Твой почерк на моей судьбе

Владимир Эйрих

Твой почерк на моей судьбе

Пролог: Два берега Ангары

Городок Черемхово, что в Иркутской области, утопал в предрассветной дымке. Воздух, пахнущий угольной пылью с разрезов и свежестью тайги, струился в открытую форточку комнаты Екатерины Соколовой. Девушка с глазами цвета летней грозы и строгим, замкнутым выражением лица уже была на ногах. Последний день дома. Последнее утро, когда можно было услышать, как мама возится на кухне, готовя завтрак.

Екатерина выросла в неполной семье. Отец, образ которого в памяти стерся до размытого пятна, ушел, когда ей было пять. С тех пор мир Кати состоял из двух женщин: ее и матери, работавшей медсестрой в местной больнице. Их жизнь была лишена роскоши, но наполнена тихой, стойкой любовью и взаимным уважением. Мужское внимание Катя воспринимала как нечто чуждое, потенциально опасное. Оно либо сулило обман, как у отца, либо было поверхностным, нацеленным лишь на внешность. Ее защитой стали книги, острый, насмешливый ум и высокие, почти неприступные стены вокруг сердца.

В это же утро, за триста километров от Черемхово, в старинном Свирске, на берегу Ангары, просыпался Дмитрий Волков. Парень с добрыми, немного растерянными карими глазами и застенчивой улыбкой, которая появлялась на его лице нечасто, но преображала его. Он смотрел на знакомый до боли пейзаж за окном: рыбацкие лодки, деревянные дома, бескрайнюю водную гладь.

Родители Димы, владельцы небольшого столярного цеха, видели в сыне продолжателя дела, но «с дипломом». «Будешь управлять процессом, сынок, будешь специалистом с высшим образованием», – говорил отец, похлопывая его по плечу. Дима послушно кивал, но внутри не чувствует никакой радости. Он не видел себя ни столяром, ни менеджером. Его душа, мягкая и мечтательная, жаждала чего-то неосязаемого, чего-то настоящего, чего он сам не мог определить. Его отправили в Иркутск, как на очередное задание, которое нужно выполнить.

Их поезда тронулись в один день. Катин – строгий, без лишних эмоций, будничный. Димин – наполненный родительскими наказами, пирогами и смутной тревогой.

Часть первая: Чужая гавань

Глава 1

Вокзал «Иркутск-Пассажирский» встретил Катю гулким эхом и холодным дыханием большого города. Она стояла с чемоданом, купленным по скидке, и сумкой с мамиными консервациями, чувствуя себя песчинкой в бурлящем людском потоке. Никто не смотрел на нее. Никому не было до нее дела. Это было и пугающе, и странно освобождающе.

– Такси не нужно, – отрезала она подошедшему таксисту, сухо ответив на его заигрывания, и двинулась к автобусной остановке, сверяясь с распечаткой из «Яндекс.Карт».

Общежитие встретило ее знакомым для всех студенческих обителей запахом: дешевая лапша, хлорка, пыль и чужая жизнь. Комната на троих. Две девушки уже обживались. Яркая брюнетка Алина развешивала платья.

– О, привет! Ты наша третья? Я Алина, с истфака, – она окинула Катю быстрым, оценивающим взглядом. – А это Лена, с физмата.

Тихая девушка в очках у окна молча помахала рукой.

– Катя. Филфак, – коротко представилась она, заняв свободную кровать у двери. Она разложила вещи, аккуратно, почти педантично. Последней из сумки она достала маленькую рамку с фото: она и мама, обнявшись, на фоне Черемховского разреза. Поставила на тумбочку. Теперь можно было жить.

Глава 2

Дмитрий въехал в Иркутск на своей старенькой «девятке», подаренной отцом на окончание школы. Родители настояли: «Машина – не роскошь, а средство передвижения. Пригодится». Он снял комнату в старом фонде недалеко от университета – родители помогли с первым взносом. Комнатка была маленькой, с видом на соседний гаражный кооператив, но своей.

Первые недели учебы пролетели в тумане. Лекции, новые лица, необходимость как-то самостоятельно организовывать свой быт. Дима чувствовал себя потерянным. Он был тихим и стеснительным, поэтому завести друзей было нелегко. На общих лекциях он садился с краю и молча конспектировал, поглядывая на более раскованных однокурсников.

Он заметил Екатерину почти сразу. Ее нельзя было не заметить. Она не была кричаще красивой, но в ней была какая-то внутренняя собранность, сила, которая выделяла ее из толпы. Она всегда сидела одна, всегда была погружена в книгу или конспект, и ее сосредоточенное, чуть суровое лицо словно говорило: «Не подходи». И Дима не подходил. Он лишь изредка украдкой смотрел на нее, на ее прямую спину и упрямо сжатые губы, чувствуя непонятное волнение.