Семицветье

Марина Кравцова

Семицветье

…радуга Моя в облаках будет знаком Союза между Мной и землею. (Библия, Бытие 9:13)

Глава 1. Ангел и хрустальный шар

В мире Воздуха танцевали ветерки, задорно толкая располневшие облака. Те тяжело качались в такт. Звонко повторяли мелодию птицы, радуясь, что выскользнули из волшебных снов и прилетели сюда на праздник. Ангелы пряли нити из золотистого света – света без солнца, без луны и без звезд, света, который всегда был и никогда не исчезнет.

Был День Жизни – нежные ветерки превратились в веселые вихри, облака пролились хрустальными дождями. Птицы разбились на пары – роняя перья, парили над миром. Ангелы создали из света сияющий кокон.

Мягко притянул к себе золотистый кокон легкость ветров и облачную пышность, трели птиц и любовь ангелов. И родился из него новый ангел – Мирикки, белокурая крылатая дева.

***

Ангелы – все братья и сестры, но особенно полюбила юную Мирикки мудрая Лорели. Когда настал следующий День Жизни, она ласково улыбнулась подруге.

– Вот и год прошел, милая сестра, как ты появилась на свет. Что я могу тебе подарить?

– Ты мудра и сильна, старшая сестра, – ответила Мирикки, – отпусти меня посмотреть на мир Воды.

– Ты еще слишком юна для таких путешествий, – возразила Лорели. – Боюсь, не справишься.

Мирикки опечалилась.

– Наш мир прекрасен. Но я так хочу увидеть больше!

– Что ж… Среди всех созданий во всех вселенных всегда рождаются те, кто хочет увидеть больше, – вздохнула Лорели. – И ты, видимо, из их числа. Хорошо, лети. Я буду присматривать за тобой.

Призвала она облака, повелела им собраться в кольцо и сотворила дверь в Водный мир.

***

Целый год прожила Мирикки в мире Воды. Каталась на переменчивых волнах, пыталась сплетать водные струи, как раньше сплетала ветерки. Создавала ожерелья из капель. В волшебных медуз смотрелась как в зеркало, танцевала с ундинами текучие длинные танцы. Читала стихи печальным водяным, вела ученые беседы с разумными рыбами. Мирикки спустилась в мерцающий полумрак, на самое дно Водного мира, и не переставала удивляться необычной красоте.

Однажды девушка-ангел вошла внутрь громадной ракушки. Закрыла серебристые глаза и почувствовала, как журчание неспешного мира убаюкивает ее. Еще немного – и затянет в непробудный сон. Мысленно позвала она Лорели, и та услышала. На ладони появилась крупная жемчужина, Мирикки поднесла ее к губам – и вернулась в родной мир.

– Как тебе понравился мир Воды, сестра? – спросила Лорели.

– Он всем хорош, но слишком уж неспешная там жизнь. Еще немного – и я заснула бы навеки. Но послушай, ведь прошел целый год, и сегодня новый День Жизни? Сделай мне подарок, Лорели, отправь в мир Огня.

– Как? – удивилась старшая сестра. – Даже не хочешь осмотреться, познакомиться с новорожденными ангелами?

Но Мирикки настаивала на своем.

– Что ж, да будет так.

И вновь Лорели открыла дверь в неведомый край.

***

Красота Огненного мира поразила девушку-ангела. С листьев пламенных деревьев сыпались искры, на ветвях зрели молодильные яблоки. Пылали жар-птицы, в корнях сверкали саламандры. Бабочки-огоньки отдыхали на горячих рубиновых цветах. И над всеми царил великий вулкан. Извергался он посреди озера лавы, в его жерле купались духи огня…

Прошло совсем мало времени, а Мирикки уже почувствовала себя неладно. Поспешила позвать сестру – и ощутила в ладони лавовый камень. Подув на него, Мирикки вернулась домой.

– Что-то ты быстро, – заметила Лорели.

– Именно так! Время там пролетает мгновенно. И не заметила бы, как стала древним ангелом, а мудрости бы так и не набралась. Нет, среди огней мне не место, а отправлюсь-ка я в мир Земли.

– В мире Земли живут люди, – предупредила старшая сестра. – Среди них нет такого единения, как у нас. Многие добры, но иные злее чудовищ. Но тебя, как я понимаю, не остановить? Расправляй крылья, но будь осторожна.

***

И вновь с помощью Лорели оказалась Мирикки в другом мире. Удивилась – сколько всего вокруг! Леса и степи, поля и бездны, различные звери, забавные птички, людские селения – большие и малые… Три года прожила Мирикки в мире людей. Вместе с травниками изучала волшебство дарованных Землей растений. Гуляла в рощах с дриадами – и лукавыми, и застенчивыми. Часами наблюдала за животными – лесными, полевыми, домашними. Видела зиму, весну, лето, осень… Узнавала людей. И чем больше узнавала – тем печальнее и взрослее становилась. Пускала других в свою жизнь. А с ними – рождение и смерть, любовь и злословие, простоту и коварство, чистоту и подлость.

Мирикки устала и перестала показываться людям.

Сидела она однажды у озера. По ее полупрозрачным крыльям стекали капли дождя – а девушка-ангел словно и не замечала.

– Любовь в этом мире острей, потому что может угаснуть, – рассуждала она. – И дружба ценней, потому что могут предать. И чем сильнее боль одиночества – тем теплее чувство. Но одиночество… почему?..

Закрыла глаза, полные грусти. В мире людей Мирикки стала одиноким ангелом.

Но вот дрогнули ресницы от солнечного прикосновения – оказалось, что дождь прекратился. Нежная радуга сияла над землей, и семицветная красота озарила сердце Мирикки. Как же случилось, что за эти три года она увидела радугу впервые?

– После печали дождя – небо слилось с землей в семи цветах. Словно образ надежды этого мира…

Притянула Мирикки кусочек радуги к себе в ладонь, и без помощи других ангелов возвратилась в домой.

***

– Как ты изменилась, сестра! – удивилась Лорели. – Повзрослела. Неужели в мире Земли время тоже спешит?

– Нет, – ответила Мирикки. – Просто я увидела другую сторону жизни.

– Я так и полагала, – задумчиво кивнула Лорели. – Но неужели и на следующий праздник ты отправишься куда-то?

– О, нет. Попрошу у тебя другой подарок. Подари мне хрустальный шар.

И вот наступил новый День Жизни. Ветерки превращались в бойкие вихри, облака проливались чистыми дождями, птицы разбивались на пары, ангелы созидали из света сияющий кокон… Мирикки лежала в пушистом облаке и смотрела в хрустальный шар.

Раз – и радуга из мира Земли расцветила его семицветьем. Семь разноцветных островов медленно поплыли по кругу в пустоте шара.

Два – жемчужина из мира Воды выпала из ладони ангела, стукнулась о хрусталь, растворилась, проникла в него. И явилась пятью новыми островами – призрачно-зыбкими, непостоянными.

Три – и лавовый камень из мира Огня вошел в шар, превратился в великий остров, на котором – так решила Мирикки – будут соседствовать зима и весна, лето и осень.

И вырвала девушка-ангел перо из своего крыла и дунула на него. Легко проскользнуло перо в прозрачный шар и обернулось белой птицей.

И тогда Мирикки вселилась в тело птицы. Взмахнула белыми крыльями – они принялись расти. И разбился шар, разбрасывая по облакам хрустальные осколки. И освободился новый мир. Увеличился, расширился, устремляясь в новое, незанятое еще пространство. Туда, где Создатель Всех Миров оставил достаточно места для творений своих детей – новых мироздателей.

Снова стала ангелом Мирикки, но теперь она могла обращаться в птицу семи обликов – создательницу и богиню мира Семицветья, мира радости, мира надежды…

– Надо же… – задумчиво произнесла Лорели. – Путешественники по мирам, те, кому тесно в своем, порой вот так и заканчивают. Хотя о чем это я? Для нее все только начинается. И ведь красиво получилось!

И Лорели, поймав плавающий меж облаков осколок хрустального шара, играючи превратила его в прозрачную крошечную птичку.

Глава 2. Колокольчики Сельны

У людей существует поверье: срубишь дерево, у которого есть дриада-хранительница – и она погибнет. Тем лучше, может, эта выдумка побудит кого-то воздержаться от бессмысленного уничтожения лесов. На самом деле люди неправы, они нас просто не знают. Не подозревают, что деревья мы себе избираем сами, силой волшебства создаем связь. Да, порой она и впрямь настолько крепчает, что дриада, лишившись своего друга, погружается в глубокий сон, мало чем отличимый от смерти. И все же чаще всего, поплакав и погоревав, мы просто выбираем себе другое дерево.

Изредка нас называют древесными феями. Когда я начала немного разбираться в человеческих понятиях, то решила, что это, пожалуй, верно. Как и другие феи, мы рождаемся от союза мужчины и женщины. Сходимся с духами деревьев, когда они принимают обличье прекрасных юношей. А иногда и с людьми, но так бывает редко.

Настоящие же дриады воплощаются из одряхлевшего ствола – он сам собою раскалывается, отдавая дочери последние силы. Таких созданий люди боятся и называют лесными кикиморами, они ведь совсем дикие – ходят растрепанными и нагими, зыркают горящими глазищами и едва умеют разговаривать.

Честно говоря, сейчас бы я обрадовалась обществу и такой сестры. Кроме меня в этом лесу живет древесный дух, связанный с дубом у северной опушки, но с ним мы так долго существуем здесь вместе, что друг другу надоели. Когда-то нас было больше. Но одни погрузились в вековой сон, другие просто истаяли от старости. Все-таки мы тоже не вечны. Я и сама несколько раз ложилась вздремнуть ненадолго – лет на двадцать-тридцать. И чем старше становилась, тем яснее понимала: мы – духи, феи, дриады – умираем оттого, что надоедает жить.

Но мне не надоело. Может быть, потому, что я изучаю людей? Если в волосах у меня распускаются цветы, моя кожа – цвета вишневых лепестков, а в венах течет древесный сок, это же не значит, что я не способна понять других существ? Правда?

***

Ночь. Из трактира доносятся звуки скрипки. Трактир – это такой дом, где останавливаются путники, а местные приходят по вечерам, едят, пьют и веселятся. Я и сама люблю невидимкой затаиться у окна, слушать музыку. Деревья тоже ее любят. Если бы люди знали, может, приходили бы в лес играть для них?

Я бы и сама сыграла для людей, но боюсь. Они, вроде, и неплохие, но кто их знает, что сделают, услышав вдруг звуки ниоткуда? А раскрываться и того опаснее… И потому я жду и совсем уже глубокой ночью вхожу в дом Тэнго – молодого мастера-кукольника. Он мне нравится, он любит лес, а еще – вырезает игрушки из коряг. Хорошо, когда умершей частице дерева дается новая жизнь… Вот они, стоят на полке – мои любимцы! Кот и кошка. Гладкие, округлые, блестящие, пестрящие веселыми разводами. Котик светлый – ольха, кошечка темнее – дуб. В них красота древесная, глаз не отвести. И я начинаю ворожить…

Хорошо поработал мастер Тэнго, вложил душу, вновь пробудил жизнь, мне надо лишь дать ей раскрыться. Как почке на ветке. Тихо-тихо запеваю я песню. Она ни о чем и обо всем. Люди, наверное, сочли бы ее схожей с легким, веселым шелестом листвы… Но кошки, когда-то сами бывшие деревьями, понимают – это песнь весны, песнь пробуждения. И они оживают. Шерстка блестит, подрагивают ушки, легко ступают мягкие лапки. Светлый кот сразу прыгает с полки мне под ноги и начинает об них тереться. Темная кошечка ждет, лениво потягивается и наконец, изящно спрыгнув на пол, также подходит ко мне. А молодой мастер спит, и, наверное, слышит во сне мою песню. Но он не проснется, я этого не хочу, моя магия не даст.

Мне нравится этот дом, пахнет деревом, пахнет травами. Зла не чувствуется. И я начинаю играть. Хотя я с рождения – покровительница вишневых деревьев, но сейчас у меня в руках три стебля с гроздьями розовых колокольчиков. Они волшебные, разных размеров, и издают переливы чистейших звуков – ни у кого больше нет такого инструмента. Кот и кошка начинают мяукать – подпевают мне, ходят кругами. Весело!

Надоедает играть, и я опускаюсь на теплый дощатый пол. Луна ярко светит в окно. Кот и кошка садятся рядом, я глажу их пушистые спинки.

– Что, друзья, хотите узнать, откуда у меня эти колокольчики? – спрашиваю я их.

– М-р-р, – отвечает кошка.

– Мя-а… – отвечает кот.

– Тогда слушайте.

***

Случилось это давным-давно. Я была совсем девчонкой, хранительницей тоненькой вишни. В нашем лесу водились феи, духи и дриады, а вот эту деревушку люди тогда еще не отстроили. Проживал здесь лишь травник с семьей, но люди приходили к нему отовсюду, кто за снадобьем, а кто за советом – мудрый был человек.

Но нашла и на него напасть. Бродила по нашему лесу осенняя печальница. Маялась, неприкаянная, и однажды, встретив травника, навела морок. Слег, бедняга, жить расхотел и угасал понемногу.

Больше всех горевал его младший сын Иркас – паренек лет двенадцати, с волосами белыми, словно цветы моей вишни, и с темными, как ее ягоды, глазами. Забрел он однажды вглубь леса, сел у ручья под моим деревом и горько заплакал. Я стояла рядом, невидимая, и раздумывала, как его утешить.

Соткалась тут из тумана осенняя печальница, белесая, зыбкая, с трудом собирала себя в видимый образ. Ее глаза, как болотистые водоемы, норовили затянуть в мутную глубину. Взглянула она на меня – ей-то моя невидимость нипочем! – и я перепугалась как ребенок. Молодая еще была.

Иркас тоже испугался, но не убежал. Сидел и смотрел, будто завороженный.

– Не страшись меня, дитя, – ласково зашелестела печальница. – Я сотворила напасть, я и развею. Обещаю, что отпущу твоего отца, если ты отдашь мне взамен силу своей молодости.

«Не верь ей!» – хотела я крикнуть, но Иркас уже вскочил на ноги.

– Так это ты всему виной! Перестань отца мучить! Сделаю все что скажешь, – он прижал руки к груди. – Хочешь, хоть убей меня потом.

Печальница нагнулась к мальчику и поцеловала его в лоб.

– Вот и все, – сказала она. – Никого убивать не надо. Договор наш скреплен.

***

Прошли годы, семья травника разрослась. Его старший сын взял себе жену из ближней деревни, дочку тоже сосватал охотник – но не увел за собой, а сам тут у нас поселился. Новые дети народились. А Иркас всегда был один. Никогда не смеялся. Не улыбался даже. Родные считали его порченым и были правы. Поцеловала его печальница – и забрала себе молодые силы, сама получила что хотела – обрела постоянный облик…

Иркас же от этого поцелуя разучился радоваться и потерял жажду жизни. Волновала его теперь только музыка. Он выучился играть на флейте и часто приходил с ней к ручью под мою вишню. В пору цветения я осыпала его лепестками, в другое время просто молча слушала. Иногда мелодии были тихими и спокойными, но чаще – пронзительно печальными. Мне-то ничего, а вот на людей от такой музыки навалилась бы тоска. Жаль было парня. И однажды я решила ему показаться.

Иркас не испугался. Долго мы смотрели друг на друга. Он попытался улыбнуться, но не смог и отвернулся.

Мы, дриады, многое знаем о том, что творится на свете. От листа к листу, от дерева к дереву передаются вести, а потом и ветер, играющий в кронах, их подхватит и несет в другой лес… Так я узнала, что ходит по лесам ангел – неслыханное дело! Вот и попросила свою вишню – скажи, мол, ветру, пусть донесет до ангела мое приглашение. Буду ждать его.

Лежала я как-то в траве и пыталась дыханием оживить засохшую яблоневую ветку, как делали порой старшие дриады. И увидела ее – прекрасную, сияющую, беловолосую… огромные крылья сложены за спиной. Кажется, я застыла с раскрытым ртом, словно человеческая девчушка.

А девушка-ангел приблизилась и пристально посмотрела на меня. Она ничего не сказала, но я мысленно услышала нежный голос:

«Мне передали, что дриада Сельна позвала меня в этот лес. Скажи, это ты – Сельна? Я Мирикки»

Я вскочила на ноги, растерянно вертя в руках яблоневую ветвь. И осмелилась заглянуть ангелу в глаза. Мирикки показалась очень уж печальной для такого светящегося существа. Откуда она вообще здесь? Старшие духи рассказывали, что ангелы могут перемещаться между мирами и дарить эту способность другим, но сами редко пользуются ею. И все-таки передо мной была обитательница Воздушного мира.

– Я Сельна… Я подумала… понадеялась… что ангел сможет помочь тому, кому никто уже не поможет.

Иркас как раз шел в нашу сторону со своей флейтой, и я просто указала на него. И увидела ее улыбку – улыбку ангела. Мирикки вежливо поклонилась мне и направилась Иркасу навстречу. Он остановился… юноша и ангел просто стояли и смотрели друг на друга. А я, отведя взгляд, увидела, как сама собой расцветает у меня в руках сухая яблоневая ветвь…

***

С тех пор Иркас и Мирикки каждый день встречались у ручья. Они просто сидели там и все так же молча переглядывались, а я, становясь невидимой, смотрела на них. Конечно, они мысленно разговаривали, а мне очень хотелось узнать, о чем… Люди бы сказали, что это не мое дело, но сами-то они в лесу не слишком стесняются его обитателей, доходит ли до секретных разговоров, поцелуев или чего-то еще… Что ж с того, что и мы – духи, феи, дриады – привыкли все видеть и слышать и считаем это в порядке вещей? Но сейчас мой слух вбирал лишь мелодии – Иркас часто играл ангелу на флейте. И хотя музыка была по-прежнему щемяще-печальной, что-то в ней изменилось… она стала как будто мягче, светлее… И однажды я увидела, как во время игры из глаз юноши медленно потекли слезы.

***

Был вечер, Мирикки бродила по лесу одна, а я молча ходила за ней – куда она, туда и я. Наконец девушка-ангел обернулась и отрицательно покачала головой.

«Я ничем не могу ему помочь, – зазвенел ее мысленный голос. – Он боится. Боится радости, боится того, что давно утратил. Не открывает сердце из-за страха, не дает себя исцелить».

– Но ведь так быть не должно! – воскликнула я вслух.

Я разозлилась. Как можно быть таким глупым, чтобы бояться радости? Говорят, что у людей чувства сложней, чем у нас, – чепуха! Все понимают, что такое веселье, свет, улыбка… а он, видите ли, не хочет.

Но глаза ангела, похожие на звезды, заглянули мне в душу, и я почувствовала, что сердце словно обновляется… Мирикки ничего мне не внушала, я сама училась думать по-другому. Иркас когда-то отдал часть себя, чтобы спасти отца. А почему бы и мне не отдать ему то, что я так хорошо понимаю и чувствую? Я всего лишь дриада или, по-другому, фея вишни, но ведь и у меня есть душа…

***

Этой ночью я пришла к Иркасу под окно и запела. Не так, как пою сейчас, тогда я была взволнованной и шумной, будто дерево под порывами ветра. И все же то была песня весны и цветения. Я хотела, чтобы человек ее понял и принял. Вложила в песню все, что есть общего у людей, дриад, ангелов, у всех, кто умеет любить и понимать весну…

А когда замолчала, сердце продолжало петь и ликовать.

– Вот так, Иркас, – прошептала я вслух на языке людей. – Вот так должен ты ей играть, вот так…

И убежала, чувствуя, как внутри у меня звенят невидимые колокольчики, а в волосах сами собой распускаются вишневые цветы…

Как же я удивилась, услышав на следующий день в мелодии, которую Иркас играл для Мирикки, отголосок собственной песни! Непривычно, робко, волнуясь, он пытался играть радость, и во взгляде его были свет и тепло… И я уже не замечала, что стою совсем рядом, забыв про невидимость. Просто тихо-тихо подпевала. А потом, приняв эту нежность в себя, слилась духом с собственным деревом, проживая в тот миг всю полноту его цветения. Приняла – и вернула, вскинув руки, рассыпая с пальцев розовато-белые лепестки. Они падали и падали на человека и ангела… Я увидела, как Мирикки, просиявшая еще сильнее, собирает их в ладони, создает маленькие пенистые вихри, бросает в Иркаса. И лепестки у него за спиной превращаются в белые, чуть тронутые розовым крылья. Вот тогда-то он и улыбнулся…

***

Дальше все было просто. «Иди, – сказала Мирикки так, что услышала и я, – теперь ты исцелен. И ты нужен людям, нужен своей семье. Может быть, мы еще встретимся».

Он расстался с ней с большим сожалением, а я, ощутив сильную усталость, уснула под вишней и сладко-сладко проспала несколько лет. Когда же проснулась, чудесно отдохнув, мое дерево стало вполне взрослым, как и я сама. Я встретила Иркаса в разросшейся уже деревне, которую стали называть просто Травники. Он жил там счастливо, играл на флейте – людям на радость. Вот только девушки по сердцу так и не нашел. И еще – оказалось, что никто, кроме меня, не видит его крыльев.

Так-то, думалось мне, и закончилась эта история, да не тут-то было. Однажды осенним утром у ручья я вновь увидела Мирикки. Сразу узнала ее и очень обрадовалась, хотя что-то в ней явно изменилось.

«Теперь я стала другой, – сказала мне девушка-ангел. – Меня называют Семиликой птицей. Ведь я сотворила собственный мир…»

Присев на берегу, крылатая дева опустила руку в ручей, и от ее пальцев легкое сияние передалось воде. Я не дыша смотрела, как яркие искры рождаются и тонут, и вспыхивают снова. Чувствовала, что вода меняется, и совершается нечто удивительное… А потом в ручей опустилось перо ангела.

«Вот и все, – Мирикки светло улыбнулась мне. – Теперь не только для меня открыт путь из вашего мира в мое Семицветье и обратно. Этот ручей – отныне дверь, он связан с ручьем моего мира. И пропустит он тех, кому это на самом деле нужно. Приходи и ты, Сельна, если захочешь. Но лишь когда устанешь от своего леса, ведь назад уже вряд ли вернешься…»

Вот тогда-то она, уходя, и подарила мне розовые колокольчики, умеющие играть чудесные мелодии. Как видите, я до сих пор не рассталась с ними.

Может быть, я и воспользуюсь приглашением Мирикки. Но пока, как бы ни было скучно, мне не хочется оставлять родной лес. Я знаю, что есть те, кто прошел через ручей в другой мир. Ушел через него и Иркас. На прощанье он, обернувшись, улыбнулся мне и помахал рукой. И я увидела розовый отблеск на его крыльях перед тем, как он исчез в заискрившейся светлой воде…

Глава 3. Снежный обсидиан

Я – Майри. Обычная девушка из деревни Травники, и занятие у меня подходящее под ее название. Травница я. Не колдунья, кто бы что ни говорил. Может быть, чуточку волшебница. Но всякое странное мне не чудится, не снится… так было, пока я не решила иначе.

И снова этот сон… Не мой сон. Хрупкий как иней, зыбкий как мечта. Недолговечный морозный узор на стекле… Именно так я его ощущаю.

Снежный лес расступается, приглашая на поляну. Хрусткая красота зимы дивно искрится под солнцем, но есть нечто, над чем она не властна. Что это за магия? Так задумано от начала? Или какой-то волшебник позволил ручью навсегда оставаться весенним?

Брат рассказывает – а я вижу все своими глазами. И блестящий снег, и этот ручей, на диво прозрачный. Его землистые берега свободны от зимы. Среди редких травинок – темно-красные ягоды. Ягоды? Раньше весны и лета?

И дерево на поляне. Огромное. Серебристая кора. Сверкающая крона. Узкие острые листья, словно полностью из инея, – с человеческую ладонь. Из-за дерева выходит девушка. Я смотрю на нее взором брата. Для него она прекрасней всех… и впрямь очень красива. Тонкие черты, лицо нежное, как лепесток, темно-каштановые волосы короной уложены на голове. Полупрозрачное синее покрывало окутывает с головы до ног изящную фигуру. Легкое и переливчатое, оно словно соткано из темного неба и зимнего ветра.

Глаза закрыты. Длинные-длинные ресницы. Вот они дрогнули… Глаза открылись. Глубокие как сон, печальные как лед. И синие – как тоска.… Одинокая прозрачная слезинка медленно стекла по бледной щеке…

***

Брат замолчал, и я проснулась. Глотнула настойки белоцвета, чтобы погасить эликсир чужого зрения. Теперь я вновь видела реальность – моя комната, похожая на цветник, бревенчатые стены. Стол покрыт вязаной свежей скатертью, а за столом – брат Арно, грустный-прегрустный. Я снова стала собой – деревенской травницей Майри, в расстройстве ломающей голову – как же помочь брату?

– Мне не просто так ведь это снится каждую, ночь, правда, Май? – спросил он меня.

Я покачала головой.

– Нет, Ар. Этот сон не простой.

Я люблю брата и горжусь им. Ни принцем из сказки, ни доблестным рыцарем, ни даже сказителем с медовыми устами он никогда не был. Простой трактирщик. Дело это унаследовал от отца, покинувшего нас два года назад. И все-таки мне есть чем гордиться – такого доброго человека редко встретишь. Такого щедрого и совестливого. Постояльцев он принимает как дорогих друзей. И очень хорошая идет о нем слава.

Мы разные с Арно, он светловолосый крепыш, кровь с молоком, я же тощая, длинные волосы черны, непослушны, в какую косу ни заплетай, толку мало – недаром меня все ведьмой кличут. Только я не ведьма. Я травница. Ну и нравом мы с братом совсем не схожи. Правда, нам это ничуть не мешает.

Арно снова заговорил о своем. Видел он этот сон не раз и не два. И просыпался в тоске – хоть плачь! Влюбился в синеглазую не на шутку.

Я смотрела на брата и думала. Можно бы выпить зелье просветления разума, но мне хотелось самой во всем разобраться. Понять, почувствовать… И к чему-то, может быть, прикоснуться сердцем.

Наш отец не всегда был трактирщиком. Он был странником. Большую часть жизни путешествовал по невиданным землям, да что там – даже по другим мирам. Его рассказы мы с Арно слушали всегда завороженно, хотя о многом он почему-то умалчивал. Но любил вспоминать, как, устав от странствий, искал местечко, где бы осесть, набрел на нашу деревню, и в первый же вечер дочка местного жреца от души накормила его своей стряпней. Готовила мама всегда волшебно. Не потому ли влюбленные и задумали открыть трактир? Как бы то ни было, они не прогадали.