Драма для подонка

Бель Чагрин

Драма для подонка

А первый пламень был жесток,

Ума веленью непослушен.

Он грешен был, поскольку жег

Одно лишь тело, но не душу.

Освободившись от оков,

Пожар утих, и пламя спало.

Но к звону легких угольков

Душа прислушиваться стала.

Простерла добрую ладонь,

Все прегрешения простила,

Тот умирающий огонь

Своим дыханьем оживила.

Взметнулись язычки огня,

Робки и к гибели готовы.

Их так легко сейчас унять

Одним неосторожным словом.

И я к груди твоей прильну

Безмолвно и почти безгрешно,

Тихонько, чтобы не спугнуть

Чуть зародившуюся нежность.

Светлана Борзунова

1.Надя

Раньше я верила во всякие глупости. Ну, например, что в этих полях обитают чудеса. Долина в низине казалась мне бесконечной, а сказочная зелена и недосягаемость внушали веру, будто на ее необъятных просторах живут магические существа.

Бабушка никогда не разрешала мне спускаться ниже Баобаба – так мы называли тройной дуб с могучими ветвями и пышной кроной, пустивший корни вниз по склону, вдали от других деревьев. Он видел очень много закатов – больше, чем большинство людей за всю свою жизнь, но не видел ни одного рассвета… Восток был скрыт от него взмывающим вверх бугром, на котором затерялась маленькая деревушка с незатейливым названием «Высокое», зато на запад открывался невероятный и захватывающий дух вид. Бывало я проводила долгие часы, сидя на лавочке, которую мой дедушка соорудил между двух стволов одинокого дерева в незапамятные времена, за щекотящими мечтаниями о несбыточном и прекрасном. Днем я мечтала как однажды, когда я стану чуточку старше, бабушка разрешит мне спуститься в долину и я повстречаю там разных магических созданий: фей, гномов, говорящий животных, волшебников, которые станут мне добрыми друзьями и вместе мы отправимся на поиски приключений.

А вечером… вечером я мечтала о баллах.

Когда садилось солнце на линии горизонта вспыхивали бусинки-огоньки, слегка подрагивающие, как капли алмазной росы на паутинке. По началу они казались робкими и очень хрупкими, в любую секунду рисковавшими сорваться с кромки синего небосвода или погаснуть под плотным покрывалом ночи. Но чем сильнее на мир спускалась темнота, тем, я очень скоро это поняла и моему восторгу не было предела, ярче они загорались.

Сперва я думала это звезды. Малюткой я не умела толком выговаривать слова и называла звезды «иды». Выйдя поздним летним вечером на крыльцо, чтобы погладить кота или завидев первую в еще светлом небе очертившую бледные контуры звездочку, я указывала на нее пальцем и будто желая поведать об этом всему миру, громко произносила «ида», «ида!». Бабушка хорошо понимала мое детское наречие, а вот дедушке зачастую приходилось поломать голову над тем, что я пытаюсь сказать и чаще всего он растолковывал мои слова неправильно. Каждый раз когда я наблюдала в небе звезду или указывала ему на далекие таинственные огоньки, ошибочно полагая, что это цепочка из самых первых, самых ранних звезд, он брал меня в охапку и нес домой, чтобы покомить. Дедушка думал я прошу еды.