Пронзенный Секундой

Николай Щербатюк

Пронзенный Секундой

Глава 1. Секунда, которая меня убила

Секунда.

Не минута, не час, даже не день – секунда. Одна жалкая вспышка на циферблате, и всё. Плёнка оборвалась, звук в колонках захрипел, свет моргнул. Меня в этот момент реально выключило. Не так, как лампочку – щёлк-щёлк, и темно. А так, будто кто-то взял паяльник и прошил мне сердце, мозг и всё остальное сразу.

Ты думаешь, я драматизирую? Ха. Я сам думал, что умирание – это медленно. Что сначала чувствуешь запах цветов, потом видишь свет в конце тоннеля, ангелов, весь этот киношный трэш. Ага, сейчас. Умирание – это как споткнуться о бордюр, только бордюр из времени.

Я реально умер. Или почти. Ну ладно, не физически – раз уж я тут тебе всё это рассказываю, значит, тело пока ещё держится. Но внутри? Всё, приехали. Какая-то часть меня сдохла, и в тот момент я понял: назад дороги нет.

Ирония судьбы: меня не сбила машина, не грохнули киллеры, даже не сожрала крыса в подвале. Меня убила секунда. Простая, банальная, такая же, как миллионы других. Но именно она вонзилась в меня, как нож.

Знаешь, когда люди говорят: «Всё изменилось в один момент» – они обычно врут. Ничего у них не изменилось, просто они потом так себе это объясняют, чтоб звучало драматичнее. Но у меня не так. Я реально чувствую, что это был разлом. До и после. Чистая хронология: «до секунды» я был одним, «после секунды» – совсем другим. И вот сейчас ты слушаешь меня не потому, что я умный или харизматичный (ну хотя и это тоже, ха-ха), а потому что я – труп, который разговаривает.

Парадоксально, да? Я жив, но всё, что я делаю – это посмертные заметки. Как дневник покойника. Можешь смеяться, можешь закатывать глаза, можешь думать: «Очередной философ на минималках». Но если ты дочитаешь дальше, тебе станет ясно: это не просто болтовня. Это ловушка.

Короче, момент был такой. Стою я на перекрёстке. Обычный вечер, скучный, как реклама стирального порошка. Люди бегут, машины сигналят, фонари моргают. Всё как всегда. И тут – бах.

Не взрыв, не авария. Даже не драка. Просто… всё резко замерло.

И я клянусь, я видел это. Одна секунда просто встала. Как будто её прибили к асфальту гвоздём.

Представь: идёт дождь, капли падают, а потом вдруг – замерли в воздухе. Виснут, как дешёвые кристаллы на люстре в бабкиной хате. Люди моргнули – и остались моргать, навсегда. Машины зависли с фарами, будто кто-то нажал паузу на старом видеомагнитофоне. И тишина. Такая тишина, что уши звенят.

А я стою посреди всего этого и думаю: «Ага, вот так, значит, умирают. Красиво, мать его. Спасибо, вселенная, за спецэффекты».

И в этот момент меня реально прошибло: я один двигаюсь. Я – живой. Всё остальное – мёртвое. И от этого было одновременно и жутко, и смешно. Типа: «Поздравляю, чувак, ты главный герой апокалипсиса. Только без зрителей и без кассы в кинотеатрах».

Ты когда-нибудь чувствовал, что всё вокруг – неправда? Вот сидишь, смотришь на людей, и кажется: они – картонные. Их улыбки – скотчем приклеены, их движения – репетиция. А настоящий только ты.

Вот это и было. Только сильнее. Секунда показала мне, что весь мир – декорация. И что я не просто живу в нём, а застрял. Как муха в янтаре.

И вот тогда я понял: всё, что было «до», можно выкинуть. Работа, друзья, привычки, тупые разговоры – это был не мой мир. Это был сериал, который я смотрел, пока ел лапшу быстрого приготовления.

И тут мне включили настоящий эфир.

Скажешь: «Это же глюк. Бред. Нервный срыв». Да, может быть. Но вот вопросик: если это был бред, то почему он всё ещё тянется? Почему я до сих пор вижу трещины на поверхности времени?

Ты думаешь, после секунды всё вернулось? Фиг тебе. Мир вроде снова двинулся – капли дождя упали, люди пошли, машины загудели. Но я уже знал: это не они двигаются. Это кто-то листает картинки перед моими глазами.

И да, не жди, что я буду тут разжёвывать, мол, «о, это был инсайт, теперь я живу счастливо, кушаю смузи и медитирую на рассвете». Ха-ха, ага, конечно.

Правда в том, что я стал хуже. Жёстче. Наглее. Потому что если жизнь – это просто набор кадров, то плевать на правила. Если всё заранее расписано, то я хотя бы буду материться и смеяться в титрах.

И вот я стою там, в центре города, смотрю, как секунда гниёт у меня в руках, и думаю:

– А может, я умер? Может, это уже ад?

И тут мне стало реально весело. Потому что если это ад, то он скучноват. Ни чертей, ни котлов, ни жареных грешников. Просто замороженный дождь и я – идиот с философией.

И знаешь, что я сделал? Я засмеялся. Громко, дико, так, что прохожие (ну, когда они ожили через миг) обернулись на меня, будто я псих.

И может быть, они были правы.

Знаешь, что самое смешное?

После той замершей секунды я подумал: «Ну ок, всё, приехали. Сейчас мир включат обратно, и я снова в своём сером утреннике: кофе из автомата, маршрутка, начальник с лицом кислого лимона».

Ага. Хрен там.

Мир вроде ожил, но ожил криво. Как будто кто-то запустил старую игру, где половина текстур не прогрузилась. Дворники у машин двигаются, но дождь – не весь падает. Один парень идёт мимо, у него на лице улыбка, но глаза – пустые, как у манекена. И я такой стою, думаю: «Окей, значит, теперь я живу в бета-версии реальности. Красавчик».

Я пошёл дальше по улице. Пятница, вечер, толпы. Но всё было какое-то слишком синхронное. Люди двигались так ровно, будто кто-то репетировал с ними заранее. Синхро-балет имени Большой Жопы.

И вот в этой толпе я вдруг заметил одну странность: все шли вперёд. Все. Никто не оглядывался, никто не сбивался, никто не читал телефон. Только я шёл не в такт.

Тогда я впервые подумал: а может, я единственный живой? Все остальные – статисты. Их задача – создавать шум, иллюзию движения. А я тут случайно вломился за кулисы.

И как назло, внутри меня зашевелилась мысль: «Если это театр, то кто, чёрт возьми, режиссёр?»

Окей, признаюсь: в тот вечер я перепугался. Но страх у меня странный. Чем страшнее, тем ржачнее. Это как когда ты падаешь с лестницы и вместо крика орёшь: «Бляяя!» и ржёшь над самим собой. Вот и тут.

Я шёл, смотрел на людей, на машины, на витрины, и всё это было настолько липовое, что я реально начал хихикать. Мне даже бабка у киоска сказала:

– Сынок, ты с ума сошёл?

А я ей:

– Да, бабуля, и это лучшее, что со мной случалось!

Но веселье быстро кончилось. Потому что я увидел трещину.

Нет, не в асфальте. В воздухе.

Сначала подумал, что это отражение в витрине, но витрин там не было. Просто посреди улицы висела тонкая линия, как будто кто-то разрезал мир ножом.

Я остановился. Никто другой её не видел. Люди шли мимо, сквозь неё, и не замечали. А я видел. Я даже руку протянул.

И тут… брат, я тебе не вру… пальцы прошли сквозь.

Сначала – холод. Потом – темнота. Не темнота как ночью, а такая густая, вязкая, как нефть. Я дёрнул руку назад, и она была вся в чёрных каплях. Они стекали, но испарялись прямо на коже.

Я тогда подумал: «Всё, это уже точно дурка. Пора в палату с мягкими стенами». Но внутри у меня не страх был. А азарт.

Это как найти люк в подвал, когда тебя предупреждали: «Не открывай». Ну, ясно же, что ты полезешь.

Я пошёл дальше, и трещины начали множиться. Сначала одна, потом ещё, потом целая сеть. В витринах, в небе, на асфальте. Иногда я видел, как сквозь них что-то смотрит. Или, может, мне казалось. Но глаза там были. Я точно видел – блеск, белки, зрачки.

В один момент я поймал взгляд. Секунда на секунду. И меня реально переклинило: я смотрю в пустоту, а пустота смотрит на меня.

И знаешь, что я сделал?

Я ей подмигнул.

Да-да, я, идиот, решил, что если реальность разваливается на куски и из щелей на меня таращатся чьи-то глаза, то самое логичное – подмигнуть. А почему бы и нет?

Дальше всё стало только веселее.

Например, парень на остановке ел хот-дог. Я моргнул – а в руке у него уже не хот-дог, а кусок мела. Он его грыз, крошки падали, а он всё жрал, будто так и надо.

Девушка рядом смеялась в телефон. Я прислушался – а у неё изо рта звук, как из сломанной кассеты: «хи-хи-хи-хи-хи-хи», и повторяется на одном месте.

Ты понял, да? Мир поехал. И я вместе с ним.

Но самое сильное случилось позже.

Я зашёл в подворотню. Там всегда были граффити. Я видел их тысячу раз. Но в тот вечер они… поменялись.

Один рисунок показывал лицо – моё лицо. С перекошенной улыбкой. Под ним надпись:

«Ты уже труп. Привет, братан».

Я стоял, смотрел на это, и в груди у меня одновременно холод и смех. Я хохотал, потому что, чёрт возьми, это была отличная шутка. Но кто её написал? Кто знал, что я сюда приду именно сегодня?

Или, может, эта надпись всегда была тут, просто я раньше не видел?

Слушай, я знаю, ты сейчас думаешь: «Он псих, бредит». Да, возможно. Но вот маленькая деталька: когда я вышел из подворотни, прохожие начали смотреть на меня странно.

Один мужик в костюме пробормотал: «Он заражён».

Женщина рядом оттащила ребёнка, как будто я был прокажённый.

Я крикнул им: «Эй, вы чё? У меня просто лицо красивое!» – но они ускорили шаг.

И тут я понял: они тоже что-то знают. Они не такие уж и картонные. Они просто играют свои роли. А я – сорвался со сцены.

И вот теперь внимание. Самое дикое.

Я пошёл по проспекту и вдруг увидел часы. Огромные, электронные, над зданием. Красные цифры. И они не тикали, не менялись.

Они показывали одну и ту же секунду.

20:43:07.

И я почувствовал, как у меня волосы на руках встали дыбом.

Потому что это и была та секунда. Та самая, которая меня пронзила.

С этого момента я понял: я застрял.

Да, вокруг вроде движуха, но я внутри всегда остаюсь в одной секунде. Всегда в 20:43:07.

И, братан, это не освобождает. Это ломает.

Хочешь знать, что я сделал?

Я купил пива.

Да-да, вот так просто. Если уж меня вселенная решила приколоть и оставить жить в зацикленной секунде, то пусть хотя бы со мной будет бутылка холодного ячменного счастья.

И пока я пил прямо на улице, я вдруг подумал:

«А может, это и есть вечность? Просто одна секунда, растянутая до бесконечности».

И мне стало одновременно страшно и смешно. Потому что если это правда, то я уже мёртв, но буду угорать вечно.

Пиво было дешёвое, мерзкое, но я пил его, как святую воду. Каждую глотку я ощущал так ярко, будто это был первый и последний раз в моей жизни. Вкус железа, хмеля, пузырьков – всё казалось пронзительным. Может, потому что всё остальное стало плоским, как картинка.

Я сел на бордюр, вокруг – движуха, но внутри – тишина. Часы на здании по-прежнему мигали: 20:43:07. Не тикали, не менялись. И тут я понял, что больше не слышу привычных звуков города. Нет шагов, нет гудков, даже ветер замолчал. Остался только я и моё дыхание.

И тут он появился.

Я сначала подумал, что это зеркало. Но нет. Передо мной стоял я. Точнее – почти я.

Такой же рост, такая же походка, та же ухмылка. Но в глазах – пустота. Не злая, не добрая, просто… ничего.

– Ну привет, – сказал он моим голосом. – Дожил до вечности?

– Ты кто, мать твою? – я встал, бутылка всё ещё в руке.

– Я – ты. Только без всех этих понтов, – он ухмыльнулся. – Без сарказма, без шуток, без философии. Чистая версия.

– Ага, и чё тебе надо?

– Ничего. Просто напомнить: ты умер.

Я ржал. Реально. Громко, до слёз.

– Серьёзно? Это твой номер? Прийти сюда и сказать «ты умер»? Братан, спасибо, капитан Очевидность.

Он не ржал. Он стоял и смотрел. А я вдруг понял, что это не я ему подыгрываю – это он меня глушит своим молчанием.

– Чё молчишь? – спросил я.

– А смысл? – он пожал плечами. – Ты всё равно всё знаешь. Секунда пронзила тебя, и теперь ты вне игры.

– Вне какой игры?

– Вне времени. Вне жизни. Ты думаешь, у тебя ещё будет «завтра»? Ха. У тебя теперь всегда будет только эта секунда.

Я сделал шаг к нему, и тут он двинулся на меня. Быстро. Без предупреждения.

Я махнул бутылкой – стекло разлетелось, пена брызнула в воздух. Но он не отступил. Его кулак врезался мне в лицо, и я понял: это не глюк. Это реально больно.

Я упал на асфальт, кровь пошла из носа. Он наклонился и прошептал:

– Боль – это всё, что у тебя осталось.

Я поднялся, вытер кровь, рассмеялся.

– Отлично. Значит, хотя бы это реально.

Мы дрались.

Я и я.

Звучит по-идиотски, но это был лучший экшен в моей жизни. Он бил как машина, чётко, без эмоций. Я бил как псих – с матами, с дикими рывками, с ржанием. Каждый удар отзывался эхом в этой пустой секунде.

В какой-то момент я схватил его за воротник и орал прямо в лицо:

– Если я умер, то какого хрена ты двигаешься?

Он усмехнулся.

– Потому что я – тот, кто тебя заменит.

И тут я понял.

Всё, что было «я» – привычки, сарказм, мысли – это всего лишь маска. А настоящий «я» уже где-то там, за трещинами, в той чёрной нефти. А этот двойник – новая оболочка. Версия без души, но с функцией.

Меня хотят переписать.

И в этот момент во мне что-то взорвалось.

Я зарычал и ударил его так, что мы оба рухнули в витрину. Стекло рассыпалось, и на осколках я увидел… не нас. Других людей. Сотни лиц. Все – мои. Вариации. Кто-то улыбается, кто-то плачет, кто-то орёт. И все они смотрят на меня.

– Ну и что ты выберешь? – спросил двойник, лежа рядом, кровь на губах. – Сдаться или играть?

Я засмеялся. Сквозь боль, сквозь страх.

– Я всегда выбираю – ржать.

И ударил его снова.

А потом всё исчезло.

Люди снова шли по улице, машины сигналили, дождь капал. Всё было, как будто ничего не произошло. Только часы всё так же показывали 20:43:07.

Я стоял посреди улицы, в крови, с разбитой рукой, и понял: никто этого не видел. Никто, кроме меня.

И вот тут пришёл главный вопрос.

Если я правда умер, если всё это теперь вечность, то для чего меня оставили здесь? Чтобы мучиться? Чтобы сойти с ума? Чтобы искать ответы, которых нет?

Знаешь, что самое смешное?

Я не боюсь.

Мне даже нравится.

Потому что если эта секунда – мой новый дом, то я хотя бы сделаю её адом для того, кто меня сюда посадил.

Я буду плевать в вечность, ржать над её правилами и ломать её декорации.

Я не святой и не герой. Я – ошибка. Глюк. Мёртвый, который не хочет лечь в гроб.

Так и началась моя новая жизнь.

Точнее, смерть.

Да какая разница.

Я – тот, кто был пронзён секундой.

И если ты читаешь это, то, братан…

Добро пожаловать в мой ад.

Не надейся выбраться.

Глава 2. Город, который жрёт своих

Знаешь, что я понял после первой ночи? Город – это не место. Город – это организм. Огромный, вонючий, нервный, с пульсом и кислотой в желудке. И я в нём – кусок еды, который застрял между зубами.

Утро. Если это вообще утро. Часы на площади снова показывают 20:43:07. Я уже понял – не верь времени, оно врёт.

Но люди… они встают, идут, едут, как будто всё норм. Автобусы рычат, продавщицы матерятся, дети орут.

И только я слышу другое: стук города. Прямо под ногами.

Каждый шаг по асфальту отдаётся эхом, как будто я хожу по груди гиганта, и где-то глубоко внутри бьётся его сердце.

Я замер на перекрёстке, прислушался. Тук-тук. Тук-тук. Не синхронно со мной. Само по себе.

И знаешь, что самое мерзкое? Когда я остановился – оно тоже остановилось.

Я пошёл быстрее. Мне не нравилось это ощущение.

И тут случилась первая гонка.

Я заметил мужика в чёрном плаще. Ничего особенного, кроме одного: он шёл не в такт с толпой. Как и я.

Он смотрел по сторонам, резко, как зверь. И вдруг – увидел меня. И сразу ускорился.

Мой мозг врубился на режим «беги».

Я рванул через улицу, машины визжат, водилы орут, а мне пофиг. Плащ идёт за мной, не бежит – идёт. Но расстояние не уменьшается. Как будто улицы сами его двигают ближе.

Я сворачиваю в подворотню, прыгаю через мусорные баки, цепляюсь за сетку. Он не отстаёт. Ни звука шагов. Только плащ развевается.

Я понимаю: это не человек. Это часть города. Иммунная система. Я – вирус, он – лейкоцит.

Я выскакиваю на другую улицу. Толпа. Витрины.

И тут город начинает издеваться.

Витрины мигают, буквы на вывесках складываются в слова:

«НЕ УБЕЖИШЬ»

«ОН УЖЕ ЗДЕСЬ»

«СДАЙСЯ»

Я ору в витрины:

– Пошли вы нахер!

И мчусь дальше.

На углу сидит нищий. Морда грязная, глаза белёсые, как у слепого. Но он вдруг шевелится и говорит прямо мне: