Шепчущая топь

Моше Маковский

Шепчущая топь

Пролог

1978 год

Красный шарик был самым ярким, что Анечка когда-либо видела. Он был ярче маминого платья, ярче ягод брусники на лесной опушке и даже ярче пожарной машины, проезжавшей однажды через их деревню. Он натужно рвался вверх, натянутая нитка резала маленькие пальцы, и от этого он казался живым, нетерпеливым существом, мечтающим о небе.

День был солнечным и ленивым. Воздух пах нагретой сосновой хвоей и полевыми цветами. Анечка, смеясь, бежала по лугу, а шарик плыл за ней, как верный красный пес. Она отпустила нитку на мгновение, чтобы сорвать ромашку, и в этот самый миг коварный порыв ветра подхватил ее алую радость.

– Ой! – вырвалось у нее.

Шарик, освободившись, взмыл вверх, качнулся раз, другой и плавно поплыл не в бескрайнюю синеву, а в сторону темной полосы леса, за которой начинались Тороксанские топи. Он двигался так, будто его тянула невидимая рука.

– Мама! – крикнула Анечка, но мама ушла в дом за молоком и не слышала.

Не раздумывая, она бросилась вдогонку. Ноги несли ее через высокую траву, мимо колючих кустов, прямо к границе леса. Шарик не поднимался выше, он летел впереди, метрах в десяти, дразня и маня за собой. Вот он миновал первые кривые березы, юркнул за ствол замшелой сосны. Анечка, не сбавляя бега, нырнула под низкие еловые лапы.

Здесь, в тени деревьев, стало прохладно и сыро. Солнечный свет едва пробивался сквозь густую хвою, ложась на мох редкими, дрожащими пятнами. Запахло по-другому – влажной землей, гниющей листвой и еще чем-то тяжелым, застойным. Под ногами захлюпало. Красный шарик висел совсем низко, почти касаясь бурых кочек, покрытых багровыми ягодами клюквы.

И тут с топей пополз туман. Белый, густой, неестественно быстрый для такого ясного дня. Он не стелился по земле, а клубился, поднимаясь плотной стеной, съедая деревья и звуки. Через мгновение шарик скрылся в его молочной пелене.

Анечка остановилась на краю трясины, маленькая и растерянная. Страх, холодный и липкий, впервые коснулся ее. Она уже собиралась разреветься и побежать обратно, когда из самой глубины тумана донесся знакомый, родной голос.

– Анечка! Доченька, иди сюда! Я его поймала!

Это была мама. Ее голос, до последней нотки. Такой же ласковый, зовущий.

– Мама? – неуверенно спросила девочка, вглядываясь в белую мглу. – Ты где?

– Здесь я, солнышко, прямо тут! – ответил голос из тумана, совсем близко. – Шарик у меня. Иди ко мне, не бойся.

Сомнения испарились. Мама была рядом. Анечка улыбнулась и, не видя ничего перед собой, сделала уверенный шаг вперед, на мягкий, пружинящий мох. Нога мгновенно ушла в холодную, жирную жижу по самое колено. Она вскрикнула от неожиданности и боли, но голос продолжал звать, теперь еще нежнее, еще настойчивее.

– Иди ко мне, моя хорошая. Еще шажок. Я тебя жду.

Она сделала еще один шаг. И топь, беззвучно и равнодушно, приняла ее в свои объятия. Последним, что она увидела, был мелькнувший в разрыве тумана ярко-красный бок воздушного шарика, медленно погружающийся в черную воду.

Глава 1. Дорога в никуда

2025 год

Старенький УАЗ-"буханка" стонал, как умирающий зверь. Каждой деталью своего измученного кузова он протестовал против дороги, если этот разбитый лесовозный след вообще можно было так назвать. Колеса вязли в рыжей жиже, ветки скребли по бокам с упорством когтей, а салон сотрясала такая тряска, что зубы отстукивали нервную, рваную дробь. Уже третий час они ползли сквозь бесконечный, угрюмый карельский лес, и казалось, что цивилизация осталась не просто в сотнях километров позади – она осталась в другой, параллельной вселенной.

Артём, сидевший рядом с водителем, вцепился в поручень и неотрывно смотрел вперед, пытаясь разглядеть хоть какой-то просвет в плотной стене елей. На его коленях лежал планшет с картой, но спутниковый сигнал давно умер, и теперь на экране застыла лишь сиротливая точка посреди бескрайнего зеленого пятна. Как руководитель экспедиции, он чувствовал, как ответственность давит на плечи тяжелее, чем рюкзак с оборудованием. Он сам выбрал это место – Тороксанские топи, одно из самых малоизученных торфяных болот на Северо-Западе. Уникальные образцы, прорывная диссертация, грант… В университете это звучало как план, здесь – как самонадеянная глупость.

– Да мы точно туда едем? – раздался сзади раздраженный голос Виктора. – Этот дед, кажется, везет нас на съедение медведям. За дополнительные пять тысяч, разумеется.

– Точно, – безэмоционально ответил Артём, не отрывая взгляда от дороги. – Судя по изменению растительности, мы почти у цели. Такой сфагнум, как в описаниях, растет только в условиях полной анаэробной среды. Это то, что нам нужно.

– Или то, что нужно комарам размером с кулак, – не унимался Виктор. – Артем, я все понимаю, уникальные образцы. Но мы могли взять их в десятке других, более доступных мест. Зачем было лезть в эту глухомань, куда даже лесовозы боятся соваться?

Катя, сидевшая напротив, тут же оживилась. Она молча направила на него объектив смартфона, нажимая на запись.

– Виктор, наш главный скептик, специально для подписчиков блога «Наука на грани», – ее голос был бодрым, репортерским. – Поделитесь своим экспертным мнением: почему эта экспедиция обречена на провал еще до своего начала?

Виктор скривился, но в камеру посмотрел.

– Потому что наука требует подготовки, а не авантюризма. Мы едем на честном слове молчаливого деда, без связи, с оборудованием, которое эта тряска превратит в груду мусора. Все ради гипотетической «уникальности» торфа. Нерационально.

Катя перевела объектив на Артёма.

– Контраргумент от нашего бесстрашного лидера?

Артём устало потер переносицу.

– Контраргумент в том, что великие открытия не делаются на асфальтированных дорожках. Да, здесь сложно. Но именно поэтому здесь никто не был до нас. Это шанс.

Лена же, казалось, вовсе не замечала ни тряски, ни их спора. Сжавшись в углу, она смотрела в окно, но взгляд ее был направлен не на деревья, а куда-то вглубь себя. В ее альбоме для набросков уже несколько страниц занимали зарисовки, сделанные в дороге. Она не рисовала пейзаж. Она пыталась передать его суть. Сплетенные корни, похожие на костлявые, скрюченные пальцы, тянущиеся из-под земли. Темные силуэты елей, напоминающие застывших в безмолвном крике людей. Лес здесь был другим – не живым и дышащим, а древним, затаившимся, наблюдающим. Он не приветствовал, он оценивал. От этого ощущения по коже бежали мурашки, а в памяти назойливо всплывал образ темной, холодной озерной воды.

Наконец, после очередного особенно сильного толчка, машина выкатилась на поляну и замерла. Перед ними лежала деревня, если можно было так назвать полтора десятка почерневших, вросших в землю изб. Некоторые зияли пустыми глазницами окон, другие, казалось, держались лишь на силе привычки. В воздухе пахло сыростью, дымом и чем-то еще – прелым, сладковатым запахом тлена.

Водитель, молчаливый старик, доставивший их сюда от последней станции, кивнул в сторону единственного дома с целой крышей.

– Иван там. Ждет. Дальше он поведет. Я не сунусь.

Они выгрузили рюкзаки и оборудование. Тишина после рева мотора оглушала. Она не была пустой, эта тишина. Она была плотной, вязкой, наполненной невысказанным.

На крыльце их действительно ждал человек. Он был таким же старым и высушенным, как и дома вокруг. Лицо – сеть глубоких морщин, выцветшие глаза смотрят спокойно и будто бы насквозь. Он не поздоровался, лишь окинул их цепким, оценивающим взглядом, задержавшись на Лене чуть дольше, чем на остальных. В его взгляде не было любопытства, скорее – застарелая усталость.

– Значит, ученые, – произнес он наконец. Голос у него был тихий, скрипучий, как старое дерево. – На Тороксань собрались.

– Артём Волков, – шагнул вперед лидер группы, протягивая руку. – Это моя команда. Нам нужно провести замеры, взять пробы торфа. У нас есть все разрешения.

Иван руку проигнорировал.

– Бумажки ваши топи не интересны. Она свое берет, не спрашивая.

Виктор фыркнул, но под суровым взглядом старика осекся.

– Мы заплатим, – вставил Артём, стараясь говорить как можно более миролюбиво. – Нам нужен проводник на неделю.

– Туда не за наукой ходят, – медленно проговорил Иван, переводя взгляд на болото, темневшее за деревней. – Туда слушать ходят.

– Слушать что? Шум ветра? – не выдержал Виктор.

Старик впервые посмотрел прямо на него, и в глубине его выцветших глаз мелькнуло что-то похожее на жалость.

– Тишину там беречь надо. Чужих она не любит.

Он согласился их провести. Нехотя, после долгих уговоров и обещания двойной платы. Но поставил свои условия, и голос его при этом не терпел возражений.

– Три правила. Первое – с тропы не сходить, ни на шаг. Под мхом вода черная, бездонная. Второе – до темноты всегда в лагере быть. Солнце за лес ушло – вы у костра сидите. Третье, самое главное… – он сделал паузу, и тишина вокруг, казалось, сгустилась. – Если топь вас по имени звать начнет, не отзывайтесь. Никогда.

– Что значит «звать»? – спросила Катя, опустив камеру.

– Шептуны, – коротко бросил Иван. – Так их бабки наши звали. Те, кто в топи остался, не любят, когда их тревожат. Их голоса там сохранились. Зовут. Обещают всякое. Кто отзовется – назад не ворочается.

Он говорил об этом так обыденно, будто о погоде, и от этого становилось только страшнее. Виктор уже открыл рот для очередной язвительной реплики, но Артём остановил его взглядом. Не стоило злить их единственного проводника.

Ночь они провели в пустующей избе, которую им указал Иван. Спальники расстелили прямо на полу. За окном выл ветер, и его заунывная песня была полна странных, тревожных нот. Лена долго не могла уснуть. Она лежала, глядя в темный потолок, и прислушивалась. Ей казалось, что в порывах ветра, в скрипе старых половиц, в шорохе мышей под полом она различает едва слышный звук, похожий на шепот. Он был далек, на самой грани воображения, но в нем настойчиво повторялось что-то похожее на ее имя.

Ле-е-ена…

Она резко села, вслушиваясь в темноту. Рядом ровно дышала Катя. Из другого угла доносился храп Виктора. Ничего. Просто ветер. Просто усталость и нервы. Она снова легла, плотнее закутываясь в спальник и пытаясь убедить себя, что все это – лишь игра воображения, подогретая байками старого проводника. Но где-то в глубине души уже пророс холодный, липкий росток страха.

Глава 2. Лагерь у черной воды

На рассвете их разбудил не будильник, а холод, вцепившийся в самые кости. Он просочился сквозь щели в стенах, поднялся от пола, и казалось, сама тишина за окном была пропитана им. Иван уже ждал их на крыльцe, безмолвный, как один из замшелых валунов, разбросанных по деревне. Он не завтракал с ними, лишь молча пил из жестяной кружки что-то темное и дымящееся, пока они наскоро давились сублимированной овсянкой.

Путь до места стоянки занял два часа, и это были два часа борьбы. Иван вел их не по тропе, а по едва заметным приметам: надломленной ветке, особому изгибу корней, камню, отличавшемуся от других лишь оттенком. Под ногами чавкало. Воздух был густым и тяжелым, насыщенным запахами влажной земли, прелой листвы и болотной воды – сладковатый, почти приторный аромат вечного разложения. Лес, казалось, сомкнулся за их спинами, отрезая путь назад.

Наконец, они вышли на небольшой сухой островок, поросший чахлыми соснами. С трех сторон его обступала топь – безграничное пространство ржавой воды, зеленых ковров мха и редких, скрюченных деревьев, торчащих из трясины, словно кости доисторических чудовищ.

– Здесь, – коротко бросил Иван, сгружая свой тощий вещмешок. – Дальше сами. Каждый вечер буду приходить, проверять.

– А чего с нами не останешься? Боишься своих шептунов? – съязвил Виктор, с шумом сбрасывая с плеч тяжелый рюкзак.

Иван медленно повернул к нему голову. Его глаза, блеклые, как выцветшее северное небо, смотрели беззлобно, но с такой глубиной, что Виктор невольно поежился.

– Тишину надо уважать, сынок. Особенно здешнюю. Она живая. И голодная.

С этими словами он развернулся и беззвучно растворился в лесу, оставив четверых ученых наедине с топью.

Они разбили лагерь быстро и слаженно – годы совместных экспедиций давали о себе знать. Две двухместные палатки, небольшой тент над импровизированной «лабораторией» со столом для образцов. Пока Артём с Виктором натягивали тент, Катя снимала панораму, комментируя для блога: «Вот он, наш дом на ближайшую неделю. Цивилизация осталась позади, впереди – только наука и… гнетущая тишина. Серьезно, здесь неестественно тихо. Ни птиц, ни стрекота насекомых. Только шелест ветра в этих кривых соснах».

Артём, проверив рацию и с досадой убедившись, что она по-прежнему выдает лишь мертвое шипение, дал команду начинать работу. Первый забор грунта стал настоящим испытанием. Они отошли от лагеря на пятьдесят метров по заранее проложенным деревянным мосткам, которые привезли с собой. Бур с усилием ввинчивался в податливую, но вязкую массу. Когда Артём с Виктором вытащили первый керн – длинный, темный цилиндр торфа, – все на мгновение замолчали.

Это был срез времени. Тысячелетия, спрессованные в плотные слои. Сверху – живой, зеленый сфагнум, ниже – коричневые, полуистлевшие остатки растений, а еще глубже – почти черная, маслянистая масса.

– Идеально, – прошептал Виктор, его глаза горели научным азартом. Он забыл о дискомфорте и усталости. – Сохранность просто феноменальная. Этот торфяник – настоящая капсула времени.

Артём отнес образец в их «лабораторию» и тут же подключил к планшету портативный цифровой микроскоп.

– Хочу взглянуть на клеточную структуру, – пояснил он Кате, которая снимала его через плечо. На экране планшета появилось увеличенное изображение.

– Так, смотрите… вот клетки сфагнума. Стенки почти не повреждены. Будто его заморозили вчера, а не тысячи лет назад, – Артём водил пальцем по экрану. – А это что за?..

Он увеличил изображение. Среди полураспавшихся растительных волокон виднелись крошечные, почти прозрачные частицы неправильной формы. Они не были похожи ни на пыльцу, ни на известные микроорганизмы. Они имели слабую кристаллическую структуру и, казалось, едва заметно мерцали холодным светом, когда на них попадал луч микроскопа.

– Странно, – пробормотал Артём. – Похоже на какие-то минеральные включения, но структура органическая. Никогда такого не видел.

– Наверное, кварцевая пыль или артефакт оптики, – тут же встрял подошедший Виктор, заглядывая на экран. – Не забивай голову, Артем. У нас график. Нам макро-образцы нужны, а не открытие разумного мха.

Лена, стоявшая чуть поодаль, взглянула на мерцающие точки на экране. Ей стало не по себе. Эти частицы казались ей живыми, наблюдающими. Она молча отошла к кромке черной, неподвижной воды, проступавшей в скважине. Ей казалось, что из глубины на нее кто-то смотрит. Не глазами, а чем-то иным – древним, холодным, безразличным сознанием. Она чувствовала его, как чувствуют низкочастотный гул, от которого дрожат внутренности. Она быстро набросала в альбоме темное пятно воды, из которого тянулись к поверхности тонкие, похожие на пальцы линии.

День прошел в монотонной работе. Они брали пробы, замеряли глубину, отмечали точки на карте. Топь молчала. Но это молчание было обманчивым. Оно давило, заставляло вздрагивать от жужжания слепня или внезапного крика далекой птицы. К вечеру напряжение стало почти осязаемым.

Когда солнце начало клониться к верхушкам деревьев, мир преобразился. Длинные тени поползли по болоту, сливаясь в единое темное полотно. Ржавая вода стала чернильной. Поднялся легкий туман, цепляясь за кочки и стволы деревьев, как клочья ваты. Они сидели у костра, пламя которого казалось единственным живым и теплым пятном в этом стылом мире. Горячий чай и тушенка немного вернули ощущение реальности.

– Ну что, шептунов сегодня не будет? – попытался пошутить Виктор, но голос его прозвучал неуверенно. – А то я весь в предвкушении.

– Прекрати, – одернул его Артём. – Не надо об этом. Просто работаем и уезжаем.

Лена молчала. Она смотрела не на огонь, а в темноту, туда, где начиналась топь. Ей казалось, что туман – это не просто испарение. Он дышал. Медленно, глубоко, втягивая в себя остатки дневного тепла и звуков. И в этом безмолвном, холодном дыхании она снова услышала его. Тихий, едва уловимый, как шелест сухой листвы. Шепот. Он был еще неразборчив, похож на помехи в радиоэфире. Но он был. И он был направлен прямо на нее.

Лена поежилась, хотя сидела у самого огня. Она чувствовала, что это только начало. Что топь просто присматривается, пробует их на вкус, выбирая, с кого начать свой тихий, сводящий с ума разговор.

Глава 3. Сломанный компас

Утро не принесло облегчения. Наоборот, ночь будто бы не ушла совсем, а лишь неохотно отступила, оставив после себя густой, промозглый туман. Он висел в воздухе неподвижной серой взвесью, превращая знакомые сосны вокруг лагеря в смутные, угрожающие силуэты. Мелкая, холодная изморось висела в воздухе, оседая на палатках, на одежде, на коже, пробирая до самых костей. Все звуки потонули в этой влажной вате, даже треск костра казался приглушенным и далеким.

– Магнитная аномалия, – бормотал Артём себе под нос, уже в десятый раз сверяя показания трех разных компасов. Все они вели себя одинаково безумно. Стрелки не просто дрожали – они медленно, гипнотически вращались, будто потеряв всякое представление о севере и юге. Он достал из рюкзака с оборудованием портативный магнитометр. Цифры на маленьком экране хаотично прыгали, показывая то сверхнизкие, то аномально высокие значения. Поле не было стабильным, оно пульсировало, как живое.

– Да брось ты, – пробурчал Виктор, пытаясь отогреть замерзшие пальцы над чашкой с чаем. – Китайский хлам. Я же говорил, надо было швейцарское оборудование брать. Сэкономили три копейки, теперь будем по мху ориентироваться.

– Все три? Одновременно? И GPS тоже? И магнитометр? – Артём поднял на него тяжелый взгляд. В его голосе звучала не столько злость, сколько глухая тревога. Компас был символом порядка. Когда он отказывает, рушится сама основа рационального мира, на которой Артём строил всю свою жизнь.

– Значит, сильное поле, – отмахнулся Виктор, хотя и подошел ближе, с интересом глядя на прыгающие цифры. – Скорее всего, под нами не цельная плита, а россыпь фрагментов метеоритного железа. Крупный осколок упал тысячи лет назад, его разбросало. Вот тебе и хаотичные, плавающие показания от множества источников. Классика. Работать надо, а не на стрелки пялиться. У нас график.

Катя молча снимала вращающуюся стрелку крупным планом.

«Третий день экспедиции, – проговорила она тихим, почти бесстрастным голосом для своего репортажа. – Тороксанские топи продолжают преподносить сюрпризы. Мы оказались в зоне мощной геомагнитной аномалии. Все навигационные приборы вышли из строя. Виктор считает это редкой геологической удачей, но наш руководитель Артём, кажется, не разделяет его оптимизма. Похоже, даже законы физики здесь работают по своим, особым правилам. Или не работают вовсе».

Лена сидела поодаль, на поваленном стволе дерева. Она даже не взглянула на компасы. Ей это было неинтересно. Она знала, что дело не в железе под землей. Это место просто не хотело, чтобы они знали, где выход. Оно играло с ними, как кошка с мышами, позволяя зайти вглубь, но стирая за ними следы.

Вчерашний шепот не выходил у нее из головы. Весь день она прислушивалась к каждому шороху, но топь молчала, и это напряженное молчание пугало еще больше.

Работа шла медленно и тяжело. Сырость проникала повсюду, инструменты выскальзывали из рук. Однообразный пейзаж, скрытый туманом, давил на психику. Казалось, они уже несколько часов ходят по кругу, хотя Артём уверял, что они движутся строго по азимуту, ориентируясь по солнцу, которое угадывалось мутным бледным пятном за пеленой облаков.

Ближе к обеду Лена отошла от группы к кромке черной воды, чтобы сделать несколько зарисовок. Туман здесь был особенно плотным. Она села на корточки, и ее пальцы сами собой начали выводить на бумаге контуры скрюченной коряги, похожей на молящую о помощи руку, торчащую из воды.