Поставь ее на место. Логика мизогинии

Я подчеркиваю этот момент, поскольку убеждена: значительная часть нашего мышления и поведения обусловлена тем, что мы канализируем и приводим в исполнение социальные силы, выходящие далеко за пределы нашего сознательного восприятия или даже способности к их обнаружению – и порой эти силы явно противоречат нашим моральным убеждениям и политическим обязательствам, о приверженности которым мы открыто заявляем. Следовательно, когда мы опираемся на post hoc рассуждения, мы рискуем убедить себя не присматриваться слишком пристально к остаточным патриархальным силам, действующим в нашей культуре, в то время как сами патриархальные силы собираются за кулисами, чтобы посмеяться над нами и набраться сил в наше отсутствие. В более мрачном расположении духа я представляю их в праздничных колпаках и с дудками.

Существует также риск, что индивидуальные агенты будут полностью освобождены от порицания и ответственности за мизогинное поведение. Впрочем, я считаю, что у порицания также есть свои пределы, о чем я буду говорить во введении. Однако если предполагается, что мы непременно должны воздержаться от нелестной оценки действиям индивида, то результат окажется предсказуемо дипломатичным, даже учтивым по отношению к этим агентам. В некотором смысле это упростило бы мою задачу и избавило меня от лишней тревоги. И это вызывает у меня беспокойство. Именно поэтому я уделяю значительное внимание анализу агентов, канализирующих и транслирующих мизогинные социальные силы в контексте и при содействии социальных институтов.

В целом, работая над этой книгой, я старалась позволять себе подолгу, пристально, порой неуклюже и под некомфортными углами и зачастую болезненно вглядываться туда, где, казалось бы, ответов искать не стоило, прибегая к неверным методам, делая это в неудачное время и непоследовательно. Я исходила из того, что могла пропустить что-то существенное, что лежало на поверхности или скрывалось за привычными моральными и эмоциональными опорными точками. Порой я не находила ничего – или, если и находила, не могла ничего из этого извлечь; эти фрагменты так и не вошли в книгу. Но временами я находила в примерах больше поучительного, чем предполагала изначально. Проявлялись мотивы, темы и паттерны, демонстрируя неожиданную для меня связность. Сами собой намечались новые и перспективные линии исследования. Так что в итоге я была рада тому, что доверилась своему решению и не стала полагаться на инстинкты. Вместо этого, исследуя тему мизогинии, я попыталась отойти от проторенной дороги. Я не смогла бы пройти этот (извилистый) путь и закончить работу над проектом без интеллектуальной и моральной поддержки очень многих людей. Прежде всего, моих родителей, Роберта и Энн, и моей сестры Люси, по которым я, проживая на другом конце света, тоскую каждый день. Я благодарна за то, что выросла в семье, где серьезные разговоры на моральные темы прерывались неудержимым смехом над абсурдностью социального и политического устройства. Я также благодарна моим бывшим руководителям и нынешним менторам, наряду со многими другими друзьями и коллегами. В частности (и в произвольном порядке) я хочу поблагодарить Салли Хаслангер, Рэй Лэнгтон, Ричарда Холтона, Джулию Марковиц, Мэтта Десмонда, Мауру Смит, Джейсона Стэнли, Амартию Сена, Сюзанну Сигел, Нэнси Бауэр, Сьюзан Брисон, Мишель Кош, Ханну Тирни, Уилла Старра, Сару Мюррей, Тэда Бреннана, Дерка Перебума и Джошуа Коэна, которые помогли мне детально проработать и довести до ума изложенные далее идеи. За превосходные комментарии я благодарю Кэтрин Погин (на конференции об идеологии в Йельском университете в январе 2016 года) и Дэвида Шрауба (в Калифорнийском университете в Беркли в феврале 2017 года). Я также выражаю благодарность комментаторам, которые проявили щедрое внимание к моей статье «Логика мизогинии» (Manne 2016d), ставшей заглавным эссе форума, опубликованного на страницах The Boston Review (июль 2016): Имани Перри, Эмбер А’Ли Фрост, Сьюзан Дж. Брисон, Кристине Хофф Соммерс, Дагу Хенвуду, Тали Мендельбергу и Вивиан Горник.

Я бесконечно благодарна за неоценимую помощь моих студентов, в особенности тех, кто изучал этот материал и делился со мной своими блестящими идеями во время моего семинара для выпускников программы весной 2017 года: Бьянки Такаоки, Эн Тин Ли, Аднана Муталиба, Эми Рамирес, Бенджамина Сейлса, Эрин Гербер, Элизабет Саутгейт, Киттери Гуно, Александра Беглина и Эммы Логевалл. Я также благодарна слушателям моих докладов по этому материалу – в Гарвардском университете, Принстонском университете, Калифорнийском университете в Беркли, Висконсинском университете в Мэдисоне, Питтсбургском университете, Корнельском университете, Университете Северной Каролины в Чапел-Хилл, Дьюкском университете, Университете Куинс, Королевском колледже Лондона, Университете Коннектикута (на конференции «Доминирующая речь», организованной Лигой несправедливости философского факультета) и на мероприятии Boston Review, организованном Ким Скотт в Кремниевой долине. Мое мышление изменилось и обогатилось благодаря проницательным вопросам и интересным примерам многих людей во время этих плодотворных встреч. То же можно сказать и о великодушных собеседниках, с которыми я общалась по электронной почте (несмотря на мою пагубную привычку жертвовать своевременностью во имя качества ответа), и редакторах, с которыми я работала над связанными с этой книгой материалами с того момента, как начала писать для более широкой аудитории в октябре 2014 года.[7] Я приступила к составлению списка, но он получался непристойно длинным, при этом все равно рискуя оказаться неполным из-за моих пробелов в памяти. Есть также мои друзья в Facebook, которых я очень ценю. Я счастлива иметь сообщество добрых и выдающихся людей со всего мира, компанией которых я наслаждаюсь, сидя за экраном моего компьютера, многие из которых оказали существенную помощь в разработке лишь зарождающихся на тот момент идей. В целом я признательна множеству людей за поддержку и помощь в этом предприятии, какими бы ни были несовершенства моего применения их идей. Я также благодарна за скрупулезную и проницательную редактуру, осуществленную Джинни Фабер и Джулией Тернер; последняя также руководила производственной стороной проекта по изданию этой книги.

В заключение я хочу особенно поблагодарить двух людей, без которых эта книга, в том виде, в котором она сейчас перед вами, со всеми ее недостатками и изъянами, не появилась бы на свет. Каждый из них внимательно прочел множество черновиков каждой части – иногда не по одному разу, – не говоря уже обо всех тех материалах, которые в итоге не вошли в книгу. Первый – это мой редактор Питер Олин, который поддерживал меня на каждом этапе работы. Трудно вообразить редактора более поддерживающего, терпеливого или более искусного в предложении редакторских замечаний без малейшего намека на менсплейнинг. Эта книга стала неизмеримо лучше благодаря его взвешенному руководству и рассудительности.

Но прежде всего я благодарна Дэниелу Мэнну, моему мужу, с которым мы вместе уже более десяти лет, также являющемуся со-родителем наших трех пушистых детей – корги Панко и котов-сиблингов Амелии и Фредди (царствие небесное). Я не смогла бы продолжать работать с таким мрачным и угнетающим материалом без света, смеха и любви моей семейной жизни и постоянной моральной поддержки Дэниела в вопросах практических, эмоциональных и интеллектуальных. Многие мои мысли здесь (опять же, какие уж они есть, и несмотря на их ограниченность, за которую я, конечно же, несу единоличную ответственность) не получили бы развития без наших совместных размышлений. Именно Дэниел привлек мое внимание к нескольким кейсам, которые я буду разбирать в дальнейшем, и вдохновил своим примером – защищая как адвокат pro bono жертв домашнего насилия и изучая тему насилия в близких отношениях в Гарвардской школе права у профессора Дианы Л. Розенфельд. И наконец, он придумал термин «химпатия» («himpathy») в характерной для него вспышке гениальности.

Эта книга посвящается Дэниелу с глубочайшей любовью и благодарностью – не в последнюю очередь за помощь в поиске слов и за желание, чтобы я их использовала.

Введение

Без голоса

Уже некоторое время я отчетливо ощущаю противодействие [феминизму]. Почему это вызывает такое недоумение? Сама я нисколько не удивлена: нам не удалось бросить патриархату серьезный вызов, который бы привел к критическим изменениям. Дело в том, что патриархат получил санкционированное обществом право на выражение своей позиции и обезмолвливание феминисток. Мы как будто пребываем в состоянии войны, и патриархат обрел уверенность: «Мы сможем одержать победу!»

белл хукс, из интервью о выборах, состоявшихся в ноябре 2016 года[8]

Придушивание

Женщины, которых душили, на удивление редко сотрудничают с полицией (Resnick 2015). Удавление руками (странгуляция), даже если оно не приводит к смертельному исходу, говоря о котором часто некорректно употребляют слово «удушение», само по себе опасно. Осложнения, вызванные кислородным голоданием мозга, могут повлечь наступление смерти спустя несколько часов, дней и даже недель.[9] Странгуляция также становится причиной травм гортани, при нанесении которых может не оставаться следов (Snyder 2015). Если вы не знаете, как обследовать горло жертвы, что искать при осмотре глазного яблока (красные пятнышки, которые называются «петехиями») и какие вопросы следует задавать, может показаться, что никакого вреда причинено не было (Turkel 2008). Скорее всего, дело останется без движения. Она может не обратиться за медицинской помощью. Инцидент будет «окутан молчанием» (Dotson 2011, 244). Жертва может не проснуться утром следующего дня или в один из последующих дней. Кроме того, жертвы такого нападения, не повлекшего смертельного исхода, в семь раз чаще становятся жертвами покушения на убийство, совершенного тем же исполнителем (Strack, McClane, and Hawley 2001). Тем не менее во многих штатах Америки не приняты специальные нормативные акты, криминализующие странгуляцию (она квалифицируется как обычное нападение, которое относится к преступлениям небольшой тяжести) (Turkel 2008).

Помимо того что странгуляция является наиболее распространенной формой насилия со стороны полового партнера, к нему прибегают и в рамках семейных отношений. Такие практики, похоже, не имеют географической привязки: их существование подтверждается везде, где удается собрать данные. Но по многим странам, особенно наиболее бедным, информации у нас нет (Sorenson, Joshi, and Sivitz 2014).

Странгуляция может быть совершена либо голыми руками, либо с использованием средств связывания – веревкой, ремнем, бечевкой, электрическим шнуром или иными подобными средствами (Sorenson, Joshi, and Sivitz 2014). Во Флориде совсем недавно произошел инцидент, который активно освещали местные новостные издания, когда семидесятипятилетнюю женщину, выгуливавшую свою собаку, задушили металлическим поводком. Похоже, что человек, совершивший нападение, не был знаком с жертвой, что нетипично.[10]

Наиболее распространенный вид странгуляций – удушение женщин их сексуальными партнерами, хотя для новорожденных риск стать жертвой удушения тоже непропорционально высок. Исполнителем, согласно метаанализу, чаще всего оказывается мужчина (Archer 2002, 327). Безусловно, из этого не следует, что среди мужского населения есть хоть сколько-то значительный процент мужчин, совершивших странгуляцию.[11] Разница между «(почти) только» и «(практически) все» очевидна, но может быть размыта из-за обобщений в духе «мужчины душат».[12]

Еще один важный момент: странгуляция – это пытка. Исследователи сравнили, как жертвы ощущают странгуляцию и пытку водой – насколько обе практики болезненны и как страшно им подвергаться, а также каковы их социальные последствия. И то и другое можно квалифицировать как демонстрацию власти и доминирования (Sorenson, Joshi, and Sivitz 2014). Эти деяния, учитывая сказанное выше и их гендерную природу, могут выступать хрестоматийными примерами для иллюстрации того взгляда на мизогинию, который я развиваю на страницах книги. Также характерны и то невежественное или безразличное отношение к практике, и то, что многие ее жертвы склонны приуменьшать значение произошедшего с ними, или – на чем я вкратце остановлюсь ниже – могут подвергаться газлайтингу (Abramson 2014; McKinnon 2017).

Поскольку жертвы удушения так неохотно дают показания против своих обидчиков, некоторые следователи стремятся возбуждать только такие дела, доказательств в рамках которых собрано достаточно для начала уголовного преследования подозреваемого (Resnick 2015); свидетеля преступления припугивают еще до возбуждения уголовного дела, или, так сказать, придушивают. Это перекликается с термином «придушивание свидетельства», который ввела Кристи Дотсон (Dotson 2011) и который служит для описания ситуации, когда выступающий в суде обрывает свою речь, опасаясь, что давать определенные показания будет бессмысленно или небезопасно в силу того, что аудитория недостаточно «компетентна для оценки показаний» вследствие «злостного невежества» (или того, что можно воспринять как таковое).[13] Очевидно, странгуляция, совершенная одним из участников сексуальных отношений, будет приводить к придушиванию при даче показаний именно в том смысле, в котором его понимает Дотсон. Если жертва выскажется, демонстрируемая ее обидчиком готовность во что бы то ни стало взять ситуацию под контроль может принять опасные обороты. И, как будет показано чуть ниже, отсутствие компетентности, необходимой для понимания такого явления, как странгуляция, чрезвычайно распространено. Вся книга нацелена на то, чтобы раскрыть, что подобная некомпетентность – это результат своего рода злостного невежества, которое подпитывает мизогинию и позволяет ей процветать.

Обезмолвливание

Как показала в своих работах об эпистемологическом угнетении Кристи Дотсон (Dotson 2011, 2012, 2014), заставить замолчать другого и оказаться обезмолвленным самому можно множеством различных способов.[14] Метафорически описывая некоторые из этих возможностей, подробно ею анализируемых: можно вложить свои слова в ее уста. Забить их под завязку пустыми банальностями. Понимая, что она может начать свидетельствовать против тебя или даже осознавая, что происходит с ней и с такими же, как она, ради профилактики можно угрозами заставить ее проглотить некоторые слова. Можно выбрать тактику молчаливого отрицания, обрекая ее попытки высказаться на провал, и слова ее будут меньше, чем пустым звуком.

Можно приучить ее говорить не «душил», а «поддушил» или еще лучше – «схватил», но лучше всего, чтобы она не говорила вообще. Ничего не произошло, и говорить не о чем. Когда он хвастается тем, что хватал женщин за гениталии, он утверждает, что это простая «болтовня в раздевалке», что должно, по его мнению, пресечь все дальнейшие обсуждения.[15] И для многих все действительно заканчивается ничем. Бывшая жена обвинила его в изнасиловании. По версии его пресс-секретаря это – «старая история, и подобного никогда не происходило». А по мнению его адвоката, Майкла Коэна, «произошло вовсе не то, чем вы пытаетесь это выставить». Ивана Трамп «чувствовала себя изнасилованной эмоционально… Она не говорила об этом как о чем-то преступном, и не нужно понимать ее буквально, ведь у слова „изнасиловать“ есть много других значений». Этот разговор состоялся после беседы Коэна с репортером Daily Beast в 2015 году, в которой Коэн рьяно доказывал репортеру, что произошедшее никак не могло быть изнасилованием, потому что в соответствии с устоявшейся юридической практикой нельзя изнасиловать собственную жену. Как выяснилось чуть позже, в штате Нью-Йорк изнасилование супругом было криминализовано за несколько лет до инцидента – позорно поздно, но все-таки недостаточно поздно, чтобы Трамп мог автоматически избежать обвинений (Darcy 2015). Поэтому пришлось искать иные семантические уловки. Ивана была подавлена «эмоционально», проблема на самом деле существовала лишь в ее голове. Что его действия не были «преступными и не выходили за рамки закона» значилось в дисклеймере к неавторизованной биографии Трампа, написанной Гарри Хертом III (Hurt 1993), в которой освещался инцидент и в основу которой легли показания Иваны. На этой формулировке настояла – опять же, со слов адвокатов Трампа, сама Ивана. Опровержения Трампа носили общий характер, и лишь одну деталь он счел нужным прокомментировать отдельно – к этому я вернусь чуть позже.

Подобные опровержения могут принимать различные формы. «Не изнасилование, не совсем оно, и все-таки он нежеланен, нежеланен до мозга костей», – так персонаж романа Джона Кутзее «Бесчестье», пятидесятидвухлетний профессор, описывает секс со своей студенткой Мелани. «Она словно бы решила застыть на то время, пока все это длится, внутренне умереть, подобно кролику, когда на его шее смыкаются лисьи зубы» (Coetzee 1999, 23; Кутзее, 2001, 37). Как это можно назвать? Если это «не совсем изнасилование», то что это?[16]

Юрист Трампа, Майкл Коэн, пытался воспрепятствовать появлению в Daily Beast любых упоминаний этой истории, и в разговоре с репортером, который обратился к нему за комментариями, он пообещал:

Я сделаю все, чтобы однажды мы с тобой встретились в суде. И я оберу тебя до последнего пени. Я буду преследовать и всех, кого ты знаешь… Предупреждаю тебя, полегче на поворотах, потому что то, что я могу с тобой сделать, тебе нихрена не понравится. Ты понял меня?

Он продолжал:

Пытаться сделать историю из того, что кто-то использовал слово «изнасилование», имея в виду, что она не почувствовала эмоционального удовлетворения, просто абсурдно.

И повторил:

Несмотря на то что есть множество буквальных значений этого слова, если ты исказишь его и укажешь рядом имя Трампа, можешь быть уверен, что наступят последствия. Так что делай все, что тебе вздумается. Хочешь разрушить свою жизнь в двадцать лет? Ну, продолжай, я с радостью тебе в этом помогу (Darcy 2015).

Избирательный штаб постарался представить дело так, что Трамп не имел к этим угрозам никакого отношения: «Г-ну Трампу не было известно о комментариях Коэна, но он с ними не согласен… никто не уполномочен делать заявления от лица г-на Трампа, помимо самого г-на Трампа», – прокомментировал его представитель (Santucci 2015).

Сейчас Ивана отказывается от версии, рассказанной ранее (как и от показаний, данных под присягой во время бракоразводного процесса), причем делает это достаточно категорично. Она настаивает, что ее история «возникла на пустом месте». После появления статьи в Daily Beast было опубликовано ее официальное заявление:

Недавно я прочитала высказывания, авторство которых приписывают мне и которые были опубликованы около тридцати лет назад во время напряженного бракоразводного процесса. Эта история возникла на пустом месте. Мы с Дональдом – лучшие друзья и вместе вырастили троих детей, которых мы любим и которыми очень гордимся (Santucci 2015).

Это тот мужчина, который, как она сама однажды описала, пришел в состояние ярости и вырвал клок волос с ее головы из-за того, что она порекомендовала плохого хирурга, который не справился с операцией на его скальпе. Эта операция, вдобавок к тому, что она оказалась достаточно болезненной, еще и завершилась очевидной неудачей. После этого, как писала Ивана, ее муж «всунул в нее свой пенис» без предупреждения (и, очевидно, без согласия). На следующее утро он ухмыльнулся и с «пугающей небрежностью» спросил: «Ну что, болит?». Подразумевая, что именно этого он бы и хотел. Это была расплата за раненую голову. Трамп отрицает только одну вещь: то, что он подвергся процедуре, чтобы справиться с проблемой, которой в действительности не существовало, – его залысиной (Zadrozny and Mak 2015).

Публичное заявление Иваны завершается следующими словами:

Я не испытываю к Дональду ничего, помимо признательности, и желаю ему удачной кампании. Кстати, я думаю, из него получится невероятный президент.

К моменту написания этих строк (сейчас май 2017 года) миновали первые сто дней срока Трампа на посту президента, которые действительно заставили поверить в то, что раньше казалось невероятным.

Изменение голоса

Бывает, что ты перестаешь узнавать голос той женщины, которая однажды сделала публичное откровенное заявление об изнасиловании. Лиза Хеннинг решила сосредоточиться на себе, а не на попытках изменить поведение своего абьюзивного мужа, что посоветовала и остальным женщинам. Она сказала, что поняла, что ей не удастся изменить его. Поэтому она ушла от него, потеряв все:

Я решила сосредоточиться на себе – что, я думаю, будет правильным для большинства женщин: нам нужно перестать концентрироваться на мужчинах – на том, что они делают, и на том, как мы могли бы их изменить. Нам нужно сосредоточиться на себе. Мы не можем их контролировать. Нужно заняться собой.

Это цитата из выступления Лизы Хеннинг на «Шоу Опры Уинфри» в 1990 году, где она появилась под псевдонимом, назвавшись Энн. На ней были массивные очки и парик. Эпизод вышел под заголовком «Сломленная женщина из высшего класса». В своем красноречивом выступлении Хеннинг рассказала, как она осознала, что силы патриархата оставили ее без перспективы получения юридической помощи и надежды на защиту, а общественность встала на сторону ее мужа, состоятельного и очень успешного адвоката. Проблема здесь очевидна:

Особенно когда ты ведешь борьбу с правовой системой… Это очень патриархальная система. В ней старые добрые парни, которые держатся вместе. Мы столкнулись с очень и очень серьезной проблемой.

Отчасти серьезность проблемы заключалась в том, что ее муж обладал правовым иммунитетом, о чем ему было хорошо известно. Он мог делать все, что вздумается, не опасаясь юридических последствий. А предпочитал он, судя по показаниям Лизы Хеннинг, жестокость. Во время бракоразводного процесса в 1986 году она давала показания под присягой, из которых следовало, что ее муж жестоко избил ее и пытался задушить:

Он напал на меня, начал душить, потом швырнул на пол, ударил в голову, коленом давил на грудь, скрутил мою руку и протащил по полу, кинул в стену. Помешал мне позвонить в экстренные службы, оттолкнув меня.

Хеннинг также заявила, что он заталкивал ее в машину, и полиция дважды приезжала по вызову к их общему дому. На шоу она сказала:

Но страшнее всего было уходить, поскольку как только я решилась на этот разрыв и заявила о своем решении публично – не забывайте, что мой бывший муж был публичной фигурой – все знали его и узнали, что он сделал, – как только я выступила с публичным заявлением, он поклялся, что отомстит мне. Он сказал: «Увидимся, когда ты будешь лежать в канаве. Все так просто не закончится. Ты за это еще заплатишь».

Чем закончились эти угрозы?

С тех пор Лиза повторно вышла замуж и изменила фамилию. И в 2016 году новость о том, что ее бывший муж, Эндрю Паздер, был назначен президентом Дональдом Трампом на пост министра труда, получила уже Лиза Фирстейн. Всем было известно о судебном процессе. Однако к тому моменту, когда видеоматериалы с «Шоу Опры Уинфри» были переданы для рассмотрения на закрытом заседании членами сената и в дальнейшем для распространения в медиа, фактически все было кончено. Паздер отозвал свою кандидатуру.

Но почему? Лиза Хеннинг отказалась от своих показаний. Лиза Ферстейн утверждает, что она – или, скорее, Лиза Хеннинг, ее прошлое «я» – все выдумала. Юрист, который представлял интересы Хеннинг в то время, сказал, что поверил ей тогда – и не верит сейчас – отчасти из-за медицинских записей, отчасти из-за того, что она говорила ему в прошлом. Он считает, что сейчас Лиза лжет о том, что она не подвергалась насилию. Или, пожалуй, лучше сказать, что он все еще верит показаниям прежней Лизы. Вот его слова: «Я думал, что ее история не просто правдоподобна, а правдива» (Fenske 2016).

Как под присягой, так и на страницах Riverfront Times, Паздер отрицал, что насилие имело место, называя заявления своей бывшей жены, Лизы Хеннинг, «беспочвенными».

«Я никогда не прибегал к физическому насилию», – заявляет Паздер.

Теперь Лиза Фирстейн полностью согласна со своим бывшим мужем.

В электронном письме от 30 ноября 2016 года она прямо и, как и в истории выше, недвусмысленно заявляет: «Ты не обращался со мной жестоко». Она пишет:

Ты знаешь, как я сожалею о множестве поспешных решений, которые я приняла тогда. Я искренне надеюсь, что ни одно из них не станет для тебя проблемой сегодня. Не поставив тебя в известность о своих планах, я сгоряча подала на развод, и тогда мне посоветовали написать заявление о жестоком обращении (abuse). Я пожалела о своем решении тогда и жалею до сих пор – поэтому отказываюсь от показаний, которые дала больше тридцати лет назад. Ты не обращался со мной жестоко.

Каждому, кто когда-либо спросит меня об этом, я с уверенностью скажу, что это не было жестоким обращением. У нас была серьезная ссора. Мы оба наговорили того, о чем сожалеем и по сей день. Я всегда испытывала благодарность за то, что мы были способны простить друг другу ту боль, которую каждый из нас причинил другому.