого отпора. Воспользовавшись суматохой, Эртен метким ударом сразил одного из нападавших, вскочил на его лошадь и, прорвав окружение, помчался вслед за семьей. Последнее, что он видел, – Богдан, отбивающийся от четверых, его богатырская фигура медленно отступала вглубь леса.Он догнал Саяру с детьми, посадил их к себе на коня, и они скакали до самого вечера, пока силы не покинули и животное, и людей. Ночью они укрылись в глухом овраге, не смея разводить костер, и провели тревожную ночь, прислушиваясь к каждому шороху.На утро, выбравшись на возвышенность, они увидели долгожданную цель – перед ними широко разливалась река Самара, величественный приток Волги. Но радость была недолгой. Взгляд Эртена окинул окрестности: бескрайние болотистые плавни, топкие берега, комариная мошкара.

– Останемся здесь? – с надеждой спросила Саяра, указывая на дымки вдалеке.

– Нет, – твердо ответил Эртен. – Это гиблое место. Одной водой сыт не будешь, а болота таят смерть. Я слышал от старших: если идти дальше, к устью, к Волге, можно найти настоящий край – богатый и прекрасный. Там и осесть можно.

Он забрал у жены и детей заветные ножи – последнее оружие – и спрятал их поглубже в складках своей одежды. Они двинулись вдоль берега.Через несколько дней пути пустынные пейзажи сменились оживлением. Они вышли к устью Самары, где на берегу теснился временный торговый стан – не город, а скорее скопище шатров и повозок. Здесь сходились пути степных кочевников, булгарских купцов и суровых хазарских воинов. Воздух гудел от чужих говоров и звенел монетами.Их, изможденных и оборванных, заметил улыбчивый, тучный купец по имени Бопаш. Он ласково заговорил с ними, пригласил в свой богатый шатер, угостил досыта жареной бараниной и незнакомым крепким напитком.

Саяра, сидя в углу, тревожно шептала мужу: – Не ешь это, не пей! Чует мое сердце – ловушка это!

Но Эртен, ослепленный гостеприимством и долгожданным чувством сытости, не послушал мудрую жену. Он ел и пил, пока мир вокруг не поплыл, а ноги не подкосились. Последнее, что он увидел перед тем, как погрузиться во тьму, – улыбка Бопаша сменилась холодной, хищной гримасой.

– Этого – в озеро, – бросил купец своим подручным, пиная потерявшего сознание Эртена. – Концы в воду. А бабу и детей – в клетку. Выглядят крепкими, на невольничьем рынке в Итиле за них дадут хорошие деньги.Двое подручных Бопаша, ворча, подхватили тело Эртена и потащили к реке. Размахнувшись, они швырнули его в темную, холодную воду. Но судьба, казалось, еще не отпустила его: падая, он зацепился за полуразложившееся дерево, торчащее из воды у самого берега, и бесчувственный повис среди коряг и тины. Помощники, не глядя, удалились, решив, что дело сделано.Тем временем караван Бопаша, забрав плененную Саяру и детей, тронулся в путь, направляясь к невольничьим рынкам Итиля.Прошло полтора дня. Эртен очнулся от жуткой, ломящей боли во всем теле. Он был весь избит, прозябший и едва живой. С трудом высвободившись из цепких объятий коряги, он свалился в воду и кое-как выбрался на берег, где и пролежал несколько часов, собираясь с силами. Первой мыслью, пронзившей сознание, была судьба его семьи. Внутри все сжалось от леденящего ужаса.Он побрел назад, к месту недавней стоянки купцов. Но лагерь Бопаша исчез, словно его и не было. Эртен, шатаясь, подходил к другим торговцам, умоляюще спрашивая о жестоком купце и своей семье. В ответ – лишь равнодушные пожатия плечами и отворачивания. Тогда отчаяние придало ему сил. Он выхватил свой спрятанный нож и, прижав одного из купцов к повозке, приставил лезвие к его горлу. Тот, заикаясь от страха, выдохнул: «Итиль! Всех он гонит в Итиль на продажу!».Не медля ни секунды, Эртен отобрал у того же купца самого крепкого коня, оставив его кричать вслед, и помчался прочь, в сторону великой реки Волги. Он скакал два, а то и три дня, почти не останавливаясь, загнанный яростью и страхом, пока изможденное тело не предало его, и он не рухнул с седла в глубокий обморок.Очнулся он уже в незнакомом месте. Над ним был не знакомый небосвод, а потертый войлок шатра. Голова гудела, тело горело. Не понимая, где он и что происходит, Эртен услышал за стенкой шатра приближающийся топот конских копыт и мужские голоса. Инстинктивно его рука потянулась за ножом, но оружия при нем не было. Он кое-как приподнялся и замер в тени, готовый к бою.В шатер вошел высокий, широкоплечий мужчина. И тут сердце Эртена едва не выпрыгнуло из груди. Перед ним стоял Багатыр. Живой.