♰ Наследники Черной Крови ♰

Маргарита Теплова

♰ Наследники Черной Крови ♰

♰"Пролог. Кровь алхимика"♰

“Наследники ♰ Черной Крови”

Прага, 1603 год

В подземелье, где время не текло, а сочилось сквозь каменные поры, словно вода сквозь сжатые пальцы, Виктор фон Грааль стоял перед алтарём, вырезанным из чёрного камня, привезённого с горы, с которой, по легендам, когда-то падали ангелы…

Он не молился, не просил и не взывал – он просто стоял, как стоят перед бездной, когда понимаешь, что уже не можешь отступить, потому что падение началось задолго до того, как ты шагнул вперёд.

Он думал о бессмертии – не как о даре, не как о награде, а как о цене, которую платят не золотом и не кровью, а собственной сутью, тем, что делает тебя человеком.

И, глядя на кубок в своих руках, он знал: возможно, уже слишком поздно останавливаться. Его пальцы, бледные и тонкие, с синими венами, пульсирующими в ритме, не совпадающем с биением сердца, уже не принадлежали живому телу – они были чужими, будто выращенными в темноте, как грибы на трупе, и служили не ему, а чему-то более древнему, чем плоть, чем разум, чем само время…

Он чувствовал, что за ним наблюдают. Не глазами – тенями.

Они стояли в углах, не отбрасывая собственных теней, потому что были не отражением тьмы, а её плотью, её дыханием, её голодом.

Они не скрывались – они присутствовали, как присутствует боль в старой ране, как присутствует память о слове, которое ты произнёс вслух, но тут же пожалел. И они шептали не словами, а ощущениями – холодом, который не начинался с кожи, а всплывал изнутри, будто кто-то вылил лёд прямо в основание черепа. Привкусом железа на языке – не крови, нет, а чего-то старше, чем кровь, как если бы ты лизнул лезвие, на котором ржавела не влага, а воспоминания. Видением женщины с чёрными глазами, лежащей на алтаре, её грудь не дышит, но под кожей что-то движется, как будто в её венах не кровь, а живые символы, шевелящиеся как черви в земле, древние, как первые сны человечества.

И он понимал: она не жертва. Она – ключ, выкованный не из металла, а из тишины, из запрета, из того, что нельзя произносить вслух.

А он – не спаситель, не герой, не учёный. Он – замок, созданный, чтобы раскрыться только сейчас, только здесь, только ради неё.

И когда он это осознал, страх сразу исчез. Потому что страх – для тех, кто ещё верит, что может убежать. А он уже был глубоко внутри…

Он вспомнил, как нашёл её в пещере под Карловым мостом, куда пилигримы когда-то приносили детей, чтобы те коснулись стен, и забыли своё имя. Она сидела там, не шевелясь, с открытыми глазами, в которых не было ни страха, ни боли – только вечность, и сказала:

«Ты пришёл за бессмертием, но не знаешь, что оно уже внутри тебя – как червь в яблоке, как семя в чреве женщины. Ты не создашь его. Ты лишь позволишь ему выйти, когда прийдет время».

Он не поверил ей. Конечно, не поверил. Он был человеком формул, человеком весов, человеком огня под ретортой. Он хотел получить рецепт – точный, измеримый и воспроизводимый. Химические пропорции. Доказательства. Что-то, что можно записать в тетрадь, спрятать под замок, показать в академии. Но теперь, глядя на кубок, в котором чёрная жидкость медленно вращалась, как галактика, запечатанная в капле, он понял: он не алхимик. Никогда им и не был.

Он – и есть ритуал. И теперь, когда он смотрит на жидкость, вращающуюся, как вселенная в утробе, он знает наверняка: он не будет пить это. Он просто вернется туда, откуда никогда не уходил.

Он вспомнил свою мать, умершую от чумы, когда ему было девять, как он держал её руку, уже холодную, и шептал заклинания, выученные из запрещённой книги, и как вдруг, её глаза открылись – но, увы, в них больше не было матери…

Был кто-то другой. Кто-то, кто странно улыбнулся и сказал: «Мы ждём».

После этого случая, он посвятил жизнь тому, чтобы найти, кто такие «мы», и победить смерть, но теперь, когда смерть ушла, он понял: он не победил её. Он лишь открыл дверь, за которой она была не одна.

Эликсир был готов. Девять капель её крови, слёзы распятого еретика, пепел святого, сожжённого за то, что он сказал:

«Бог – это имя, которое мы дали своему страху»,

сердце ворона, умершего в полёте, и капля его собственной крови – последнее, что ещё связывало его с человечеством.

Он смешал всё под луной, которая в ту ночь светила не серебром, а тёмно-красным, как вино, разбавленное кровью, и произнёс слово, которое не имело звука, но разорвало тишину, как крик новорождённого.

Затем поднёс кубок к губам.

И в этот момент, словно прозрев – увидел всё.

Увидел, как его отец, богатый купец, убивал слугу за кражу хлеба, и как в его глазах, тогда вспыхнула радость. Увидел, как послушник в церкви целовал монахиню, и как его молитвы, следом превращались в стоны. Увидел, как женщина в борделе улыбалась клиенту, но в её сердце был только холод, и как её желание поистине было голодом, как у зверя, который забыл, когда в последний раз ел.

И в этот миг он понял: люди не боятся смерти. Они боятся того, что происходит до неё – не в агонии, не в боли, а в тишине, когда дверь закрыта, когда свет выключен, когда они остаются наедине с собой и делают то, что называют «ошибкой», но на самом деле – настоящим собой.

Они боятся не умереть. Они боятся, что их не поймут. Что кто-то увидит, как они целуют чужую жену и чувствуют не вину, а триумф. Как молятся, чтобы умер враг, и слышат в ответ не голос Бога, а собственный смех. Как плачут не от горя, а от обиды, что не получили то, чего хотели, и называют это «несправедливостью». Они прячут это под молитвами, под долгом, под любовью – но он теперь знал. Он чувствовал это, как запах пота под одеждой, как дрожь в руке, когда лжёшь близкому.

А он – теперь будет видеть всегда. Не глазами. Глаза врут. Он будет видеть изнутри, как видит корень, когда проникает в труп дерева и находит место, где началось гниение. Он будет знать, когда ты думаешь о том, чтобы ударить слабого. О том, чтобы солгать ради выгоды. О том, чтобы предать того, кто тебе доверяет. Он не станет судить. Он не станет наказывать. Он просто будет рядом, как тень, которую ты не замечаешь, пока не поймёшь: она движется не с тобой. Она движётся за тобой.

И когда ты в следующий раз останешься один в комнате, и рука потянется к бутылке, к ножу, или к чужому телу – ты почувствуешь это. Холод в затылке. Ощущение, что кто-то уже знает.

А он – теперь взгляд, который нельзя отвести. Это – не страх смерти. Это – страх быть увиденным. И он выпил.

Жидкость обожгла горло, как раскалённый металл, и пошла по венам, превращая их в русла лавы. Он упал на колени, но не закричал – его голос был сожжён изнутри. Он чувствовал, как его кости ломаются и перестраиваются, как кожа трескается, выпуская наружу узоры, похожие на корни, как зубы вырастают, превращаясь в клыки, как глаза лопаются, и на их месте появляется что-то другое – не для видения света, а наоборот, для видения тьмы – прямо в душах людей.

Виктор сегодня не умирал. Он пробуждался.

Когда он поднялся, в подземелье стало намного тише. Не потому, что тени исчезли. Они – ему поклонились.

Он подошёл к зеркалу, в которое веками смотрелись алхимики, чтобы убедиться, что он – все ещё человек.

В отражении – лицо. Его лицо. Но какое-то искажённое. Глаза – чёрные, как беззвёздная ночь. На лбу – спираль, выжженная изнутри, как клеймо. Но он совсем не испугался. Он улыбнулся. Потому что впервые за всю жизнь он понял, кем теперь поистине является.

Не учёный. Не маг. Не грешник.

Он – начало.

Виктор вышел на улицу. Город спал. Луна смотрела на него, как мать на ребёнка, которого она боится.

Он пошёл по узким улочкам, и с каждым шагом чувствовал, как желания людей проникают в него – как аромат, как музыка, как голод. Он остановился у дома, где муж думал о том, как задушить жену. И не вошёл. А просто подумал: «Сделай это. Ты ведь хочешь».

Спустя через час из дома донёсся крик. Потом – тишина. Потом – смех сумасшедшего.

Виктор не пил кровь. Он заставлял её течь.

Затем, он вошёл в пустую церковь. Разбил крест. На алтаре вырезал спираль – символ, который не имел названия, но который видели во снах все, кто когда-либо предавал. Потом сел и начал писать. Перо скрипело, как когти по кости.

«Я сделал это. Я стал тем, кого боятся даже сны. Я не монстр. Я – истина, которую вы прячете под молитвами. Вы назовёте меня вампиром, но я не питаюсь плотью. Я питаюсь вашим грехопадением. Я не убиваю. Я помогаю вам стать теми, кем вы всегда хотели быть – свободными от совести, от стыда, и от лжи.

Я – желание, ставшее плотью. Я – первый. Но не последний. Остальные придут. Те, кто пал с небес не за гордыню, а за любовь. Они не будут бороться за власть. Они будут ждать, пока вы сами откроете дверь, потому что каждый из вас носит в себе спираль. Вы назовёте это злом. Но это – эволюция. Я больше не Виктор фон Грааль.»

"И, отныне, я – Каин. Первый из Наследников. И я уже здесь. И я помню ваше имя.…"

Перо выпало из его руки. Последнее слово осталось недописанным. На бумаге – клякса. Она растеклась, как будто живая, и приняла форму крыла. Через мгновение она исчезла. Но не испарилась. Она будто ушла. В следующее время. В следующее сердце. В следующую кровь.

Через три дня монахи нашли подземелье. Сожгли книги. Разбили сосуды. Но клякса не сгорела. Она просто не была найдена.

Говорят, она перешла в другую книгу.

В ту, которую ты сейчас держишь в руках.

И если ты почувствуешь, как в жилах что-то шевелится, как будто кровь вдруг стала тяжелее, как будто в твоих снах появилась женщина с чёрными глазами, – не пугайся.

Она пришла не за тобой.

Она пришла, чтобы просто напомнить:

"Ты уже один из нас."

♰"Город, где молчат совы"♰

Глава ♰ 1.

"За окном, в тумане, что спустился на Блэкхарт как погребальная пелена, завыли волки. Но это были не обычные волки.

Софи улыбнулась. Впервые за много лет она не чувствовала страха. Только голод."

Поезд остановился на станции Блэкхарт так тихо, будто боялся разбудить что-то под землёй.

Софи оторвала взгляд от окна, где за стеклом, покрытым инеем, расплывался мир в серых и синих тонах, и почувствовала, как что-то в её груди – не сердце, а что-то глубже, древнее – дрогнуло, как будто её тело узнало это место, первее, чем ее сознание.

Она не верила в предчувствия. Софи была по профессии – антропологом, человеком фактов, доказательств и логики. Но сейчас, в этом пустом вагоне, где даже эхо шагов не отражалось от стен, а будто наоборот, поглощалось ими, она впервые за долгое время интуитивно почувствовала, что логика, которой она так гордилась, та, что выстроила её диссертацию, её карьеру и её жизнь, – это лишь хрупкий мост над огромной пропастью…

Софи вышла из поезда, подхватив чемодан.

Воздух здесь был не просто холодным – он был тяжёлым, как вода, как атмосфера подземелья, как дыхание чего-то огромного, что спит под городом. Каждый вдох давил ей на лёгкие, будто Блэкхарт не впускал её, а втягивал, как лес втягивает падшее дерево, чтобы оно сгнило и стало частью новых корней.

Над платформой висел туман – не белый, не серый, а свинцово-фиолетовый, как синяк на коже мертвеца, и он не двигался, не колыхался, не таял – он выжидал. Если присмотреться, можно было различить в нём очертания лиц, мимолётных, как отражения в грязной воде, и исчезающих, если на них смотреть слишком долго, но возвращающихся, если отвести взгляд. Будто все они знали, что Софи приехала и будто все они – давно ждали её здесь – в этом проклятом месте.

Никто не встретил её. Никто даже не прошёл мимо. Станция была абсолютно пуста – не просто безлюдной, а вычеркнутой, как страница, на которой кто-то стёр всё, кроме одного слова: «ты».

Ни кассира. Ни носильщика. Ни бродячей собаки. Только рельсы, уходящие в туман, как вены в темноту, и старый указатель с облупившейся надписью: «Блэкхарт. Последняя остановка» – словно предупреждение, что этот город – не место назначения, а конец пути…

Звучало, как будто бы все дороги мира вели сюда, чтобы затем – просто исчезнуть.

Она подняла ручку чемодана и пошла пешком.

Дорога в город шла не через лес, а сквозь него, как будто он не был частью природы, а существовал отдельно, как что-то живое, затаившее дыхание. Деревья стояли слишком близко друг к другу, а их ветви сплетались в сплошной свод, не пропускающий свет.

Кора была чёрной, будто обугленной, но не от огня, а от времени, от чего-то, что высасывало из них жизнь, оставляя лишь пустую скорлупу. На стволах – виднелись узоры, вырезанные не руками, не ножом, а, казалось, самой плотью дерева – изнутри, как будто это были шрамы от древних ритуалов, или символы, которые не имели названия, но, сразу узнали её пальцы, когда она, коснувшись одного из стволов, почувствовала, будто читала эти символы на незнакомом ей языке, который Софи, казалось, забыла еще в утробе матери.

И ни одной совы.

Она знала, что в этом лесу раньше жили совы. Много сов. В старых дневниках сельского учителя 19 века упоминалось:

«Совы Блэкхарта – не птицы. Они – стражи. Они молчат только тогда, когда город готовится умереть».

Тогда она посмеялась с глупой легенды. Теперь – не могла.

Потому что они все – молчали.

И, это молчание было громче любого крика. Оно висело в воздухе как предчувствие, как приговор, как голос, который говорит не словами, а внутри нее, и она шла, ощущая, как каждый ее шаг, будто провоцирует лес. Как будто он знает, что она не должна быть здесь, и что её кровь – не та, которую можно пролить без последствий, что в ней есть что-то, что лес хочет взять себе, но боится…

Когда она вышла из темного леса, город лежал перед ней, как труп, прикрытый саваном тумана, дома – старые, с провалившимися крышами, и облезшими окнами, похожими на пустые глазницы. И улицами, вымощенными камнем, который, казалось, медленно дышал, поднимаясь и опускаясь, как грудь спящего. Как ни странно, не было ни одного фонаря, ни одного зажженого света в окнах, кроме единственной горящей вывески – тусклой, как уголь в пепле:

«Черный ворон» – название горело посреди всего остального мрака, словно приглашение. Как будто, сам город выбрал для неё место, где она должна остановиться, где она должна что-то начать, где она должна была что-то вспомнить.

Она вошла внутрь гостиницы. Дверь скрипнула, отворившись, но звук не отразился от стен. Он исчез, как будто его съели. Внутри царил полумрак, в воздухе витал запах старых книг, плесени и чего-то сладковатого, как мед, вперемешку с запахом железа, который ассоциировался только с кровью.

За стойкой была женщина не понятной внешности. Не старая. Не молодая. Просто не такая, какой должна быть сотрудница ресепшена. Её лицо было слишком бледным, почти прозрачным, а глаза – слишком тёмными, как будто зрачки растеклись, поглотив белки. На ее шее красовался шрам. Не случайный и не от ножа. Шрам был в форме спирали, как будто его сделали специально. Как клеймо, или как символ, который Софи несколько раз видела в своих снах, но не могла нарисовать, потому что почти сразу его забывала и ее рука, отказывалась его воссоздать на бумаге.

– Софи Лейн, – сказала женщина, не глядя в журнал и не поднимая глаз на прибывшую гостью, будто читала её не по документам, а по пульсу, по запаху, по тому, как её тень падает на пол.

– Антрополог. Приехала из Лондона. Пишете диссертацию о культурных проявлениях массового истерического поведения в изолированных сообществах. Но на самом деле, я думаю, что здесь – вы ищете себя.

Софи замерла в состоянии шока, а её сердце пропустило удар, и в этот миг она поняла, что всё, что она считала своей жизнью, её выбором, её судьбой, – может быть лишь отражением чего-то большего, что идёт за ней, как тень, которую нельзя сбросить.

– Откуда вы столько обо мне знаете?

Хозяйка улыбнулась. Не губами. Одними лишь глазами. А глаза улыбались не по-человечески, как будто из них смотрело что-то, что давно забыло, что такое быть человеком.

– Потому что вы уже были здесь. В ваших снах. С вашей кровью. С теми, кто пришёл до вас. Ваша бабушка, ведь, ни раз, тоже сюда приезжала. Онаушла. Но оставила что-то для вас именно здесь. Что-то, что ждало вас долгое время.

– Что же она могла оставить? Вся моя семья давно умерла. Я осталась совсем одна – ошеломленно, так и стоя с чемоданом в руке, сказала Софи.

– Вы скоро все узнаете. А пока – располагайтесь.

Странная женщина протянула ей ключ. Металл был холодным, но под пальцами Софи почувствовала, как он пульсирует, будто живой, словно чье-то сердце. И она вдруг поняла, что ключ не открывает для нее дверь – он ее просто впускает.

– Номер 13. На втором этаже. Не выходите на улицу после заката. Особенно – на луну.

– Почему?

Женщина наклонилась ближе. Её дыхание пахло ветром с кладбища, как будто она только что говорила с мёртвыми.

– Потому что она здесь. Голодная.

– Луна?

– Нет. Она. Та, что смотрит сквозь неё. Та, что ждёт, когда вы откроете дверь. Не дверь в комнату. А дверь, которая находится внутри вас.

Софи хотела спросить больше, но женщина уже отвернулась, исчезнув в тени, как будто её и не было.

И она пошла вперед, ступая по лестнице, ступени которой скрипели, но звук шёл не снизу, а из самих стен, как будто дом шепчет, не слова, а мысли, и она не могла разобрать их, но чувствовала: они о ней. О её страхах. О её желаниях. О том, что она делала в Париже с тем мужчиной, которого не должна была целовать. О том, как однажды, в детстве, она хотела, чтобы её мать умерла, и как в тот же день мать сломала ногу на лестнице.

Комната 13, внутри была почти пустой. Кровать. Стол. Окно. Но в углах – тени, которые не двигались, когда шевелился свет. На стене – старая карта города, но не обычная, а будто анатомическая. На которой вместо улиц были вены, а вместо площадей – сердца. В шкафу – пальто, которое явно не принадлежало ей. Чёрное. Длинное. От него пахло дымом и розами, и она знала, что оно принадлежит кому-то, кто был здесь до неё, кто ждал её, кто знал, что она точно придёт.

Она легла. Устала. Но сон не шёл. Только ощущение, что за ней наблюдают. Не из угла и не из зеркала, а из её собственных мыслей. И когда она наконец задремала, ей приснилось, что она идёт по лесу.

Только лес был не снаружи. Он был внутри неё. Деревья – её рёбра. Корни – вены. А в центре – алтарь. На нём – она. Но не она. Другая. С чёрными глазами. С улыбкой, которой не должно быть на человеческом лице.

– Ты опоздала, – сказала та. – Они уже знают, что ты приехала.

– Кто?

– Те, кто пьёт не кровь. Желания.

– Я не понимаю.

– Ты поймёшь. Когда он прикоснётся к тебе. Когда его тень не упадёт на землю. Когда ты почувствуешь, как твоё сердце бьётся не для тебя.

– Кто он?

– Тот, кто любил тебя до того, как ты родилась.

Софи резко проснулась от крика. Но это был не её крик. Кричал кто-то в лесу – душераздирающе…

Она подошла к окну. Луна висела над городом, как гниющий плод, светящийся алым. В ее бордовом свете, Софи разглядела ели-уловимые – движения. Тени. Явно не человеческие. Звериные. Но это были не просто звери. Что-то странное, похожее на оборотня, между волком и человеком. Их глаза горели, как раскалённые угли. Пасти – полные острых клыков, слишком много для одного рта. Они шли прямиком к городу. Казалось, что именно к ней.

Софи спешно схватила куртку и быстро выбежала на улицу, не думая, не размышляя о последствиях, только с одной мыслью: бежать, и как можно скорее. И как только она пересекла границу, где заканчивался город и начиналась тьма, воздух стал еще гуще. Дышать стало больно. Ветки хватали ее за одежду, как руки, вплетались в ее длинные волосы. Земля под ногами пульсировала, как живая. А впереди – страшные звуки. Скользящие. Царапающие. Дышащие.

Она остановилась.

Они уже были вокруг, взяв ее в кольцо.

Шесть. Семь. Восемь… Глаза яростно горят. Пасти капают слюной, которая шипит, падая на мох. Волки, похожие на людей, не рычали. Они выжидали. Как будто знали: она никуда не уйдёт.

И в этот миг, когда один из них шагнул вперёд, не прыгнул, а просто шагнул, и в его глазах Софи прочла не ярость, не желание съесть ее, а скорее, почувствовать, она поняла, что её тело – не просто оболочка, а скорее – сосуд. Что-то в ней манило их, не страх, который она испытывала, а что-то другое, намного глубже, древнее.

В момент, когда он прыгнул в ее сторону, – откуда-то резко возникла яркая вспышка света. Это был не фонарь и не молния. Просто какое-то присутствие.

Человек стоял между ней и волком. Высокий. В чёрном пальто. С лицом, которое нельзя было назвать красивым – потому что красота была бы слишком простой. Это было лицо, вырезанное, будто из самой ночи. Глаза – как два куска тьмы, в которых не было отражений. Волосы – ни чёрные и не белые, как крыло ворона, только светлее, словно пепел. Он не смотрел на волка. Он смотрел только на неё.

– Не двигайся, – сказал он. Голос – низкий, как звук колокола под землёй.

Волк разъяренно прыгнул.

И человек не двинулся с места.

Но волк остановился, застыл, прямиком воздухе. Как будто ударился о невидимую стену и окаменел. Потом просто упал. Мёртвый. Не раненый. Просто – выключенный.

Остальные в его стае – застыли.

– Прочь, – сказал человек. Не крикнул, даже не повысил голос. Произнёс. Как приказ, вплетённый в воздух.

И они послушали его. Просто ушли. Не побежали, а просто медленно растворились в тени, как будто их никогда здесь и не было.

Мужчина медленно повернулся к ней и сказал:

– Ты не должна была выходить.

– Кто вы?

– Тот, кого ты уже знаешь. Просто ещё не вспомнила.

Она посмотрела на землю. Хотела убедиться, что он человек. Что у него есть тень.

Но её не было.

Софи подняла на него свой взгляд. Он улыбался. Не губами. Глазами. И глаза его, улыбались с какой-то болью.

– Меня зовут Каин, – сказал он. – И ты приехала сюда не для того, чтобы писать диссертацию. Это был лишь предлог.

– А для чего?

– Чтобы наконец проснуться. Время пришло.

Она хотела ответить, но в этот момент почувствовала – в груди, где-то под рёбрами, внутри нее – что-то шевельнулось. Как будто в её теле что-то пробудилось. Что-то, что ждало его голоса. Его взгляда. Его имени. И только услышав его и почувствовав, тут же откликнулось.

– Что со мной происходит? – прошептала она.

Он подошёл ближе, почти вплотную. Но не коснулся ее.

Софи почувствовала в своем теле – тепло. Или нет, скорее жар. Как от костра, который горит внутри тебя самого.

– Ты – последняя. Последняя с Чистой Кровью. Той, что может разорвать цепь. Что может убить нас всех. Или же, наоборот… стать нами.

– Я не верю в это.

– Ты уже веришь. Ты просто ещё не позволила себе вспомнить. Но совсем скоро, ты обязательно все узнаешь.

Он протянул руку. Не к её лицу. К её сердцу.

– Позволь мне показать тебе…

Она испуганно отступила, делая шаг назад.

– Нет.

– Ты скажешь мне «да» тысячу раз, прежде чем произнесёшь это слово в последний раз.

С этими словами, он просто развернулся и пошёл в лес. Не оглядываясь. А она стояла, будто прикованная цепями к этому месту и смотрела, как его фигура исчезает в тумане. Софи думала только об одном:

«Он не оставил тени. Но оставил что-то хуже, что-то внутри нее. Он оставил ее с вопросом, на который она сама боялась услышать ответ».

Когда она вернулась в гостиницу, дверь закрылась за ней не с щелчком замка, а с мягким, почти материнским вздохом, будто дом принял её обратно не как гостью, а как то, что давно было утеряно и наконец возвращено.

В холле, где воздух висел неподвижно, как застывшая смола, хозяйка стояла у стойки, не шевелясь, и, даже не дыша, как будто её тело было лишь оболочкой для чего-то, что наблюдает изнутри. Ее глаза, неестественно тёмные, смотрели не на Софи, а в неё, как будто читали не лицо, а пульс её души. Как будто она видела, как в глубине её сознания, под слоями памяти и отрицания, что-то древнее, что не должно было проснуться, уже встало.

– Я же просила не выходить после заката, – произнесла она, и её голос прозвучал не как человеческий, а как глухое эхо, поднимающееся из недр земли, из тех древних пещер, где в далёкие времена совершались ритуалы в честь существ, чьи имена запрещено было произносить вслух. – И уж тем более – на луну.

– Я не могла остаться, – ответила Софи. Её голос трепетал не от страха, а от ощущения незваного присутствия – будто слова рождались не в её сознании, а проступали сквозь него, как шёпот, начертанный на языке кем-то, кто уже видел грядущее в развёрнутом свитке судьбы.