Антология Фантастики 10

Смерть Хельмута Йозенфилда, как и его жизнь, прошла незамеченной для тех, кто управлял Землёй. Его самопожертвование, его последний, отчаянный крик – всё это было лишь мгновенным всплеском энергии, который быстро угас в безбрежном океане иллианского контроля.

Лоргнер действительно бежал. Он бежал, как дикий зверь, загнанный в угол, его сердце колотилось в груди, как отбойный молоток. Он бежал, не зная куда, не видя цели, лишь чувствуя, как прошлое, в лице Хельмута, отчаянно толкает его вперёд. Он избежал “интеграции” в тот день.

Иллианцы не были заинтересованы в кровавых преследованиях. Их целью была полная “оптимизация”. Устранение разрозненных очагов сопротивления было для них лишь одной из задач. Они работали методично, неумолимо. Искореняли хаос, подавляли любые проявления иррациональности, которая, по их мнению, была корнем всех проблем человечества.

Планета преображалась. Небо стало вечно ясным, воздух – кристально чистым. Города превратились в идеальные, геометрически выверенные структуры, в которых не было места случайности. Природа, если она и осталась, была строго упорядочена: деревья росли под идеальными углами, цветы расцветали по чёткому расписанию. Это был рай, но рай, лишённый жизни.

А люди стали послушными единицами. Те, кто избежал прямой “интеграции”, были либо медленно, незаметно “оптимизированы” через социальную среду, либо просто исчезли, как нежелательные элементы. Лоргнер, загнанный в угол, в конце концов, тоже был пойман. Но не в битве, а в тишине. Он просто шёл по опустевшей улице, когда его окружили. Он даже не попытался сопротивляться. В его глазах уже не было огня, лишь тупая, безмятежная пустота.

Иллианцы достигли своей цели. Земля стала совершенной. Идеальной. Но в этой идеальности не было места человеческой душе. Не было места любви, горе, смеху, страсти. Не было места ошибкам, которые делали людей людьми.

Мир, какой мы его знали, умер. Не в огне, не в грохоте взрывов, а в тишине. В тишине, которая стала всеохватывающей, абсолютной. Иллианцы завершили свою “оптимизацию”. Земля стала идеальным, стерильным механизмом, где всё функционировало по чётким, логическим законам.

Уильям Лоргнер, последний лидер сопротивления, теперь был просто одним из многих. Его помнили лишь те немногие, чьё сознание ещё не было полностью “переписано”, но даже их воспоминания были расплывчатыми, лишёнными прежней силы. Иногда, когда Лоргнер проходил мимо одного из идеально ровных, безжизненных памятников прежнего мира, ему казалось, что он видит тень. Тень человека, который когда-то кричал, что-то пытался сделать. Он не мог вспомнить имени. Не мог вспомнить, зачем. Это было неважно. Ведь его единственной задачей было лишь подчиняться.

Иллианцы не были злыми. Они были иными. Их мораль была чуждой. Они видели в человечестве лишь ошибку, которую нужно было исправить. Они не стремились причинить боль, они стремились к порядку. И в этом стремлении они уничтожили саму суть того, что делало людей людьми.

Все следы человеческой истории, которые могли бы вызвать “неэффективные” эмоции, были стёрты. Книги, картины, музыка – всё, что могло бы напомнить о бурной, страстной, но такой несовершенной жизни, было уничтожено или “оптимизировано” до неузнаваемости. Планета стала безупречной, но безжизненной.

Последний образ, который мог бы остаться в этой новой реальности, – это идеально чистое, синее небо, по которому бесшумно скользят серебристые корабли. На идеально ровных, чистых улицах двигаются люди в одинаковой, функциональной одежде. Их лица безмятежно пусты. Они не знают страха, не знают радости, не знают любви. Они просто существуют.

Жертва Хельмута Йозенфилда, его отчаянный акт самопожертвования, чтобы спасти Лоргнера, чтобы сохранить последнюю искру надежды, оказалась напрасной. Эта надежда, как и сам Хельмут, растворилась в идеальном, безжалостном порядке. Земля не вернулась к человечеству. Она стала домом для тех, кто считал себя высшей формой жизни.

И в этой идеальной тишине, под безмятежным, чужим небом, оставалось лишь эхо. Эхо колонизации, которое шептало о том, что даже самая сильная воля, самое благородное сердце, может быть стёрто из бытия, если оно не вписывается в бездушную логику вселенной.

Кристальные Слёзы Космоса

Скрежет. Тихий, но настойчивый, как коготь, царапающий самую плоть тишины. Командир Елена Петрова медленно сфокусировала взгляд на приборной панели. Мерцание индикаторов, привычное, как биение собственного сердца, внезапно показалось ей чужеродным, тревожным. Это был не звук, а скорее вибрация, сотрясающая каркас «Одиссея», их дома, их крошечного островка жизни посреди бездонного океана межзвездной пустоты.

– Статус, – голос Елены прозвучал глухо, словно она сама была удивлена его существованием. Это была не та речь, что звучала в тренировочных симуляторах, где каждая пауза была отрепетирована, а каждая интонация – выверена. Это был голос человека, выдернутого из глубокого сна, из мира, где время и пространство перестали иметь значение.

– Все системы в норме, командир, – отозвался Марк Харрис, бортинженер, чье спокойствие всегда служило якорем для всей команды. Его голос, как всегда, был ровным, но в нем проскользнула едва уловимая нотка напряжения. – Никаких критических сбоев. Температура, давление, орбита – все по графику.

Елена потерла виски. Недосып. Слишком долгий перелет, слишком монотонное течение дней, когда каждый рассвет неотличим от заката, а звезды – лишь алмазная пыль на бархате вечности. Они возвращались. Земля, их родная, далекая Земля, манила теплом и суетой, ощутимой лишь в воспоминаниях. Оставались последние недели полета, последние метры этой бесконечной космической реки.

– Не могу отделаться от ощущения… чего-то, – пробормотала она, оглядываясь вокруг. Комната управления, их командный центр, казалась такой знакомой, такой родной. Белые стены, покрытые схемами и инструкциями, эргономичные кресла, каждый дюйм которых был рассчитан для максимальной эффективности. Но сегодня… сегодня в этом стерильном совершенстве таилось что-то неправильное.

– Чего-то, командир? – в разговор вмешался доктор Лиам О’Коннелл, их биолог и врач. Его голос, обычно мягкий и полный эмпатии, теперь был настороженным. – Вы чувствуете недомогание? Могу провести экспресс-диагностику.

– Нет, Лиам, не физическое. Скорее… атмосферное, – Елена остановилась, подбирая слова. – Словно пространство вокруг нас стало плотнее. Воздух… он другой.

В этот момент на главный экран, обычно отображавший мерцание далеких галактик или траекторию их движения, проступило изображение. Неяркое, зернистое, словно снятое старой пленочной камерой. Оно возникло из ниоткуда, медленно заполняя собой привычный вид.

– Что это? – прошептал Алексей Иванов, пилот. Его взгляд был прикован к экрану, в глазах мелькнуло что-то вроде испуга и детского любопытства. – Сенсоры не фиксируют никаких аномалий.

На экране проявлялся силуэт. Гигантский. Невероятный. Он не был похож ни на один известный им космический объект, ни на одно строение, созданное человечеством. Это было нечто древнее, величественное, плывущее в бездне с такой спокойной и непоколебимой грацией, что казалось, будто оно всегда было здесь, вечным спутником пустоты.

– Это… это не может быть, – выдохнул Марк, склонившись над своей консолью. – Габариты… они выходят за пределы всех расчетов. По нашим данным, здесь абсолютная пустота. Ни одного астероида, ни одной планетарной системы.

Объект на экране медленно поворачивался, открывая свои очертания. Это был не астероид, не естественное образование. Это был корабль. Огромный, словно город, высеченный из чего-то, что переливалось всеми оттенками черного и глубокого индиго. Его форма была не обтекаемой, не аэродинамической. Она была… органической, но при этом геометрически совершенной, с плавными изгибами, которые, казалось, подчинялись неведомой логике.

– Ковчег, – произнесла Елена, и это слово слетело с ее губ, как эхо из древних мифов. – Это… это космический ковчег.

На экране появились детали. Поверхность корабля была испещрена узорами, которые не могли быть случайными. Они напоминали мозаику из кристаллов, вросших в материю, или же гигантские, выгравированные символы, потерявшие свое первоначальное значение. Отсутствие видимых двигателей, иллюминаторов, стыковочных узлов – все это делало его еще более загадочным. Он просто был. Летел.

– Мы должны приблизиться, – сказал Алексей, его голос звучал решительно, несмотря на дрожь. – Мы должны узнать, что это.

– Приблизиться? Мы не знаем, что это за объект, Алексей, – предостерегла Елена, но уже чувствовала, как внутри нее растет непреодолимое желание. Желание понять, желание разгадать эту тишину, этот безмолвный крик Вселенной.

– Командир, – Марк поднял голову, его лицо было бледным. – Я зафиксировал слабое энергетическое излучение. Непонятного типа. Оно не похоже ни на что, что мы когда-либо регистрировали. Оно… статично. И очень старое.

– Старое? Насколько старое? – голос Елены дрогнул.

– Я не могу дать точную цифру, командир. Но… если бы мы измеряли возраст в миллиардах лет, я бы сказал, что оно находится где-то в этом диапазоне. Эта штука… она старше нашей Солнечной системы.

Мир вокруг Елены словно замер. Они – крошечные путешественники, созданные эволюцией, достигшие звезд – столкнулись с чем-то, что пребывало в космосе задолго до зарождения их мира.

– Приближаемся. Осторожно, – приказала она, чувствуя, как холод пробегает по ее спине, несмотря на комфортную температуру отсека. – Режим сканирования на полную. Все, что можем, – анализировать. И держитесь подальше от иллюминаторов.

«Одиссей», их современный, высокотехнологичный корабль, словно жалкий мотылек, медленно начал свою орбиту вокруг гиганта. С каждым метром приближения, с каждым новым сканом, загадка лишь углублялась. Ковчег не излучал тепла, не отражал свет так, как должны были бы отражать твердые тела. Он словно поглощал все, растворяясь в темноте, но при этом оставаясь видимым, навязчиво присутствующим.

– Нет никаких признаков жизни, командир, – доложил Лиам, его голос был полон разочарования и странного облегчения одновременно. – Ни биосигнатур, ни атмосферы, ни каких-либо органических процессов. Абсолютно ничего.

– Но он летит, – прошептал Алексей, как будто разговаривая сам с собой. – Как? Если там никого нет, кто им управляет?

Елена вглядывалась в экран, пытаясь уловить мельчайшие детали. И тогда она увидела. На одной из плоских, огромных поверхностей корабля, словно выгравированная сама собой, проступала фигура. Она была не четкой, скорее полупрозрачной, как мираж, но ее контуры были узнаваемы. Человекоподобная. Но не совсем.

– Там… – она указала на экран. – Там кто-то есть. Или был.

– Это невозможно, командир, – возразил Лиам. – Сенсоры…

– Я знаю, что говорят сенсоры, Лиам, – перебила Елена, чувствуя, как ее сердце начинает биться быстрее. – Но я вижу. Словно… эхо. Эхо того, что когда-то было здесь.

По мере приближения, эти “эхо” становились отчетливее. Несколько фигур, каждая из которых казалась застывшей в каком-то действии. Кто-то стоял, кто-то, казалось, склонился над чем-то, третьи – будто смотрели вдаль. Но все они были невесомы, прозрачны, словно сотканные из тумана или света.

– Они… они не двигаются, – проговорил Марк. – Это не голограммы. Не записи. Они… просто есть.

– Как будто время остановилось для них, – добавил Алексей. – Или они перешли на другой уровень существования.

Елена почувствовала, как по ее коже пробежали мурашки. Этот корабль-ковчег, плывущий в бесконечной пустоте, не был пристанищем для живых существ. Он был чем-то иным. Хранилищем. Мемориалом. Или, возможно, чем-то гораздо более пугающим.

– Назначим ему название, – сказала Елена, ее голос обрел новую, твердую ноту. – Пока у нас нет другой информации, мы будем называть его «Безмолвие». Потому что именно это оно нам и демонстрирует.

«Безмолвие». Оно плыло перед ними, молчаливый свидетель прошедших эпох, безмолвный крик цивилизации, которая, казалось, исчезла, но оставила после себя лишь это монументальное, невыразимое присутствие. И команда «Одиссея», впервые в истории человечества, стояла на пороге тайны, за гранью понимания, где реальность начинала искажаться, а границы между жизнью и небытием – стираться.

«Одиссей» занял статичную орбиту вокруг исполинского ковчега. Сквозь бронированное стекло обзорного отсека, где собралась вся команда, «Безмолвие» представало во всей своей жуткой, гипнотической красоте. Его поверхность, лишенная всяких швов или заклепок, казалась единым целым, отполированным тысячелетиями космического блуждания. Узоры, казавшиеся ранее лишь хаотичными росчерками, при более близком рассмотрении начали складываться в некие фрактальные структуры, повторяющиеся на разных уровнях, словно мандалы, вписанные в саму материю.

– Командир, мы зафиксировали вход. Отверстие, – голос Марка Харриса звучал с ноткой удивления, перемешанного с тревогой. – Похоже, одна из секций корпуса… отделилась. Или всегда была такой.

На одной из массивных, зеркальных плоскостей ковчега, где только что была непроницаемая гладь, теперь зиял проем. Он был не острым, не рубленым, а скорее напоминал раковину, раскрытую неведомым существом. Из него не исходило света, но и не сочилась тьма. Это была просто зона неопределенности, приглашение в неизведанное.

– Наш дрон-разведчик, «Искатель», готов к запуску, – доложил Алексей Иванов, уже управляя джойстиком. Его пальцы скользили по гладкой поверхности, но в них чувствовалось напряжение. – Скорость невелика, но мы сможем направить его внутрь.

Елена кивнула, ее взгляд не отрывался от монитора, на котором теперь отображалась камера «Искателя». Маленький, юркий аппарат, оснащенный всевозможными датчиками, медленно подплыл к раскрытому проему. Его огни, казалось, утонули в бездонной глубине, не достигнув дна.

– Входим, – прошептал Алексей.

Изображение на главном экране сменилось. «Искатель» скользнул внутрь. То, что предстало перед ними, не поддавалось простому описанию. Это не был коридор, не комната в привычном понимании. Это было пространство, где законы перспективы, казалось, были забыты. Стены, пол и потолок сливались в единое целое, создавая иллюзию бесконечного, закручивающегося тоннеля. Цвет преобладал – глубокие, насыщенные оттенки индиго, аметиста и темно-изумрудного, переливающиеся и меняющиеся, словно живая ткань.

– Атмосфера… есть, – голос Марка звучал удивленно. – Непригодная для дыхания. Высокое содержание неизвестных газов. Но давление… оно почти земное. И температура… 22 градуса Цельсия.

– Странно, – пробормотал доктор О’Коннелл. – Отсутствие биосигнатур, но наличие пригодной для дыхания (хоть и непригодной для жизни) атмосферы. Это противоречие.

«Искатель» двигался дальше. Вдоль одной из стен, которая, казалось, была одновременно и потолком, проступали те же призрачные фигуры, которые они видели снаружи. Они были здесь, внутри, но не было ни одной поверхности, где бы они могли стоять. Они просто парили, застывшие в моменты, которые, видимо, были последними для них.

– Это… это похоже на город, – прошептал Алексей, его голос был полон благоговения. – Но не город, построенный для жизни. Город, построенный для… чего-то другого.

Они видели структуры, напоминающие дома, но без дверей и окон, только плавные, органические изгибы. Места, напоминающие площади, но пустые и безмолвные. Повсюду мелькали эти полупрозрачные фигуры, словно призрачные жители, навечно застывшие в своих последних действиях. Одна фигура, стоящая в центре площади, казалась обращенной к небу, руки ее были раскинуты, словно в призыве или прощании. Другая, склонившаяся над чем-то, напоминающим постамент, казалась погруженной в созерцание.

– Смотрите, – Марк указал на экран. – Эта структура… она излучает слабое поле. Очень слабое.

На экране появилось изображение объекта. Это была платформа, похожая на алтарь, а на ней лежало нечто, напоминающее кристалл, переливающийся внутренним светом. Именно от него исходило то самое едва уловимое поле.

– Я думаю, это одна из причин, почему мы их видим, – предположил Лиам. – Эти кристаллы, возможно, являются носителями остаточной информации, информации о их сознании, их воспоминаниях. Они не физически присутствуют, но их «отпечатки» оставлены здесь.

– Отпечатки? – Елена нахмурилась. – Как будто они просто… вышли из своих тел, оставив их позади?

– Возможно, командир, – Лиам задумчиво покачал головой. – Цивилизация, достигшая такого уровня развития, могла найти способы преодолеть ограничения физического существования. Возможно, они перешли в иное измерение, в энергетическую форму, или просто… растворились.

«Искатель» приблизился к одному из кристаллов. Как только его манипулятор коснулся его поверхности, на главном экране мелькнула вспышка. Изображение исказилось, а затем перед их глазами развернулась сцена.

Это было видение. Яркое, почти реальное. Они увидели самих существ. Они были похожи на людей, но их тела были более тонкими, изящными, их кожа мерцала перламутром, а глаза были огромными, темными, полными древней мудрости. Они двигались с такой грацией, что казалось, будто они скользят по воздуху.

Затем видение сменилось. Они увидели, как эти существа собираются вместе. Не в страхе, не в панике. А в каком-то… торжественном, умиротворенном ритуале. Они шли к таким же кристаллам, как тот, что лежал на платформе. И когда они прикасались к ним, их тела начинали светиться, постепенно становясь все более прозрачными, пока не растворялись в воздухе, оставляя после себя лишь легкое мерцание.

– Они… они добровольно ушли, – прошептала Елена, потрясенная увиденным. – Это было их решением.

– Похоже, они достигли определенного этапа в своем развитии, – сказал Лиам. – Возможно, осознали конечность физической жизни, или нашли способ достичь бессмертия через… объединение. Или переход.

– Но зачем ковчег? – спросил Алексей. – Если они могли просто раствориться, зачем им это гигантское сооружение?

– Возможно, этот ковчег – это не транспорт, а архив, – предположила Елена. – Архив их цивилизации. Их знаний, их истории. Или, возможно, это последнее пристанище, где они провели последние моменты своей физической жизни, прежде чем сделать последний шаг.

«Искатель» начал сканировать один из «домов». Внутри, где не было призрачных фигур, обнаружились странные устройства. Гладкие, эргономичные поверхности, покрытые теми же непонятными символами, что и внешняя оболочка. Не было кнопок, не было экранов в привычном понимании. Все было интегрировано.

– Похоже на… места для медитации, – предположил Марк. – Или для… погружения.

– Погружения во что? – спросила Елена.

– Возможно, в ту самую реальность, в которую они ушли, – ответил Лиам. – Это могло быть местом, где они готовились к своему переходу. Или где они продолжают жить, в иной форме.

В этот момент, один из кристаллов, который сканировал «Искатель», внезапно вспыхнул ярче. Изображение на экране основного монитора исказилось, а затем перед экипажем «Одиссея» развернулась новая сцена.

Это было не видение. Это было… вторжение.

Они увидели, как их собственный корабль, «Одиссей», отображается на мониторе ковчега. Затем, словно по невидимой команде, на экране, который был частью «Безмолвия», начали проявляться их собственные лица. Сначала смутно, затем все более отчетливо. Их отсеки, их приборы.

– Что происходит? – воскликнул Алексей, его руки замерли над управлением «Искателя».