Встретимся у кромки миров

– Откуда ты такой? – Галка подозрительно осмотрела меня. – Я тебя искала. Танцы уже кончились, ждала в беседке, а ты не пришел. Обещал и обманул.

– Я не мог.

Как ответить, если не помнишь о свидании? Откуда она это взяла?

– А сейчас можешь? Пойдем, там наши собрались. Коля гитару у отца взял, знаешь, как душевно поет!

– Сейчас не получится.

– Переодеться надо? Я подожду. А потом ты расскажешь, что случилось, да?

– Прости, не сегодня. Устал. А ты иди.

Галка поджала губы.

Я не стал ждать упреков, махнув на прощание рукой, поспешил домой. Не буду думать о ней, пусть обиделась, мне сейчас не до друзей.

Навстречу шли люди. Кто пел, кто продолжал танцевать. Мальчишки тащили аккордеон, уставший музыкант плелся рядом. Было видно, он уже выпил. Его жена, вцепившись в руку хваткой конвоира, отчитывала провинившегося, не стесняясь окружающих.

Меня встретил Дик, кинулся с веселым визгом, стал прыгать, прихватывая зубами ладонь. Это он так просил ласки. Бедный пес, сегодня не ходил с ним на прогулку, а ему нужно бегать, чтобы быть в форме. Овчарки должны быть поджарыми.

– С ним отец погулял, – тетка сидела в кресле–качалке и гладила кота, который пригрелся у нее на коленях. Рыжий лениво поднял голову, но не увидев ничего интересного, опять вложил ее в руки хозяйки.

– Откуда ты такой? – повторила она галкин вопрос.

– В море упал.

– И как водичка?

– Соленая.

– Есть будешь?

– Нет, я спать.

– Искупайся сначала. Отец воды натаскал.

Мне стало стыдно. Сегодня целый день был занят переживаниями и забыл о своих обязанностях. Здорово Кира вышибла меня из седла!

Кира

– Кира, как это понимать? Почему в окно? Что на тебе надето? – ба подошла, когда я поднималась после неудачного падения. Слетело полотенце, открыв пук спутавшихся волос. Она взялась за край дождевика и тот распахнулся. У двери обе соседки охнули.

Я посмотрела на себя. Голое тело, грязные трусы, кровоподтеки на ногах от камней, по которым меня валяла волна.

Ужас. Что они подумают?

– Ба, я все объясню!

Бабушка обернулась к товаркам, те стояли, переглядываясь и прикрывая рот руками в деланном ужасе.

– Ничего такого! Я была с Ингой…

Договорить мне не дали, старухи закудахтали и попятились. Потом, наскоро распрощавшись с бабулей, вышли на улицу.

Я стояла ни жива, ни мертва. Что сейчас будет?

Ба расстроилась. Соседки всем кости моют, а тут лакомый кусочек поднесли. Еще забралась в дом через окно, дура! Хотела как лучше.

Ба долго не возвращалась. Я пошла ее искать. Она была в своей комнате, где сильно пахло валерьянкой.

Я испугалась за бабулю, затараторила, стараясь быстро выложить свои приключения: от нечаянного купания в море до переодевания на мельнице.

Тут заметила тень – возле открытого окна кто–то был, но когда высунулась, увидела только качнувшиеся ветки жасмина. Ба устало села на кровать, я опустилась возле нее и крепко обняла.

Тревожно. Знала, что не совершила ничего предосудительного, но было очень неприятно. И зачем при старухах упомянула Ингмара?

– Ба, что теперь будет? Может пойти и сказать всем, что, честное комсомольское, ничего плохого не произошло?

Ингмар

Утром разбудили возбужденные голоса. Отец был зол, тетка уговаривала сначала разобраться.

Что случилось? Сон как рукой сняло.

Только успел только подняться и надеть бриджи, как дверь в комнату распахнулась, и у порога появился отец. Руки были сжаты в кулаки. За спиной стояла тетка и держала его за плечи. Как будто могла остановить!

– Где. Ты. Был. Вчера.

Ого! Отец в крайней степени ярости.

– На танцах.

– Не придуривайся, ты прекрасно понял, о чем я! После танцев. Я видел твою одежду.

– Помог Кире, ее сбила волна. Я вытащил.

– А потом?

– Домой пошли.

– Не ври! Ее разорванное платье нашли на мельнице! Почему она пришла домой голая и вся в синяках?

От нелепости всей ситуации у меня пропал голос. Вовремя. Сейчас лучше промолчать. Что бы сейчас не произнес, испорчу положение еще больше. Надо чтобы отец успокоился и смог трезво рассуждать.

Кто довел его до белого каления? Откуда такие ужасные домыслы?

Собравшись с духом, я произнес:

– Папа, я все объясню. Только не сейчас. Сначала я должен увидеть Киру.

– А вот этого не будет! Я запрещаю подходить к ней! – взяв себя в руки, отец продолжил: – Сейчас я еду на станцию и куплю тебе билет. Двадцать второго уезжаем домой. Вместе. Все. Каникулы закончились.

Развернувшись и чуть не опрокинув тетку, он вышел на улицу. Там стоял велосипед, который отец вывел за калитку, буркнув что–то резкое соседям, облепившим забор.

Я сел на кровать и беспомощно посмотрел на тетку.

– Что случилось?

Кира

– Иди мойся, болячки твои зеленкой намазать нужно. Воды нагрей!

Это она уже вдогонку кинула. Как была – в дурацком дождевике, я поставила на огонь бак, приготовила таз, мыло и стала распутывать волосы. Вода почти закипела, когда у двери раздался стук.

Я не стала выходить. Хватит, все, что ненужно я уже показала.

Ба кряхтя и вздыхая дошла до двери.

Там стоял дядя Иван. Он был главным в нашем поселке. Ба молча смотрела на него.

– Пелагея, – кашлянул тот, провел рогаткой пальцев по усам, – я все знаю. Надо бы в милицию обратиться. Пусть Кира не моется, так поедет. В районе ее осмотреть должны. Собирайтесь. Сейчас машина подъедет.

Я стала открывать дверь, чтобы разубедить его, ведь ничего такого не случилось, но ба с силой захлопнула, чуть не прищемив мне нос. Вжавшись в косяк, где была небольшая щель, я попыталась рассмотреть, что происходит, но кроме бабушкиного платка в поле зрения ничего не попадало. Прижалась ухом и расслышала, строгий голос моей защитницы:

– Никуда Кира не поедет. Не было ничего.

– А разве сынок Боргманов не снасильничал? Парни на мельницу сбегали, доказательство нашли – платье разорванное. Его сегодня на внучке твоей видели. Как в район съездим, заявление напишем, мальчишку заберут.

– Ты, Иван, русский язык хорошо понимаешь или тебе на лапландском сказать? Ничего не было. Кира в порядке. Ингмар ее спас, когда тонула. Все. И остальным скажи, чтобы зря языками не мололи.

– Как хочешь, Пелагея, как хочешь. Но зачем парня покрываешь? Или замысел какой есть?

– Не заставляй меня, Иван, ухват взять. Иди. Сам не болтай и другим накажи.

– На каждый роток не набросишь платок.

Было слышно, как ба закрывает дверь на засов. Она появилась на пороге кухни и посмотрела в мои несчастные глаза.

– Не бойся, Кирюша, отобьемся.

Я облегченно вздохнула и обняла свою любимую бабушку.

– А телеграфировать маме будем? – на всякий случай поинтересовалась.

– Причина есть? –резонно спросила ба. – Нет? Значит не будем.

Она закрыла окно, занавесила его и стала помогать снимать дождевик, а потом долго мыла меня в тазу.

Чистая, измазанная зеленкой, я засыпала на кровати, только что застеленной хрустящими от крахмала простынями, измученная прекрасно начавшимся и нелепо завершившимся днем моей первой любви.

Глава 5

Парень кудрявый,

Статный и бравый,

Что же ты покинул нас?

Следом мы ходим,

Взоров не сводим

С карих и лукавых глаз!

Ну, постой, погоди,

Молодой паренёк.

Ведь в тебе мы не чаем души!

Ты с одною из нас

Погуляй хоть денёк.

Разве мы не хороши?!

Парень кудрявый (1938 г.)

Музыка: Г. Носов Слова: А. Чуркин

Кира

Я проснулась утром от неясного шума на улице. Будто гудел рой растревоженных пчел. Белая занавеска поднималась и опадала от легкого дуновения ветра, от чего косые солнечные лучи освещали комнату, как стоявший в соседней бухте маяк: свет то слепил глаза, то прятался.

Зашла бабуля и нервно закрыла рамы на шпингалет, потом тщательно расправила занавески, будто боялась солнца.

Поймав мой вопросительный взгляд, она буркнула:

– Так надо. Не подходи к окнам.

И без объяснений покинула комнату.

Стало любопытно: да что же такого происходит на улице?

Я почему–то на цыпочках подошла к окну и, словно шпионка какая, чуть отодвинула край белого ситца.

Забор облепили люди. Их лица были неприветливы. Но это же соседи, которых я знала с детства!

Встретившись взглядом с одним из мальчишек, который тут же принялся показывать на меня пальцем, я резко отпрянула. Как будто могла схлопотать пулю в лоб.

Ноги не держали, уселась на пол.

Не понимаю, что этим людям нужно? Какая причина заставила их собраться у нашего штакетника?

Было слышно, как закрываются остальные окна. Бабуля собралась держать круговую оборону?

Скрипнули половицы, ба стояла за дверью, но почему–то не заходила. Не вытерпев напряженного ожидания, я позвала ее.

Голос почему–то отказал, стал высоким, и получилось особенно жалобно:

– Ба–а–а, ба–а–а…

Она резко распахнула дверь, но замерла, не увидев меня на кровати. Когда я поднялась, бабушка порывисто обняла меня, стала похлопывать по спине, утешая:

– Все будет хорошо, деточка. Пройдет время, и они успокоятся.

– Ба, да что же случилось? Почему они здесь?

– Посмотреть пришли.

– На меня?

– Нет, на нашу дверь.

– Зачем?!

– Ее кто–то ночью испачкал. Отмыть не получается.

– Как испачкал? Зачем?

– Дегтем.

Я ждала объяснений, но она молчала.

Освободившись из объятий, я посмотрела ей в лицо. В светлых, выгоревших от времени глазах, стояли слезы. Ба вытерла их кончиком платка, вздохнула:

– Давай сядем.

Обхватила мои ладони и всхлипнув, заговорила:

– Я расскажу одну историю, и ты сразу все поймешь. Это давно случилось, еще до твоего рождения. Помню, месяц май был, Тамара школу заканчивала. В нашем поселке появился молодой человек. Всем он был хорош: статный, красивый, обеспеченный – приехал на блестящей машине. Местные ребята такую впервые увидели, облепили всю. А он искал, где можно остановиться на неделю. Иван указал на мой дом – только недавно побелила, нарядно выглядел в цветущем жасмине. А почему не пустить постояльца? Мы с мамкой твоей вдвоем жили, комната свободная есть, да и подспорье денежное не помешало бы.

Бабуля замялась.

– В общем, не уследила я. Любовь у Владимира с Томой приключилась. И я об этом узнала не сразу, а вот через такую, вымазанную дегтем, дверь. Доказательства любви вскоре стали видны всем. Поползли слухи, что Владимир пошалил и бросил, мол у него в Москве другая есть, покрасивее будет, и та краля вот–вот приедет и все лохмы дочке моей выдерет. И пятно на двери обновлялось каждую ночь. Что с дочкой тогда происходило, страшно вспомнить! Из дома выйти боялась, чтобы не встретить осуждение. Могли плюнуть, словом недобрым обозвать или взглядом нехорошим ожечь.

Ба, вспоминая былое, опять стала вытирать слезы.

Что за кулемы мы с ней такие? Чуть что – реветь.

Но из ее рассказа поняла, почему мама не любила сюда приезжать! Только оставит меня и тут же назад! И не догадывалась я, что у родителей все так непросто начиналось.

– А дальше, ба, дальше! Мама мне ничего о тех днях не рассказывала!

– Ей неприятно, да и мала ты еще, чтобы такое узнать… В общем, затворницей мама стала. Но в один прекрасный день на исходе сентября у дома опять остановилась машина. Из нее вышли статный мужчина с дамой и направились прямиком к крыльцу. Соседей набежало не меньше, чем сейчас. Всем стало любопытно, что происходит. Мы пекли как раз. Обе в муке, мама живот фартуком прикрыла, чтоб по столу не елозил, не пачкался. Вот в таком виде и вышли к нежданным гостям.

– Ба, это же мои московские бабушка с дедушкой были!

– Да, Киреныш, они. Пока все на эту пару пялились, из машины показался твой папа, открыл багажник и вытащил букет из ста белых роз.

– Из ста? – восхитилась я. Бабуля кивнула.

– Так много их было, что потом не знала куда расставить.

Ба, прикрывая рот тем же концом платочка, заулыбалась. Мои губы в ответ счастливо растянулись. Мы обнялись, забыв, что происходит на улице, заново переживая самый замечательный момент из жизни нашей семьи.

– Дальше, ба, дальше!

– Стоим мы на крыльце все в муке, напротив эта красивая пара и смотрим–разглядываем друг друга. Как Володя подошел, у Томочки глаза засветились. Но опомнилась вдруг, что в муке вся, подняла фартук лицо обтереть. Тут москвичи просто застыли, а дочка, засмущалась, хотела в дом кинуться. По улице ропот понесся, все ждали, что же будет…

Бабушка вздохнула. Я тоже перевела дыхание, совсем забыла, что дышать надо!

– Ну, ба, ну же!

– А Володя цветы из рук выпустил, все розы по земле веером рассыпались. На колени перед Томой упал, живот руками обнял, да голову на него положил, словно услышать тебя пытался! Мама застыла, нерешительно за вихры его потрепала, а он заулыбался и такой счастливый в этот момент был, что все бабы вокруг заплакали. Да что говорить, мужики тоже спешно слезу стряхивали. Родители Володи растрогались, подошли и стали обнимать–целовать молодых. Вечером мама с ними уехала. В Москве свадьбу справляли, у нас делать не стали. Не достойны люди, что на маму косо смотрели, с ней за одним столом сидеть. Я так решила. Обидно, что все повторяется. Запамятовали соседи урок – за любовь наказывать нельзя! Не знаю, что теперь делать? Телеграфировать маме, чтобы тебя забрала? Приедет, увидит дверь, старые обиды всколыхнутся, и не отпустит больше мою дитятку сюда! Может, как эгоистка рассуждаю, но не хочу я отсюда уезжать, особенно сейчас. Чувствую – здесь мое место!

Я задумалась. И вправду, что делать? У мамы тогда надежда была, что все устроится. Она получала письма, в которых папа объяснялся в любви и обещал приехать за ней. Так и писал, верь мне и жди! Я читала, мамочка показывала. А ей, оказывается, непросто было, в животе я уже сидела!

И бабушку жалко.

– Я останусь. Не надо телеграфировать. Я правая, мне боятся нечего. Только надо с Ингой встретиться, узнать, что с ним происходит.

Ингмар

– По поселку ползут слухи, что ты был вчера с Кирой, – тетка смотрела мне в глаза, выискивая ответную реакцию на слова.

– Я был, но…

– Одни говорят, что ты ее изнасиловал, другие опровергают…

– Хоть кто–то умный!

– Другие опровергают, уверяя, что она спровоцировала тебя неподобающим поведением.

– Скажи, Марта, ты сама веришь этому?

Она, конечно, не верила. Опустила глаза и почти шепотом произнесла:

– Кто–то вымазал дегтем дверь Киры.

Я задохнулся от несправедливости.

– Сейчас я должен быть с ней! Отпусти меня! – почти взмолился.

– Ты не понимаешь, в каком положении оказался! Иван верит, что они покрывают тебя. Он пытается убедить их написать заявление в милицию! Говорит, есть улики! Видишь, до чего дошло? Обвиняют не разобравшись! Правильно отец решил увезти тебя.

– Марта, прошу, сходи к ней! Объяснись, успокой.

– Ингмар, забудь! Ты скоро уедешь, сплетни утихнут. А сейчас ни шагу за дверь. Не зли отца.

Я застонал от бессилия. Ну как не понимает! Не смогу забыть. Я… я люблю Киру!

От осознания этого, в голове прояснилось, и пришло очевидное решение. Надо бороться!

Глава 6

Кто уверен в себе, тому чуждо чувство страха.

А так как предающийся печали испытывает также страх,

то отсюда следует, что храбрость с печалью несовместима.

Цицерон Марк Туллий

Кира

– Ба, а что будем делать с дверью?

– Соскребать сейчас бесполезно, опять намажут. Поэтому простыню наброшу. Днем не подойдут, побоятся – я с лопатой у двери встану. А до ночи что–нибудь придумаем. Ну, что Кирюха? Повоюем?

– Повоюем!

После чашки чая, которую выпила с удовольствием из–за поднявшегося настроения, я пошла выбирать одежду.

– Ты куда собралась? – ба внимательно следила, как я вытаскиваю из шифоньера сатиновые штаны и майку.

– К Инге схожу. Видишь, специально шаровары надеваю, чтобы удобнее было по заборам лазить. Беднягу закрыли, наверное. Иначе давно бы здесь был. Я его с детства знаю.

– А теперь взрослая, что ли? – усмехнулась бабуля, помогая заправить майку.

– Теперь взрослая. Со вчерашнего дня, – прыгая на одной ноге, сообщила ей. – Куда подевался второй? Не видела?

Ба подпихнула ногой сандалик.

Скрутив косы в тугую баранку, нацепила панаму.

– Хороша! – протянула бабушка. – Ты действительно на войну собралась?

– Ага! Ну, раз лопату ты себе оставляешь, можно я ухват возьму? – с удовольствием посмотрела, как у нее открылся от удивления рот.

Прошла на кухню, подцепила ухват, потрясла им, как копьем, и двинулась к выходу. Оглянувшись на застывшую бабулю, подмигнула и открыла настежь дверь.

– Ну, кто смелый! Подходи!

Ингмар

Тетка была гренадерского роста. В нашей семье все немаленькие. Порода такая. Викинги! Поэтому, улучив минуту, когда Марта вышла во двор покормить кур, я проскользнул в ее комнату. Не знаю, здравая эта мысль или нет, но попробовать стоило.

– Так и знала, что тебя не удержать. Смотри, будет отец меня пытать, скажу, что ничего не видела.

Услышав теткин голос, подскочил от неожиданности. Я был уверен, что нахожусь в комнате один.

Довольное лицо Марты смотрело на меня в окно со двора. Ее шляпа с широкими полями закрывала пол–лица.

Я подошел и сдернул с нее нужную мне вещь.

– Подожди, сейчас помогу, – тетка исчезла и вскоре появилась в комнате. Открыв шкаф, принялась перебирать вешалки с вещами.

– Эта подойдет, – показала она темную юбку, – вот еще жилет и рубаха с рукавом.

И стала все надевать на себя поверх того платья, что с утра было на ней.

Я опешил. И чего Марта надумала? Неужели не поняла, что это я для себя одежду готовил, чтобы стать на время собственной теткой? А как еще незаметно пробраться к дому Киры?

– Эх, молодежь! – Марта покачала головой. – Учить вас надо! Видел, сколько соседей на улице отирается?

Я кивнул. Конечно видел. Словно на первомайской демонстрации.

– А тут я кур покормлю в юбке и жилете, потом в дом зайду, там ты быстро переоденешься и направишься с ведром прямиком к колодцу. Так правильно будет? А если по–твоему сделать, то люди решат, что у них в глазах двоиться: Марта в платье кур кормит, а другая в юбке через забор лезет.

Я обескуражено почесал в затылке. Хорошая у меня тетка. Просто замечательная!

Кира

Как только я показалась на улице, люди молча расступились. На всякий случай я сделала выпад ухватом в сторону толпы. Кто–то вскрикнул.

Я победно положила его на плечо и двинулась в сторону дома Ингмара. Соседи провожали меня взглядами из–за заборов, куда кинулись от беды подальше. Бабка Нюра, одна из вчерашних бабушкиных товарок, юркнула в кусты.

– Так! Я накрепко запомню, кто боится мне в глаза смотреть!

Проходя мимо дома бабки Настасьи, другой бабкиной подружайки, специально древком ухвата прошлась по всему штакетнику. Грохот стоял знатный!

Настасья высунулась в окно, не понимая, что происходит. Я остановилась напротив, вскинула ухват, как ружье, и прицелилась в подслеповатую старуху.

– Боже ж ты мой! – вскрикнула та и попыталась спрятаться за косяком.

– Говори, бабка, кто дверь испоганил! Иначе стрелять буду! Ты же знаешь – я юный ворошиловский стрелок!

– Кира, деточка! Не стреляй! Это не я! Это подружка твоя, Галка!

Я растерялась, опустила «ружье».

– Как, Галка? Врешь небось!

– Я ей деготь сама дала. А она в обмен указала, где следы твоего позора искать!

– Позора?

– Весь поселок знает, чем ты на мельнице занималась, – озираясь по сторонам, тихо произнесла Настасья.

Эти слова убили меня. Медленно развернулась, кинув на прощание успокоительные слова:

– Бабка, живи. Пока.