Персея и Горгон. Окаменею от страсти

Тина Шеху

Персея и Горгон. Окаменею от страсти

1

Ладонь скользит под тунику, касаясь живота. Каменный холод сменяется волной тепла. Очень жарко, очень страшно!

– Вот видиш-шь, – он прижимает губы к моему виску. Туда, где только что извивала голова змеи. Венка дергается. – Тело расскажет больше языка. Ты хочеш-ш-шь стать моей статуей? Изящ-щная, юная, с идеальными формами. Ш-шедевр.

Воспротивиться не получается, Горгон завладевает моими губами, сплетая языки во влажном поцелуе. Самом откровенном в моей жизни.

До него меня пытались поцеловать мужчины из царства, но все натыкались на отказ. Сейчас же…

– Ммм…

Вытолкнуть язык, укусить зубами не получается. Оттолкнуть тоже, ведь чудовище уже почти сделало меня одной из своих статуй. Заставило меня замереть в неудобной позе, без возможности пошевелиться.

Но почему? Почему я чувствую каждое прикосновение? Что за яд в кровь впрыснули гадкие змеи?

– Прими с-судьбу, моё лучш-ш-шее творение, – произносит прямо в губы перед тем, как скользнуть пальцами по бёдрам вниз и с силой раздвинуть их.

***

– Я не пойду! Нет! Почему я?

Мужчина, с горящими злобой глазами, надавливает пальцами на кисть. Руку до локтя прожигает болью.

– Ты самая красивая из нас, – повторяет, будто проклятие. – Он любит красивых. На Серифе только ты и твоя мать способны усладить взор любого мужчины.

К чему он клонит? Зачем такое говорит? Потому что я отказала лечь с ним в постель?

– Или ты хочешь, чтобы мать пошла к брату-Горгону? Погубить её хочешь? Она пойдёт ради тебя, ты же знаешь.

Мотаю головой так резко, что темнеет в глазах, ужас затмевает даже боль.

– Не надо маму. Не отправляй её туда!

Что угодно, лишь бы пережившая столько мучений на своём веку мама продолжала жить спокойно. Но, почему же, нигде нет мира, куда бы мы с ней не отправились? Почему, боги?

– Ты повзрослела, похорошела, пора долг перед царством отдать.

– Мой долг умереть от лап чудовища?

– А ты постарайся задобрить его, уговорить, прелести показать, – неприятно усмехается царь. – Раз не для меня прелести отращивала, так пригодись в другом. Или ты передумала?

Продолжая удерживать на месте, Полидект цепляется за ворот платья и тянет вниз.

– Не надо! – кричу ему в лицо. – Не трогай!

Но он уже оголяет груди и утопает между ними взглядом. На старческом лбу проступает капля пота.

– Если отдашься мне, то, так и быть, пощажу. Оставлю при себе. А если в любви будешь послушной и раскованной, отсрочу выплату долга.

– А мама? Её к чудищу пошлёшь?

Кожу словно разъедает ядовитым кипятком под противным взглядом царя. Полидект обводит толстыми пальцами очертания груди. С его потрескавшихся губ слетает стон, что ветром путается в волосах.

– Ты такая молодая, красивая, – шепчет едва слышно. – Идеальная девушка. Почему отказываешь? Хочешь загубить себя?

– Что ты собираешься сделать с мамой? – произношу каждое слово раздельно, почти выплёвывая.

Мне страшно. И за себя, и за самого близкого человека.

Нам нужно было сбежать до того, как царь проявил себя. Так почему же мудрая мама не разглядела в нём гадкого и гнилого человека?

Теперь бежать поздно.

– С ней всё будет в порядке, – сухие губы касаются моего уха. Кожа на мочке горит. – Если ты будешь моей, то твоя мать может жить рядом.

– А если нет? – сглатываю.

Готова ли я переступить через себя ради мамы? Наверное…

– Либо она пойдёт к Горгону, либо ты.

Я слышу дыхание царя, ощущаю на лице его томный выдох и отвечаю твёрдо.

– Я пойду к чудовищу. Пойду, – дёргаюсь, как от огня. Чужие прикосновения противны до жжения в горле и боли в сердце. – Оставь маму. Я принесу тебе голову этой твари. А ты… ты освободишь нас. Дашь золото и отправишь на первом корабле до Афин.

Удивительно, Полидект выпускает меня. Тут же оглаживаю онемевшие кисти. Суставы хрустят.

– Условия ставишь? Языкастая? Думаешь, что имеешь право?

– Я принесу голову чудовища, поэтому Зевсу молись, чтобы оно не испепелило тебя.

Морщины на лице царя становятся глубже. Чудовище давно мешает жить его народу, похищая юных дев и мужчин. Поговаривают, что оно настолько зло, что способно убить одним взглядом.

У страха глаза велики. На любое чудище найдётся оружие. И пусть я и не воительница, но ради нашей с мамой свободы, я сделаю всё, что в моих силах.

– Пусть будет, как говоришь, Персея. Не трону твою мать, покуда идёшь на подвиг, – Полидект кивает, ладонью приглаживает свою тунику ниже пояса. – А коль передумаешь сражаться с тварью, я вас обеих накажу.

Решено. Поворачиваюсь спиной к царю, чтобы скорее убежать прощаться с мамой, да в храм Зевса просить у бога совета, как замираю.

По плечу змеёй ползёт старческая рука.

– Обманешь или сбежишь, так я твою мать возьму. Заставлю понести от меня, а потом прикажу заколоть твоего братика или сестричку раскалёнными вилами.

– Как ты можешь… – осекаюсь.

Перед глазами пылают яркие картины.

– Иди, девочка. И только попробуй вернуться без трофея, – хмыкает царь, напоследок сжимая плечо.

Мерзкий! Наглый!

Вырываюсь из захвата и, подхватив юбку, бегу по золотой плитке в сторону храма. Прощаться с матерью я не смогу. Слишком больно будет лицезреть ужас на её лице.

Пойду сразу в храм. Зевс подскажет мне путь.

2

Пещера давит на меня таинственным мраком, а каждый шаг отдается эхом.

Кажется, даже сами камни шепчут: "Беги, пока не поздно".

Воздух густой от запаха серы и чего-то сладкого похожего на перезрелый гранат. Мокрые сталактиты свисают с потолка, словно части тел невиданных чудовищ. И я едва не кричу, задев плечом руку статуи. Мраморное девичье лицо искажено не страхом, а экстазом. Тонкие пальцы впиваются в бедра, словно она пыталась удержать что-то внутри себя.

– Не трогай их, не прикас-с-сайся. Проснутс-ся и заревнуют, – звучит из темноты голос, от которого по спине бегут мурашки. Глубокий, с шипящими нотками, будто произносит не человек, а змея.

Кто здесь? Горгон? Чудовище отыскало меня раньше, чем я его заметила?

Рука сжимается на талии. Веду чуть ниже, пытаясь нащупать прикреплённый к поясу кинжал.

Да как же так? Почему пальцы дрожат, а в ушах звон? Разве я не наткнулась на чудовище, которое ищу уже несколько бесконечных дней? Так почему мне настолько страшно, что колени пускаются в пляс?

Медуз выходит из тени, и мое сердце замирает. Он выше меня на две головы. Его кожа переливается, как жемчуг, а вместо волос у него на голове извивается клубок змей с яркими зелёными глазами.

Опускаю взгляд ниже и вздрагиваю. Какой крепкий человек. Нет, монстр! В этих широких плечах силы хватит, чтобы поднять Олимп, а величавая грудь и рельефный живот только доказывают, что Горгон не редко применяет эту самую силу.

Его набедренная повязка из чешуи едва прикрывает то, на что я даже не смею глядеть.

– Меня отправили убить тебя! За то, что мешаешь царству жить спокойную жизнь, чудовище! – произношу, сжимая дрожащие пальцы на рукояти кинжала. Главное, не смотреть ему в глаза, ведь ходят слухи, что у чудовища они волшебные. Но как же любопытно взглянуть. – Твоя голова будет висеть в царском зале!

Он смеется, и свисающие с плеч змеи подрагивают в такт.

– Ладно, героиня. А где твой меч? Или ты реш-шила, что твоя грудь остановит меня?

Меч? Ему мало кинжала, закалённого в крови Гидры, которую убила Гераклия?

И почему чудовище говорит про мою грудь?

Нагрудник, что мне подобрали жрицы, великоват, но женщины пообещали, что он защитит даже от удара топором.

– Милая девица сама пришла принять свою судьбу? Самонадеянно и приятно.

Я бросаюсь на Горгона с кинжалом, но враг исчезает с места. Шипящий голос обволакивает сзади, губы касаются уха.

Боги…

Отвожу руку с кинжалом назад, конечность не слушается, словно я не имею над ней власти.

– Смотри, как я принимаю твой вызов, – продолжает медленно шипеть гадостный монстр.

Да почему он просто не может принять свою судьбу? Погубил стольких, обставил свою пещеру их фигурами, как в напоминание, и никак не собирается успокаиваться! Он обязан поплатиться за бесчисленные преступления!

В подтверждение на меня глядят каменные глаза жрицы, которую я не видала уже год. Лиана? Она ведь уехала служить на Крит по приказу Полидекта. Почему в логове Горгона её статуя?

Не мог же он её знать?

Страшная догадка пронзает сердце.

Не соображая, что делаю, поворачиваюсь и встречаю чудовищный взгляд. Два расплавленных изумруда прожигают душу, сжимают сердце. Моя правая рука немеет целиком едва ли не от самого сердца.

– Что это? Это ты делаешь? – задыхаюсь я, роняя кинжал. Металл подпрыгивает на каменном полу.

– Я, – подтверждает, продолжая вторгаться в душу зелёными глазами. Куда бы ни поглядело чудовище, то место леденеет.

– Прекрати! – на удивление, я легко шевелю губами, хоть чудовище и их облизывает пагубным взглядом.

Что это? Кто он? Разве не просто змеиный царь?

Шипящие волосы рвутся вперед, разевая ядовитые пасти. Ещё чуть-чуть и клык вопьётся в мою щёку.

– Умоляеш-шь? – Горгон щурится, и онемение едва сходит с рук. – Хочешь, я остановлюсь? Или… продолжить?

Почему я совсем не могу двигаться? Ноги потяжелели, колени сдавило.

Его палец скользит по моей онемевшей руке, и под прикосновением та становится чувствительной. По коже разбегаются мурашки. Я едва сдерживаю жалкий крик.

– Что ты творишь?!

Взгляд уже не отвести, как бы я не старалась отвернуться, Горгон находит мои глаза и хитро всматривается.

– Играю, – он облизывает губы. – Ты же приш-ш-ш-ла развлечь меня, да? Цари обычно шлют тупых солдат. А ты… ты особенная. Интересная. Красивая. Даже не нужно похищ-щ-щ-ать. Сама пришла ко мне. За это стоит наградить тебя.

Горгон сжимает мой локоть пальцами, пока змеи с его головы сползают вдоль моего лба, обжигая склизким ядом щёки. Холодные, скользкие змеи обвиваются вокруг шеи, легко, но опасно сжимая.

– Убери их! – пытаюсь вырваться, но одна из змей сжимается вокруг шеи, и каменный холод сковывает горло. Дышать становится ещё сложнее. С губ срывается свист.

Как я могла так легко попасться? Теперь я не вернусь домой? Полидект убьет маму?

Нет. Нет! Я должна бороться! Хоть как-то вырваться из волшебных оков!

Медуз приближается вплотную, его торс касается моей брони. Чудовище нагло стягивает бронзовый лиф вниз, оголяя замёрзшую кожу.

Чувствую, как бьется его сердце. Быстро, как у хищника. Но моё разбивается о рёбра ещё сильнее.

– Тварь. Я убью тебя!

– Нет, ты даже опустить руку не можешь, – вжимается в меня плотнее, чтобы я кожей ощутила теплоту и твердость его полуобнаженного тела.

Чудище так близко, что я не вижу ничего, кроме крепкой шеи с волевым подбородком и ядовитых змей, что продолжают переплетаться мордами около лица.

– Попроси остановиться, попроси пощадить, – шепчет Горгон, обвивая рукой мою талию. Пальцы слишком быстро развязывают ремни на броне.

– Просить… чудовище? – выдыхаю от неожиданного предложения. Обманывает, лжёт. – И ты отпустишь?

– Зачем мне отпускать красавицу? Ты станеш-ш-шь пополнением моей коллекции.

На глаза наворачиваются слёзы от змеиного удушья и безысходности. Не придумываю ничего лучше, чем до последнего бороться за жизнь и попытаться укусить самую крупную змею раньше, чем она вонзит клыки в меня.

Змея вырывается, но я сжимаю челюсть, причиняя боль и ей, и шипящему, но не отпрянувшему чудовищу.

Другие змеи сильнее стягивают узел на горле, вынуждая меня распахнуть рот и вдохнуть.

– Упрямая. Мне нравится жар в твоих глазах. Хочеш-шь, я превращ-щ-у его в настоящий огонь? Который застынет на века.

Ладонь скользит под тунику, касаясь живота. Каменный холод сменяется волной тепла. Очень жарко, очень страшно!

– Вот видиш-шь, – он прижимает губы к моему виску. Туда, где только что извивала голова змеи. Венка дергается. – Тело расскажет больше языка. Ты хочеш-ш-шь стать моей статуей? Изящ-щная, юная, с идеальными формами. Ш-шедевр.

Воспротивиться не получается, Горгон завладевает моими губами, сплетая языки во влажном поцелуе. Самом откровенном в моей жизни.

До него меня пытались поцеловать мужчины из царства, но все натыкались на отказ. Сейчас же…

– Ммм…

Вытолкнуть язык, укусить зубами не получается. Оттолкнуть тоже, ведь чудовище уже почти сделало меня одной из своих статуй. Заставило меня замереть в неудобной позе без возможности пошевелиться.

Но почему? Почему я чувствую каждое прикосновение? Что за яд в кровь впрыснули гадкие змеи?

– Прими с-судьбу, моё лучш-ш-шее творение, – произносит прямо в губы перед тем, как скользнуть пальцами по бёдрам вниз и с силой раздвинуть их.

3

Чудовище вертит моим телом, как само того хочет. Даёт на миг свободу движениям, и тут же играючи, её отнимает.

– Хватит, – уже практически вою от безысходности. Его игры меня ужасно бесят!

Умирать я не хочу и не собираюсь, но и терпеть издевательства не в силах.

– Ты трусишь, – хриплю. – Боишься проиграть в честной схватке. Чудовище.

Глаза Горгона сверкают, и я сразу замечаю, как тяжелеют губы и покалывает язык. Как чудище умудряется заставить моё тело твердеть?

О, Зевс, громовержец Олимпа, молю, пошли мне знак! Помоги справиться с порождением Эребуса, помоги спасти мать от подлого царя!

Слышит ли меня бог-отец, внимает ли моей просьбе, соглашается ли на помощь – мне не ведомо. Я знаю лишь то, что ещё сердце живое сердце стучит в груди, отзываясь на каждое прикосновение шипящей твари.

Горгон рычит, срывает с меня остатки туники. Его губы на моих грудях не ласкают, а сжимают, будто наслаждаясь.

– Ещ-щё такие мягкие, – шепчет на ухо. Я не понимаю, говорит Горгон или одна из змей. Только прикрываю глаза, мечтая ослепнуть и оглохнуть.

Зубы зажимают сосок, и я выгибаюсь, чувствуя, как вновь каменеет кожа под его губами. Но боль превращается в волну тепла, когда он водит языком по окаменевшему участку, возвращая плоти ощущения.

– Уйди… животное… – шепчу, когда чудовище разрешает. Оно пронзает своим внимательным взглядом. Взглядами десятка змей. – Трус…

– Твои с-соски твердеют от ненависти?

Он смеётся надо мной? Играет? Издевается? А я даже в накричать не могу! Лишь голове мысли взрываются от ярости.

Перевожу взгляд вниз, куда не хотела глядеть, пока не почувствовала уж слишком неприятное интимное прикосновение.

Горгон трогает меня там! В месте, которое жрицы с детства велели беречь от мужчин и не касаться даже самой без необходимости. И что же теперь?! Чудовище обводит длинными пальцами самое чувствительно, а я вместо того, чтобы отрубить гадкую кисть, могу лишь позволить себе тихо выдохнуть, чтобы не потерять сознание.

– Мне нравится, что ты стонеш-шь.

Да как он смеет глаголить то, чего нет и быть не может?! Ещё и так ядовито подглядывать то на меня, то на утерянный кинжал.

Броня давно валяется где-то в стороне, свисая с мраморных изваяний. Я даже повернуться в её сторону не могу.

– Девочка уже из-знывает от желания, – от хриплого шипящего голоса пробирает холодом вдоль позвоночника.

Горгон поднимает меня на руки, удерживая за бёдра и грудь. Сажает на скользкий неудобный камень и резко разводит мои колени в стороны, вмещаясь между ними.

Сжать бы его, сломать ему таз, рёбра! Убрать его от себя! Боги! Артемида, Афина, Зевс, молю вас! Всеми фибрами души заклинаю, убейте чудовище, пока оно не успело прикоснуться ко мне!

Но боги молчат, а Медуз Горгон стягивает свою набедренную повязку. Одного только взгляда на его пах хватает, чтобы из глаза выкатилась непрошеная слеза и росинкой застыла на щеке.

Огромный венозный орган вызывает страх и отвращение. Неужели, женщинам нравится, когда в них… засовывают это?

Но я даже не успеваю вдоволь испугаться, как Горгон подаётся бёдрами ко мне и проникает членом внутрь. Одним резким движением он вставляет широкую головку.

Больно. Если бы я могла шевелить губами, то разрыдалась бы в голос. От отвращения, от позора, от печали за загубленную честь.

Столько лет отказывала всем, ради того, чтобы моим первым оказалось огромное чудовище, которое после соития обратит меня в статую и поставит к таким же жертвам.

Ненавижу.

– Невинная? – его губы скользят по шее, когда Горгон нагибается ко мне. Изумрудные глаза расширяются, вращаются в глазницах.

Кажется, что на миг я обретаю контроль над телом и даже упираюсь руками в твердую грудь, но Медуз приходит в себя, и с новыми силами удерживает меня в горячих каменных объятиях.

Хочу закрыть глаза, но не могу. Гляжу на шипящих змей, что так и норовят куснуть, на каплю пота на лбу Горгона, на свой голый живот под которым огромный член вторгается в меня.

– Сейчас ты с-сожмёшь его.

Медуз даёт мне послабление, которое я трачу, чтобы сжаться на радость ему. Моё тело не выталкивает его, не сопротивляется, а только приносит мучителю наслаждение.

– Чтоб ты сдох…

– Этот ротик нужен не для для проклятий.

– Чт… – не успеваю даже вскрикнуть. Подлая змея влетает в рот!

Тьфу! Мерзость! Скользко, склизко! Боги!

– Пос-соси.

Всеми силами пытаюсь укусить тварь, но зубы стоят на месте, позволяя змее обвиваться вокруг языка и лезть в горло, пока её хозяин входит глубоко в меня, растягивая застывшие мышцы.

И член, и змея глубоко во мне, а я не могу даже закричать! Не могу ударить, удрать, ничего!

Взгляд застилает красная пелена боли и ужаса. Я не переживу этот день, умру опозоренная, надо мной будут издеваться все души в царстве Аида.

Позор мне. Позор Персее.

– Я бы дал тебе с-свободы, – толкается и гладит меня по щеке, заставляя посмотреть на него. Но я не могу. Не буду. – Но ты же начнёшь с-сопротивляться. Люблю с-спокойных. Ты с-скоро ус-спокоишься, как все они.

Слова Медуза ускользают, не достигая разума. Да как он вообще смеет что-то шипеть, пока насилует безвольное тело?! Ничтожный, слабый!

Крепкие руки подхватывают меня и поднимают выше, чтобы ноги не касались земли. Чудовище насаживает меня на себя, упиваясь властью и наслаждением.

– Как же мне нравитс-ся.

А его змеи тыкаются в шею.

Этот день бесконечный, безумный. Я не выживу. Боги не хотят, чтобы я погибла сегодня. Но я…

… должна бороться до конца, пусть я не могу и двинуться.

Чудовище ослабнет, утонет в своём наслаждении, и тогда я нанесу удар. Вырву всех змей и проткну его сердце реликтовым кинжалом. Да. Я смогу.

– Хорош-шая смертная. Красивая.

А пока я выстою мучительную пытку.

– Закончить в тебя?

О чем он говорит?

– Моё творение будет идеальным.

Нет. Он не заставит меня застыть на века!

Змея упирается головой в горло, вторгаясь слишком глубоко.

– Ммм, – чудовище стонет, прикрывая ядовитые глаза.

Это оно! Я чувствую, что могу двинуться. Немного, но этого хватает, чтобы сжать челюсти и колени.

– Аррр!

Змея тут же пытается покинуть глотку, но я давлю на неё зубами, пока Горгон не опускает меня за землю.

– С-с…!

Наконец-то! Руки и ноги хоть и слабо дёргаются, но я чувствую над ними власть! Я подчиняюсь только себе! Я убью эту тварь!

4

Локти прошибает болью от удара о пол, но она ничто по сравнению с яростью к чудовищу. Пальцы сами находят давно замеченный кинжал, а рука выпрямляется, протыкая воздух рядом с ногой Горгона.

Не попала!

Я больше не думаю, нет времени. В ушах до безумия больно пульсирует кровь.

Заставляю себя встать на ноги и броситься на Горгона. Пусть я покачиваюсь, зато ярость сдерживает дрожь в коленях.

– Умри! – задыхаясь наношу удар на ударом не глядя куда. – За маму, за девушек, за меня!

Треск и какой-то всплеск отрезвляют рассудок. Попала?!

Клинок вонзается чудовищу в бок. Лезвие скользит по толстой коже, оставляя лишь несчастную царапину.

Зато разозлённое внезапной выходкой чудовище хватает меня за горло. Поднимает. Ноги опять болтаются над пропастью.

Больно от жгучей рези! Как тяжело дышать!

– Жалеешь? – его глаза сужены, в них больше нет ни страсти, ни игры. Только злость и удивление.

Орган чудовища, до сих пор налитый кровью, влажно трётся над коленом.

Если он посмеет ещё раз вставить его куда нельзя то я…

Кашляю.

– Ненавижу тебя,– шиплю, сжимая и царапая удерживающую горло руку. Нож протыкает чужую ладонь, и по той тут же начинает струиться алый ручеёк.

У чудовища такая же красная и солоноватая на аромат кровь, как у нас. На миг я даже удивляюсь. Мерзко.

– Душегуб, – произношу одними губами, почти теряя сознание.

Перед глазами мельтешат мушки.

– С-слабая думает, что с-сильная, – ядовито шипят все змеи разом.

Горгон бросает меня на камни. Смотрит на царапины, потом на меня, заходящуюся кашлем, но прикрывшуюся кинжалом.

– Только… подойди…

Что-то меняется в его лице. Словно чудище видит меня впервые и не понимает по кой Аид я пришла по его душу.

– Ты… испортила всё, – шепчет он и уходит. Не вглубь пещеры, а словно в саму стену. Затуманенным взором явственно вижу, как трясущийся камень расступается, поглощая мужскую фигуру, как песок каплю.

Ушёл? Сбежал? Улез зализывать раны?

Пусть я лежу дрожа и едва дыша, но как же хочется, чтобы чудовище вернулось и подставило свою шею под лезвие.

Под лопатками крутится камешек, царапая кожу, но я продолжаю лежать не двигаясь. Сейчас. Ещё миг отдыха и встану.

Нужно одеться, попытаться самостоятельно затянуть ремни и отыскать гадкую змею, чтобы быстрее выполнить поручение Полидекта и вызволить маму из кошмара.

Ещё миг и я уничтожу Горгона. И отомщу за свою честь.

Воздух в пещере сгущается. И тогда слышится чей-то слабый шёпот.