Змеится Хиддекель

Майя Тречи

Змеится Хиддекель

Пролог

Мальчик бежит, мальчик таится. Животный страх пульсирует в его груди. Отсветы газовых ламп переливаются на мокрых от пара каменных стенах. Они касаются серебристой чешуйчатой кожи на голых плечах, выхватывая его силуэт из темноты.

Плохо.

Мальчик бесшумно скользит по скользким ступенькам вниз, в более густую темноту, и благодарит мягкий теплый мох под ногами. Отверстия в стенах обдают его лицо облаками пушистого пара. Бежать дальше, не оглядываться.

Легкой тенью он перемахивает через перила и ныряет в узкую арку в стене, увенчанную мозаичным глазом рептилии. Он бежит по коридору, и широкие кожистые листья вьющихся по стенам растений хлещут его по лицу.

Мокро.

Шагов позади давно не слышно. Он судорожно вдыхает в попытке унять жгучую боль в легких.

Еще не безопасно.

Коридор проносится мимо и заводит мальчика в помещение с лабиринтом покосившихся деревянных полок, заваленных пыльными приборами, кристаллами и ветхими отсыревшими книгами. Сбавив шаг, он пробирается меж полок, огибая хрупкие стеклянные трубки, торчащие из грязных алхимических сосудов. Было бы глупо сейчас выдать себя звоном бьющегося стекла в темноте, едва спутав следы. Проход тупиком упирается в каменную стену. Мальчик крадется назад, находит другой путь. Через несколько метров и эта тропинка обрывается, перекрытая массивным кособоким столом, с которого свисает ветхая ткань. На ткани покоится ворох потрепанных свитков. Мальчик ныряет под стол, чтобы вылезти с другой стороны, и путается в складках ткани. С трудом нащупав выход, он скидывает с себя пахнущую плесенью ветошь, и тут его вертикальные зрачки сжимаются в узкую щель. Черный сапог, штаны, плащ с капюшоном и рука в перчатке, которая хватает его за горло.

Он беззвучно извивается в руках мужчины, который тащит его по мокрым коридорам назад, в серебряную комнату. Посреди той комнаты в свете факела сверкает изгиб огромного рога, обитого витыми серебряными обручами. Рог покрыт неровными наростами и узором поперечных желобков. Сложно сказать, руки человека высекали его, или растила сама природа. Раструб рога зияет чернотой. Серебро давно почернело и скрылось под бурыми подтеками, но вблизи видны детали на обручах – фигурки людей и сказочных животных, идущих друг за другом бесконечной вереницей. Иногда они переходят на бег, иногда сплетаются в драке, лежат мертвыми на земле, но после них неизменно поднимаются и идут новые люди и звери. Все это мальчик разглядел, пока обессиленно лежал со связанными руками на холодном грязном полу. Вывернутые руки сводило болью.

Мужчина вернулся в комнату и достал из складок плаща изогнутый кинжал. Схватив мальчика за воротник рубахи, он прижал его щекой к шершавой поверхности рога. Мальчик шумно втянул воздух и предательские слезы побежали по его чешуйчатым щекам. Подтеки на серебре рога, которые издалека привиделись ему ржавчиной, на самом деле были засохшими ручейками крови.

***

Морской ветер поскрипывал створками витражных окон. Гелла, верховная жрица города Нод, тихо поднялась из-за круглого стола, за которым ожесточенно спорили люди. Сложив за спиной ладони, усеянные разноцветными перстнями, она неспешно обошла стол и приблизилась к окну.

– Мои люди вынуждены толпиться в защищенных резиденциях, потому что не могут найти спокойной жизни в городе. Им под двери подкидывают мертвых крыс, измазанных черной краской. Их детей на улицах травят сверстники. Торговцы прогоняют их из лавок. О каком сотрудничестве вообще может идти речь? – холодно чеканил мужчина с орлиным носом и жестокими черными глазами, похожими на блестящих жуков.

Высокая седая женщина с царственной осанкой ударила ладонями по столу и подалась вперед. Ее лоб был покрыт испариной.

– Калан, твои несчастные, беззащитные адепты крадут детей. Одни древние боги знают, что вы делаете с ними в подземельях своих резиденций. Выращиваете на их телах свою черную плесень?

– Вздор. Это лживые сплетни, которые тебе, Сария, стоило бы пресекать. Но вместо этого ты сама подтверждаешь их и взращиваешь, а потом смеешь требовать от меня содействия в делах, которые меня не касаются. Тратишь мое время впустую, – произнес глава ордена Ми Нэбикийе, спокойный и твердый, как скала.

Гелла раскрыла ставни, впуская холодный воздух в душную комнату. Ветер холодил струйки пота, которые стекали по ее открытой спине и впитывались в дымно-васильковые одежды. За окном далеко внизу сонно сверкал город Нод, освещенный желтыми газовыми огоньками. Неизменно черное небо мерцало глухими неподвижными звездами. Когда-то давно, быть может сотню тысяч дней назад, небо бывало ярко синим и гасло только ночью. Гелла иногда видела его густую синеву во снах: оно загоралось вместе с восходом ослепительной белой звезды, и та звезда обжигала кожу своим жарким светом. Сария, слушая рассказы о синем небе за кубком вина, смеялась над ней. “У тебя удивительно живое воображение, дорогая. Разве такая горячая звезда не превратила бы город в пепел?”.

Сегодня жрица чувствовала себя затравленным ребенком, вынужденным слушать, как ругаются родители. Все прочие люди за столом, банкиры, советники, чопорные дамы и усталые мужчины, да и молчаливые стражники у дверей, наверняка испытывали то же самое. Балаган.

Сария не сдавалась.

– Я не верю тебе. Но даю тебе шанс очистить имя ордена, помочь городу, в котором вы живете.

Мужчина иронично усмехнулся.

– Прибереги свою снисходительность для нищих монахов, великодушная глава царской стражи. Мы давно похоронили царя.

Стрела попала в цель. Женщина скривилась, наклонилась в его сторону и вкрадчиво произнесла:

– Так отдай мне мою царицу, Яхбулон.

Мужчина открыл было рот, собираясь возразить, но его голос потерялся за оглушительным протяжным гулом, раздавшимся где-то снаружи. Люди за столом переполошились и затравленно оглядывались. Стража у дверей схватилась за мечи. Гул тянулся, как раскат грома в металлической трубе, и все никак не кончался. Гелла рухнула на колени и зажала руками уши.

Свет, тошнота и ненужные дети

В изящной серебряной лампадке, украшенной миниатюрной ящеркой с драгоценными бусинами вместо глаз, тлел порошок. Ноэма втянула носом кислый, щекотливый дым. Легкие прожгло изнутри, ребра свело спазмом, она поперхнулась и закашлялась, отплевываясь. Ушастый сын рыбака и Краз расхохотались.

– Да ну вас, – обиженно просипела девушка, – перечной пылью дышать и то приятнее.

Нервно утирая воспаленные глаза, она поднялась с пола, перешагнула через конвульсивно хохочущего Краза и пошла в соседнюю комнату, проведать Ану.

Подруга лежала на пыльных подушках, зачарованно наблюдая за руками храмового послушника Адаля. Волнообразными движениями он долго нагнетал воздух меж ладоней, собирая тусклый рассеянный свет. Удовлетворенный собранным мерцающим облаком, он ухватил пальцами невидимую нить и пару раз обернул ее вокруг указательного пальца левой руки, погруженной в светящийся газ. Затем он аккуратно убрал левую руку, а правой потянул за нить. Свет тут же сбился в пучки, собранные в центре небольшого газового шара, и разгорелся ярче.

Ана с разинутым ртом захлопала в ладоши.

– Свет, ты даришь свет!

Она вскочила на ноги, пошатываясь, и кинулась обнимать послушника. Круглое веснушчатое лицо парня залилось пунцовой краской.

– Любой послушник так умеет… Ничего необычного. Верховная жрица лично обучает каждого.

– Надышалась таки, бедняга, – едва ворочая языком проговорила Ноэма, – схожу проветрюсь.

Она вывалилась на балкон и облокотилась на каменную перекладину, отчаянно концентрируясь на том, чтобы сдержать тошноту. Ну и дрянь. Лично бы придушила того засранца, который придумал поджигать подозрительные растения. Сильный спазм согнул ее пополам, и она опорожнила желудок прямо на мостовую под балконом.

Утирая рот дрожащими руками, она зашла обратно и оставила дверь открытой. Краз, в которого она когда-то была влюблена, непослушными пальцами перебирал струны лиры и невидящим взглядом смотрел в потолок. Он обладал удивительной способностью разрушать все, что ему дорого. А с тех пор, как пристрастился к дымным порошкам, он потерялся совсем. Круглолицый Адаль приходился ему единокровным братом, но с жизнью справлялся гораздо лучше. В храме его любили за усердную работу. Однако вечером он шел домой, и здесь его ждали Краз, его хаос и призрак давно умершего отца. Ноэма жалела братьев, но не знала, как со всем этим можно помочь. Наверное, стоит сейчас уйти домой, в орденское Убежище. В этом душном притоне невозможно находиться.

Аны в комнате не было. Адаль понуро сидел у ног брата. Голос подруги был слышен со стороны комнаты с лампадкой.

– Все сферы важны, конечно. Но основополагающая – Даат, символ пустоты. Пустота дает начало.

Ей нетерпеливо отвечал заговорщический голос лопоухого:

– Сферы, пустота, ладно. Я слыхивал, что у вас, адептов, растут на коже змеиные чешуйки. Покажешь?

Судя по голосу, Ана растерялась.

– Это происходит со старшими, посвященными, и я пока что не знаю, почему. Вот, смотри, на руках и лице ничего нет.

– Наверняка они прячутся под одеждой. Давай-ка вот здесь глянем…

Ана испуганно охнула, и Ноэма рванула в комнату. Оттащив за шкирку зазнавшегося рыбацкого сына, она застегнула накидку подруги, так некстати обнажившую грудь, и выволокла девушку из комнаты, а затем и из душного дома.

Они побежали на пристань, к лодочнику. Остановившись у самой воды и переводя дух, Ноэма тревожно оглядела Ану и заметила заговорщическую ухмылку на ее лице. Подруга извлекла из складок одеяния драгоценную лампадку и помахала ею перед глазами Ноэмы. Они расхохотались.

Лодка уже должна была прибыть, но сейчас ее не было видно. Они присели на каменный борт причала и молча смотрели на бухту, обнимающую залив, через который Гихон несет свои мутные темные воды из города Нод в обледеневшее море.

К 20 годам Ноэма успела пожить в разных частях города: ее смутное детство прошло в Убежище, рядом с отцом, но в 16 у нее появилось право поселиться в портовом общежитии с другими адептами. В подростковом царстве заносчивых молодых колдунов царило увлекательное безобразие, промискуитет и бесконечные авантюры, но покуда беспорядочные половые связи и мелкое хулиганство не противоречили ценностям Ордена, было куда развернуться. Там же, среди пьянства и бесшабашных экспериментов, судьба наконец привела в ее жизнь Ану.

Ана была ее путеводной звездой. Рядом с ней все обретало хрупкий баланс. Кипы книг, которые им приходилось читать каждодневно, не так сильно давили своей бессмысленностью, когда они делали это вдвоем. Ана частенько проваливалась в фантазии наяву, часами лежала на траве под звездами, но никто не умел так четко ощущать связь с реальностью и городом, как она. Иной раз она прислонялась щекой к пыльной земле, жмурила глаза от удовольствия, улыбалась и благодарила ее за спасительное тепло во льдах.

Вместе с Аной Ноэма вернулась в Убежище. До момента, как адепты Ордена имели право пройти инициацию и начать учиться реальной магии – управлять черным огнем и таиться, сливаясь с тенями, они должны были знать всю орденскую библиотеку наизусть. Ноэма, впрочем, еще не видела эту магию на практике – ею владела кучка избранных, включая верховного жреца, Яхбулона, и использовала тайно. Но их ладони от соприкосновения с черным огнем были покрыты кошмарными обугленными шрамами.

Орден владел тремя резиденциями в разных частях города: Мирия в центре, Аван на вершине Западного мыса и Хиддекель в южной части залива. Когда-то давно все адепты жили в Убежище, пещере в северной части бухты, но со временем орден разросся, и сейчас там мог постоянно находиться только Яхбулон и его приближенные. Остальных адептов иерархическими ветками расселили по резиденциям, поставив во главу каждой по одному из высших адептов – энаров. Вне резиденций орденским колдунам никто не был рад.

Ноэма бывала во всех резиденциях, и больше всего ей нравилась тихая белая вилла Аван, окруженная скалистыми обрывами и лениво дрейфующими осколками ледяного панциря, который покрывал море. Там было легко забыться. В таком отдалении от гейзерных источников города было чертовски холодно, но в похрустывающих уютных каминах и пушистых шкурах на полу была своя ни с чем не сравнимая прелесть. На самом краю обрыва стоял старый нерабочий фонтан, где сидела печальная мраморная статуя женщины. Она смотрела на запад, в море. Это и была Аван, жена Каина, тысячи лет ожидающая его прибытия. Такая преданность чем-то откликалась в Ноэме, и она хотела поселиться там вместе с Аной. Разрешение на это мог дать только сам Яхбулон.

Лодка мягко стукнулась о камни причала, и старый Вилен, лодочник, помахал девушкам рукой.

***

Входом в Убежище был черный грот, скрытый от посторонних глаз. Вилен знал свое дело и ловко управлялся с веслами, загоняя лодку в узкий проем между скал. Выбравшись на отполированные каменные плиты, которыми был вымощен пол грота, девочки побрели внутрь.

Качка в лодке их добила. Они еле переставляли ноги, их кожа приобрела синюшный оттенок. Ана вцепилась в локоть Ноэмы, чтобы не упасть. Каждые десять ступеней крутой лестницы они останавливались, чтобы отдышаться. Как только они ввалились в арку большого круглого зала, у Ноэмы замерло сердце.

– Не такого я ждал от своей дочери. – Яхбулон был чернее тучи.

Ноэма прерывисто втянула воздух в легкие, чтобы начать оправдываться, но тут же осеклась. За спиной отца стоял энар Хирам, статный мужчина с прозрачными серыми глазами, и улыбался ей уголком рта. Не так она себе представляла тот момент, когда он наконец ее заметит.

– В городе паника, а для адептов там опасно и в спокойные времена. Потащила Ану невесть куда, подговорила Вилена на авантюру, хотя он мог понадобиться для более серьезных дел. Взрослые женщины, дочери жрецов! Вы что, пьяные? – На лице отца читалось холодное отвращение.

– Ставлю на травяные порошки, – усмехнулся Хирам.

К лицу Ноэмы поднялась унизительная волна жара. Колени дрожали. Она изо всех сил старалась не сглотнуть, чтобы мужчины не заметили ком, сковавший ее горло.

Ана вмешалась в разговор элегантно – издала низкий рычащий звук, и ее вырвало на мрамор под ногами Яхбулона. Хирам улыбнулся и прикрыл глаза рукой, потирая лоб. Отец молча оглядел девушек с головы до ног, развернулся и медленно пошел вглубь зала. Сделав несколько шагов, он остановился, и, не оборачиваясь, произнес:

– Вы подвергаете Убежище опасности. Собирайте вещи. Завтра утром вы переезжаете в Хиддекель.

Холодный, раздраженный тон отца в последние годы стал ей привычным. С ней все было не так. Чудовищная ошибка по имени Ноэма. Она была некрасива, медленно соображала, у нее все валилось из рук. Он любил ее когда-то давно, когда она была совсем ребенком. Сложно понять, что изменилось, и это ранило ее сильнее всего. Теплота в его глазах постепенно стала воспоминанием, а затем лишь отголоском воспоминания. Ноэма сморгнула слезы.

– Отец, Аван! Я хочу жить в Аван.

– Да кому ты там нужна. В Хиддекели за вами присмотрит Хирам.

И он двинулся к выходу из зала.

Обн