Все люди смертны

– Я пытаюсь сделать что-то полезное, – сказал он.

Нагнувшись, он поднял тяжелую мраморную ступку.

Я направился к плите.

– Уверен, что мы в силах отыскать противоядие, – заговорил я. – У всякого предмета есть свой антипод. Если есть яды, должно быть и противоядие.

– Может, его и отыщут через тысячу лет.

– Так, значит, противоядие существует! Отчего же не открыть его прямо сейчас?!

Петруччо пожал плечами.

– Я не говорю, что сию минуту, – поправился я.

Я огляделся. Лекарство было где-то здесь, сокрытое в травах, в этих красных и голубых порошках, но не в моих силах было отличить его; перед радугой этих склянок и реторт я был подобен незрячему, и Петруччо тоже. Лекарство было здесь, но никто на белом свете не мог его обнаружить.

– О Господи! – взмолился я и захлопнул за собой дверь.

Ветер задувал по вившейся вверх дороге. Облокотившись на каменный парапет, я разглядывал трепещущие языки пламени, вздымавшиеся со дна крепостных рвов. Вдали сиял огнями лагерь генуэзцев. А позади во тьме лежала равнина с безлюдными дорогами, заброшенными домами – необъятная и бесполезная, как море. Одиноко высившаяся на скале Кармона была островком, затерянным в море. Ветер доносил запах горящего колючего кустарника, взлетающие от костров искры рдели в холодном воздухе. Они жгут кусты на холме, это длится уже третий день, подумал я.

Шум шагов, звяканье стали заставили меня встрепенуться. Они двигались цепочкой вслед за стражником, что нес факел; руки у них были связаны за спиной; мимо проследовал стражник, за ним толстая краснощекая женщина, потом старуха, дальше, понурив голову, шла молодая женщина, лица ее не было видно, за ней хорошенькая девица, позади брел бородатый старик, а за ним еще один; они не прятались, чтобы избежать смерти; и вот им предстояло умереть.

– Куда вы их ведете? – спросил я.

– К западной стене, там склон круче.

– Их не слишком много.

– Больше никого не нашли, – заметил стражник и, повернувшись к узникам, приказал: – Давайте пошевеливайтесь.

– Фоска! – крикнул один из них резким голосом. – Позволь поговорить с тобой, не отправляй меня на смерть.

Я узнал его; это был Бартоломео, самый старый и жалкий из нищих, что стояли с протянутой рукой на паперти у собора. Стражник легонько подтолкнул его:

– Шевелись.

– Я знаю лекарство! – упрямо выкрикнул старик. – Позволь поговорить с тобой.

– Что за лекарство? – спросил я, подходя к нему.

Прочие узники скрылись во тьме.

– Лекарство. Оно спрятано в моем доме.

Я вгляделся в лицо нищего: он явно лгал. Губы его дрожали, несмотря на ледяной ветер, на пожелтевшем лбу выступили капли пота. Прожив на свете больше восьмидесяти лет, он все еще боролся, чтобы избежать смерти.

– Ты лжешь, – обвиняющим тоном произнес я.

– Клянусь Священным Евангелием, что не лгу. Отец моего отца привез его из Египта. Если я солгал, можешь убить меня завтра.

Я оборотился к Руджеро:

– Пусть этого человека доставят во дворец вместе с его лекарством.

Перегнувшись через зубцы стены, я, уже не питая надежды, бросил последний взгляд на пляшущие в ночи огни. Тишину разорвал страшный крик, он донесся от западной стены.

– Возвращаемся! – резко повелел я.

Катерина сидела в углу у камина, завернувшись в одеяло; она шила при свете факела. Когда я вошел, она не подняла глаз.

– Отец, – пролепетал Танкред, – Кунак больше не шевелится.

– Заснул. Дай ему поспать, – сказал я.

– Он уже совсем, совсем не шевелится.

Наклонившись, я дотронулся до блеклого бока старого пса:

– Он умер.

– Умер! – повторил Танкред.

Его румяное личико сморщилось, и из глаз полились слезы.

– Пойдем отсюда. Не плачь, – сказал я. – Будь мужчиной.

– Он умер навсегда, – сквозь плач выговорил сын.

Он зашелся в рыданиях. Тридцать лет благоразумия и страха, и однажды мне так или иначе предстоит протянуть ноги, от меня больше ничего не будет зависеть; Кармона окажется в руках слабого правителя. О как коротка даже самая долгая жизнь! К чему все эти покойники?!

Я подсел к Катерине; она штопала какой-то лоскут исколотыми пальцами. Я нежно окликнул ее:

– Катерина…

Она подняла безжизненное лицо.

– Катерина, проклинать меня нетрудно. Но попытайся хоть на миг представить себя на моем месте.

– Убереги меня Господь от такого! – проронила она. Не отрываясь от шитья, она заметила: – Нынче ночью подморозит.

– Да.

Я смотрел на бледные колеблющиеся тени, трепетавшие на висевшем на стене гобелене; внезапно меня охватила сильная усталость.

– Дети… – сказала она, – перед ними долгая жизнь.

– Ах, прекрати!

Я думал: они все умрут, но Кармона будет спасена. А если умру я, спасенный город попадет в руки флорентийцев или Милана. Я спасу Кармону, или мне ничего не удастся сделать.

– Раймондо, позволь им вернуться в Кармону. – В голосе Катерины звучала мольба.

– Тогда нам всем конец, – глухо ответил я.

Она склонила голову. Опухшими покрасневшими пальцами она воткнула иголку в рукоделие. Мне хотелось положить голову ей на колени, гладить ее ноги, улыбаться ей. Но я разучился улыбаться.

– Осада была долгой, – сказала она. – Генуэзцы устали. Отчего бы не попытаться начать переговоры?

В груди у меня что-то болезненно дрогнуло; я спросил:

– Ты действительно так думаешь?

– Да.

– Ты хочешь, чтобы я открыл ворота генуэзцам?

– Да.

Я провел по лицу рукой. Они все так считают, я знал это. Так за что же я сражаюсь? Чем была Кармона? Это бездушные камни и люди, которые страшатся смерти. В них, как и во мне, живет тот же страх. Если я сдам Кармону, они, быть может, пощадят нас, мы проживем еще несколько лет. Год жизни… Нищий старик умолял меня об одной ночи… Одна ночь, вся жизнь. Дети, у которых вся жизнь впереди… Мне вдруг захотелось отказаться от продолжения борьбы.

– Монсеньор, – сказал Руджеро, – вот давешний старик со своим зельем.

Придерживая Бартоломео за плечо, Руджеро протягивал мне пыльную бутылку с зеленоватой жидкостью. Я взглянул на нищего: морщинистое лицо, грязная борода, моргающие глаза. Если мне удастся избежать яда, удара кинжала, болезни, то когда-нибудь я стану таким же.

– И что за зелье? – спросил я.

– Я хотел бы говорить с тобой с глазу на глаз, – заявил Бартоломео.

Я сделал знак Руджеро:

– Оставь нас.

Катерина хотела подняться, но я придержал ее за запястье.

– От тебя у меня нет секретов. Что ж, говори, – велел я нищему.

Он взглянул на меня со странной усмешкой.

– В этой бутылке эликсир бессмертия, – сказал он.

– Всего-навсего!

– Ты мне не веришь?

Его грубая уловка заставила меня в свою очередь усмехнуться:

– Но если ты бессмертен, отчего ж ты боялся, что тебя сбросят в ров?

– Я не бессмертен, – бросил старик. – Бутылка нетронута.

– Так почему ты не выпил? – удивился я.

– А ты, ты осмелишься выпить это?

Я взял в руки бутыль; жидкость была мутной.

– Пей первым.

– Водится ли в этом дворце какая-нибудь мелкая живность?

– У Танкреда есть белая мышь.

– Вели ее отыскать, – сказал нищий.

– Раймондо, наш сын привязан к этой мышке, – предупредила Катерина.

– Принеси ее, Катерина! – велел я.

Она встала. Я насмешливо произнес, обращаясь к старику:

– Эликсир бессмертия. Отчего же ты раньше недо-думался продать его? Тогда у тебя не было бы нужды попрошайничать.

Бартоломео, проведя пальцем по пыльному горлышку флакона, сказал:

– Из-за этой проклятой склянки мне и пришлось просить милостыню.

– Как это?

– Отец мой был мудрецом. Он спрятал флакон на чердаке и забыл о нем. Перед смертью он открыл мне свой секрет, посоветовав также забыть о нем. Мне было двадцать лет, а мне предлагали дар вечной юности: с какой стати было о чем-то заботиться?! Я продал отцовскую лавку, растратил его состояние. Каждый день я повторял себе: выпью это завтра.

– И ты не выпил? – спросил я.

– Я впал в бедность, но так и не посмел выпить. Подступила старость и вместе с ней недуги. Я говорил себе: выпью перед смертью. Когда твои стражники обнаружили меня в лачуге, где я укрывался, я не выпил.

– Еще есть время, – заметил я.

Он покачал головой:

– Мне страшно умереть, но вечная жизнь это так долго!

Катерина, поставив на стол маленькую деревянную клетку, молча вернулась на прежнее место.

– Смотри внимательно, – сказал старик.

Он потряс бутылочку, капнул чуть-чуть себе в ладонь и поймал мышь. Она слабо пискнула и ткнулась мордочкой в зеленую жидкость.

– Это яд, – сказал я.

Мышь вытянулась на ладони старика, замерев, будто в нее угодила молния.

– Подожди.

Мы ждали. Вдруг маленькое неподвижное тельце дрогнуло.

– Она просто спала, – сказал я.

– Теперь сверни ей шею, – сказал Бартоломео.

– Не надо, – возразила Катерина.

Бартоломео положил мышь мне на ладонь. Она была живая и теплая.

– Сверни ей шею, – повторил он.

Я резко сжал пальцы: мелкие косточки сломались. Я бросил мертвую мышь на стол.

– Вот.

– Смотри-смотри, – прошептал Бартоломео.

Мгновение мышь недвижно лежала на боку. Потом она поднялась и засеменила по столу.

– Она была мертва, – задумчиво произнес я.

– Она теперь вообще не умрет, – объявил старик.

– Раймондо, прогони его. Он колдун. – Голос Катерины дрогнул.

Я ухватил старика за плечо:

– Нужно выпить все?

– Да.

– И что, со временем я состарюсь?

– Нет.

– Прогони его, – повторила Катерина.

– Если ты солгал мне, знаешь, что тебя ждет? – сказал я, недоверчиво глядя на старика.

Он кивнул и спросил:

– Но если я не солгал, ты сохранишь мне жизнь?

– О, тогда будущее твое обеспечено, – заверил его я и кликнул Руджеро.

– Да, господин, – сказал тот.

– Не спускай глаз с этого человека, – повелел я.

Двери за ними закрылись, я направился к столу и протянул руку к склянке.

– Раймондо, ты не станешь пить это! – воскликнула Катерина.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Стихотворение Франсуа Вийона.

2

Терамен – персонаж из трагедии Расина «Федра», наставник Ипполита; имеется в виду его рассказ о гибели Ипполита (д. 5, явл. 7).

3

«Те Deum» (лат.) – начальные слова молитвы «Тебя, Бога, хвалим».

4

Помилуй нас… Помилуй нас… (лат.)