Влюбиться в Бесалу за три предсказания

– Хоть каркните по-страшному! Разгоните их!

Но вороны лишь хмуро наблюдали, как моя тщательная композиция сережек превращается в свалку, как сумки «улетают» одна за другой, как какой-то любопытный чуть не присел на бабушкин сундук с рунами, который Густав позже назвал бы «ковчегом забытых обещаний».

Когда автобусы, наконец, укатили, увозя добрую половину моих «этно-бохо» сокровищ, в лавке воцарилась тишина, настолько густая, что было слышно возвращение паука Арчибальда. Лишь мое тяжелое дыхание и довольное ворчание Марвина, подбирающего с пола золотистую бусинку – павшую звезду в его коллекции блестяшек нарушали пойманную тишину после набега туристов.

Я облокотилась о прилавок. Руки дрожали мелкой дрожью. Пыль, поднятая нашествием, медленно оседала, покрывая все тонким слоем серой реальности. Полки выглядели разграбленными. Касса была неестественно пухлой от разноцветных купюр и монет. Я чувствовала себя так, будто меня пропустили через стиральную машину вместе с кирпичами. Ноги забыли, как не болеть, спина ныла песней усталости.

– Нижний Тагил… – прошептала я, глядя на опустевшую, внезапно слишком тихую улицу. – Боже правый. Если каждый день будет таким… Это же чистой воды безумие! Ад на мини-кухне!

Густав спланировал с полки и сел на прилавок рядом с жестяной коробкой. Он посмотрел на Лус своим черным, всевидящим взглядом, в котором вдруг мелькнуло что-то похожее на… понимание?

– Бабуля, – каркнул он неожиданно тихо, – в свой первый день продала одно любовное зелье пожилой леди из Манчестера. И уронила банку с пауками-аборигенами на группу японских фотографов. Ад, говоришь? – Он кивнул в сторону коробки и пустых полок. – Это, внучка, была всего лишь… генеральная репетиция. Судя по кассовым сборам, весьма успешная.

Я посмотрела на него, потом на кассу, набитую деньгами – деньгами, которых хватит не только на вяленое мясо, но и на приличный ужин, и, о ужас, на погашение части той злополучной кредитки. Я вспомнила сияющее лицо женщины в пайетках, довольную морду Марвина с его бусинкой, заливистое карканье воронов над ее первыми серьгами – теперь это вспоминалось не как тяжесть, а как абсурдный обряд инициации. Этот штурм… это был не ад. Это был… стартап в действии. Хаотичный, выматывающий, но работающий.

Сквозь пыль, усталость и остатки паники пробилось что-то теплое и совершенно неожиданное. Уголки моих губ дрогнули, потом потянулись вверх, растягивая врожденную улыбку в нечто настоящее, чуть ошеломленное, но безудержное.

– Тапасы, говорите? – прохрипела, выпрямляя спину с легким стоном. – И блестяшки? Ладно. Сегодня… – Я ткнула пальцем в жестяную коробку, – сегодня вы заслужили двойную порцию вяленого мяса. Ибо завтра, – бросила вызов взглядом двум черным силуэтам на полке, – завтра мы открываемся снова, мои пернатые друзья.

Глядя на то, как Марвин ликует над бусинкой, а Густав делает вид, что просто снисходительно кивает (хотя хвост его подрагивал от предвкушения мяса), я поняла простую, нелепую и прекрасную вещь. Да, я была измотана в хлам. Да, каждая кость пела песни протеста. Но под слоем пыли и усталости, сквозь карканье критиков и гомон Нижнего Тагила, билось четкое, ясное чувство. Я была счастлива. Безумно, нелепо, не по-взрослому, но – счастлива. Здесь. В бабушкиной лавке теней и воронов. В самом сердце Бесалу. Спасибо, критики. И спасибо, Нижний Тагил. Теперь – где поесть тапасы?

Глава 4

Бесалу перестал быть декорацией. Он стал соседом – тем самым строгим, но в глубине души сентиментальным дедом, который ворчит на молодежь, но тайком подкармливает котят и смотрит на лавочке смешные короткие видео. Я, чья врожденная улыбка и способность болтать даже с дверной ручкой могли бы обеспечить карьеру в продажах или политике, начала находить ритм.

Хаос «Дня Нижнего Тагила», пусть и в уменьшенных масштабах с каждой новой экскурсией, перестал казаться апокалипсисом. Это был просто… местный метроном. Вороны, Густав и Марвин, после щедрых отступных в виде вяленого мяса и блестяшек (Марвин уже копил золотистые бусинки с видом мелкого нувориша), сменили гнев на милость. Ну, почти. Их милость напоминала снисходительность лорда к нерадивому арендатору.

Первое знакомство случилось не благодаря архитектуре, а благодаря носу. Точнее, благодаря острому, наглому, аппетитно-властному духу formatge. Он вел меня, как мышонка Рокфора или Рокки, к лавчонке под вывеской «Formatgeria de Rosa». За прилавком, утопая в вязаных шерстяных доспехах, восседала Роза – женщина, чьи габариты внушали уважение, а лицо, напоминавшее добрый, слегка подгоревший пирог, излучало тепло, способное растопить вечные ледники. Рядом, на полках, кассе и даже на голове хозяйки, вальяжно разлеглись три кота невообразимых расцветок – ленивые, снисходительные аристократы этого сырного королевства.

– Bon dia! – я сияла, как начищенный чайник, заглядывая внутрь. – Ваш аромат – это невидимая вывеска за три квартала! Я Лус, внучка Кармен, из «Casa dels Corbs» через два дома.

– Ах, Кармен! – Роза всплеснула руками, отчего коты лишь приоткрыли по одному своему глазу, выражая легкое презрение к суете. – Бедняжка Ангел была! А ты… Déu meu! Вылитая! Только… ну, поживее и не такая бледная! – Она окинула меня взглядом опытного оценщика, задержавшись на разноцветных прядях. – Входи, filla, входи! Пробуй! – И прежде чем я успела моргнуть, мне в руку был вложен кусочек козьего сыра в меду. – От стресса. Видела, к тебе автобусы швартуются. Прямо как Кармен в лучшие времена! Только у нее туристы были тише. И пахли иначе.

Разговор потек, как река Флувия после дождя – бурно и неудержимо. Роза знала все сплетни Бесалу за последние полвека, сыр был божественен, а коты мурлыкали, как довольные феодалы. Я вышла оттуда, неся головку сыра (потому что «такой худенькой надо питаться!»), пару кровяных колбас («чтобы силы были!») и ощущение, что меня только что удочерили. Гастрономически.

Следующая цель определилась стуком молотка и запахом свежей сосновой стружки. Я заглянула в открытую дверь мастерской, где над куском темного ореха склонился Жозеп – сухопарый, с седыми вихрами и руками, похожими на карту забытых сражений и неудачных экспедиций. Он вырезал ангела. У ангела были печальные глаза.

– Hola! – Я потихоньку постучала в косяк, стараясь не сломать атмосферу тишины. – Это… потрясающе. Я Лус, из «Дома Воронов». Новенькая соседка.

Жозеп отложил стамеску. Его улыбка была скупой, как солнце в феврале, но настоящей.

– А, внучка Кармен. Добро пожаловать в Бесалу. Слышал, у тебя оживленно. – Он кивнул в сторону моей лавки (уже моей!). – Как у Кармен… только громче.

– Стараюсь соответствовать… в меру шумности! – засмеялась я. – Вы давно здесь? Ваше мастерство… оно из другого времени.

– Всю жизнь, – ответил Жозеп, проводя пальцем по крылу ангела. – Резьба… это тишина. Которая заглушает пустоту. – В его глазах мелькнуло что-то знакомо-усталое. Я вспомнила шепот Розы за сыром: «Жозеп? Бедный мужчина… Любил одну, она в Барселону сбежала к какому-то футболисту. Так и остался с деревом да ангелами. Сердце – как этот орех, расколотое».

– Красивая тишина, – мягко сказала я, глядя на полки с ликами святых и зверей. – У вас дар.

– Дар? – Жозеп усмехнулся. – Просто руки помнят то, что голова пытается забыть. Заходи как-нибудь, чаю попьем. Если шум из твоей лавки не разобьет чашки.

Прогулка после знакомств стала ритуалом очищения души. И легких. Я шла по Pont Vell уже не как гостья, а как временно прописанная. Проводила ладонью по шершавым камням парапета, вдыхала коктейль из речной сырости и древнего каменного дыхания. Заходила в прохладный полумрак церкви Сант-Пере, где тишина была такой плотной, что можно было услышать, как догорает свеча. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь витражи, рисовали на полу цветные лужи, словно пролитые краски ангелов. Я сидела на скамье, твердой, как жизнь праведника, думая, что благодать – это прекрасно, но подушка была бы божественным дополнением. Бесалу медленно раскрывал перед мной страницы своей каменной летописи – величественной, немного занудной и полной сплетен, доносящихся сквозь века.

Вечером, сидя на ступеньках моего дома с бокалом вина, которое можно было охарактеризовать как «искренне каталонское»,я слушала вечерний выпуск новостей от воронов. Густав, расхаживая по перилам балкона с видом министра иностранных дел, вещал:

– Видишь ли, солнечная глупышка, Бесалу – это не просто груда камней. Это архив человеческих глупостей. Особенно любовных. Возьми хотя бы историю каменщика и ткачихи.

– О, классика! – подхватил Марвин, любовно перебирая свою коллекцию блестяшек. – Он возводил башню на мосту. Она ткала гобелены там, на площади. Видели друг друга каждый божий день. Кивали. Иногда даже улыбались. И… всё.

– И всё? – я удивилась.

– И всё, – каркнул Густав. – Он считал себя недостойным. Она полагала, что он слишком занят созиданием империи из булыжников. Умерли в один день. Он – неловко упав. Она – от тоски, которую можно было бы вылечить прямым разговором и бутылкой доброго вина. Глупость? Безмерная. Но прибыльная для местной индустрии сувениров и романтических вздохов на мосту. Бесалу смакует такие истории. Они добавляют пикантности.

Я вздохнула, тронутая и слегка раздраженная этой бессмысленной грустью.

– Тишина…, – подумала я, глядя на луну, которая уже вовсю подсвечивала черепичные крыши.

– Но, черт возьми, иногда нужно просто крикнуть!

Звонок разорвал вечернюю идиллию. Незнакомый номер, но голос… холодный, который я знала до тошноты.

– Лусита? Это Пабло.

Кровь отхлынула от лица к пяткам, оставив внутри ледяную пустоту. Первый муж. Тот, кто считал мои мечты блажью, а слезы – инструментом шантажа.

– Пабло? Откуда ты…?

– Нашел? Интернет, querida. Великая штука для поиска бывших с внезапно открывшимися лавочками в туристических дырах. Вижу, ты там бабки гребешь. Отлично. Мне срочно нужно пятьсот евро. До зарплаты. Или до следующей удачи.

Я замерла. Пятьсот? На что? На новый «неудачный инвестиционный проект» или на оплату долгов перед такими же, как он, «искателями приключений»?

– Пабло… у меня нет таких денег. Только началось, все в товар, налоги…

– Не гони! – голос стал острым, как нож. – Я знаю, туда толпы ломятся! Дашь? Быстро!

– Нет. Не дам. Нет денег.

Тишина. Потом – обычная его реакция:

– Дура. Истеричка безмозглая. Такой и останешься. Сиди со своими воронами.

Гудки. Я опустила телефон. Руки дрожали мелкой дрожью, как будто несла что-то тяжелое и груз упал на ногу. Потом пришли слезы – горячие, предательские, смешанные с яростью и стыдом. Я влетела в дом, в полумрак лавки, и уткнулась лицом в бабушкино кресло, которое пахло теперь не только лавандой и старостью, но и отчаянием.

– Зачем?! – рыдала я в пыльную ткань, обращаясь к теням, воронам, духу Кармен.

– Зачем я выскочила за этого красавчика-пустозвона? Из-за розовых соплей и иллюзии страсти? А потом, чтобы быть умной, взяла Мигеля – надежного! Надежного, как швейцарские часы… если бы эти часы считали каждую потраченную на тебя копейку! И где она, моя настоящая любовь? Та, про которую бабушка пела? Та, про тишину и лунные дорожки? Все подруги хотя бы разводятся в первый раз, а я… я – дважды разведенка в тридцать три! Чемпионка по любовным фиаско! Бабушка, твои гены любви ко всему живому и яркому мне теперь боком вышли! Я – ходячая ошибка в матрице отношений!

Слезы лились, смывая тушь и дневной лоск, оставляя только горечь и ощущение полного провала. Где-то наверху шуршали крыльями Густав и Марвин. Потом Густав спланил на спинку кресла с видом патологоанатома, приступающего к вскрытию.

– Гидратация полезна для эпидермиса, – прокаркал он сухо. – Но губительна для вяленого мяса. Тот требует сухости. Как и факты.

– И для туши. Очень губительна, – добавил Марвин, приземляясь рядом и критически оглядывая меня. – Хотя твоя держится героически. Уважаю стойкость косметики перед лицом… этого.

Я фыркнула, вытирая лицо рукавом, оставляя черные разводы.

– О, спасибо! Ваши слова утешения – как бальзам. На душу, где сейчас резвятся демоны самоуничтожения и гудит телефон от звонка коллектора.

– Сердца, как хороший сыр, – заметил Густав, глядя куда-то вдаль, – вызревают от разочарований. Становятся острее. А что до любви… Мы, вороны, в этом кое-что смыслим. Мы же Хугин и Мунин. Мысль и память. Можем просветить тебя, жалкая плакса.

– Просветить? – Я усмехнулась хрипло.

– Да, конечно. Меня уже просветили цыганки на пляже в Малаге за пять евро. Говорили про брюнета с яхтой. Встретила блондина с кредитом на скутер.

– Мы не пляжные шарлатаны! – возмутился Марвин. – Мы – хранители мрачной мудрости веков! И вяленых запасов. Хочешь предсказание? Акция: «Утешение заплаканной женщине за 30». Бесплатно. Пока не передумали.

Я махнула рукой, но искра любопытства тлела сквозь пепел обиды. Даже абсурдное предсказание было лучше, чем всхлипывать в одиночестве.

– Ладно, черные комики. Валяйте. Кто же мой суженый? Еще один «надежный» калькулятор? Или «романтик» с амбициями альфонса?

Вороны переглянулись. Густав выпрямился во весь рост, приняв позу оракула перед изречением истины, способной сразить наповал.

– По непреложному вороньему вещему кодексу… – Он сделал паузу, достойную Шекспира. – Твой избранник… Педант. Зануда. Помешан на чистоте до фанатизма. Умник-разумник. Всезнайка.

– Что?! – Я расхохоталась, и этот смех вырвался сквозь ком в горле. – Идеально! Просто сказка! Он будет драить мою лавку после нашествия туристов с pH-нейтральным раствором собственного приготовления? И читать лекции о пылевых клещах, угрожающих моим блестяшкам? О, восторг! Вы меня окончательно добили! Спасибо, подняли настроение!

– Не спеши смеяться, солнечная вспышка, – каркнул Марвин, подмигивая своими блестящими глазами. – Педанты тоже бывают… неожиданными. Особенно когда их безупречно выглаженные перья ерошит ветер перемен. Или вид на двойную порцию вяленого мяса.

Я откинулась на спинку кресла, вытирая последние мокрые дорожки. Абсурдность и циничная точность вороньего «пророчества» сделали свое дело. Звонок Пабло съежился до размеров назойливой мошки. Боль притупилась, уступив место знакомому щекотанию авантюры в животе.

– Настоящую любовь я, видимо, профукала, – вздохнула она, но уже без надрыва. – Бабушка ошиблась. Или я – тупиковая ветвь эволюции любви. Но знаете что? – Огонек в моих глазах разгорелся ярче. – Если люди везут сюда целые автобусы в поисках магии… магии камней, легенд… Может, они поверят и в магию местных воронов? Особенно таких… мудрых?

– КРРААА?! – Густав насторожился, как будто учуял подвох.

– Мы не цирковые артисты! – возмутился Марвин, но его глаз уже хищно блеснул в сторону ноутбука Лус.

– А кто только что делал бесплатное предсказание? – парировала я, подпрыгивая. – Представляете: «Воронье агентство предсказаний Casa dels Corbs». Уникальный опыт! Древняя мудрость от пернатых хранителей Бесалу! Гарантия… ну, скажем, гарантия незабываемых впечатлений! За умеренную плату или покупку в лавке!»

Я схватила ноутбук. Боль, сомнения, ядовитые слова Пабло – все растворилось перед безумной яркостью новой идеи.

– Марвин, ты – память, будешь вещать о прошлых глупостях человечества и извлекаемых уроках. Густав, ты – мысль, будешь давать… гм… стратегические советы на будущее. А я – ваш глашатай, переводчик с вороньего на человечий! И реклама в соцсетях! Прямо сейчас!

Вороны переглянулись. Густав издал звук, похожий на скрип несмазанных ворот. Марвин заинтересованно клюнул клавишу «Enter».

– Вяленое мясо, – провозгласил Густав. – Двойная порция. Ежедневно. За эксплуатацию образа.

– И блестяшка! – добавил Марвин. – Золотая! Не меньше пяти сантиметров! Для… ауры профессионализма!

– Договорились, – улыбнулась я, открывая браузер. За окном Бесалу засыпал, окутанный синим бархатом сумерек. А в Доме Воронов рождалось новое, прекрасно-безумное предприятие. И впервые за этот долгий день, полный слез, смеха и токсичных звонков, я почувствовала не усталость, а щемящий восторг авантюры. Я могу помогать другим верить в любовь. Или хотя бы в хорошее предсказание. Даже если моя собственная любовная история напоминала сейчас сюжет плохого романа с печальным концом.

Глава 5

Страничка «Вороньего агентства предсказаний Casa dels Corbs» в интернете напоминала, если честно, последствия вечеринки у очень эксцентричного коллекционера. Яркие фото Густава и Марвина (добытые Лус ценой угроз, подкупа вкусняшками и обещаний вечного мира), громкие титулы вроде «Стратегические советы от мысли (Густав)» и «Уроки судьбы от памяти (Марвин)» – все это привлекло… внимание. Пока скромное, но первую жертву – простите, клиентку – судьба уже подбросила на порог лавки в понедельник утром.

– Guten Morgen! – прозвучало так робко, что даже Густав поднял голову от груминга. – Это здесь… вороньи предсказания?

Я отчаянно пыталась раз за разом победить пыль на бабушкином сундуке (пыль, как известно, обладает волшебным свойством мгновенно регенерироваться), обернулась. На пороге стояла девушка – воплощение немецкой эффективности: высокая, подтянутая, с безупречным светлым пучком на голове и очками в строгой оправе. Вот только руки слегка дрожали, а в глазах плескалась такая тоска, что, казалось, вот-вот выйдет из берегов и затопит лавку.

– Именно здесь! – заулыбалась я, с облегчением отшвырнув тряпку. – Добро пожаловать в сумасшедший дом! Я Лус, а это мои пернатые оракулы, Густав (мысль) и Марвин (память). Проходите! Что угодно? Стратегия по захвату мира или урок смирения перед лицом судьбы?

Девушка, представившаяся Ханной из Мюнхена, переступила порог, окидывая воронов взглядом, где страх боролся с надеждой в пропорции 50/50.

– Стратегический, пожалуйста, – прошептала она. – Это… о мужчине.

– Ага, – кивнула я, подвигая табурет. – Классика жанра. Рассказывайте, коллега по несчастью.

История Ханны была как дешевый роман из бесплатной стопки книг: год назад, Римини, итальянская ночь, жаркая не только от погоды. Он – Марко, бармен с глазами цвета горячего шоколада и голосом, способным расплавить самый большой кусок льда. Серенады под гитару на пляже, босые танцы под звездами, заразительный смех… И одна та самая ночь, после которой он испарился, как мираж. Ни телефона, ни соцсетей – только навязчивая память и тоска, которую Ханна описала как «разъедающую душу, словно строчка мелким шрифтом в кредитном договоре – ваш кошелек».

– Я думаю о нем каждый день! – призналась она, смахивая предательски точную слезинку. – Я хочу найти его! Или… забыть? Но найти! Это был… das Feuer! Огонь! А у меня… – горькая усмешка, – у меня отношения длятся, пока спичка догорает. Никто не хочет серьезно. Я слишком… правильная? Скучная? Не знаю. А он… он был как вулкан!

Я закивала, сердце сжималось от знакомого чувства – этой жажды «вулкана», боли от нереализованных киносценариев в голове. Густав и Марвин обменялись взглядами. Густав каркнул с тихим, но выразительным сарказмом:

– КРРАК. Огонь? Сожгла себе хвост, глупая белка. Год тоски по бармену? Это не стратегия, это клиническая картина.

Марвин подкатил ближе, склонив голову набок, его блестящие глаза изучали Ханну как биологический экспонат.

– Смотри, Густав, она же вся зажатая! Как часы, которые боятся завестись, чтобы не сломаться. Ей нужен не вулкан, а… хороший механик. Точный, надежный. Чтобы аккуратно завел пружину.

– КРРА? – заинтересовался Густав. – И где такого берут?

– Тот, кого она встретит. Скоро. Очень. – Марвин важно прошелся по краю стола. – Он не поет на пляжах. Он… слушает. Стетоскопом. Руки прохладные, вид из окна – на Альпы. Швейцарец. Врач. И он посмотрит на нее не как на мимолетное пламя, а как на… диагноз своей мечты.

Я, изо всех сил стараясь сохранить лицо приличной ведьмы и провидицы (внутренне же корчась от смеха над «диагнозом мечты»), перевела:

– Мудрый Марвин видит… смену географического и эмоционального вектора, Ханна. Твой итальянец… он был яркой вспышкой. Ослепительно, но вредно для зрения и быстро погас. А судьба… – я сделала театральную паузу, глядя на воронов, которые выглядели подозрительно самодовольными, – судьба ведет тебя к спокойному, глубокому человеку. К врачу. Из Швейцарии. Серенад не жди, зато он… будет рядом. Надежно. Это твой шанс на настоящее тепло – не костер, а камин в гостиной. Не обожжешься, не замерзнешь.

Ханна уставилась на меня, будто я ей только что предложила переселиться на Луну.

– Врач? Швейцария? Но… как? Я туда не еду! Как узнать? Что делать? Я же… я не умею знакомиться с… с такими!

– Вот стратегия от Марвина! – бодро подхватила я, вдохновленная абсурдностью и внезапной уверенностью ворона. – Во-первых, отпусти Марко. Мысленно, эмоционально, географически. Закрой главу. Во-вторых, настрой радар на неожиданности – он может материализоваться где угодно! На медицинской конференции? В очереди за правильным кофе? В походе по тропам, которые он считает терапевтическими? В-третьих, когда встретишь – не прячь свою «правильность»! Точность, надежность – это твои сильные стороны, а не дефекты! Такой мужчина, как швейцарский врач, оценит это по достоинству. Будь собой, но… разреши себе микро-спонтанность. Улыбнись первой! Скажи «Hallo»! Швейцарцы тоже люди, хоть и производят впечатление вырезанных из очень качественного сыра!

Я вручила Ханне маленький пакетик с парой сережек – миниатюрными стилизованными перышками из серебра с камешком цвета альпийского неба.

– Вот. Талисман. Носи, когда будешь готова встретить свою судьбу. Пусть напоминают: ты достойна не искры, а устойчивого тепла.

Ханна взяла сережки, глаза снова блеснули, но теперь это были слезы облегченного замешательства и зарождающейся надежды.

– Danke schön! – прошептала она, сжимая пакетик. – Vielen Dank! Вы… и ваши вороны… вы дали мне… рецепт. Я постараюсь. Закрываю Марко. И… буду ждать швейцарца! – Ее улыбка уже не скованная, а робкая, настоящий лучик солнца, пробившийся сквозь тучи. Она прихватила баночку бабушкиного «успокаивающего чая» (на всякий терапевтический случай) и удалилась, оставив в лавке аромат легкого безумия и исполненного, пусть и странного, долга.

– Диагноз мечты? – фыркнула я, насыпая воронам. – Серьезно, Марвин? Это твоя вершина остроумия?

– А что? – Марвин деловито колотил клювом по еде. – Точный диагноз – первый шаг к выздоровлению. И Альпы я учуял. Четко. Эдельвейсы и… антисептик.

– Или фондю, – добавил Густав. – Без сыра они – не они. Но в целом… сойдет, Память. Наша Солнечная ловко обернула твой цинизм в подарочную бумагу. «Камин вместо костра» – это почти поэтично.

Дверь лавки распахнулась снова, но на этот раз впустила не тень немецкой меланхолии, а плотное облако аромата сыра и вечного спутника Розы – кошачьей шерсти. Роза ввалилась внутрь, размахивая руками, как дирижер, управляющий оркестром новостей.

– Filla! Доченька! Новости! Землетрясение!

– Что случилось, Роза? – встревожилась я. – Коты объявили забастовку? Сыр потребовал независимости?

– Фигня! – отмахнулась Роза. – Напротив! В старом доме Берн! Помнишь, стоял пустым сто лет, как памятник призракам? Так вот, вернулись Берны! И знаешь кто – не дед Оскар, а внук его, красавчик!

Я замерла, предвкушая продолжение анекдота.

– Открывает книжный магазин! – торжественно возвестила Роза. – «Libres Antics»! Старые книги! – она понизила голос до конспиративного шепота, хотя кроме меня, ворон и призрака Кармен слушать было некому, – Жерар Берн! Из Барселоны! Молодой, говорят, симпатичный. Был профессором. Гений исторических наук! Устал от города, от суеты, от дыма и грохота! Приехал в домик с садом к дедушке в деревне под Бесалу, а сам… решил семейное дело воскресить! Говорят, в Барселоне у него была знаменитая антикварная лавочка! Книги привез, полки монтирует! Скоро открытие! И главное – не женат! – Роза подмигнула так многозначительно, что могла бы открывать этим жестом парады.

Я моментально расцвела, как миндальное дерево весной.

– Книжный магазин? Прямо напротив? Да это же подарок судьбы! Мужчина, бежавший от смога… к фолиантам!

Я представила уютное царство пыльных томов, тихое шуршание страниц, запах времени и знаний. Полная противоположность моему яркому мистико-сувенирному хаосу, но какой восхитительный контраст!

– Чудесно, Роза! Новые лица, новое дыхание! Обязательно зайду познакомиться при открытии. Помогу, если надо! Бесалу оживает по всем фронтам!

Роза засияла, довольная произведенным эффектом.

– Он, поговаривают, тихий, аккуратный. Сам все красит, полки выверяет по уровню. Педант, наверняка. Но милый! И дедушку любит – каждый день к нему наведывается.

Она подмигнула еще раз.

– Может, тебе, filla, сходить? Не только за знакомством, но и… литературу проверить? А то у тебя сплошь вороны да пророчества!