Восход, закат и ясный день БАРская жизнь

Но, увы, личная жизнь не озарялась тем же светом. Возвращение домой превращалось в поле битвы, где скандалы, ссоры и оскорбления ранили душу. Моральная тяжесть давила невыносимо, заставляя размышлять в бесплодных попытках понять: почему он, мой муж, так жесток со мной? Я ведь когда-то отринула прошлое, открыла новую страницу нашей совместной жизни, подарила ему сына. Где же та трещина, то зерно непонимания, что отравляет наше существование? Что я делаю не так?

И вдруг, словно луч из прошлого, в сети возникла знакомая – учились вместе, она чуть старше. Интересовалась, как у меня с отцом моих старших, бывшим супругом. Переезд в другой город с дочками не осложнил ли наши отношения, не чинил ли он препятствий? С первым мужем у нас давно все утряслось. Проблемы были, да, но в прошлом, когда делили нажитое. Суды давно отгремели. Пришли к соглашению. А к детям у него всегда было отношение… поверхностное. Ну, есть и есть. Мама справится. А он так, пару раз в год увидит, и достаточно. Я ей в ответ про свои нынешние неурядицы, про обиды от мужа. А она возьми да и скажи, что психолог и знает таких, как мой, как облупленных. Я впервые услышала это слово – «абьюзер». И тут пазл сложился. Прочитала про них, про абьюзеров. И осенило! Дело не во мне, а в нем. Моя ошибка – связалась с таким, и не хочу быть жертвой. Все его слова, поступки – все, чтобы сломать меня, яркую, независимую, чтобы лишить собственной воли.

В начале отношений он казался рыцарем, готовым на любые подвиги ради меня. Горы сворачивал, доставал звезды с небес, и сердце замирало от восторга: вот он, сказочный принц! Я чувствовала себя единственной, неповторимой, уверенной, что меня будут носить на руках и боготворить вечно. Но этот волшебный период, когда я ощущала себя принцессой, увы, закончился. Начались оскорбления, унижения, придирки к внешности, внушение, что я никчемная, никому не нужная и что без него моя жизнь превратится в помойку. И каждый раз после взрыва ярости – крокодильи слезы и мольбы не уходить. Сколько техники было уничтожено в этих скандалах! Телевизоры, телефоны, ноутбуки – все летело вдребезги, вместе с моим психическим состоянием, отправляясь в тартарары. И так по замкнутому кругу. В эти адские сцены была вовлечена вся его семья. Чтобы успокоиться, он звонил маме по видеосвязи, и она, словно бальзам на рану, умиротворяла своего сыночка, оберегая его от «ужасного» поступка – покалечить меня. Но со стороны это выглядело как оправдание его чудовищного поведения. В минуты его гнева я жила в постоянном страхе, что он меня убьет. Как же мне надоело, что его неадекватность всегда находила понимание и поддержку у его матери! Складывалось ощущение, что мы живем втроем, что без нее он просто не может существовать. Кто же еще пожалеет и успокоит его, бедного? Конечно, мамочка. А кто пожалеет и успокоит меня? Кто поможет мне? Только я сама.

В одном из тех адских скандалов он сломал мне палец. Просто взял и сломал. Выхватил ключи, скрутил руку так, что повредил мне палец. Месяц я жила с пульсирующей болью, с опухшим, багровым пальцем, наивно надеясь, что само заживет. Но боль не утихала, она разъедала меня изнутри. Рентген безжалостно подтвердил перелом. В тот момент мир пошатнулся. Как он мог? Разве это любовь? Разве имеет право мужчина калечить женщину, особенно «любимую»? Нет, это ненормально. Это не любовь, это безумие! Возможно, наши отношения продержались так долго лишь потому, что он служил далеко и приезжал домой раз в неделю. За эти дни я успевала немного прийти в себя, зализать раны, собрать осколки души. Но каждая его новая выходка лишь переполняла чашу моего терпения.

Второй эпизод нагрянул

Оглядываясь на минувшие дни, я понимаю, что уже в феврале меня неумолимо затягивало в пучину мании.

Меня преследует мысль: дважды, в объятиях зимы, примерно в один и тот же период года, я переживала эпизоды мании. И что особенно тревожно, оба раза этим событиям предшествовал послеродовой период, длившийся около полутора-двух лет. Не кроется ли здесь зловещая связь, или это всего лишь причудливая игра случая, жестокая насмешка судьбы над моим состоянием?

Наша болезнь – как темная комната, где бродят тени неизвестности. И я не знаю, досталась ли она мне в наследство от предков, подобно фамильной драгоценности с проклятием, или же была приобретена, словно шрам, оставленный жизнью. Склоняюсь к первому. Мой дядя, брат отца, дважды заигрывал со смертью, пытаясь оборвать нить жизни, но его вырывали из ледяных объятий. В итоге желанный мрак настиг его – он сорвался с лесов, словно поддавшись зову бездны, которая так маниакально его манила. И вот что странно: когда я просыпаюсь, опутанная липкими нитями суицидальных мыслей, словно чужой голос шепчет внутри: «Вскрой вены… Ляг в ванну, наполни водой и пусти кровь…»1 Но я сама не хочу этого! Словно кто-то или что-то пытается завладеть моей волей, но сознание твердит: «Я хочу жить!» Я поднимаюсь, хожу по комнате, даю себе время ухватиться за реальность, и тогда эти мысли отступают, словно ночные кошмары, растворяющиеся в лучах рассвета. Это происходит, когда я слишком резко снижаю дозу лекарств. Теперь я научилась слушать свой организм, понимать его хрупкий механизм. И если решаюсь на снижение, делаю это постепенно, осторожно, чтобы не дать этим темным мыслям снова поднять голову.

Все накалилось до предела

Очередной взрыв ярости дома ознаменовался тем, что он швырнул в меня телефон, вновь ранив руку. Под чехлом телефона скрывался магнит для крепления на панели в машине. Острые края этого магнита рассекли кожу, когда телефон летел в меня, словно выпущенная стрела. В тот миг я не сразу осознала, что произошло, – просто увидела, как хлынула кровь. Сидя на диване, закутанная лишь в полотенце после ванны, я тщетно пыталась остановить кровотечение, прижимая ткань к ране. И что же? Пробудило ли это зрелище хоть каплю сострадания в его душе? Увидел ли он испуг в моих глазах? Попытался ли исправить содеянное? Нет. Ему было все равно. Я помню, как, словно в кошмарном сне, меня отбросило к детской кроватке, стоявшей рядом. И там, возобновились удары. Его ноги методично терзали мои, а я, казалось, покидала реальность, погружаясь в оцепенение. Боль отступила, уступая место вихрю мыслей. Я стояла, как в трансе, возле кроватки, пока супруг наносил удары… Почему все это происходит именно со мной?

Он затих, оставив меня наедине с гулкой тишиной собственных мыслей. В голове роилось одно: бежать. Уволиться, собрать детей и улететь домой, туда, где сердце обретет покой. В собственном доме стало страшно, стены словно давили, и я, не зная куда податься, схватила ключи от работы. С дочками, словно с драгоценной ношей, направилась туда, где мерцал слабый огонек надежды. Охраннику, не моргнув глазом, соврала о неотложной документации, и он, доверчиво кивнув, пропустил нас. Тем временем муж, оставшись с сыном, запаниковал из-за нашего исчезновения. За сына я не боялась – его он никогда не трогал, как и дочек, вся ярость обрушивалась лишь на меня. Вскоре он примчался к детскому саду, но бдительный страж преградил ему путь. Больше всего я боялась огласки, не хотела, чтобы кто-то узнал о нашем раздоре, о моих синяках и слезах. Хотела лишь переждать бурю в тишине кабинета, пока он не уедет на службу, чтобы я могла вернуться домой и собрать остатки былого. Но муж, ослепленный яростью, начал ломиться в двери, и охраннику пришлось обратиться к руководству. Звонок заведующей застал меня врасплох, и я, сбивчиво, сквозь слезы, поведала ей о случившемся. К моему удивлению, она разрешила нам остаться на работе и успокоиться.

Но тут явился психолог из воинской части мужа, подполковник с холодным взглядом. Он обрушил на меня беседу, ледяным тоном дав понять: если я не покину рабочее место в свой законный выходной, он приложит все усилия к моему увольнению. Словно желая укрыть грязное белье от посторонних глаз, этот «врачеватель душ» решил, что мое возвращение домой – лучший способ замять скандал. Уволят меня, прикроют мужа, а мои чувства и судьба – разве это их забота? Да, вот такие «мужчины» стоят у нас на страже. Я, может, и не гений, но и не дура, хоть порой и слаба. Однако в тот момент я нутром чувствовала: обратного пути нет. Это должно закончиться. Пока муж там, домой я не вернусь. Я спокойно объяснила подполковнику, что составляю важную программу, и мой трудовой договор позволяет мне это делать даже в выходные. Напомнила, что работаю на министерство образования, и ведомственная принадлежность детского сада, находящегося на территории военных, на меня никак не влияет. Просто так вышло, что учреждение построили военные, а потом сдали в аренду. Но мы жили в маленькой республике, где все друг от друга зависели, где связи решали все, и повлиять на мое увольнение было проще простого. Видимо, в этом психологе взыграла злоба оттого, что я не прогибаюсь, что пытаюсь отстоять свою правду. Оттого, что я посмела перечить и он не смог взять верх в этой словесной дуэли. Тогда он сменил тактику, сообщив, что мой супруг возвращается на службу и я могу ехать домой. И лишь тогда я согласилась покинуть рабочее место и вернуться в ту клетку, которую когда-то называла домом. Психолог предложил подвезти меня до городка, но я отказалась, поблагодарив за «заботу». С детьми я доберусь и сама.

Переступив порог дома, я ощутила, как земля уходит из-под ног: муж забрал мои документы. Как теперь уехать? Воскресенье истекало, а впереди маячил понедельник – работа, школа, детский сад… И словно воронье, надо мной кружилось осознание: о нашем скандале знают уже все военные городки и все в управлении. На следующий день, собрав остатки воли, я вошла в кабинет заведующей и, словно выплюнув горькую пилюлю, заявила: «Он забрал мои документы». Пусть вызывает психолога, раз уж наша семейная драма стала достоянием общественности, пусть хоть кто-то попытается распутать этот клубок. И психолог явился, словно злой гений, с приговором: документы вернет, если напишу отказ от алиментов на сына. Честно? В тот момент я чувствовала себя раздавленной: вчерашние побои, позорный скандал, отсутствие документов… И вокруг – стена сочувствующих, готовых любой ценой замять дело, лишь бы скандал не выплеснулся наружу. Я подписала эту проклятую бумагу, отказалась от алиментов. Но эта бумага оказалась не более чем филькиной грамотой, лишенной всякой юридической силы. Этот факт лишь подчеркивал вопиющую некомпетентность психолога, который с таким высокомерием требовал подписать этот ничего не значащий документ. Словно позабыв, что мы не в зале суда, он, вероятно, в своем заблуждении возомнил себя вершителем судеб. Вечером сослуживец мужа привез лишь часть документов. Собрав последние силы, я позвонила психологу и срывающимся голосом предупредила: «Если мне не вернут документы, я иду в полицию». В ответ – циничный ход: мужу предоставили отпуск, чтобы мы могли «решить свои проблемы между собой».

Муж вернулся домой, и между нами вновь вспыхнула ссора. Теперь-то я понимаю – я пребывала в состоянии мании. Страх исчез, речь моя лилась плавно и убедительно, словно поток, и я ничего не боялась. Муж, распаляясь, грозил вышвырнуть нас на улицу, уверял, что его психолог поможет ему выписать нас из служебной квартиры. В ответ я бросила, что выпишусь с детьми, когда сама этого захочу, хотя мне это было уже совершенно не нужно. Но я чувствовала себя непоколебимо уверенно. Затем он принялся названивать какому-то своему приятелю, как я поняла, тому самому психологу, чтобы тот пришел и помог ему одолеть меня в словесной баталии. Мне стало смешно от мысли, что двое мужчин не в силах справиться со мной в словесной схватке.

Час пробил поздний, стрелка перевалила за десять, а в доме нашем – чужой. Муж, утихнув в злобе, словно побитый пес, осознал вдруг, что деяния его грязные могут обернуться крахом карьеры, а то и тюремным сроком. Руки распускать больше не смел, лишь вился шавкой вместе со своим дружком, пытаясь что-то доказать. Психолог, словно фокусник, вытащил договор найма служебной квартиры и затянул песню о том, что лично выпишет нас, меня и детей, на улицу. «Только через суд!» – отрезала я, напоминая, что жилья у меня нет, и по закону, пока детям не исполнится восемнадцать, никто нас не выселит. Вообще-то, я и не думала задерживаться с детьми в этой дыре. Но потрепать нервы мне им захотелось. Презрение клокотало в моем голосе, когда я высмеивала их, с наслаждением предвкушая, как выпью их кровь до последней капли. «Жалобы полетят во все инстанции, попляшете еще у меня!» – ликовала я, чувствуя, как ускользает липкое ощущение жертвы. Они нутром чуяли, что слова мои – не пустой звук. Набрала номер подруги, живущей в родном городе, и по видеосвязи, как на потешном представлении, показала ей этих двух молодцов, что силились меня сломить. Смех наш звенел в воздухе, а у них внутри все кипело от бессильной злобы. Уже одиннадцатый час, а подполковник все еще топчется в моем доме. «Идите домой, – приказала я, – не хочу видеть чужих в своем жилище, я здесь хозяйка!» Но он не мог уйти, как же он оставит меня здесь царицей, а себя – холопом? Именно так я себя и ощущала. Мания величия, здравствуй! Ты стала моим спасением в этой грязной баталии! Эти клоуны изрядно надоели, хотелось лишь одного – тишины и покоя.

Как только я начинала плести кружева сарказма, психолог тянулся к телефону, намереваясь запечатлеть мои выходки на видео. Но стоило мне заметить, как загорается зловещий глазок камеры, я мгновенно преображалась. Моя речь становилась кристально чистой, а в голосе звучала неприкрытая обида – я играла роль невинной жертвы. Он тут же сникал и прятал телефон, разочарованный тем, что не смог поймать меня на провокации. Этот спектакль повторялся раз пять, и меня это несказанно забавляло.

Почувствовав, что пора закругляться, я решила, что пора и честь знать. Но психолога словно бес попутал – его упорство остаться в нашем доме переросло в навязчивую идею. Тогда я решила перейти к более изощренной пытке.

«Не пойму, – протянула я с притворным недоумением, – что вас дома не ждут? Жена, наверное, волнуется». И, не давая ему опомниться, начала расстегивать пуговицы на рубашке, глядя прямо в глаза. «Что, хотите меня? – прошептала я. – Так давайте не будем терять времени, устроим тройничок».

Видели бы вы их лица… Я разделала их под орех, словно профессиональный шулер. Мне даже показалось, что на мгновение в глазах психолога мелькнуло нездоровое любопытство, намек на мимолетное согласие. Но здравый смысл все же возобладал, и он наконец соизволил покинуть наш дом. Муж же, напротив, предпочитал отныне общаться со мной исключительно на расстоянии вытянутой руки, опасаясь любого неосторожного слова.

Уложив детей, я и сама прилегла, надеясь на спасение во сне, но сон бежал от меня, как от чумы. Дети, утомленные нашими бесконечными раздорами, находились в своей комнате, стараясь не слышать очередной бури. Они устали от моих слез, от моего отчаяния. Я мечтала вырваться из этой паутины больных отношений, мечтала о свободе, но как забрать всех детей и сбежать? Он ни за что не отдаст мне сына, этот тиран. А расписка об отказе от алиментов… пустая бумажка, филькина грамота, вырванная под давлением. И вот, как гром среди ясного неба, его решение: он едет в отпуск к родителям с сыном. Отчаяние сдавило горло. Как же мне сбежать, забрать всех моих птенцов и улететь навсегда из этого ада? «Пусть едут, – решила я. – Приедут, я притворюсь, что все хорошо, а когда он снова уедет на службу, я соберу чемоданы и мы исчезнем». Они улетели. Обессиленная, я побрела в больницу, умоляя о больничном. Бессонница выпила из меня все соки. Как уснуть? Как забыться? Купила снотворное. Одна ночь забвения, а потом – снова кошмар наяву. Чтобы хоть как-то отвлечься от реальности, я отстранилась от своих проблем, уносилась мыслями в бескрайний космос, погружалась в мир любимых мультфильмов, ища там утешение и покой.

Разброс событий

На работе объявили международный конкурс, а основатель его, словно наваждение, преследовал меня в TikTok. Я смотрела его видео и наивно полагала, что каждое слово обращено ко мне. Зародилась дерзкая мысль: познакомиться с ним. И я, окрыленная этой надеждой, с головой окунулась в отборочные этапы. Первый тур – тестирование – оказался сюрреалистичным лабиринтом. Вопросы были причудливы, словно явились из ночного кошмара. Один из них врезался в память: «Как вы организуете игру в похороны, если дети этого захотят?». И тут, словно по злой иронии судьбы, перебирая фотографии в телефоне, я наткнулась на снимок с моря. На нем мои дочки, зарывшие мужа в песок, водрузили над ним крест из палок. Фотография, сделанная пару лет назад, тогда не вызвала у меня никаких эмоций. Но теперь, в безумном вихре мании, она показалась мне не случайной находкой, а явным знамением! В голове пульсировала мысль: он, Рыбаков, основатель конкурса, явно «из наших», он подает мне знак! Рыбаков… Его фамилия, казалось, пропитана морской стихией. Он – акула бизнеса, и, несомненно, разгадал тайный язык знаков, раз достиг таких высот. Я понимала, как сложно пробиться в нашей вертикали, где «рыба гниет с головы». Вклиниться в эту систему, занять «рыбное место» с моими принципами казалось невозможным. Я жаждала честности и добра. Но верила: «Дорогу осилит идущий». И я продолжала идти, пока болезнь отступила в ремиссию, надеясь когда-нибудь подняться над своим нынешним социальным статусом. Мечта проста: путешествовать, увидеть мир, а для этого нужны средства.

Первый этап конкурса остался позади, словно пройденный рубеж. Впереди замаячила необходимость сотворить видео – маленькую зарисовку нашей игры с детьми. И этот барьер был взят! Затем последовал этап самопрезентации, видео о себе. Мне казалось, в нем искрило нечто особенное. Я прибегла к волшебству приложения, превратившего обыденность в феерию красок и магии. В этом мерцающем полотне я зашифровала послание, надеясь, что он, увидев его, поймет: мы – родственные души, одной крови. Там были слова о пролитом Аннушкой масле, о моем предложении: его деньги, мои идеи – вместе мы перевернем мир. Видео требовалось опубликовать в ныне опальной соцсети. И тут вмешалась злая ирония судьбы. Я оказалась в больничной палате, оторванная от мира, когда на почту пришло письмо: «Не можем просмотреть ваше видео, пришлите на электронный адрес». Но в заточении больничных стен, где телефоны и Интернет под запретом, это стало невозможным. Мое послание осталось нерасшифрованным, погребенным под спудом обстоятельств. Разочарование было горьким. Конечно, теплилась мысль повторить попытку в следующем году, но жизнь стремительно менялась. Я оставила работу, погрузилась в пучину развода и поиски личного счастья. Да и, признаться, крылья вдохновения опали, мания оставила меня, спустив на землю.

В нашем доме притаилась акула, популярная игрушка, но для меня – воплощение чуждого, делового зла. Не находя ей места в нашем уютном мире, я взяла ее под мышку и отправилась в библиотеку, словно на исповедь. По дороге я увидела, как мужчина сжигает ненужный мусор, и попросила сжечь и мою акулу. Я с ним немного поговорила о плохом и хорошем, ну какая-то маниакальная философия меня распирала. Поблагодарив, я отправилась дальше. В библиотеке я начала рассматривать книги на полках. И мой взгляд падал на книги по какому-то определенному механизму. Я открывала нужные мне страницы и читала, что в них написано, а написано там было так, как будто у меня выстроился диалог со всеми этими авторами. Я провела в библиотеке часа три, не меньше, уж очень мне интересно было общаться с книгами.

Выпорхнув из здания, где проходили рабочие будни, я собралась было направиться домой, но тут же замерла, пораженная картиной на главной улице. Словно вспоротый живот города, она дымилась свежим асфальтом, извивалась лентами сигнальных огней, рождая хаос. «Неужели это как-то связано со мной?» – промелькнула тревожная мысль. Стараясь не привлекать внимания, я опустила голову и побрела прочь. Вдруг на обочине, словно зловещее предзнаменование, мне попался на глаза рыбный скелет. Жалкие останки, выброшенные, вероятно, для уличных котов, болезненно напомнили о гнилой голове и породили решимость. «Пора!» – словно удар молнии, пронзила мысль. Я должна отправиться в министерство образования и рассказать о вопиющей несправедливости в оплате нашего труда. К тому же как раз сейчас там проходил конкурс о коррупции, и мои дети нарисовали потрясающие работы. Самое время отвезти их лично и поговорить. С детскими рисунками, словно с боевым знаменем, я ворвалась в кабинет ответственного лица и, не дав ему опомниться, выложила все, что наболело, все то, о чем обычно принято молчать из страха. Но я молчать больше не могла. Выговорившись, облегченно вздохнула и отправилась домой, предчувствуя бурю. И точно, вскоре с моим руководством связались из министерства, требуя объяснений.

Больничный догорал, словно свеча, и неминуемо приближался день возвращения к работе. Пробудившись на рассвете после обрывочного сна, я почувствовала странную потребность. Не раздумывая, решила поехать в Город Ангелов – так называют кладбище, где покоятся жертвы Бесланской трагедии, дети, чьи жизни оборвались третьего сентября в стенах родной школы. Не знаю, что руководило мной в тот момент. Бродила между надгробиями, вглядываясь в высеченные имена, пока не начала искать одну конкретную фамилию. Фамилию, которую мой муж обронил во сне пару недель назад. И я нашла ее. Возможно, это случайность, ведь у нас много однофамильцев. Но в глубине души я чувствовала – это знак. Зачем он привел меня сюда, к этому мраморному камню с его фамилией? Что он пытается мне сказать из тишины могилы? Ответ на этот вопрос так и остался ненайденным, похороненным вместе с ним.

За покосившимся забором, словно забытый город, раскинулось обычное кладбище. Хоронили здесь простых смертных. Поддавшись внезапному порыву, я перебралась через невысокую ограду и забрела в лабиринт надгробий. Бродила меж могил, скользя взглядом по датам, пытаясь уловить ускользающий смысл своего присутствия. И вдруг, словно вспышка, память озарила сознание: приближалась годовщина смерти моей сестренки, моей половинки, угасшей в раннем детстве. Не исполнилось ей и трех лет, когда безжалостный рак вырвал ее из жизни. Маленькая, я до сих пор вижу ее в гробу, окруженную любимыми игрушками. Полуоткрытый глазик, словно застывший вопрос… Тогда я не понимала трагедии, наивно полагая, что она просто спит. С тех пор не покидает меня мысль, что она – мой ангел-хранитель. Что я живу за двоих, за себя и за нее. А она, словно яркая звезда, освещает с небес мой тернистый путь. Прямо с кладбища я позвонила маме и попросила отнести к сестричке на могилку от меня игрушечного слоника. Она их обожала. И лишь в этот момент осознала, что всю жизнь бессознательно коллекционировала слонов. Никогда не задумывалась почему, а ответ, оказывается, всегда был рядом.

К слову, я люблю платья и кофты, словно расписанные безудержным цветочным карнавалом. Помню, как в подростковом возрасте, словно археолог, раскапывала мамин сундук с давно забытыми нарядами. И вот чудо – они пестрели именно такими узорами! Наверное, этот калейдоскоп красок навсегда запечатлелся в моей памяти, превратившись в непреходящую любовь к цветам, застывшим на ткани. Почти все мои наряды в гардеробе непроизвольно оказались в той же цветовой гамме, что и мамины платья.

Я обернулась, и внезапное осознание ударило, словно ледяной ветер: пора на работу. Словно ничего и не случилось, я приехала в детский сад. Руководство уже бросало на меня искоса недобрые взгляды, но никто не решался заговорить. Видимо, опасались, что я настроена воинственно и вот-вот разразится буря. Я же, словно ничего не случилось, вернулась к работе, сделав вид, что ничего особенного не произошло. Вечером я вернулась в тишину дома. Неожиданно вспыхнуло острое желание сбросить с себя всю одежду и ощутить прохладу воздуха на коже, но тут же мысль, словно ледяной душ, вернула меня в реальность: вездесущие глаза спецслужб. Эта навязчивая идея лишила меня желанной свободы. Оставшись в одном лишь нижнем белье, я проскользнула на кухню, где произошла нелепая случайность – графин с глухим звоном разлетелся на осколки. Я не почувствовала, что наступила на осколки. Кровь растекалась по полу, образуя зловещее алое пятно, но я не ощущала боли. Лишь увидев кровь, я поняла, что порезалась. С трудом собрав осколки и вымыв пол, я решила, что единственный выход – забыться сном.

Дочери уже спали, а меня мучила бессонница. Ворочаясь в постели, я погружалась в воспоминания о начале моей первой мании. Все началось с внезапной, всепоглощающей веры в Бога. Меня охватило нестерпимое желание пойти в церковь, я металась по городу, словно потерянная, не понимая, куда меня несет. И тогда я решила: раз в первый раз я так и не дошла до церкви, значит, нужно сделать это сейчас. Окутанная ночной тьмой, я оделась и пешком отправилась на поиски. Но я жила в мусульманской республике, где возвышались лишь минареты мечетей. В моем городе как раз строилась величественная, прекрасная мечеть, и я решила пойти туда.