Обратная сторона

Анатолий Важенин

Обратная сторона

Кузьма третий день метался в лихорадке. Его обессиленное тело бросало то в жар, то в холод. В такое время в сознании человека творятся невероятные видения. Вот и Брянцеву виделась огромная пропасть, в которой кипела лава, и он должен был туда кинуться, но что-то удерживало его. Но нет, это был не страх. В другое время явились огромные и бесплотные черные тени, похожие на людей, но не имеющие лица. Они окружали его и не давали выйти из замкнутого круга, отчего Кузьма старался кричать, но голос его больше походил на визг, отчего тут же возникала свора собак, которая гналась за ним. Он, пытаясь от них убежать, забирался по большой лестнице, но коснувшись последней ступени вдруг обрывался и летел вниз, но почему-то не разбивался, а попадал в тесто, где его начинали мять, точно желая запечь в пироге. Он не видел лиц этих существ, именно существ, ибо они оказались совершенно не правдоподобными; и вот уже огонь вырывается из печи и длинными языками пламени лижет тесто, в котором лежит Кузьма; но тут происходит невероятное: он, размахивая рукам, вырывается из тестового плена и летит вверх, погоняемый ветром, где, казалось бы, его ждет свобода, но снова палящее солнце обжигает тело и возникают огромные волдыри, которые вырастают больших размеров, напоминая пузыри, и лопаются, обливая его жгучей смесью, напоминающей масло, и тут же Кузьма падает непонятно куда и плывет в жгучей тягучей реке. Ему невыносимо жарко и больно оттого, что тело его начинает обугливаться, но он сопротивляется течению и, наконец, зацепляется за какое-то дерево и тут же соскальзывает в пещеру, где мрачно и сыро. Он становится мокрым, глаза его мутнеют, и Кузьма начинает задыхаться. Еще одно мгновение, и он перестанет дышать, только вдруг кто-то хватает его на руки и выносит на свет, где нет уже огненной реки, а светлый день и много зелени, даже больше привычного, и вот уже лианы обвивают его тело и начинают прорастать в нем. Кузьма сам становится деревом, теряя обычные руки, ноги и тело, превращаясь в кривое и страшное существо, нет, это уже не дерево, а твердая скала, которая начинает нагреваться изнутри, превращаясь в огненный камень, расточающий искры, улетающие в небо, но вдруг Кузьма сам становится искрой и улетает ввысь, покидая землю и устремляясь к звездам. Тут он зацепляется за падающую звезду и стремительно мчится к земле, остается мгновение, и он столкнется с землей, но вдруг Кузьма дергается всем телом и просыпается весь в испарине…

– Очнулся, родимый! – слышит он голос Уварихи, так Кузьма называет свою служанку, старуху, служившую еще его отцу, отставному кавалеристу Нилу Прокопьевичу Брянцеву. Вот только батюшка сгинул до срока, померев прямо на работе в кабинете за написанием документа. Супружница его сильно переживала, будучи уже больной и спустя год тоже преставилась Всевышнему. Кузьма же к тому времени уже являлся канцелярским служителем первого разряда.

Тут уместно напомнить, что канцелярские служители отличались от канцелярских чиновников тем, что имели чин, тогда как чиновники всего лишь должность. К тому же канцелярские чиновники стояли на низших ступенях бюрократической лестницы и занимали должности, не имевшие специальных названий, в основном они просто являлись писцами, тогда как у канцелярских служителей были предусмотрены разряды, что давало возможность для карьерного роста. К первому разряду принадлежало потомственное дворянство, ко второму и третьему – все остальные. Именно деление на разряды позволяло производить в первый классный чин, но для этого имело значение образование, от которого назначалось время получения первого классного чина. Впрочем, Кузьма получил достойное образование и теперь служил исправно и был в почете у начальства.

Однако в последнее время он начал замечать, что его сослуживец Аким Григорьев задумал выслеживать его в выполнении работы, доносить начальству о всех промашках Кузьмы, коими могли являться затягивания в выполнении заданий по излишней трате времени на свои размышления. Да, именно на размышления, им предавался Кузьма, сидя за своим рабочим столом, но это было уже не главное, а вот что заинтересовало Григорьева в поведении Кузьмы, так это то, что тот отлучался на время с рабочего места якобы по своим важным делам, однако эти дела Аким Акимович увидел случайно в окне, когда его взору предстала следующая картина: Кузьма Брянцев стоял на улице с милой дамой и о чем -то оживленно с ней беседовал. Но даже не это свидание в рабочее время возмутило его, а то, что девушка была невероятно привлекательна. Ему же, Акиму Григорьеву, страсть как не везло в жизни с женским полом. Красивых девушек он сторонился, ибо считал себя слишком невзрачным. А был он невысокого роста, с огненно- рыжими волосами, даже ресницы у него были рыжими, отчего канцелярский служитель сильно переживал. Ну ладно бы там одни веснушки, тут, как говорится, дело терпимое, но ведь весь рыжий, даже немногочисленные волосы на теле и тоже того же цвета. Забыл напомнить, что тело его все было веснушчатое.

И вот в один из дней, когда Кузьма Брянцев выбежал из управления, чтобы встретиться со своей возлюбленной, Григорьев теми же ногами отправился в кабинет Осипа Давыдовича Брёхова.

– Позвольте войти, ваше высокоблагородие?! – напрашивался служащий.

– Я тебя, Григорьев, не приглашал! -зло буркнул Брёхов.

– Покорнейше прошу меня простить, – извинялся Аким Акимович, – тут такая оказия вышла…

– Что еще за оказия?! – нервничал Осип Давыдович.

– Видите ли, ваше высокоблагородие, вы изволили поручить важное срочное дело служащему Брянцеву, – льстиво начал Григорьев, – только он не изволит торопиться выполнить ваше поручение…

– Отчего же так?! – удивился Брёхов.

– Видите ли, ваше высокоблагородие, этот самый Брянцев изволит тратить драгоценное время на свидание…

– На какое еще свидание?! – вспыхнул Осип Давыдович.

– Извольте в этом убедиться сами, ваше высокоблагородие, – изворачивался Григорьев, – стоит вам подойти к окну, и все станет явным.

Брёхову совсем не хотелось подниматься со своего места, вернее поднимать свое тучное тело, а уж тут я непременно должен заметить, что господин Брехов совсем не умещался в своем кресле, где могли бы без стеснения сидеть два человека. Тучность его была вызвана малоподвижностью. Он совершенно не желал ходить по кабинетам и одинаково каждый день как садился в свое кресло, так до вечера и просиживал, даже обед ему приносили прямо в кабинет, делая исключение ввиду его неуживчивого характера, потому как в общественной столовой он всегда скандалил из-за плохо помытой посуды или же недостаточно хорошо приготовленного блюда. Тут уж доставалось всем, даже полотеру. Однако, в этот раз он медленно поднялся и, тяжело переваливаясь, пошел к окну. Каково же было его удивление, когда он не увидел на улице Брянцева.

– Где же ваш Брянцев? – грозно спросил он Григорьева.

– То есть как, то есть…, – растерялся Аким Акимович, в эту минуту он весь съежился и стал как -будто даже меньше ростом, глазки его вспыхнули от волнения, а губа затряслась.

– Извольте покинуть мой кабинет и более не входить сюда без приглашения! – зло крикнул Брёхов, отчего у Григорьева подкосились ноги, и он на полусогнутых попятился к двери, наткнулся на косяк, сильно ударившись головой вышел в коридор.

«Вот оказия вышла, – думал он, – хотел сделать лучше, а получилось наоборот?! Я же помогаю его высокородию следить за порядком в управлении, а тут такой конфуз. И что мне вздумалось жаловаться на Брянцева?! Подумаешь любовная страсть, с кем это не случается?! Одному мне не везет, хотя я и не осмеливался еще подойти к девушке, мне стыдно своего роста, своего вида. Кто захочет со мной говорить? И самое главное, о чем?! Я не сумею и двух слов связать при виде хорошенькой дамы, а уж с некрасивой и сам не желаю видеться. Вот ведь как все устроено! То, что хочешь ты, не выходит, а то, что тебе выпадает, ты не желаешь. Какой все же противоречивый мир. Одним все, другим ничего. Уж лучше бы совсем не родиться, только кто нас об этом спрашивает?! Однако, что-то я много себе надумываю, коли решил, надо довести свое желание до цели…»

И Григорьев не сдался, он теми же ногами пошел к кабинету Дмитрия Ивановича Попова, который занимал пост коллежского секретаря. Прежде, чем войти в приемную, Григорьев трижды перекрестился и, закрыв от страха глаза, постучался. Услышав голос секретаря приемной, Аким Акимович, слегка дернул на себя ручку и робко вошел в кабинет. Оглядев помещение, он остановил взгляд на секретаре.

– Позвольте, ваше благ… то есть ваше…

– Извольте изложить яснее, что вам требуется от Дмитрия Ивановича Попова? – сурово спросил Виктор Леонидович.

– Мне необходимо, ваше выс…

– Я не намерен тратить на вас время! – строго произнес Петелин.

И тут в голове Григорьева словно выскочил чирей. Все заболело, заныло и отторглось от всех его незначительных мыслей. «Боже мой, – подумал он, – ежели я не могу разъяснить цель своего визита простому секретарю, так что же я смогу сказать Дмитрию Ивановичу?! Бежать отсюда и немедленно! Ведь ежели рассудить, то у меня нет доводов на донесение, сплошная клевета. Я сию же минуту улетучусь отсюда, словно меняздесь и не было…»

Аким Акимович собирался было поклониться и удалиться, только понимал, что, переступив порог этого кабинета, сбежать запросто так невозможно, но и оставаться здесь гибели подобно. Как же выйти из этого положения, он еще не придумал…

– Вы отрываете мое время! – совсем решительно произнес Петелин.

– Я ваше… – тут он опять забыл, как необходимо обращаться к секретарю.

– Я вам так скажу э-э, – теперь уже секретарь запнулся, забыв имя и фамилию служителя.

– Григорьев, ваше благородие, – старался выглядеть увереннее, выговорил служитель, – Аким Акимович…

– Так извольте, Аким Акимович, изъясняться понятнее! – требовал секретарь. – Если имеете важное дело, тогда отвечайте, а я уж передам вашу просьбу куда следует.

– Да я нет, – замешкался Григорьев, – я так, зря приходил…

– Тогда извольте покинуть кабинет! – приказал Петелин. – У меня нет времени изъясняться с вами!

Григорьев весь съежился, словно его облили из ушата холодной водой, глаза его забегали от испуга, а сердце начало колотиться в груди. Казалось, что он сейчас тут же брякнется прямо перед секретарем. Собрав последние силы, Аким Акимович, еле двигая своими членами, попятился к выходу. При этом секретарь продолжал смотреть на него гневно, что еще больше усугубило состояние служителя. Когда же Григорьев наконец покинул кабинет, то ему стало невыносимо обидно. Сам он считал, что хотел принести пользу в работе, а вон как все обернулось.

«Никто не желает меня понять, -рассуждал он с обидой на сердце, – все меня считают пустым местом. Как неловко получилось у Осипа Давыдовича… Хотел способствовать искоренению в управлении халатности в работе, а получилось совсем наоборот. Теперь же будут думать обо мне, что я клеветник. И это еще в верхних кругах, а ну как спустится все это до простых служащих?! Мне тогда и вовсе не будет житья. Но что самое противное из всего этого обстоятельства- это то, что я предаю своего товарища, коим считаю Кузьму Ниловича Брянцева. Ужель он заслужил такого к нему отношения с моей стороны?! Что из того, что человек влюблен и желает наладить свою жизнь. Зависть! Вот что гложет меня! Почему же одним на свете все: красота, фигура, рост, обаяние, а другим жалкий вид и одна только зависть. Я никогда не смогу быть таким, как Кузьма Нилович, который живет просто и свободно, никому не завидует, ни про кого не ведет разговор. Ему хорошо, у него есть работа и любящая девушка, а тут приходится проводить все дни в одиночестве, даже на работе мне одиноко, потому что мои мысли не о работе, а лишь о том, как исправить свое никчемное существование. Должно быть это прекрасное чувство – любовь, но истинная любовь дается человеку, как божий дар, даже если каждый будет говорить, что он любит. В этом чувстве сплетено многое: бескорыстие, чистота помыслов, взаимопонимание, нежность и обходительность, да смогу ли я придумать столько слов, которые присущи любящим сердцам. Мне многое в жизни видится отдаленно, словно все проходит мимо меня, а я, как сторонний наблюдатель, завидую и ничего не могу предпринять, чтобы хоть как-то приблизится к этим жизненным понятиям. В своем возрасте я должен любить и быть любимым, но моя неуверенность, самоуничижение не позволяют мне даже думать об этом. Да что там любовь, я завидую Брянцеву даже в работе, все у него получается ловко и быстро, он уж если берется за дело, так мало отвлекается на посторонние вещи и уж совсем избегает разговора, чтобы не сбиться. А я разглядываю его со стороны, и жаба давит мне горло, точно он обкрадывает меня, а по существу, он просто выполняет поручение. И вот так по каждому пункту жизни я остаюсь на задворках, меня ровно не существует, или же я существую сам по себе, не принося никому пользы. А ведь так жить невыносимо, потому что изо дня в день ты думаешь с утра и до вечера только о плохом. Я не умею улыбаться, а уж смеяться и подавну, иной раз боюсь даже лишнее слово сказать, а ну как сболтну какую-нибудь глупость, и все будут надо мной смеяться. Я и одежду выбрал для себя строго черную, чтобы не выделяться в толпе, чтобы никто не тыкал в тебя пальцем, а еще хуже смеялся над тобой. Не потому ли ухожу я из управления позже всех, чтобы идти уж одному переулками и поскорее скользнуть в свой дом. Мне не свойственно слово гордость, как, впрочем, и честь. Вот, к примеру, сегодня я же поступил бесчестно и даже не раскаиваюсь в этом, а ищу оправдание своему поступку. Но все это мерзко и мелко, однако, дело сделано…»

Между тем, Кузьма сидел за своим рабочим столом в прекрасном расположении духа, он даже что-то напевал в мыслях, и при этом благостном состоянии души сослуживца его застал Аким Григорьев, когда, еле шевеля ногами, вошел в кабинет. Заметив дурное состояние сослуживца, Кузьма бросился к нему.

– Аким Акимович, дорогой, что случилось? – спрашивал удивленный Кузьма. – На вас лица нет…

– Мне дурно, – еле произнес Григорьев.

– Да что в самом деле могло случиться, пока я отлучился? -расспрашивал Брянцев.

– Я получил пощечину, -чуть не со слезами на глазах произнес Аким.

– От кого пощечину, Аким Акимович? -интересовался Кузьма.

– Меня не захотели принять и понять, – обиженно и через силу проговорил Григорьев.

– Позвольте выразиться яснее, я что-то не совсем вас понимаю?! – недоумевал Брянцев.

– Одно скажу, дурно мне, -печально отвечал Аким Акимович.

– Возможно вам требуется помощь доктора?! -сказал Кузьма.

– Нет, я сам справлюсь со своим недугом, – приходя в себя произнес Григорьев.

– Присядьте на стул, я налью вам воды, -предложил Бубенцов.

Кузьма усадил сослуживца на стул, а сам быстро направился к столику у окна, где стоял графин.

Налив воду, он поднес стакан Акиму Акимовичу.

– Извольте испить воды, вам полегчает.

– Нижайше вам благодарен, – промямлил Григорьев.

– Вы пейте, а после мне расскажете причину вашего недуга.

Аким Акимович отхлебнул несколько глотков и поставил стакан на стол.

– Мне становится лучше, Кузьма… забыл отчество…

– Нилович, я Кузьма Нилович, – напомнил Бубенцов.

– Вот как получилось?! – удивлялся для себя Григорьев. – Хотел как лучше, а получил подзатыльник…

– Вы меня удивляете, Аким Акимович?! – насторожился Кузьма. – Кто же вас мог обидеть?

– Оне…

– Да кто же это, позвольте полюбопытствовать?!

– Не могу вам говорить, – вдруг заявил сослуживец, – ей богу не могу…

– Коли не можете, тогда и спрос невелик, – как-то даже обиделся Кузьма, потому как раньше недомолвок между ними не было. А вот теперь все вдруг изменилось.

Кузьма прошел к своему рабочему столу и принялся за работу. Григорьев, между тем, внимательно следил за ним, собираясь с мыслями, в которых боролись две ипостаси: предательство и честность. Аким Акимович с детских лет проявлял изъяны в своем характере.

Он мог нажаловаться просто так на своего брата, чтобы тот получил наказание от родителей. Делал он это так убежденно, что все ему верили. Обучаясь в училище, не раз подводил ребят, выдавая их разговоры воспитателям, даже директору, за что был не раз бит. И вот теперь, общаясь тесно с Кузьмой и получая от него только хорошие отзывы и даже помощь в написании документов, он совершил такое подлое дело.

Видя спокойное лицо Брянцева, Аким Акимович растерялся. Понимая, что Кузьма ничего не знает про его проделки, служитель Григорьев подумывал теперь, как же отомстить ему за его выгодное положение с возлюбленной.

Прошло не более трех дней, как он увидел, что Кузьма вновь собирается на свидание во время рабочего дня. Григорьев даже заметил в окне ту самую прекрасную особу, ради которой Бубенцов рисковал своей карьерой. И тут случилось невероятное: Кузьму вызвал коллежский регистратор. Он не стал медлить и быстро вышел из кабинета. Воспользовавшись отсутствием Брянцева, Григорьев быстро выскользнул из управления и направился к стоящей на противоположной стороне улицы девушке. Он шел к ней нерешительно, боясь своего дурацкого положения в роли кляузника или разлучника, как он сам теперь считал.

– Позвольте обратиться к вам, милостивая госпожа, -запинаясь и глядя помимо глаз девушки, произнес Григорьев.

– Что вам угодно?! – насторожилась молодая барыня.

– Прошу вас не пугаться меня, – суетливо произнес служитель, – видите ли, я сослуживец Брянцева…

– Вы?! – удивилась девушка и даже как-то успокоилась после первых секунд напряжения во всем теле.

– Так оно и есть, – робко отвечал Аким Акимович. В эти минуту он был до того ничтожным, как он сам считал, существом, решившимся на обман. И ладно бы это было с пользой для себя, но ведь только во вред всем, однако остановить колесо, пущенное с горы, уже невозможно, хотя Григорьев понимал, что кому-то оно принесет непоправимую боль. И что самое удивительное из этой задумки то, что он никогда не сможет вынести выгоду и жениться, к примеру, на этой очаровательной девушке, или же продвинуться по службе, рассчитавшись с Кузьмой путем выведения его из нервного спокойствия. Григорьев действительно не понимал всю нелепость своего шага, но надо было что-то говорить. – Мне предстоит нелегкая миссия передать вам пренеприятную новость…

– Какую же новость?! – насторожилась девушка.

– Тут такое дело, милостивая госпожа, – мялся Григорьев, пытаясь сказать так, чтобы слова его были доходчивы и правдоподобны. И, как не странно, во лжи срабатывает некий механизм, позволяющий включить эмоции и яркие эпитеты, – господин Брянцев не сможет с вами встретиться…

– Почему не сможет? – растерянно спросила девушка. – У него важные дела?

– Сегодня он отсутствует по причине своего венчания…

– Какого венчания? – судорожно произнесла девушка, и глаза ее тут же налились слезами. – Быть может вы меня разыгрываете?

– Ну что вы, зачем мне вас разыгрывать?! – умело хитрил Григорьев, ему даже начинало нравиться свое положение и положение беззащитной девушки. – Он венчается в церкви святого Николая, коли хотите его увидеть, поезжайте туда. Меня же Брянцев попросил извиниться перед вами и сказать вам, чтобы вы не питали к нему никакой надежды, сердце его отныне занято…

– Нет! Этого не может быть! – зарыдала барышня. Плечики ее начали подергиваться. Однако, Григорьев понимал, что с минуту на минуту может появиться Брянцев, и тогда вскроется его злодеяние.

– Пойдемте, я провожу вас! – быстро предложил Аким Акимович. – Я успокою вас, и рядом со мной вы будете под защитой.