Красные нити

Побег был сорван. Что-то или кто-то явно не хотел их отпускать.

Это осознание парализовало волю. Следующие несколько дней прошли в полуступоре. Они почти не разговаривали. Сидели, прислушиваясь к малейшему звуку. Ночью не спали, включали свет и дежурили по очереди. Звук за стеной возобновлялся каждую ночь ровно в полночь и прекращался с рассветом. Теперь он раздавался не только из соседней комнаты, но и из-за их собственной стены, и иногда – это было самое ужасное – словно бы прямо из-под кровати, лёгкий, шелковистый шорох рвущейся материи.

Узор на стене рос. Он уже спускался почти до пола, оплетая розетку и край камина. Волосы не просто проступали сквозь штукатурку – они, казалось, шевелились, отращивая новые, невероятно тонкие нити, которые ползли по стене, сплетаясь в новые завитки и спирали. Воздух в комнате стал постоянно пахнуть старыми волосами и пылью.

Артём, отчаявшись, пытался бороться. Он сдирал обои, скоблил штукатурку шпателем. Но волосы были вмурованы в стену на глубину. Он пытался их сжечь паяльной лампой, купленной для ремонта. Волосы обугливались, испуская тот самый тошнотворный сладкий дым, но на их месте через несколько часов проступали новые, ещё более тёмные и густые.

Они сдались. Безвыходность и постоянный, изматывающий страх сделали их апатичными. Они выполняли необходимые действия: ходили на работу (Лиза взяла отгул, сославшись на болезнь), покупали еду, разогревали её на общей кухне, избегая взглядов соседей. Мир сузился до размеров комнаты с растущим на стене кошмаром.

Однажды вечером, неделю спустя после их заточения, Артём не выдержал.

– Я не могу больше, – сказал он, глядя в пустоту. – Я должен это понять.

– Что понять? – безразличным голосом спросила Лиза. Она сидела, укутавшись в плед, и смотрела на занавешенную стену.

– Её. Светлану. Почему? Зачем она это делала? Что это за узоры? Может, если мы поймём, мы найдём способ… остановить это.

Он полез в свой чемодан и достал оттуда старый, забытый планшет. Сеть в квартире по-прежнему не ловилась, но он вспомнил, что когда-то скачал для работы офлайн-карты города.

– Реставратор тканей… Эрмитаж… – бормотал он, запуская браузер в надежде, что хотя бы на мгновение появится сигнал. – Должны же быть какие-то следы. Статьи, публикации…

Чудо произошло. На несколько секунд в углу экрана появился слабый значок сети. Артём, как одержимый, стал вбивать в поиск: «Светлана реставратор Эрмитаж умерла Петербург».

Поиск выдавал ничего не значащие ссылки. Некрологи, скупые строчки в городских пабликах: «Молодая женщина свела счёты с жизнью…». Ничего личного. Ничего, что проливало бы свет на её сущность.

– Попробуй иначе, – тихо предложила Лиза, уже заинтересовавшись его усилиями. – «Реставрация тканей узоры волосы»… что-то в этом роде.

Артём вбил новый запрос. Страница стала медленно, по крупицам, загружаться. И тогда они увидели это. Статью из какого-то узкоспециализированного журнала по музейному делу. Автор – Светлана П. Всего несколько абзацев.

«…традиция использования органических материалов, в частности, человеческого волоса, в народном ткачестве и вышивке уходит корнями в глубокую древность, – гласила статья. – Волосу, как носителю жизненной силы, приписывались охранные свойства. Особое значение имели "мертвые узоры" – орнаменты, сплетённые из волос умерших предков, призванные охранять дом от проникновения потусторонних сил… Существовали и иные, запретные практики, когда мастер, желая навечно привязать к себе дух места или дух умершего, создавал "красную нить" – сложный узор, вплетая в него собственные волосы или волосы того, чью душу желал заключить в полотно… Считалось, что такой узор, будучи доведённым до совершенства, способен разорвать границу между мирами, но ценой неимоверной…»

Статья обрывалась на самом интересном месте. Дальше загрузить не удалось – связь пропала окончательно.

Артём и Лиза переглянулись. В воздухе повисло тяжёлое, пугающее понимание.

– Она не просто вешалась, – прошептала Лиза. – Она… она что-то делала. Здесь. Перед тем как… Она создавала этот узор. Она что-то привязывала. Или кого-то.

– Или сама привязывалась, – мрачно добавил Артём. – Чтобы не уйти. Остаться здесь навсегда.

Теперь узор на стене приобрёл новый, зловещий смысл. Это была не просто паутина. Это была ловушка. Тюрьма для души. Или, что ещё страшнее, – проводник. Врата.

И они, новые жильцы, стали частью этого узора. Новыми нитями в его бесконечно растущем, ужасающем полотне.

Той ночью звук пришёл не из-за стены. Он раздался прямо в комнате. Ш-ш-ш-ш… прямо над их кроватью. Они вжались в матрас, держась друг за друга, не в силах пошевелиться.

А утром они обнаружили, что узор спустился с стены на пол. Тонкая, почти невидимая нить тёмного волоса протянулась через всю комнату, от стены с камином к порогу. Она была натянута, как струна, и вибрировала от малейшего движения воздуха.

Они перешагнули через неё, выходя в коридор, чтобы вскипятить чайник. Это было ритуалом. Ритуалом признания своего плена.

Лиза на кухне, машинально помешивая чай, смотрела на дверь Веры Степановны. Та вышла за солью. Их взгляды встретились. И в глазах старухи Лиза прочитала не злорадство и не злобу. Она прочитала там то же самое, что чувствовала сама – глубочайший, выстраданный годами ужас. И что-то ещё. Предостережение. Сочувствие?

Вера Степановна медленно, почти незаметно, покачала головой. И быстро юркнула обратно в свою комнату.

Вечером, когда Артём пытался заснуть сидя, Лиза сделала то, на что не решалась раньше. Она подошла к двери соседки и тихо постучала.

Долгое время ничего не происходило. Потом щёлкнул замок, и дверь приоткрылась на цепочке. В щели показалось бледное, испуганное лицо старухи.

– Что вам? – просипела она.

– Мы знаем про Светлану, – тихо, без предисловий, сказала Лиза. – Про то, что она сделала. Мы видим это. Слышим. Помогите нам. Мы не знаем, что делать.

Глаза старухи наполнились слезами. Она захлопнула дверь, и Лиза уже подумала, что всё кончено, но послышался звук снимаемой цепочки. Дверь отворилась.

– Заходи. Быстро.

Комната Веры Степановны была такой же, как их, но словно бы застывшей в прошлом веке. Запах лекарств, воска и одиночества. На стенах – выцветшие фотографии, кровать с горой подушек, иконы в углу.

– Садись, – указала старуха на табурет.

Лиза села.

– Она была не злая, – начала Вера Степановна, не глядя на Лизу, уставившись в окно. – Запутавшаяся. Очень одинокая. Всё время что-то плела, шила, вышивала. Говорила, что хочет создать такое полотно, которое навек сохранит мгновение. Остановит время. А потом… потом он её бросил. Жених. И с ней словно что-то оборвалось. Перестала выходить. А по ночам… по ночам стали слышны эти звуки. Как будто она не плачет, а рвёт что-то. Всю ночь напролёт. А потом… потом я нашла её. И на стенах… – старуха содрогнулась, – …вся комната была в этих узорах. Из её волос. Она перед тем как… обрезала их все и… и создала это. А на полу… – голос Веры Степановны сорвался, – …она пальцем на пыли написала: «Я ниточка. Я останусь».

Она замолчала, утирая платком глаза.

– А тот мужчина, который жил после? – спросила Лиза.

– Он хотел всё содрать, закрасить. Говорил, что это мерзко. А наутро его нашли… он был опутан своими же простынями, так туго, что едва развязали. А он кричал, что это волосы, что они его душат. Его забрали. Больше никто не хотел селиться. Пока не пришли вы.

– Почему вы нам ничего не сказали?

– А что сказать? Что в комнате живёт призрак сумасшедшей вышивальщицы? Кто поверит? Да и… – она потупилась, – …боялась. Она не любит, когда о ней говорят. Когда трогают её работу.

– Что нам делать? – с мольбой в голосе спросила Лиза. – Она не хочет, чтобы мы уходили.

Вера Степановна покачала головой.

– Не знаю, милая. Не знаю. Она теперь часть этого места. Она вплела себя в самый дом. Вы можете только одно – не гневить её. Не пытаться уничтожить узор. Может, она привыкнет к вам. Может, оставит в покое.

Это была не надежда. Это был приговор.

Лиза вернулась в свою комнату. Артём спал, сидя на стуле, от изнеможения. Она не стала его будить. Она подошла к стене, к тому месту, где начинался узор, и медленно, почти против своей воли, протянула руку.

Она коснулась стены. Волосы были на удивление тёплыми, живыми. Они мягко подались под её пальцами.

И в тот же миг в голове у неё явился голос. Не звук, а именно голос, чёткий, молодой, полный невыразимой тоски и безумной гордости.

«Всё должно быть связано. Все ниточки. Ни одна не должна потеряться. Я нашла способ. Я всё свяжу. Навеки».

Лиза отшатнулась, зажав рот рукой.

Узор на стене шевельнулся. Тончайшие нити дрогнули и поползли дальше, к её кровати, к спящему Артёму, плетя новую ячейку в бесконечной, растущей паутине.

Они были не просто пленниками. Они становились частью узора. Новыми нитями в полотне безумия, что ткала мёртвая девушка, стремящаяся остановить время и навек привязать к себе всех, кто посмеет войти в её мир.

Глава вторая заканчивалась. Впереди была ночь. И они знали, что звук повторится. И на этот раз он будет ещё ближе.

Глава третья: Архив тишины

Тихий, шелковистый голос в голове прозвучал так же отчётливо, как если бы кто-то стоял за её спиной и нашептывал слова прямо в ухо. В нём не было угрозы. Лишь бесконечная, всепоглощающая тоска и странное, леденящее душу удовлетворение, словно от завершённой грандиозной работы.

«Всё должно быть связано. Все ниточки. Ни одна не должна потеряться. Я нашла способ. Я всё свяжу. Навеки».

Лиза отпрянула от стены, как от раскалённого железа. Её ладони вспотели, в висках застучало. Она смотрела на узор, и теперь он виделся ей не просто скоплением волос, а живой, пульсирующей картой чьего-то помрачённого сознания. Нити действительно шевелились, едва заметно, колыхаясь в такт её собственному прерывистому дыханию, будто стена сама дышала.

Она не стала будить Артёма. Что бы она ему сказала? Что стена с ней заговорила? Он и так был на грани, его рациональный мир рушился на глазах, и этот последний довод окончательно сломал бы его. Вместо этого она забилась в угол комнаты, подальше от стены с камином, укуталась в плед и сидела, уставившись в одну точку, пока за окном не посветлело.

Артём проснулся с одеревеневшей шеей и тяжёлой головой. Его взгляд сразу же устремился к стене. Узор за ночь продвинулся ещё на несколько сантиметров, тончайшие паутинки волос уже почти касались ножки кровати.

– Чёрт, – хрипло выругался он. – Это не останавливается.

– Нет, – тихо согласилась Лиза. Её голос был безжизненным. – Не останавливается.

Она не рассказала ему о голосе. Не рассказала о визите к Вере Степановне. Эти знания висели на ней тяжким, ядовитым грузом. Но молчание между ними стало иным – больше не напряжённым, а скорее обречённым. Они были двумя заключёнными в камере, которые знают, что побег невозможен, и теперь просто ждут исполнения приговора.

Артём, однако, не сдавался окончательно. Отчаяние и страх начали трансформироваться в него в нечто иное – в одержимость. Он больше не пытался содрать или сжечь узор. Теперь он его изучал.

Он принёс из коридора стремянку, включил все лампы в комнате и принялся тщательно изучать стену, сантиметр за сантиметром, иногда с лупой, которую нашёл в ящике с инструментами.

– Смотри, – сказал он через час, и в его голосе прозвучала странная нота – не страх, а азарт исследователя, нашедшего первую зацепку. – Это не хаос. Здесь есть система. Повторяющиеся детали. Смотри – вот эта спираль, она встречается здесь, здесь и вот тут, у потолка. А этот зигзаг… он похож на древний охранительный символ. Но искажённый.

Лиза молча подошла. Она боялась снова прикоснуться к стене, боялась снова услышать тот голос. Но любопытство оказалось сильнее.

– И что это значит? – спросила она.

– Не знаю. Но если это система, у неё должен быть… код. Или цель. Она что-то значит. Может, если мы поймём логику, мы поймём, как это… остановить.

Идея казалась безумной. Бороться с потусторонним ужасом при помощи логики и анализа. Но это было лучше, чем сидеть сложа руки и ждать, пока растущие волосы опутают их совсем.

Они провели за этим занятием весь день. Артём зарисовывал фрагменты узора в блокнот, пытаясь найти закономерности. Лиза искала в интернете информацию о символах, орнаментах, народных вышивках. Сеть в квартире работала с перебоями, выхватывая из мировой паутины лишь обрывки информации, словно кто-то свыше дозировал их, давая ровно столько, чтобы поддерживать в них надежду, но не давая настоящего ответа.

К вечеру они выдохлись. Голова болела от напряжения и бессмысленности их стараний.

– Всё это ни к чему не приведёт, – с тоской сказала Лиза, откладывая телефон. – Это как пытаться понять язык паука, глядя на его паутину. Паутина – это ловушка, а не послание.

– Но паук плетёт её по определённым правилам, – упрямо настаивал Артём. – И мы – не мухи. Мы – люди. Мы можем мыслить.

– А она? Светлана? Она кто? – вдруг резко спросила Лиза. – Она была человеком. А теперь? Паук? Призрак? Что мы пытаемся понять?