Тайна века

Владимир Дроздовский

Тайна века

Предисловие

Чего боится современный человек больше всего на свете? Какой страх объединяет всех нас?

Страх остаться наедине. Наедине с самим собой. Представьте, что вас поместили в комнату, без окон и дверей. Еда, вода и другие нужды появляются сами собой. Вам ничего делать не нужно. Никаких кредитов, никакой работы. Никаких забот и проблем. Ничего. Но при этом, у вас ничего и нет. Нет книг, нет бумаги, нет ручки, нет игрушек, нет шахмат, нет музыки, нет электричества, нет никакой связи с внешним миром. Да и времени тоже нет. Только темнота и абсолютная тишина. Что вам остается делать? Думать. Думать о себе.

То, чего вы избегаете каждый день в погоне за общением с внешним миром. Вы боитесь остаться одни, наедине с самим собой. Не правда ли? В наше время куда проще заглушить этот первобытный страх бесмыссленным потреблением контента на любой вкус и цвет. Только чтобы не оставаться в полной тишине и темноте.

Не правда ли? Этот страх, страх полной изоляции гораздо страшнее даже страха смерти, ибо он нам ближе и понятнее. Смерть дарит нам вечный покой, а изоляция дарит вечный страх. Мы каждый день боремся с этим страхом. Побеждаем и проигрываем. И так по кругу.

А теперь представьте, что в эту изоляцию один человек погрузил себя сам, точнее не он сам, а его воспаленный мозг. И получилась, так называемая внутренная «самоизоляция», из которой его не может вытащить никто, кроме него самого. Но захочет ли он избавиться от этой «ловушки ума»?

Глава 1. Перфоманс в музее

Высокий, молодой человек худощавого телосложения в длинном пальто с обмотанным вокруг шеи вязанным шарфом, открыл тяжелую входную дверь и зашел в здание Зимнего дворца со стороны набережной Невы. В холле музея он повернул направо, к билетным кассам, там купил один билет на взрослого и затем спустился на цокольный этаж, где находился гардероб. Там он разделся, после этого снова поднялся на 1 этаж и направился ко входу в сам музей, где начиналась экспозиция. Показав свой билет двум пожилым контролерам, этот крайне необычный персонаж, быстро проскочив фойе, стремительно поднялся по знаменитой на весь мир мраморной лестнице на 2 этаж дворца. Остановился наверху и задумался на несколько секунд, пропуская мимо себя других посетителей. Далее повернул налево и неспешным шагом, прошел в первый зал.

Мария Петрова, смотрительница одного из залов, где были представлены шедевры итальянских художников обратила внимание на странного молодого человека, в застиранном пиджаке темнокоричневого оттенка и темных брюках с растянутыми коленками. На шее у того висел обозначенный ранее длинный шерстяной шарф, который тот не снял, отдавая свое пальто в гардероб.

Привлекла пожилую женщину, охраняющую покой музейных экспонатов, прежде всего не внешность этого странного юноши, а его глаза. Взгляд его будто остекленевших глаз Петровой сразу не понравился и она решила понаблюдать за ним более пристально, чем за остальными посетителями, коих в столь ранний час было не очень много. Женщина уже была наслышана про разного рода наркоманов и токсикоманов – любителей нюхать строительный клей «Момент» и разгуливающих по городу с полиэтиленовыми пакетами в руках. У них по слухам были такие же похожие остекленевшие глаза и такие же отстраненные выражения лиц, что и у молодого человека, который казалось бы не понимал где находится и что здесь делает.

Еще Петрова отметила про себя, что этот парень явно нервничает и при этом постоянно держит руки в карманах пиджака, что тоже было странно и крайне подозрительно. Он продолжал бесцельно бродить по залам экспозиции, не обращая особого внимания ни на картины, ни на скульптуры, установленные в них, пока не забрел в залы, где на стенах висели картины знаменитых итальянских художников и скульпторов эпохи Возрождения, таких как Леонардо да Винчи, Боттичелли, Микеланджело, Рафаэля, Тициана и других величайших мастеров. Петрова встала со своего места и продолжила наблюдать за подозрительным персонажем, подспутно предчувствуя грядущую опасность, но пока не стала сообщать другим смотрительницам о своих подозрениях, о чем вскоре очень пожалела.

Тем временем, молодой человек зашел в зал № 221, остановился посреди него и снова замер. А вокруг неспешно прогуливались другие ничего не подозревающие посетители музея, иностранные туристы, городские обыватели, молодые семейные парочки, обычные студенты. Никто кроме Петровой не обращал внимания на странного гостя. Но спустя какие-то секунды все резко и навсегда изменилось.

Одиночка вдруг резко вынул правую руку из кармана, в которой оказался какой-то небольшой бумажный сверток. Он быстро развернул бумагу и небрежно бросил ее на пол, держа в руке крохотную стеклянную бутылку с какой-то мутной житкостью внутри.

– Молодой человек! Здесь нельзя сорить и распивать спиртные напитки! – Прокричала Мария Петрова, опомнившись и спешно, почти бегом направилась к нарушителю спокойствия. На ее крик обратили внимание и другие смотрительницы залов и посетители. Все они уставились на парня, который впрочем не замечал никого вокруг. Он не обратил никакого внимания на окрик смотрительцы, продолжив свое занятие. Открутил крышку бутылки, попытался спрятать ее в карман, но ничего не вышло. Она с негромким щелчком упала на дубовый паркет и откатилась в сторону. Петрова уже находилась в двух шагах от него, все поняла, но опоздала. Молодой человек размахнулся рукой с находящейся в ней бутылкой и принялся поливать маслянистой и крайне пахучей житкостью все вокруг себя.

– Молодой человек! Прекратите немедленно! Это хулиган..,– прозакричала другая смотрительница, но увидев, что от житкости, которую разливает вокруг этот безумец исходит какой-то едкий сизый дым, осеклась, отступила на шаг назад и испуганно прикрыла рот руками. Она как и Петрова тоже застыла в оцепении и с ужасом в глазах наблюдала как адская житкость буквально разъедает несколько бесценных картин, висящих на стенах зала, на которые уже попали капли из бутылки.

Тем временем, молодой человек, уже окончательно успокоившись, спокойно опустошил бутылку и небрежно бросил ее себе под ноги. Та упав на пол, вдребезги разбилась, разлетевшись на мелкие осколки. А он полез в левый карман, по- видимому намереваясь достать оттуда еще одну такую емкость с адской смесью, но не успел. Несколько мужчин, очнувшихся от потрясения, стремительно подбежали к вандалу с разных сторон и повалили того на пол, связав ему руки тем самым шарфом. При падении, молодой человек ударился головой об пол и начал бормотать что-то бессвязное себе под нос. Бутылку он достать так и не успел.

– Звоните в милицию! Скорее! – Прокричал один из смельчаков, обращаясь к смотрительницам. Та, что помоложе, отреагировала быстрее и помчалась вон из зала.

– Картины! Картины! Надо спасать картины! – Закричала Мария Петрова и заметалась по залу, пока, наконец не сообразила, где находится нужный выход и тоже помчалась прочь, зовя на помощь. Остальные свидетели этой драмы, активно обсуждали ее между собой. К ним устремились другие, привлеченные криками. Кто-то из собравшихся активно фотографировал все вокруг, другие громко проклинали вандала, третьи плакали, смотря на то, как шедевры мировой живописи сгорают у них на глазах.

А молодой человек лежа на животе и повернув голову на бок, молча улыбался, краем глаза наблюдая как одна из картин – «Кудри Авроры», кисти итальянского художника эпохи Возрождения Джованни Беллини, медленно «сгорает» в адском пламени серной кислоты, которой он ее облил.

Оперативная группа прибыла в Зимний дворец уже через 15 минут, но не смогла быстро попасть на место происшествия. Музей к этому времени уже закрыли на вход, всех посетителей охранники попросили покинуть его в связи с чрезвычайной ситуацией, тем не менее они уходили крайне неохотно. Милиционеры попали внутрь здания через служебный вход со стороны дворцовой площади, пройдя через внутренний садик, где к этому времени уже проходила широкомасштабная реставрация. Поэтому им пришлось продираться через строительные леса, кучи мусора и горы стройматериалов, а так же защитные ограждения.

Глава 2. Он не такой как все

То, что Серёжа не такой как все, его родители поняли не сразу. В то время как обычные дети в свои первые месяцы после рождения проверяли на прочность психику своих мам и пап постоянными пробуждения посреди ночи, Серёжа по ночам практически не просыпался. А если и просыпался, то не устраивал истерик, например, из-за мокрых пеленок, а просто спокойно лежал с открытыми глазами в полной темноте, не издавая при этом ни единого звука. В полной темноте, которую разбавлял лишь тусклый уличный фонарь, светивший под углом в окно его комнаты, выходящей на улицу.

Потом, спустя некоторое время, этот удивительный малыш снова засыпал, чтобы проснуться уже под утро. Ольга и Иван Черняевы по началу не могли не нарадоваться на такого спокойного ребенка, который не будил их по ночам и вообще кричал крайне редко, только если хотел есть или пить.

Отличился этот младенец еще во время родов, которые так же прошли на удивление легко и относительно быстро. Они продлились всего четыре часа, при стандартной норме около десяти. Серёжа Черняев родился на 36 неделе, что уже само по себе было из ряда вон выходящим событием. Дело в том, что по статистике 8-месячные младенцы не выживают после родов, либо рождаются со страшными патологиями, которые невозможно потом вылечить. Наш же юный герой не только родился вполне здоровым, но и выжил. При этом когда появился на свет, то прокричал всего несколько секунд, глотнув свежего воздуха свободы, а затем замолчал, не мало удивив много повыдавших на своем веку акушеров ленинградского роддома.

Из роддома счастливую маму выписали через месяц после необычных родов и у семьи Черняевых началась новая жизнь. Задумываться о том, что с ее сыном что-то не так, Ольга Николаевна начала примерно через месяц, после того как их с сыном выписали домой. То, что он не просыпался и не кричал по ночам вскоре стало беспокоить заботливую мать. Да и днем, младенец тоже не доставлял ей много хлопот, что так же тревожило женщину с каждым днем все больше и больше. Все таки она родила его довольно поздно для тех лет, почти в 30 и опасалась, что это как-то повлиет на здоровье малыша. Несмотря на то, что выписали их из роддома довольно рано при таком маленьком сроке беременности, Ольга Николаевну не оставляла в покое тревога за здоровье малыша. Хотя никаких видимых причин для этого не было. У Серёжи при обследовании не нашли никаких патологий или отклонений. За месяц нахождения в послеродовом боксе, он добрал необходый вес и все его анализы были в норме. Но необычное поведение младенца дома настораживало его мать с каждым днем все больше и больше.

Она поделилась своей тревогой с мужем, который только отмахнулся от нее, заявив, что мол «радоваться надо, что их сын спокойно спит по ночам, а не орет в три горла». Иван Петрович Черняев мужчиной был строгим и основательным, не любил все эти «бабские сантименты и сюсюканья», поэтому в отличие от своей жены, был вполне доволен, что маленький Серёжа не доставляет им с женой хлопот по ночам. Ольга Николаевна не сразу послушала мужа, но все таки успокоилась, благо иных поводов для беспокойства тогда еще не было. Физическое здоровье малыша, несмотря на ранние роды, для его возраста было вполне приемлемым. Он даже болел как-то по своему, по особенному, не как все маленькие дети. Глядя на то, как внешне спокойно его сын терпит «все тяготы и лишения» своего возраста, Иван Петрович только цокал языком, закуривая очередную папиросу и все приговаривал: «Настоящий солдат растет, воин, не то, что эти соседские хлюпики». Только когда у малыша начали прорезаться первые зубы, он иногда стал подавать голос. Но плакал не долго, да и не часто. Но счастливая пора закончилась когда маленького Серёжу начали вывозить па прогулку на детскую площадку.

В ясли мальчика решили не отдавать, потому, что счастливая мама первенца взяла на работе заслуженный декретный отпуск, чтобы полностью посвятить себя воспитанию сына. Иван Петрович по началу не очень обрадовался этому обстоятельству, однако перечить жене тогда не стал, наблюдая как та буквально светится от счастья во время игр с их маленьким сыном. Работая до поздна и приходя домой ближе к полуночи, он далеко не сразу заметил, «что его сын не такой как все».

… – Ваня, наш сын очень странно себя ведет, – заявила однажды прямо с порога встревоженная женщина, встречая поздно вечером мужа с работы.

– Что ты имеешь ввиду, Ольга? – удивленнно спросил ее Иван Петрович, раздеваясь в коридоре. – То, что не орет по ночам, так это нормально. Я тебе уже говорил об этом. Не все дети – крикуны. Наш сын – боец, терпит до утра…

– Да дело не в этом – оборвала его на полуслове Ольга Николаевна. – Мы уже как с месяц ходим гулять на детскую площадку во дворе и…

– И что? – пробурчал недовольно мужчина, укоризненно посмотрев на жену. Он уже разделся и стоял в домашних тапочках в коридоре, сурово сдвинув брови на переносице.

– Мой руки и приходи в комнату. Ужин готов. Там все и расскажу, – ответила ему женщина и развернулась, направляюсь на кухню.

Иван Петрович только фыркнул недовольно и открыв дверь, прошел в крохотную ванную комнату, в их не менее крохотной 2-х комнатной квартирке на самой крохотной улице города названной в честь великого русского художника Ильи Репина. Мужчина через несколько минут зашел в комнату, где уже был накрыт стол для ужина. Маленький Серёжа сидел на полу и собирал свой железный конструктор. Он никак не отреагировал на появление отца в комнате, но Иван Петрович уже привык к этому и только слегка потрепал малыша по кудрявой голове.

– Ужин.

– А почему в комнате, мать? – удивленно переспросил ее Иван Петрович. – У нас что кухни нет?

– Потому, что я не хочу упускать из вида сына.

– Понятно. – снова буркнул мужчина и сел за стол. – Ну давай рассказывай, мать, что там стряслось на детской площадке.

– А в том, то и дело, что ничего. Наш сын не общается ни с кем. – тихо произнесла Ольга Николаена и продолжила мять салфетку, которой переодически начала протирать глаза.

– Что ты имеешь ввиду? – переспросил ее Иван Петрович, застыв с поднятой ложкой в руке.

– А то и имею. На детской площадке полно других детей, разного возраста. А нашему уже как ты помнишь, скоро два года исполнится. Достаточно взрослый уже. Так вот, приходим мы на площадку, выкладываем его игрушки. Я сажусь на скамейку, а Серёжа выбирает себе уголок подальше от всех, садится и молча играет сам с собой. С другими детьми даже не пытается познакомиться или как-то пообщаться, – продолжала свой рассказ Ольга Николаевна, сидя напротив мужа и переодически бросая встревоженный взгляд на малыша.

– Как так? Вообще ни с кем? – встревоженно переспросил мужчина и положил ложку на стол. Он развернулся и тоже внимательно посмотрел на мальчика.

– Именно. Ну, думаю ладно, всякое бывает. Подожду. И вот уже второй месяц пошел, как каждый день одно и то же. Наши соседки по двору уже начинают шушукаться между собой и показывать пальцем на Серёжу.

– Твою ж дивизию! – воскрикнул Иван Петрович и схватив ложку, громко ударил ей по столу. Однако ни женщина, ни малыш никак не отреагировали на этот неожиданный жест. Ольга Николаевна только чуть вздронула, а Серёжа и вовсе не шелохнулся, продолжая заниматься своим делом. – А я все думал, че он у нас такой спокойный, такой молчаливый… Что думаешь, мать? Может он … того?

– Тяпун тебе на язык, Ваня! Что ты такое говоришь! Наш сын нормальный! Просто … не общительный… – проговорила женщина, вытирая слезы.

– Как же… нормальный. Сама тут панику навела, а теперь заднюю даешь. К врачам его надо вести. Пускай эскулапы разбираются, что с ним. Психа нам еще в семье не хватало! – парировал ей Иван Петрович и снова взял ложку в руку, но на этот раз уже для того чтобы использовать ее по назначению.

– Ты с ума сошел такое говорить! Соседи услышат! Как тебе не стыдно??? – вскочив со своего места, закричала Ольга Николаевна и сев рядом с малышом, обняла его. – Я его никому не отдам!

– Ладно, ладно, прости, погорячился, – ответил ей уже более спокойным тоном мужчина, доедая остывший ужин. – Но ситуация действительно странная. Я в его возрасте уже вовсю дрался с соседскими мальчишками. А этот сидит себе и сидит, сам с собой играет. Это не нормально, согласись.

– Мало того, что он ни с не общается, так у меня складывается такое ощущение, что он вовсе никого не замечает. И вот это уже начинает пугать.., – снова начала говорить беспокойная женщина. – Пару раз к нему подходили несколько мальчишек и девчонок так от него никакой реакции на них не последовало. Один из них даже взял игрушку Серёжи, зеленого пластмассового бегемота. Ну думаю… сейчас наш парень как заорет или попытается отобрать его. Но нет, даже бровью не повел, а продолжил спокойно играть. У меня аж муражки по коже побежали в тот момент… Я теперь даже и знаю, что теперь думать… Может конечно стоит отвести его поликлинику…

– Ну ты и жути нагнала, Ольга, – ответил ей муж, отставив пустую тарелку в сторону и снова посмотрел на сына. – Может не все так плохо, в самом деле? В поликлинику можно. Пускай там всякие анализы сделают, обследования. Все таки с виду он вполне обычный парень. Да, молчун. Но все же…

– Но ты же сам несколько минут назад чуть ли не психом его называл. Забыл? – Укоризненно переспросила его жена.

– Ну погорячился, прости. Рано мы с тобой выводы делаем. Ладно. Включи лучше телевизор, часок хотя бы отдохну перед сном. А то завтра мне на опять на смену вставать рано.

– Так завтра же выходной? – удивленно переспросила Ольга Николаевна, вставая.

– Ну у кого выходной, а у кого и проходной. Работы много, а людей не хватает. Сама же знаешь. Придется выходить.

– Ладно. Пойду Серёжу укладывать спать, – произнесла Ольга и взяла сына руки. Слушай, а может ты сегодня его уложишь? Сказку ему почитаешь на ночь? Отец ты или кто?

Иван Петрович, сидя с пультом в руках взглянул на женщину недовольно и хотел было уже что-то резкое произнести, но передумал и молча кивнул. Ссориться на ночь глядя ему не хотелось. Поэтому пришлось соглашаться.

Глава 3. Арест

Через полчаса после задержания в Эрмитаже, странного молодого человека доставили на допрос в Главное управление МВД России по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области, находящееся по адресу Суворовский проспект 50-52. Новость о громком происшествии в государственном музее Санкт-Петербурга быстро распространилась по городу (благодаря многочисленным очевидцам) и уже через несколько часов на дворцовой площади собралась многотысячная толпа зевак, которые хотели попасть в Эрмитаж, чтобы лично увидеть пострадавшие от рук вандала картины. Для их усмирения даже пришлось перекрывать дворцовую набережную и другие прилегающие к ней улицы. Милиция главную площадь по периметру. На набережную уже никого не пускали. К гудящей толпе так никто и не вышел и ничего не объяснил, поэтому примерно через час люди начали постепенно расходиться по домам.

А в это самое время на 4 этаже ГЛАВКа, в обычном, ничем не примечательном кабинете за своим рабочим столом сидел Александр Орлов, старший оперуполномоченный майор милиции, тот самый, который лично задержал молодого человека в Эрмитаже. А напротив него, скованный по рукам и ногам, сидел тот самый парень. Им оказался Сергей Иванович Черняев, 22 лет отроду, бывший студент химической академии, отчисленный из нее 2 года назад за неуспеваемость.

На контакт с оперативником Черняев не шел, на вопросы не отвечал, только бормотал все время одно и то же: «Красиво горит, ах как красиво горит…».

– … Гражданин Черняев, хочу напомнить вам, что вы обвиняетесь в акте вандализма, статья 214 уголовного кодекса Российской Федерации. Согласно данной статье вам грозит наказание в виде лишения свободы до трех лет. Вы меня понимаете? – В который раз спрашивал Орлов у своего оппонента, но тот по-прежнему никак не реагировал на его вопросы, молча уставившись в одну точку.

– У вас дома была обнаружена целая химическая лаборатория! Как вы это объясните? – Снова задал новый вопрос Орлов, уже начавший терять терпение.

Черняев по-прежнему молчал, смотря на стену напротив себя невидящим взглядом.

– Ну и черт с тобой! – процедил , наконец, сквозь зубы оперативник и подняв телефонную трубку внутренней связи, нажал на кнопку вызова: «Дежурный! Пригласите конвой в мой кабинет».

Через минуту в дверь негромко постучались.

– Входите! – крикнул Орлов со своего места. 2 молодых конвоира вошли в его кабинет. – Гражданин Черняев, вы задержаны на трое суток до выяснения всех обстоятельств, – сухо произнес майор и закрыл папку с делом. – Конвой! – обратился он к вошедшим мужчинам, кивком головы указав на бывшего студента. – Уведите задежанного обратно в камеру. Пускай в СИЗО дожидается решения суда, раз молчит. Конвоиры молча выполнили его приказ, подхватили молодого человека под руки и вывели из кабинета Орлова. Через несколько секунд он остался один.

«Что творится с этим проклятым миром…», – подумал он, глядя в окно своего рабочего кабинета, которое как раз выходило на шумный Суворовский проспект, где мимо проносились легкие автомобили, автобусы, такси. А по тротуарам туда и сюда сновали люди, не подозревающие, что происходит за этими мрачными стенами.

Через час Орлову позвонил заместитель директора Эрмитажа Василий Паршин и рассказал о результатах экспертизы поврежденных полотен и статуй. Оказалось, что от рук вандала пострадало в общей сложности 4 картины и 2 скульпторы. Так же был поврежден деревянный паркетный пол в нескольких местах. К счастью ущерб оказался не столь значительным, как предполагалось ранее.

– … Больше всего пострадала картина «Кудри Авроры» кисти недооцененного итальянского художника Джованни Беллини. Единственная его картина в России, между прочим. Повреждено оказалось около 30% полотна и часть деревянной рамы, – продолжал свой рассказ Паршин.

– Вашим специалистам уже удалось установить состав данной житкости, которой Черняев обливал картины? – Перебил его оперативник.

– Да, конечно.... секунду. А вот. Нашел. Это серная кислота. Типичная формула – H₂SO₄, – спокойно ответил тому заместитель директора музея, не обратив внимание на грубость милиционера.

– Совершенно верно. Наши эксперты тоже опознали эту житкость из бутылок как серную кислоту. Ее же обнаружили и дома у Черняева. Так что все сходится, – добавил Орлов устало и посмотрел на часы, висящие на стене напротив его стола. – Благодарю вас Василий Игнатович за оперативную работу. Мы нам очень помогли.

– Ну что, вы, это я должен благодарить вас и вашу группу, за то, что так быстро смогли приехать к нам и обезвредить этого сумашедшего. Я сам до сих пор в шоке от происходящего, – ответил Паршин, уже более взволнованнее, чем несколько минут назад.

– Сумашедшего? – Переспросил вдруг Орлов, мигом очнувшийся от полудремы, в которую его понемногу затягивало во время монолога Паршина об искусстве. Сказался сумашедший график. – А почему вы уверены, что Черняев сумашедший? – Уточнил он у своего собеседника, словно ищейка почуяв след.

– Ну, а разве нет? Вы же сами видели его выражение лица. К тому же свидетели описали как он неадекватно себя вел во время посещения музей. Я, кстати уже сделал строгий выговор контролерам на входе за то, что пропустили его внутрь. Признаюсь, что в произошедшем есть и часть нашей вины, не досмотрели… Все меры бу…

– Ну ладно, ладно. Не корите себя строго. Все ошибаются. Лично вы ни в чем не виноваты. Еще раз хочу вас, Василий Игнатович поблагодарить за помощь в расследовании. Скажите кстати, какой примерно размер нанесенного музею ущерба, если не секрет?

– Ну тут, голубчик, я вам не помощник. Все экспонаты нашего музея бесценны по сути своей. А если вам нужны точные цифры, то я смогу их вам озвучить уже после окончания углубленной экспертизы поврежденных экспонатов. После официального запроса естественно. А пока по секрету могу сообщить, что речь о сотнях тысяч…

– Хорошо. Спасибо. Я все понимаю. Запрос будет, – ничуть не смутившись, ответил оперативник и что-то записал в своем блокноте, лежащем на письменном столе. – А сколько примерно времени понадобиться на реставрацию?

– По самым оптимистичным подсчетам… примерно месяц, полтора, я думаю, – неуверенно произнес Паршин на том конце провода. – Я не реставратор, поэтому точных сроков вам не скажу. Но одно знаю точно, что этого психа схватили вовремя, иначе последствия могли бы быть гораздо хуже! – добавил он с жаром в голосе.

– Благодарю за полученную информацию. Держите меня в курсе событий.

– Кстати… я понимаю, что это не мое дело, но все же.., – вдруг произнес Паршин неувенно.