Паутина смерти

– Я что для них клоун? – раздражённо подумала я, – раньше не могли сказать! И что значит «создает»? Так вы, оказывается, пробовали? – Я не могла контролировать свои эмоции, чувствуя себя абсолютно обнаженной.

Я обернулась, пытаясь найти взгляд Леона, поймать тень насмешки в глазах Самаэля, но все они смотрели на меня с разными оттенками смущения, укора или холодного любопытства.

– Я… согласна… – начала я торопливо вслух, пытаясь загнать обратно вырвавшиеся наружу мысли. – Кажется, я не смогу выйти за вас, дорогие… – Затем мой взгляд упал на Самаэля. Истерика, стыд и отчаяние смешались в один коктейль, вырвавшийся наружу последней, безумной шуткой. – Извини, Самаэль, но ты слишком груб со мной всегда был, это наше второе свидание, а ты без цветов, как-то некрасиво.

«Господи, почему все молчат? – раздраженно думала я. – Неужели тяжело сказать хоть что-то?»

Глава 5

Повисла тишина, густая и звенящая, будто само мироздание затаило дыхание в ожидании вердикта. Воздух в палате, и без того ледяной, промёрзший до самых молекул, сгустился до состояния алмаза, готового треснуть под давлением вселенского недоумения. Я не успела даже прошептать что-то в свое оправдание, зажатая в тисках собственного идиотизма и всепоглощающего стыда.

Самаэль стоял неподвижно, и на его идеально бесстрастном лице впервые за всё время я увидела нечто иное, кроме холодного любопытства или презрения. Что-то на грани… изумления. Словно он, повелитель апокалипсисов и разрушенных миров, впервые столкнулся с существом настолько абсурдным, что это выходило за рамки даже его колоссального опыта. Его пучинные глаза, в которых тонули галактики, были прикованы ко мне.

Ну хоть бы молния ударила. Или пол разверзся. Или он просто испарится от моего идиотизма. Любой вариант устроит, – лихорадочно металась мысль в моей голове.

И тогда случилось неожиданное.

Тихий, сдавленный звук, похожий на покашливание, раздался слева. Это был молодой Хранитель, тот самый, что с синими прядями в серебристых волосах. Он прикрыл рот рукой, но его плечи предательски вздрагивали. Его миндалевидные глаза, полные вечной скорби, теперь блестели от слёз – но не печали, а самого что ни на есть настоящего, человеческого смеха, который он отчаянно пытался подавить.

Леон обернулся и бросил на него взгляд, в котором укор смешивался с… облегчением? Его собственные идеальные брови слегка поползли вверх. Он медленно, очень медленно перевёл взгляд на меня, и в глубине его древних, печальных глаз мелькнула тень чего-то, что можно было принять за усталую признательность. Словно мой идиотизм на секунду отвлёк Самаэля от желания меня стереть и напомнил всем присутствующим, что перед ними всё же человек. Пусть и крайне нелепый.

Его взгляд задержался на мне на мгновение дольше, чем того требовала протокольная вежливость, будто пытаясь разглядеть в этом нелепом человеческом существе что-то ещё, что-то, знакомое лишь ему одному.

Даже старший, самый невозмутимый Хранитель, склонил голову, и уголки его губ дрогнули в едва уловимом подобии улыбки.

Самаэль проследил за их взглядами. Его чёрные, бездонные глаза вернулись ко мне. Ледяное изумление в них сменилось привычной холодной оценкой, но теперь в ней чувствовалась капля… заинтересованности? Не к человеку, а к феномену. К аномалии, ведущей себя непредсказуемо даже для него.

– Твоя наглость, – произнёс он наконец, и его бархатный голос, по-прежнему обволакивающий и холодный, теперь звучал с оттенком… скучающего любопытства? – граничит с самоуничтожением. Ты стоишь на пороге небытия и торгуешься из-за свиданий и цветов.

– Ну, протокол ведь никто не отменял, – выдавила я, чувствуя, как сердце пытается выпрыгнуть из груди. Голос мой звучал сипло и неуверенно, но я продолжила: – Даже на краю апокалипсиса стоит соблюдать приличия. Вы же Хранители, у вас наверняка есть правила этикета для… стирания душ.

Например, «Цветы для обречённой души: руководство по апокалиптическому этикету». – ядовито дополнила я про себя.

На этот раз сдержанно вздохнули уже трое Хранителей. Леон прикрыл глаза, будто молясь о терпении, а молодой с синими прядями потирал переносицу, стараясь сохранить серьёзность.

– Правила, – парировал Самаэль, и в его голосе впервые прозвучала плохо скрываемая усталость, – пишутся для тех, кто подчиняется логике. Ты же, кажется, существуешь вне её. – Он сделал шаг вперёд. Воздух снова затрещал, но уже не так угрожающе. – Ты требуешь развития отношений? Хочешь знать нас лучше? Хорошо.

Он обвёл взглядом Хранителей, и те замерли, выпрямившись, их вечная печаль на мгновение сменилась готовностью к приказу.

– Она – шрам. Аномалия. Но шрамы можно лечить, а аномалии – изучать, – его взгляд, тяжёлый и всевидящий, остановился на мне. – Ты получишь свой шанс. Но не на жизнь, которую ты знала. Ты забудешь всё, но твоя боль, твой гнев – они остались в тебе на уровне инстинкта. Они притягивают хаос. Ты будешь жить, но под наблюдением. Нашим наблюдением.

О, отлично. Вместо свадьбы с незнакомцем – пожизненный домашний арест с командой грустных эльфов и их боссом-ревнителем. Мечта сбывается. – мои мысли всё не унимались.

Леон, будто уловив мысль, снова сжал переносицу, но на сей раз в его жесте читалась не боль, а смиренное принятие неизбежного. Он тихо вздохнул, и этот звук был полон предчувствия грядущей головной боли.

Но когда его взгляд снова упал на меня, в нём не было ни капли смирения. Лишь тяжёлая, всепоглощающая усталость от веков, что ему предстояло провести со мной. И что-то ещё, глубоко запрятанное – крошечная искра чего-то, что могло бы стать интересом, если бы не было задавлено грузом долга.

– Леон, – Самаэль повернулся к старшему Хранителю. – Она твоя ответственность. Ты будешь следить, чтобы её «творчество» не угрожало реальности. Обучай. Контролируй. Отчитывайся. Остальные, – его взгляд скользнул по остальным Хранителям, – окажут содействие. Возможно, её… уникальное восприятие… сможет оказаться полезным.

Молодой Хранитель с синими прядями не смог сдержать лёгкого, одобрительного кивка. Двое других сохраняли стоическое спокойствие, но в их позах читалась готовность принять новый, пусть и абсурдный, вызов.

Самаэль в последний раз посмотрел на меня. Его глаза, казалось, впитывали каждый мой мускульный тремор, каждую эмоцию. – Надеюсь, твои шутки стоят того риска, который я на себя принимаю, оставив тебя существовать, – в его бархатном голосе снова прозвучала сталь, острая и неумолимая. – Потому что если нет… стирание покажется тебе милосердной альтернативой тому, что я придумаю.

Он не стал дожидаться ответа. Тень сгустилась, поглотила его, и он растворился в ней, оставив после себя лишь запах озона, тяжёлое, невысказанное предупреждение и ощущение щемящей пустоты.

В палате повисла тишина, но теперь она была иной – не звенящей от ужаса, а напряжённой, полной неловкости и нового, странного ожидания.

Леон тяжело вздохнул, плечи его на мгновение поникли под тяжестью возложенной обязанности, и подошёл ко мне. В его глазах по-прежнему читалась бесконечная усталость, но теперь к ней добавилась тень долга.

Но когда его взгляд снова упал на меня, в нём не было ни капли смирения. Лишь тяжёлая, всепоглощающая усталость от веков, что ему предстояло провести со мной. И что-то ещё, глубоко запрятанное – крошечная искра чего-то, что могло бы стать интересом, если бы не было задавлено грузом долга. – Ну что ж, дитя, – произнёс он, и в его мелодичном голосе прозвучал отзвук смирения. – Похоже, наше знакомство только начинается. Постарайся не разорвать реальность, пока я объясняю тебе основы мироздания. И, пожалуйста, – он добавил с лёгким, едва уловимым намёком на усталую улыбку, – постарайся обойтись без комментариев о моих волосах или гипотетических свадебных предложениях. Мы всё слышим. Помни об этом.

Похоже, мой грустный прекрасный эльф не доволен. Ну что ж, мог бы и не подслушивать. – подумала я с укором. – Серьёзно, если вам не нравятся мои мысли, не копайтесь у меня в голове. А то нашли моду: влезать в личное пространство и критиковать. Дорогой, ВАША НЕВЕСТА НЕДОВОЛЬНА!

Леон замер на месте, его вечная печаль на мгновение сменилась выражением крайней, почти человеческой усталости. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, словно набираясь терпения на долгие-долгие века вперёд. Он посмотрел на меня так, словно я была живым, ходячим нарушением всех правил мироздания, которое ему поручили не уничтожить, а… воспитывать.

Я посмотрела на него, потом на других Хранителей, которые смотрели на меня со смесью любопытства, опаски и лёгкой, смутной надежды.

Отлично, Мая Рей. Ты не только выжила. Ты получила личных надзирателей из числа сверхъестественных существ. И самого раздражительного покровителя во всех измерениях. Что может пойти не так?

Впервые за долгое время я ощутила не страх и не пустоту, а щемящее, невероятное любопытство. Ад только начинался. Но, чёрт возьми, он обещал быть интересным.

– И как вообще я буду помнить то, что будет стерто? – вдруг вспомнив о цене, я возмутилась теперь уже вслух.

Леон лишь печально улыбнулся. Его улыбка была подобна трещине на идеальной мраморной статуе. – Память о фактах будет стёрта. Но шрамы на душе… инстинкты… сны… Они останутся. Это и есть твоя плата. И наше напоминание.

Обнадёживающе. Значит, меня ждут кошмары без сюжета и тревога без причины. Идеальный план. – думала я.

Леон, не меняя выражения лица, тихо вздохнул, подтверждая мою догадку. Остальные Хранители стали поспешно расходиться, стараясь не смотреть мне в глаза, словно я была неудобной правдой, которую предпочли бы забыть.

– Тогда, если я ничего не буду помнить, то как меня будет… грустный эльф обучать? – я кивнула в сторону Леона. – А главное – чему?

Он поднял руку. Движение было плавным и полным неземной грации. От его длинных, тонких пальцев потянулись серебристые нити, похожие на лунный свет, и поползли ко мне. Мир поплыл, краски стали блекнуть, звуки – затихать. Последнее, что я увидела перед тем, как погрузиться в небытие, – было лицо Леона, исполненное той самой древней, безмерной печали. И последняя судорожная мысль:

Интересно, они хоть скидку на свадебные платья делают, если невеста сразу для пятерых эльфов?..

Где-то позади раздался сдавленный, неподдельный смешок, мгновенно превратившийся в приступ яростного покашливания. Леон закрыл глаза, и в его безупречной осанке читалось бесконечное, вселенское утомление.

А потом тьма накрыла меня с головой, унося прочь от боли, предательства и… самой себя.

Я была готова к возвращению.