Кочегар стал миллионером

– Мы всегда будем называть её "она"? У неё есть имя?

– Лера. Её зовут Лера. Но дело не в альбомах! Она сказала мне кое-что такое, от чего у меня кровь стынет!

– Да что же она могла сказать?

– Что готова к отношениям!

– И?

– Что мне делать с этим? Что значит, она готова?

– Она так и сказала? В каком контексте?

– Мы говорили о личной жизни. И вот…

– Это же прекрасно! У вас есть шанс.

– Шанс?! Да что мне теперь делать?

– Как я могу посоветовать что-то, не зная ваших отношений?

Давид раздумывал всего секунду, закатил рукава, пристально уставился в окно и решился. Он решился рассказать Олегу о ней.

– Воля ваша…

Глава 6

По всей округе разносился звонкий собачий лай. Иногда он становился истошным, превращался в вой, лишь изредка затихая ранним утром. Ночью особенно страшно было выходить на улицу. Каждый хозяин отпускал с цепи своего питомца, прощаясь с ним на всякий случай. Собаки здесь умирали часто, бросались друг на друга, словно одержимые. Этот лай мешал спать маленькому мальчику с огромными выразительными глазами. Он лежал на кровати рядом с пропахшим дымом отцом, тот храпел тихо, даже нежно, словно убаюкивал. Но всё равно было страшно, что сейчас в комнату забежит вся свора этих диких животных. Давид прижался к отцу. Тот был грузным и немолодым мужчиной с густыми бровями. Мать спала с двумя дочками в другой комнате. Все старшие, такие взрослые, такие важные, все похожи на отца. И только Давид был копией матери. Топилась печь. Лишь под утро замолкали собаки, и Давид мог закрыть глаза.

Поспать нормально не удавалось. Мать будила в семь. Мальчик с трудом нащупывал под кроватью папины тапки, обувался и бежал в туалет. Если помедлит, не сможет попасть туда ещё несколько часов. После тарелки рисовой каши с молоком снова хотелось улыбаться. Но недолго, ведь пора работать, хозяйство требовало внимания. Работали все дети, но усерднее всех маленький Давид. Сорняки никак не поддавались ему, и он от отчаяния лупил их палкой. Становилось легче, пока мама не заметит его и не кинет суровый взгляд. Страшнее сорняков и собак был только вот этот её особый взгляд.

Село было маленьким, но очень шумным, люди – добрыми, но привыкшими оглядываться по сторонам. Все говорили друг о друге, все сплетничали и наблюдали. Давида считали неродным, приёмным, Дину – нерадивой и от чего-то некрасивой. Может, завидовали, а может, боялись. Она была совсем неграмотной, не закончила школу. Еврейские корни пугали и отталкивали селян. Но Дина держалась достойно, улыбалась каждому встречному, раздавала урожай соседям. Она любила своих детей. Каждого особенно, каждого сильно. Только вот Давиду такой любви было мало.

Он был болезненным и вялым ребёнком. Сёстры за три дня преодолевали любой грипп, Давиду требовалось пару недель. Только тогда он спал крепко и не боялся. Он знал, что мама вылечит его одним лишь прикосновением ко лбу. Дина и сама в это верила. Она пела ему песню, слов и смысла которой было не разобрать, но эта была самая прекрасная песня на свете.

Труд и болезни. Так можно было описать его раннее детство. А потом у мамы вдруг вырос живот. С тех пор жизнь Давида сильно изменилась. Сначала родился Вадик, затем Лёша. Приходилось больше работать, постоянно помогать в огороде. Отец дома не бывал, возвращался только ночью. Теперь он спал отдельно от всех, а Давид ложился с младшими братьями. Это ужасно раздражало, но выхода не было. Даже его болезнь не могла привлечь родительское внимание в тот период,  мама и отец были недоступны и далеки как никогда.

Мальчик уже не помнит, как и почему семья вдруг переехала в небольшой провинциальный город. Ему казалось, что вот теперь жизнь наладится. Огорода больше нет, а значит родители, наконец, всегда будут рядом. Отец снов нашёл работу в котельной, мать следила за детьми, устраивала их в школу, помогала делать уроки. У Давида появилась своя отдельная кровать. Сёстры жили своей жизнью, он не помнит, чтобы играл с ними или даже сидел за одним столом. Братья как-то сразу сдружились против него, ведь он сильно отличался. Маленький Давид был трусом и очень чувствительным, любое колкое замечание или неудачная шутка мгновенно выбивали его из равновесия. В мальчишеские игры он играть не любил, он плохо бегал и прыгал, ненавидел кататься на велосипеде. Велосипед был один на всех, чтобы покататься, надо было выиграть забег от калитки до конца улицы. Вадик всегда побеждал, а Лёша иногда устраивал такие истерики, что Дина не выдерживала и приказывала всем немедленно убирать в комнате. Это было нелюбимое наказание братьев, но только тогда они переставали соперничать и объединялись.

А потом пришло время идти в школу. Денег, как обычно, не хватало, но Дина умела найти необходимое. Она навещала соседей, выпрашивая у них старые и ненужные вещи. Так она раздобыла поношенный рюкзак. Увидев его, расстроились и старший, и младшие. Мальчишки понимали, что когда-то будут донашивать его и за Давидом. Отец относился к такой инициативе с презрением, фыркал и закатывал глаза.

– Опять побиралась? Вот же зараза! Тьфу на тебя! – грубо произносил он и демонстративно отворачивался.

Дина терпела и молчала. Ребёнку нужен был рюкзак. Давид хотел в первый класс. Сёстры выглядели такими взрослыми с их уроками, разговорами про учителей и одноклассников. Может, теперь станет легче и лучше? К сожалению, именно в школе он впервые понял, что совершенно не похож на других.

Был теплый и солнечный день. Дина одела свою самую парадную блузку, в ней она провожала в школу сначала одну, потом вторую дочь, а теперь и сына. За него она переживала больше всего. Она держала его крохотную слабую ручку и старалась улыбаться, но Давид видел на её лице лишь тревогу и страх.

Он оглянулся по сторонам и замер. У всех детей в руках были цветы. Первое отличие. Их одежда была новенькой, яркой, такую он никогда не видел. Отличие второе. Дина потянула его за собой, осторожно протолкнула в толпу, Давид обернулся. Чужие мамы выглядели иначе: молодые, гордые, с отблеском  радости на лице. Мальчик впервые поймал себя на мысли, что его мама – не самая красива женщина в этом мире. Отличие третье.

Учительница была пожилой и строгой, она сразу ему не понравилась. Но он старательно и прилежно выполнял все указания, каждый раз вздрагивая от её высокого голоса. Давида посадили рядом с высокой девочкой, симпатичной, но не приветливой. На её половине стола красовались розовые ручки, ластики с картинками, наклейки и целая стопка глянцевых тетрадей. А что у него? Лишь одна пожёванная ручка, один карандаш, одна скучная тетрадь. Отличие четвёртое.

На перемене почти все ринулись знакомиться и играть, Давид остался в стороне, сидел за партой до самого звонка. Затекли ноги, устала спина, но он сидел, надеясь, что учительница оценит такое его поведение. Пожилой даме было абсолютно всё равно. Отличие пятое.

Уныние совсем одолело его к концу дня. Но встретив мать на пороге школы вместе с сёстрами, он встрепенулся. Чувство глубокого удовлетворения пробежало от самой макушки до крохотных пяток. Он – ученик, взрослый, прилежный. Он такой же, как и сёстры, а значит, теперь может рассчитывать на большую любовь. И мама улыбнулась, хотя скорее облегчённо, чем с гордостью. Улыбнулся и Давид.

Спустя полгода он, наконец, запомнил имена всех одноклассников. Некоторые уже вполне сдружились, даже ходили друг к другу в гости по выходным. Только к Давиду никого не пускали. Отец категорически запрещал любые визиты, стесняясь своего дома и бедности. Новое жилище хоть и было гораздо больше и новее предыдущего, но оставалось грязным и неухоженным. Руки у Ярослава росли откуда надо, но вот желание заниматься бытом отсутствовало с рождения. Он любил тихую рыбалку и горячий хлеб. Дина терпеть не могла убираться, с таким количеством детей времени и сил на это действительно не хватало. Один Давид был чистюлей, сам стирал свои носки, трусы и майки, всегда мыл посуду за собой. Даже ненавистная прежде уборка в комнате стала нравиться ему, и он делал это и за братьев тоже.

Паренька сторонились, не понимали и недолюбливали. Он слишком старался учиться, был слишком тихий и ни с кем не дрался. Никто не смел даже смеяться над ним, боялись, что он вот-вот расплачется и побежит ябедничать учителю. В конце концов, его перестали звать с собой на обеды. Во-первых, надо было делиться с ним едой, у Давида никогда не было карманных денег, яблока или крекеров с собой. Во-вторых, он никогда никого не благодарил. Не умел. Пока Лера его не научила.

В этот день Давиду пришлось спуститься в столовую, учительница выгнала его за дверь и закрылась изнутри. В коридоре одному было тревожно, и он решился пойти к ребятам. Протиснувшись меж здоровыми, как ему казалось, старшеклассниками, он присел напротив Леры за стол. С этой девочкой он впервые оказался так близко. Она никогда не подходила к нему. Рядом сидел важный Игорь и щупленькая Оля. У обоих в руках были какие-то ароматные пирожки. Но взгляд Давида был намертво прикован к пышной сахарной ватрушке в руках Леры. Он никогда не видел таких, но почувствовал, как заливается слюной. Желудок просил есть, мучал коликами.

– А ты почему не ешь? – обратилась Лера к нему.

– У меня ничего нет – привычно пробормотал Давид, не поднимая глаз.

– Почему? У тебя нет денег? – не унималась она.

Он постыдился ответить.

– Хочешь булку? Мне её папа купил утром.

– Твою?

– Только половину. Я сама голодная.

Оля закатила глаза. В классе уже была договорённость, с кем можно делиться, а с кем нет.

– Хочу.

Она и правда была неимоверной и потрясающей. Вкус этой булки, он, кажется, запомнил на всю свою жизнь.

– Ты не сказал спасибо – с важным лицом заметила Лера. – Я специально подождала, пока ты доешь, но ты и тогда не сказал.

– За что?

– За булку!

– А разве делиться необязательно? – удивился Давид. В его семье это была необходимость, по-другому и быть не могло.

– Не знаю! Я у папы спрошу. Он всё знает!

– Твой папа Бог?

Игорь и Оля рассмеялись от души. Лера усомнилась на минуту.

– Мама сказала мне, что всё знает только Бог – объяснил смущённо Давид.

– Может, Бог – мой папа.

– Может. А кто твой папа?

– У него целый завод! – гордо ответила Лера, рассматривая лицо мальчика.

– Завод? А у моего – целая котельная!

– А у моего – магазин!

– Мой папа – милиционер!

Посыпались возгласы от детей за столом. Давид и правда думал, что кочегар владеет котельной.

– Эй, Давид! Ты же Давид? Я всё время забываю, как тебя зовут! А теперь ты не хочешь сказать мне спасибо?

– Спасибо!

Он готов был сказать, что угодно, лишь бы и завтра получить кусок этой сахарной булки. Теперь почему-то Лера и впрямь делилась с ним каждый день, она звала его за собой, предлагала поиграть вместе. Даже Игорь и Оля сменили гнев на милость. Жизнь стала лучше. Давид это ощутил. В школе было не так страшно рядом с кем-то, а ради булки можно было и потерпеть строгую учительницу.

Тем временем братьев отдали в какую-то специальную школу со спортивным уклоном. Давиду даже не предложили такой вариант, но он ни за что на свете бы не отказался от привычного. Перемен он боялся, боялся до головокружения и лёгкой тошноты. Работы по дому стало ещё больше, не хватало времени на домашние задания. Появились первые двойки, но это не интересовало родителей. Дина могла бы выйти на работу, но трусила. Осуждение сопровождало её по жизни, и она не терпела никакой критики или замечаний. Отец пропадал в котельной.

Настоящий ад начался в четырнадцать. Всё тело Давида удивительным образом и неимоверно быстро изменилось. Он сильно вытянулся и стал намного выше своих сверстников, худоба неестественно проступала сквозь одежду. Его стригла мама, и причёска была далека от стильной и молодёжной. Отец никогда не давал деньги на вещи или парикмахера. Дина продолжала выкручиваться из ситуации.

Все вокруг активно начали влюбляться, пробовать курить, искать себя. Давиду были чужды такие приключения. Его как обычно не замечали. Да и о чём было разговаривать с ним? Он всегда молчал. Почти всегда.

Он помнит лишь несколько моментов досконально, в мелочах и подробностях.

Тёмный коридор. Пахнет плесенью. Сводит желудок, очень хочется есть. Не позавтракал дома, было нечем. Поправил грязную чёлку. Отец разрешал мыться раз в неделю, не чаще. Накинул рюкзак на плечо, увидел толпу знаменитых одноклассников. А вот и Егор. И все вокруг него. Почему его так любят? Что в нём особенного? Классный рюкзак, новые кроссовки. Захотелось вжаться, он ссутулился, чтобы стать незаметным. Никто даже не поздоровался, значит сработало. Но почему-то обидно. Руки мокрые. Как же раздражает этот Егор. Он почему-то кажется напыщенным дебилом.

Зашёл за угол, вгляделся. Лера? Заплаканная девочка сидит на корточках у женского туалета. Она никогда не плакала раньше. Она никогда не была грустной. Или он не замечал? Медленно подошёл, желая вообще пройти мимо. Ну что он скажет ей? Оли и Игоря не было рядом.

– Всё в порядке? – промямлил неуверенно он, проклиная себя за свою нерешительность.

– Ты совсем глупый? – ответила она, убирая руки от лица. – Ты не видишь, что я плачу?

Всегда добрая и тактичная Лера вдруг стала колючей и неприятной, как и остальные сверстники.

– Что случилось?

И правда! Что вообще может быть не так у Леры? Она популярна, любима, богата, в новых шмотках, с новым телефоном.

– Это не твоё дело!

– А чьё?

– Не знаю!

– Я никогда не видел тебя такой.

– Да что ты вообще про меня знаешь?!

Давид сел рядом с ней на пол и обхватил колени руками. Чёлка снова спадала на глаза, но он не стал убирать её.

– Ну… знаю. Ты круто танцуешь. Ты отличница. Тебя все любят в классе. Такой ровной спины, как у тебя, я никогда не видел.

– Да пошли они! Идиотские танцы!

– Ты мечтаешь быть актрисой и сделать татуху под грудью.

– Это всё?

– У тебя большая родинка на спине.

– Родинка! – вскрикнула возмущённо она.

– Да! И ты не умеешь плавать!

– Может, ты знаешь, почему я плачу?

– Нет.

– Значит, ты ничего не знаешь обо мне!

Давид разочаровался в себе. До этого момента ему казалось, что он прекрасно видит и понимает её. И ему пришло на ум, что он ещё в чём-то может быть не прав. Например, в том, что его мать счастлива. А отец – работает изо всех сил. Вдруг и сёстры игнорируют его, не потому что они взрослые и очень занятые. Тогда почему? Почему всем на свете нет до него дела?

– Расскажи мне – ласково произнёс он.

– Не стоит!

– Тогда давай просто сбежим. Пойдём в парк.

– Сбежим? Ты только пришёл!

– Я не сделал домашку по русскому. Какой смысл идти?

– А Оля? А Игорь?

– Если хочешь, позови их.

– Не хочу…

С этого дня началась их настоящая дружба. Оба имели невыразимую потребность говорить о себе, своих проблемах, мыслях и мироощущении. Быть понятым – великий дар. Жаль, что подростками они плохо понимали это.

А вот и ещё один яркий момент. Вечер. Скучно, и страшно не хочется завтра в школу. Он точно получит от классной за прогулы. В последнее время он пристрастился к прогулкам с наушниками в ушах. Вместо ненавистной школы, конечно. Ужин был скромным, но предъявлять претензии он не стал. Какой смысл? Дина выглядела уставшей, впрочем, как всегда. Отец листал каналы на старом телевизоре.

– Сына…– словно завыл он. – Чаю сделай.

– Сделай сам – грубо ответил Давид, сам удивляясь такой дерзости.

Сестра странно поглядела на него, отец поднял брови.

– Что с тобой?

– Я устал.

– А я не устал?!

– Попроси у Ани!

– Сам решу, у кого просить!

– Почему всегда я?!

Дина опешила от такой наглости. Она впервые не узнавала сына. Покладистый и всегда спокойный Давид вдруг начал огрызаться.

– Милый, отец попросил тебя! – включилась она.

– А я просил его купить мне новые кроссовки! Он купил?! Купил?!

– Да при чём здесь кроссовки?! – парировал отец, предчувствуя что-то недоброе. – На какие деньги я должен тебе их купить?! Иди, поработай, как я, а потом посмотрим, что скажешь!

– Мне тоже нужны кроссовки! – закричала Аня, пользуясь случаем.

Давид стал первым в семье, кто твёрдо заявил о своём желании. Раньше были лишь просьбы, виноватые и неуверенные просьбы.

– Дина, я спать – резко прервал разговор отец и покинул комнату.

Давид переживал. Он уже сто раз пожалел, что нагрубил отцу. Но он злился, теперь он вдруг смог это делать. Столько лет он не задавал никаких вопросов, плыл по течению, предполагая, что иначе и не бывает. Мать тоже ушла спать, в комнате остались лишь сёстры. Они с трудом умещались на одном диване втроём. Но мальчику нравилось слегка соприкасаться с Аней плечами. Это был единственный момент их близости. Вторая сестра, Диана, уже почти засыпала. Свет давно погасили, звук сделали тише. Девочки смотрели свой любимый бразильский сериал. Делать было нечего, бороться ещё и за пульт не было сил. Давид уныло пялился в телевизор.

– Ой, смотри! Целуются! – засмущалась Аня и толкнула Диану локтём.

– Целуются!

Парочка делала это даже слишком страстно, от чего застеснялись все трое.

– Фу! – думалось Давиду – Там же слюни. Никогда не буду целоваться!