Обманный бросок

– Что?

– Почему Кеннеди занимается водой?

– Исайя, – тихо упрекает она.

Я пропускаю ее слова мимо ушей.

– Уилл работает в двух зонах, которые находятся на противоположных концах поля, а Кеннеди наполняет бутылки водой. Почему?

– Исайя, остановись. – Голос Кеннеди звучит умоляюще.

Фредрик скрещивает руки на груди.

– Потому что я так решил. Тебя не устраивает то, какую работу сегодня выполняет твоя жена?

Он произносит слово «жена» самым унизительным образом, как будто она моя собственность, а не человек.

Я делаю шаг к нему.

– Да, меня это не устраивает. Или ты хочешь, чтобы я объяснил всем присутствующим, почему считаю нелепым, что именно она наполняет водой наши бутылки?

– Исайя, прекрати. Пожалуйста!

Нашего главного врача осеняет. Он понимает: я в курсе, что квалификация Кеннеди намного превышает требования к должности, на которую он ее взял.

– Вообще-то я бы тоже хотела знать почему, – присоединяется к разговору Риз Ремингтон. Я даже не заметил, что она здесь. – Если у вас есть четыре участка, которые требуют обслуживания, и четыре медицинских работника, почему они распределены неравномерно?

Наверное, Кеннеди в ярости, потому что я привлекаю к ней внимание будущей владелицы команды, но трудно оставаться профессионалом после того, как в течение нескольких лет к тебе относятся так, как к ней. И очевидно, что этот сезон будет для Кенни хуже, чем предыдущие.

А все потому, что она вышла замуж за меня – игрока. Доктор Фредрик наказывает ее за это. Я в этом уверен.

– Это отличная мысль, миссис…

– Риз, – поправляет она.

– Риз, – повторяет Фредрик, и я не могу объяснить, какое удовлетворение испытываю, зная, что со следующего года его начальником будет женщина. – Итак, Кеннеди, ты будешь работать в буллпене, а Уилл – в раздевалке. Я поручу новому стажеру позаботиться о воде.

– Ну что ж, теперь все в порядке, не так ли? – натянуто улыбается Риз.

– Это была отличная идея, миссис… Риз.

Приятно осознавать, что подхалимство доктора Фредрика распространяется не только на игроков, но и на высшее руководство.

Риз бросает долгий взгляд на меня, затем – на Кеннеди, прежде чем покинуть зону скамейки запасных и уйти, как я предполагаю, в апартаменты владельца команды.

Как только она оказывается вне пределов слышимости, Фредрик сжимает челюсти. Он зол, но не посмеет отчитать игрока, особенно перед игрой. Нет, вместо этого он снова сосредотачивает свое внимание на Кеннеди.

– Позже мы обсудим, что значит оставлять личную жизнь дома.

Черт бы все это побрал! Она не сделала и не сказала ничего плохого. Это я вызвал его на разговор.

После этого все расходятся. Кеннеди остается поблизости, но не смотрит мне в глаза.

– Никогда больше так не делай!

– Кен…

– Достаточно того, что я единственная женщина, которую он когда-либо нанимал, и, по его мнению, я переспала с игроком. Я не какая-то жалкая девчонка, которой нужен муж, чтобы ее защищать. Просто… Исайя, позволь мне делать мою работу.

Кеннеди покидает тренажерный зал, направляясь в буллпен, и я не увижу ее до конца дня.

Я ее понимаю, правда. Но она пахала весь день – фактически всю неделю, и я не смог удержаться. Вмешался, как чертов дикарь. Но еще она назвала меня своим мужем.

– Девятнадцатый, – называет мой номер Монти.

Я предполагаю, что так он велит мне выйти на разминку, поэтому хватаю перчатку и бегу мимо него по ступенькам, ведущим на поле, но Монти ловит меня за руку, останавливая.

– Я собираюсь тебя кое во что посвятить. – Он озирается и понижает голос. – Фредрик – придурок, мы все это знаем, и он зол, что Ремингтон сохранил Кеннеди в штате после того, как вы поженились в Вегасе. Он хотел, чтобы ее уволили.

– Ну, это объясняет, почему он заставлял ее работать сверхурочно на этой неделе.

– Я знаю, тебе может казаться, что это не так, но ваша женитьба лишь усложнила ее жизнь. Кеннеди пытается сделать карьеру, но вместо того, чтобы стать опытным тренером, попала в ситуацию, когда коллеги будут воспринимать ее только как жену игрока. Это несправедливо, но такова реальность. Лучшее, что ты можешь для нее сделать, – это позволить ей заниматься своим делом, пока она здесь, на поле. Ты пытаешься ее спасти, но делаешь только хуже.

Черт возьми! Монти прав. И меня это бесит.

– Она большая девочка и справится с этим. Но если когда-нибудь ты почувствуешь, что пора вмешаться, то придешь ко мне, хорошо? Мне не нужно, чтобы кто-то из команды сцепился с главным врачом.

Я киваю.

– Теперь она злится на меня. Я думал, что помогаю…

Монти слегка улыбается.

– Семейная жизнь – это весело, правда? – Он кладет ладони мне на затылок. – А теперь иди на пробежку. И, может быть, она тебя простит.

– Ей на это плевать.

– Что ж, пробеги несколько кругов, и, может быть, я прощу тебя за то, что ты так облажался, что женился. Клянусь богом: тебе, Каю и Миллер лучше было бы приютить меня на старости лет за стресс, который вы трое устраиваете мне все эти годы.

– О, Монти! – восклицаю я, обнимая его за плечи. – Хочешь состариться вместе со мной?

– Тащи свою задницу на поле, Родез.

10

Кеннеди

Дин: Похоже, наши родители выбрались в город по делам, и мы собираемся поужинать завтра вечером после игры.

Я: Звучит ужасно. Желаю повеселиться!

Дин: Под «мы» я подразумеваю тебя и меня. Ты в Атланте. Ты же не бросишь меня с ними наедине?

Я: Ты мне ничего не говорил, так что продолжу притворяться, будто я не в курсе.

Дин: Тогда я обязательно напомню твоей маме, чтобы она тебе позвонила.

Я: Не смей!

Дин: Значит, увидимся там. Кроме того, мне нужно, чтобы ты сообщила о своем замужестве. Может быть, мой отец хоть раз не станет зацикливаться на том, как он разочарован тем, что я решил зарабатывать на жизнь игрой и не возглавил семейный бизнес.

Я: О да. Он так разочарован тем, что его сын играет в Главной лиге! А Мэллори будет на этом семейном ужине?

Дин: Не понимаю, зачем ей здесь быть. Отец в городе, заключает какую-то инвестиционную сделку.

Я: Я подумаю.

Дин: Увидимся завтра на поле! И не надейся избежать серьезного разговора о твоем ужасном вкусе в отношении мужчин.

Я: Заткнись!

Дин: Сначала Коннор, а теперь Исайя Родез? Богом клянусь, Кеннеди, я чуть не прыгнул в самолет, чтобы надрать ему задницу, когда ты сказала мне, что вы поженились по пьяни!

Я: Ты знаешь, что Коннора я не выбирала.

Дин: Исайю выбирала?

Стоя в конце очереди, я жду, пока игроки и тренеры разберут ключи от своих номеров со столика у стойки регистрации. Учитывая, каким большим составом мы путешествуем, регистрация была бы сущим кошмаром, если бы не координаторы, которые держат наготове ключи от номеров, ожидая, когда наши автобусы подъедут к отелю.

Толпа впереди редеет, и подходит моя очередь. На столе, заваленном ключ-картами, я ищу бумажный конверт со своей фамилией. Осталось всего несколько номеров, но моего среди них нет.

Я озираюсь, пытаясь найти кого-нибудь из координаторов и сообщить, что они забыли забронировать номер, но вижу только Исайю: он стоит в вестибюле, прислонившись к колонне, с понимающей улыбкой на губах. Он единственный игрок, который еще здесь. Все остальные разошлись по но-мерам.

Со дня открытия прошла неделя, и наши рабочие взаимоотношения наладились. Он больше не срывался на моем боссе. На самом деле, его поведение диаметрально изменилось. Теперь он стал слишком профессионален. За последнее время ни разу публично не заигрывал со мной так, как заигрывал предыдущие три года. Я немного скучаю по этим моментам.

Я подкатываю к нему свой чемодан.

– Мой ключ потеря…

Исайя показывает мне ключ от номера с четко напечатанной на бирке надписью «И. Родез и К. Родез».

– Лучше бы под «К. Родез» подразумевался твой брат, потому что я ни за что на свете не стану делить с тобой номер.

– Попробуй угадать еще раз.

– Нет, – слышу я свой голос.

Исайя посмеивается.

– Я люблю обниматься, Кен. Ты храпишь? Надеюсь, что нет. С другой стороны, я, скорее всего, обниму тебя так крепко, что ты все равно не сможешь дышать.

Мои глаза сужаются.

– По-твоему это романтично? Ты только что сказал, что собираешься меня задушить.

– Но с любовью! Я собираюсь задушить тебя с любовью.

Я недоверчиво качаю головой. Я вышла замуж за этого парня. Да, по пьяни, но все же.

– Мы не будем жить в одном номере. Больше никто не живет вдвоем в одном номере.

– Больше никто не женат.

Я лихорадочно оглядываю вестибюль в поисках Глена – главного координатора по поездкам: он беседует с Риз.

Я хватаю свой чемодан, собираясь со всем разобраться.

– Я бронирую для команды отели, как только появляется расписание, – объясняет он ей. – Обычно они заполнены, но в этом году нам повезло… – Глеб замечает, что я жду, желая с ним поговорить. – О, привет, Кеннеди! Я как раз говорил Риз, как нам повезло, что в этом сезоне вы с Исайей будете жить в одном номере. Благодаря этому я смог уступить ей твой номер в отеле.

Проклятье!

– О. – Мой голос звучит слишком высоко, слишком натянуто. – Это… прекрасно. Я просто хотела убедиться, что мы с Исайей можем жить в одном номере. – Пожалуйста, скажи «нет». – Я не уверена насчет правил команды…

– Мой дедушка дал добро, – перебивает Риз.

Потрясающе.

– Что ж, это так… заботливо с его стороны.

Глен усмехается.

– Вы – молодожены. Даже если бы я забронировал для вас два отдельных номера, вы все равно оказались бы в одном. Учитывая, как долго вы, ребята, таились, вы могли бы сэкономить нам кучу денег, просто живя все это время в одном номере.

Риз и Глен хором смеются. Рада, что хоть кому-то это кажется забавным!

Мои щеки болят от фальшивой улыбки.

– Вероятно, так и есть. Что ж, я очень рада, что все получилось.

– Я тоже. – Глен жестом указывает на стойку регистрации. – Когда я узнал, что в этом году Риз собирается путешествовать с нами, свободных номеров уже не было.

Конечно, свободных номеров не было…

Когда я снова пересекаю вестибюль, чтобы встретиться с Исайей, он понимающе ухмыляется. Его улыбка раздражает. Он поднимает ключ-карту и вертит ее в пальцах, но я выхватываю ее.

– Когда злорадствуешь, ты уже не такой милый.

– Но в остальное время я исключительно милый. Понял.

Он радостно забирает у меня багаж и катит оба чемодана к лифту. И даже не оборачивается на меня, бросая:

– Кстати, красивые кеды! У того, кто их выбирал, отличный вкус.

Мои щеки вспыхивают, когда я смотрю на свои кеды на платформе, которые правильней называть моей свадебной обувью, – их выбрал Исайя.

– Злорадствуешь?

Он заразительно смеется, слегка запрокидывая голову и обнажая красивую мощную шею.

Как неудобно, что мой временный муж оказался таким привлекательным!

Здесь только одна кровать.

Естественно, здесь только одна кровать!

Обычно в комнате проживает один человек, поэтому вторая кровать не нужна.

Дивана тоже нет – только примостившееся в углу неудобное на вид кресло.

Я не могу спать с ним в одной постели.

Спать в одной постели – это интимно. У нас с Коннором такого никогда не случалось, но, похоже, при нормальных обстоятельствах именно так и должно было быть.

Мне хочется протестовать. Отпустить какую-нибудь колкость и заставить Исайю считать, что я его терпеть не могу, вместо того чтобы признаться, что я чувствую себя уязвимой, чувствую дискомфорт.

Но мы оказались в этой ситуации из-за меня, так что я смиряюсь.

– С какой стороны ты ляжешь?

Оглянувшись через плечо в ожидании ответа, я вижу, что он пристально наблюдает за мной.

– Я лягу на полу.

– Исайя…

– Мне все равно.

– Завтра у тебя игра. Ты не можешь спать на полу. Моя прямая обязанность – следить за тем, чтобы твое тело было готово к игре.

На его лицо очень вовремя возвращается ухмылка.

– О, детка, уж поверь мне: мое тело готово к игре.

– Исайя! – Я пытаюсь говорить сурово, но в моей интонации слышится улыбка: – Заткнись.

Он улыбается в ответ, как будто знает, что, увидев эту кровать, я погрузилась в свои мысли и мне нужно отвлечься.

– На полу лягу я.

– Я не позволю тебе спать на полу. Все в порядке, Кенни. – Стащив с кровати подушку, он бросает ее между матрасом и стеной.

– Мы могли бы попросить раскладушку.

– Думаешь, нам стоит заказать в номер раскладушку, хотя вся команда живет на этом этаже? А вдруг персонал или Риз увидят это и решат, что у нас семейные проблемы? Нет, спасибо, я обойдусь.

– Кого волнует, что они подумают про наш брак? Может быть, это поможет объяснить всем ситуацию через несколько месяцев, когда мы расстанемся.

Его улыбка меркнет.

– У нас еще много времени до того, как мы начнем развивать этот сюжет.

В кармане Исайи звякает телефон. Достав его, он читает сообщение, прежде чем сказать:

– Трэв и Коди хотят, чтобы я выпил с ними пива.

– Хорошо. Повеселись!

– Пожалуй, я откажусь.

– Почему бы тебе не пойти? Все лучше, чем торчать в этом крошечном номере.

– Пожалуй, – говорит он. – У меня ведь нет других планов, верно?

Исайя смотрит на меня так, словно просит сказать ему, чтобы он остался, или поделиться планами на вечер.

Я храню молчание.

Приняв решение, он отводит руку за спину и одним быстрым движением стягивает рубашку. Бросает кепку на тумбочку и снимает ботинки.

– Что ты делаешь? – не веря своим глазам, спрашиваю я.

– Переодеваюсь. Не могу же я идти в форме!

– Здесь есть ванная комната.

Он смотрит на дверь, а, затем на меня, поддерживая зрительный контакт, пока расстегивает ремень.

– Точно.

– Исайя.

– Да?

Его штаны падают на пол, и мне больше нечего сказать.

Да, я видела его тело, но как медик. Я никогда не смотрела на него и не прикасалась к нему иначе. Сейчас же я смотрю определенно не в медицинских целях. Одетый только в боксеры Исайя приседает и роется в своем чемодане. Он сильный и подтянутый. Я это знаю, но никогда не обращала на это внимание.

У него мощная и рельефная спина, мышцы завораживающе двигаются, пока он копается в своих вещах. В его чемодане царит хаос, но я не обращаю на это внимания. Когда Исайя проводит рукой по своим непослушным волосам, убирая их с лица, я вижу, как красиво проступают вены на его руках.

– Ничего такого, чего вы не видели бы раньше, док. – Исайе даже не нужно оборачиваться, чтобы понять, что я на него пялюсь.

Я все равно отвожу взгляд. Вернее, пытаюсь, но тут он встает, и я вижу, как распрямляются его мощные ноги, когда он поднимается с корточек. Мускулистые бедра – результат многих лет игры в роли шорт-стоп в положении на корточках.

А трусы-боксеры достаточно обтягивающие, чтобы стало понятно, почему этот мужчина так популярен.

Когда я вновь смотрю на это красивое лицо, родинка у его глаза прячется из-за улыбки. Исайя с понимающей ухмылкой натягивает другие брюки, и я наконец нахожу в себе силы отвести взгляд и заняться распаковкой вещей.

Сначала я беру ежедневник, потому что мне нужно заполнить расписание на этот месяц. Затем достаю ноутбук, где меня ждет научная статья о восстановлении мышц после травм – мне не терпится ее прочитать. Также я кладу на прикроватную тумбочку свой ежедневный кроссворд из «Таймс», чтобы разгадать его до конца. Открыв для себя это хобби, я не пропустила ни одного дня, но во время полета так и не решила сегодняшнюю головоломку. Эти несколько дел займут меня, пока Исайя будет гулять с друзьями.

Затем я открываю свой чемодан.

– Кенни, – смеется Исайя у меня за спиной, заглядывая внутрь. – А я и не знал, что ты перфекционистка.

Перфекционистка.

Тип А.

Холодная.

Всего лишь несколько терминов, которыми меня описывали.

«Ты такая холодная, Кеннеди, – сказал тогда Коннор. – Самая бесчувственная женщина из всех, кого я встречал. Ни один мужчина не захочет быть с той, кто вздрагивает каждый раз, когда к ней приближаешься».

– Конечно, ты перфекционистка. – Исайя кладет подбородок мне на плечо. – Потому что ты чертовски идеальна!

– Раздражаешь! – Я отмахиваюсь от него, унося в ванную свою сумку с туалетными принадлежностями.

– Я попрошу дополнительные одеяла! – кричит Исайя.

Опустошив косметичку, я раскладываю все свои средства на полочке в том порядке, в котором буду их использовать. И вдруг я замечаю, что у меня нет зубной щетки.

Я выглядываю из ванной и вижу, что Исайя разговаривает по телефону.

– Можешь спросить, есть ли у них зубная щетка? Я забыла свою.

– Ладно, отлично, – говорит он в трубку. – А у вас там не найдется лишней зубной щетки? Моя лучшая половинка забыла свою.

При словах «лучшая половинка» он подмигивает мне.

– Ох. Ладно, а в продаже? – Он кивает. – На выходе. Аптека на углу. Идеально! Так и сделаем. Большое спасибо, Полли! Я надеюсь, что ты тоже отлично проведешь вечер. Не переутомляйся.

Флирт.

Исайя вешает трубку.

– Бесплатные щетки закончились, а в магазине их не продают. Неподалеку есть аптека, и я узнал, как тук нейда пройти.

– У Полли?

Его губы кривятся в ухмылке.

– Ревнуешь?

Он хватает первую попавшуюся рубашку и натягивает ее, а затем и кепку – разумеется, задом наперед. И мое тело еще раз напоминает о том, чего оно желает, на что способно и что ему совсем не противен мой муж, пусть и выбранный спьяну.

– Готова? – Исайя сует ключ от номера в задний карман брюк.

– Готова к чему?

– Идти за покупками.

На моем лице написано недоумение.

– Ты собирался на встречу с Трэвисом и Коди.

– Я хотел пойти с ними только потому, что у меня не было других планов. А теперь они появились, так что идем.

– Сходить в аптеку – это не план.

– Для меня – план. – Исайя придерживает для меня дверь. – Давай, Кенни, займемся семейными делами.

Стоя бок о бок, мы с Исайей изучаем стенд с зубными щетками.

Не знаю, почему я не схватила первую попавшуюся, чтобы мы могли уйти. Я растеряна и совершенно сбита с толку: рядом со мной стоит гигантский бейсболист, которого я знала только как дамского угодника. Но вместо того, чтобы провести выходной со своими друзьями, он пошел со мной за средствами для гигиены полости рта.

Наконец Исайя протягивает руку, чтобы взять одну из щеток.

– Вот, – говорит он, вручая ее мне. – Красная. Ты ведь любишь красный цвет, верно?

– Это оранжевый.

– О. – Его щеки слегка розовеют. – Виноват.

Забрав у меня зубную щетку, он вешает ее обратно и сразу же убирает руки в карманы, как будто испытывает неловкость.

Так же было в Вегасе, когда он схватил пару туфель, которые были не красными, как он думал, а розовыми.

Я не прошу объяснений, но Исайя все же решает их дать.

– Этот цвет очень похож на твои волосы, а Трэв как-то сказал мне, что они рыжие. Я знаю, что это не просто рыжий цвет – это оберн. Кеннеди Кей Оберн.

Трэвису пришлось сказать ему, что у меня рыжие волосы?

Одежда, которая не сочетается по цвету… Он ошибается, подбирая цвета. Ему пришлось спросить о цвете моих волос…

– Исайя, ты дальтоник?

Он смущенно улыбается…

– Да.

Как я могла не знать об этом? Неужели я пропустила что-то в его медицинской карте?

Теперь многое становится понятным. Он неправильно подбирает носки. Его одежда не сочетается по цветам. Меня пронзает чувство вины: я нагрубила, сказав, что он одевается так, словно ему все равно. На самом деле он просто не понимает, когда вещи не подходят друг к другу!

– Не то чтобы я видел мир черно-белым, – продолжает Исайя. – Это называется протанопия [13]. У меня проблемы с восприятием красного цвета. Я вижу его как зеленый. По крайней мере, так мне говорят.

Конечно, я знаю, что такое протанопия, дальтонизм. Это означает, что у Исайи отсутствуют или повреждены длинноволновые колбочки, из-за чего он не может различать оттенки красного. Оранжевые и теплые коричневые тона также кажутся ему оттенками зеленого или синего.

– Ты запомнил цвет моих волос?

– Да, – сдержанно улыбается он. Я никогда не слышала, чтобы этот самоуверенный шорт-стоп был так смущен. – В тот день, когда мы познакомились в туалете, я не смог определить цвет твоих волос. По большей части я отличаю только блондинок и брюнеток, поэтому и спросил Коди, какого цвета твои волосы, и он сказал, что это оберн. Кеннеди Кей Оберн. – Его взгляд скользит по моим волосам, и он нежно накручивает прядь на палец. – Никто больше не может быть Кеннеди Кей Оберн.

Это вовсе не так, но я солгу, если скажу, что от этих слов мое якобы холодное сердце не потеплело.

Подняв глаза, я наблюдаю за этим мужчиной, который слишком много улыбается и помнит цвет моих волос. Он совсем не такой, как я ожидала.

Его рука скользит от кончиков моих волос к локтю. Я невольно вздрагиваю, но только потому, что его прикосновение теплое, и это неожиданно, а не из-за того, что мне не понравилось. Тем не менее он мгновенно убирает руку.

– Прости.

Отлично.

Он, как и Коннор, быстро поймет, что со мной что-то сильно не так.

Мои щеки пылают, и я перевожу взгляд на стенд с зубными щетками, надеясь скрыть румянец.

– Кенни, можно тебя кое о чем спросить?

Нет.

– Мне нравится мягкая щетина. Видишь те, что с мягкой щетиной?

– Кеннеди.

Я осторожно встречаюсь с ним взглядом. Его лицо выражает крайнюю степень беспокойства.

В конце концов он поймет, что, хотя мне почти тридцать, физические прикосновения иногда кажутся неприятными. Он думает, что я ему нравлюсь, но это скоро пройдет. Так будет лучше. Его представления о той, на ком он женился, развеются, как только Исайя узнает, какая я на самом деле.

– Могу я тебя кое о чем спросить? – повторяет он.

– Можешь.

Исайя говорит очень осторожно:

– Кто-нибудь прикасался к тебе так, как тебе не нравилось?

– Нет, – быстро успокаиваю я его. – Нет, дело не в этом.

– Я просто не хочу, чтобы ты чувствовала дискомфорт, но иногда мне кажется, что ты испытываешь его из-за меня.

Может, стоит расставить все точки над i? Будет гораздо лучше, если он избавится от чувств, которые, как ему кажется, Исайя ко мне испытывает.

Я быстро переключаю все внимание на него в надежде запомнить этот блеск в глазах, прежде чем он исчезнет навсегда.

– Дело не в том, что ко мне прикасались так, как мне не нравилось. Дело в том, что ко мне вообще никогда по-настоящему не прикасались.

У меня покраснели щеки? Они стали такими горячими.

– Не понимаю.

– Я, эм… – Сухость в горле мешает говорить. – Кажется, впервые меня обняли в колледже.

Его карие глаза расширяются. Ну, началось! Это должно очень быстро развеять чувства, которые он испытывает.

– Меня воспитывали совсем не так, как тебя. Я провела детство в одиночестве, изолированная от всего мира. Меня растили няни, а когда я подросла, отправили в школу-интернат. Знаю, это душещипательная история ребенка из богатой семьи. – Я неловко усмехаюсь. – Я видела родителей только на праздниках и общественных мероприятиях. Пока не стала старше, я не осознавала, что объятия и прикосновения – это обычное дело. Знаю, это странно, и я сама странная, но я работаю над этим. Когда ты прикасаешься ко мне, это просто непривычно.

И вот, стоя в аптеке в центре Атланты, я наблюдаю за тем, как исчезает влюбленность Исайи Родеза. Он ничего не говорит, просто изучает мое лицо, а потом наконец спрашивает:

– Ты хочешь, чтобы к тебе прикасались?

Я моргаю. Он точно хотел сказать именно это? Не «теперь понятно, почему ты такая фригидная сучка»?

Хочу ли я, чтобы ко мне прикоснулись? Меня никогда не спрашивали об этом. Я отвечаю шепотом:

– Да.

– Я?

– Да.

Исайя слегка, но искренне улыбается:

– Хорошо.

Он тут же поворачивается к стенду с зубными щетками, как будто только что не узнал, что я ненормальная.

– Те, что с мягкой щетиной, здесь. – Он указывает на правый верхний угол.

И это все? Весь разговор?