Навья ночь. Нить, плетённая судьбой

– Ярко, ты спишь? – его собственный голос прозвучал непривычно. Он сглотнул ком в горле, пытаясь собрать мысли в одно предложение. – Ты… это видел?

Яромир в то время лежал на спине, уставившись на кров, где в щели между брёвнами застревал тусклый заревый свет. Услышав, как Левон сорвался с нар, Яромир медленно повернул голову на скрипнувшем лежаке.

– Видел, – ответил Яромир. Он слегка приподнялся на локте, и в бледном свете, пробивавшемся сквозь щели, обнажился мощный торс. Грудь широкая и покрытая лёгкой испариной.

Яромир всегда спал без рубахи, даже в лютые морозы. Не верил он в злых духов, которые могли сломить на хворь. «Тело дышать должно, а не преть в тряпках», – ворчал он обычно. Сейчас же холодный утренний воздух заставил его кожу покрыться мурашками, но, казалось, он этого даже не замечал. – Всё видел, – повторил он, оскалив резцы. – И женщину эту… и нити её златые… и руки, что из тьмы лезут… – Он провел ладонью по лицу, словно пытаясь смахнуть те паучьи нити.

– Мы-ы видели… одно и то же? – заикнулся Левон.

Младший брат бессознательно провёл рукой по груди, ожидая найти на коже красные полосы от впивавшихся нитей, но под пальцами было лишь липкое от холодного пота чистое тело.

– Голос её… – начал Левон, вспоминая кошмар. – Он был… тёплым. Таким живым. И от этого ещё страшнее, так как вокруг Рощель был весь в руинах.

– Знаю, – коротко бросил Яромир, снова проводя ладонью по лицу, будто стирая остатки видения. – Она что-то сказала о судьбе… Что путь проложен. Я не сильно понял, о чём речь. Может, Навья ночь так влияет? – Яромир с раздражением почесал затылок, спуская с нар босые ноги на холодные дубовые половицы.

Левон покачал головой.

– Нет, Ярко. Это что-то другое.

За стенами сруба уже вовсю щебетали птицы. Яромир, не глядя, нащупал на лавке скомканную выходную рубаху и натянул её на себя.

– На, – он сорвал с гвоздя у двери выцветший рушник и швырнул его в сторону брата. – Пошли умываться, мелкий. С лица сны смыть надо.

Левон, всё ещё сидевший на нарах, лишь свёл брови в недовольной гримасе. Полотенце шлёпнулось ему на колени. Не говоря ни слова, он схватил его и резким движением кинул обратно в спину Яромиру, уже направлявшемуся к выходу. Тот, будто почувствовав летящую ткань за спиной, в последний миг резко увернулся. Рушник шлёпнулся о стену и бесшумно сполз на пол.

– Промахнулся, – усмехнулся Яромир, уже приоткрывая скрипучую дверь.

Братья вышли на улицу, щурясь от непривычно яркого утреннего солнца и ступая ногами по мокрой от росы траве. Прохладная влага щекотала ступни, пробуждая окончательно. Они обогнули угол избы, где в тени стояла высокая деревянная бочка, наполненная до краёв дождевой водой. Яромир, не раздумывая, зачерпнул пригоршню и с силой плеснул её в лицо. Вода была бодрящей. Он фыркнул, отряхиваясь, и отошёл, давая место брату. Левон же, чтоб до конца смыть тот кошмар, окунул всю голову в воду, задержался на несколько секунд и вынырнул. С теперь уже мокрых угольных прядей капали на землю и стекали по щекам и затылку капли. Утренний Рощель гудел, как улей. Мужики достраивали и украшали последние балки, женщины сновали между домами с корзинами, полными яств, детишки с визгом носились под ногами, распугивая кур.

Решив чутка развеяться, ребята пошли в сторону главной улицы, мимо крепких изб, подпёртых мощными плахами. Крыши, крытые дранкой и соломой, золотились на солнце. У каждого подворья был свой порядок: у кого дровница аккуратно сложена, у кого горшочки с цветами стоят. Запахи менялись через каждые десять шагов: вот пахнет свежим хлебом из печи, вот – дымком от коптильни, вот – терпким духом крапивы, которую хозяйка рубит на щи.

К братьям, запыхавшийся, подбежал Добран, а следом, чуть поотстав, неспешной богатырской походкой шёл Млад. Оба были года на два старше Левона и Яромира, коренастые, широкоплечие, с добродушными, давно знакомыми лицами.

– А вы где вчера были весь день? – налетел Добран, привычно ткнув Яромира в плечо. – Мы у камня собирались, думали на речку сходить, окунуться перед ночью.

– Дела были, – уклончиво буркнул Яромир, отбив Добрану плечо в ответ.

– Ваши дела всегда найдутся, – вступил Млад, его низкий голос звучал лениво-насмешливо. – А вода тёплая, говорят. Как раз на речку идём. Составляйте компанию.

Левон с Яромиром переглянулись.

– Давайте, – кивнул Левон. – Только позавтракаем сперва.

– Ладно, – согласился Добран. – Встречаемся в полдень у большого камня.

Они собирались уже уходить, как взгляд Яромира выхватил в толпе знакомый силуэт. Милана, дочь кузнеца, шла по противоположной стороне улицы, неся на плече коромысло с двумя деревянными вёдрами. Солнце играло в её русых волнах, заплетённых в тугую косу.

Всё внутри Яромира вдруг съёжилось и застучало. Сердце забилось чаще, ладони стали влажными. Он чувствовал, как кровь ударила в лицо, и отчаянно надеялся, что этого не видно.

– Вы идите… Я… Я догоню, – бросил он брату и, не глядя на товарищей, заспешил через улицу.

– Милана! Подожди!

Девушка обернулась. Увидев его, замедлила шаг. Глаза её, светлые и ясные, смотрели прямо и чуть удивлённо.

– Яромир. Здрав будь.

– Здрав будь, – он сглотнул, пытаясь вернуть своему уверенность. Он чувствовал, как горит лицо, и ненавидел себя за эту слабость. – Помочь донести?

– Что ты, что ты. Справлюсь, – она покачала головой, но остановилась. – Что-то нужно?

– Да так… – Яромир отчаянно рылся в мыслях, пытаясь найти повод для разговора. – Красиво сегодня… Луга цветут.

Милана улыбнулась, и у него перехватило дыхание.

– Цветут. К Навьей ночи всегда так. Природа радуется. А я тебя вчера видела, – добавила она неожиданно. – Вернее, не тебя. Голубку. Такую белую, нежную. Редко таких увидишь. Прямо над твоей избой кружила, а потом полетела в сторону Заречья. Так красиво летела. Добрый знак, наверное.

– В сторону Заречья? – переспросил Яромир.

– Ага. Я долго смотрела ей вслед. Жаль, Тай позвал, а то бы досмотрела, куда она села.

– Да… жаль, – пробормотал Яромир, не в силах отделаться от странного чувства.

– Ну, мне пора, – Милана поправила коромысло на плече. – Батюшка ждёт воды для кузницы. До праздника, – поклонилась девушка и пошла дальше по дороге.

– До праздника, – кивнул Яромир и, постояв ещё мгновение, наблюдая, как она уходит, медленно побрёл назад к брату.

Левон ждал его, прислонившись к столбу навеса.

– Ну что, поговорил со своей кузнечихой? – спросил он.

– Она видела голубку, – воодушевлённо сказал Яромир, не обращая внимания на подначку. – Белую.

– Эй, соколики! Чертом в землю вросли?

К ним, опираясь на клюку, подходила баба Гита. Её сгорбленная фигура казалась ещё меньше под грубым платком, но глаза, как две чёрные бусины, глядели остро и зорко.

– Здрав будь, бабушка, – хором сказали братья.

– Здравы будьте, здравы, – пробурчала она, остановившись перед ними и внимательно оглядев обоих с ног до головы. – А видок-то у вас, как у совы, на солнце глядевшей. Плохо спали?

Братья переглянулись.

– Сны странные снились, бабушка, – осторожно начал Левон.

– В Навью ночь кому не снятся странные сны? – отмахнулась она. – Духи шалят. Вот, держите, – она порылась в складках своей одежды и вытащила два маленьких, неказистых узелка, туго перевязанных конопляной нитью. – Берите. Сегодня под рубахой, на груди носить. Чтобы никакая навья сила к сердцу не подобралась.

– Спасибо, бабушка, – поклонились братья бабушке Гите.

– Не благодарите, берегитесь, – строго сказала она. – Ночь нынче особенная. Всякое может привидится. А вы уж, я гляжу, ко всему сердцем привыкли прикладывать. Носите. И к речке идите, омойтесь. Вода смоет лишние думы.

Развернулась и, напевая что-то себе под нос, заковыляла дальше. Братья положили узелки за пазуху. От них исходил лёгкий, горьковатый запах, который, как ни странно, действовал успокаивающе. В полдень, как и договорились, они встретили Добрана и Млада у большого валуна на окраине деревни. Солнце уже припекало вовсю.

– Ну наконец-то! – крикнул Добран. – Уж думал, вы опять в кулачки с кем-то играться ушли!

– С тобой бы поиграли, – огрызнулся Яромир, уже вернувший себе большую часть своего обычного настроения. – Только жалко, что матушка твоя расстроится, как увидит, что я тебя в лепёшку сложил.

– Ох, какой страшный! – засмеялся Млад. – Да я тебя, Ярка, одной левой!

– Попробуй только, – добродушно проворчал Яромир, но глаза его уже весело смеялись.