Цвета судьбы

– Твою мать, – схватив себя за волосы, глухо произнёс шеф, – быстро все за работу, дармоеды. Народ начал расходиться, а я победно улыбнулся.

– Дима, не обижайся. Так бывает, когда за дешевизной начинаешь гнаться. У меня вон тоже проблема, я чешусь весь. В клинику мотался, анализы сдавать. У меня по ходу инфекция, какая – то – примирительно сказал я, хватая его за рукав пиджака. Видно было, что он расстроился, а мне хотелось его поддержать. Шеф внимательно посмотрел на меня, кивнул головой и протянул руку в знак примирения. Я пожал её, и еле устоял на ногах, от увиденного. Ладонь шефа была залита красной краской. Свежей, блестящей, похожей на кровь. Судорожно сглотнув, я убрал руку, и пошёл в свой кабинет. Пора было поработать, или на худой конец выпить кофе, чтобы успокоиться.

– Игорь, завтра суббота. Не забудь в гости заехать – вслед мне кричал Дима. Я согласно кивнул и свернул в коридор.

«Вот только баб мне сейчас и не хватало. Заражу, чем ни будь – этаким, твоих дочек любимых, будешь знать, как в сватовство играть. Если бы знал, что сейчас у меня в голове творится, и что сегодня ночью ко мне фиолетовая рука приходила, быстренько бы меня на биржу труда определил с короткой записью в трудовую книжку: «За не соответствие занимаемой должности». А там, глядишь, и на помойку пойду. У нас на Руси так часто бывает. «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Поэтому – лучше помалкивать» – думал я, входя в свой родной кабинет. Сев за стол, и включив кофе – машину, я снова посмотрел на свои ладони. Нет, чистые. Обыкновенные.

– Игорь, ты кофе поставил? Попьём? – спросил Серёга, заходя в дверь без стука.

– Пошли, сейчас вскипит – разрешил я, внимательно посмотрев на руки друга. Они были фиолетовые.

«И на том спасибо, а то красный цвет, сильно раздражает» – подумал я и пошёл разливать кофе по чашкам.

Глава 4

глаз своей девственной чистотой, и было в это время года находиться на улице сказочно уютно.Он шёл вдоль домов, замечая на своей территории абсолютно всё. Вечерние сумерки начали раскрывать свои тайны, освещая ему путь жёлтыми, тусклыми лучами заходящего солнца. Сугробы белоснежно – белой шапкой радовали глаз своей девственной чистотой, и было в это время года находиться на улице сказочно уютно. Деревня Абезь, города Инты, Республики Коми, начальником колонии – поселения которой был Николаев Олег Михайлович, мирно освещала ему путь из окошек домов. Шёл он целенаправленно к дому № 17, в котором находился женский барак свободного поселения, осужденных за экономическое преступление, чтобы разобраться с «чертовщиной», которая там происходит. Он за две последние недели отправлял своих сотрудников в этот дом как минимум десять раз. И они отчитывались ему, что поручение выполнено. Но плита, на которой готовили осужденные себе еду, так и не заработала. Когда ему надоело слушать возмущения женщин, которые «тыкали» ему под нос недоваренную картошку или горелые макароны, он решил сам посмотреть, что же всё – таки не так с этой старой рухлядью, которую давно нужно было вывезти на помойку. Да вот только где взять деньги на новую плиту, когда в бюджете такая дыра, он пока не придумал.

Подойдя к ветхой, полуоткрытой калитке дома, на минуту остановился. Помня, как пахнут помещения, в которых вообще никогда с 1954 года не было ремонта, и где отсутствует даже элементарная комнатка для тазика с мочалкой, вздохнул несколько раз зимнего, свежего воздуха впрок. Чтобы затошнило от грязи не сразу, а хотя бы через несколько минут. Стряхнув с валенок снег с помощью веника, который стоял на улице, возле порога дома, открыл скрипучую дверь барака.

– Девки, мать твою, начальник пришёл. Совесть проснулась, у нашего благодетеля. Заходи, усатый наш – орала склочная бабища Ленка, зорко оглядывая Олега Михайловича своими цепкими глазёнками. На её ругань начали подтягиваться и другие женщины, чтобы рассмотреть гостя. Привыкшие, что их пересчитывают поголовно по утрам и вечерам, дружно встали в шеренгу, не тратя на сборы лишних минут. Хозяин поселения оглядел разношёрстную толпу, и молча, снял тулуп. Запах кислого, запрелого женского тела нещадно рубануло его в нос, но многолетняя практика общения с подобным контингентом, не позволило, ни одному мускулу на лице дёрнуться в гримасе брезгливости.

– Ты чего орёшь, Белова? Совсем страх потеряла, коза драная? – беззлобно начал воспитывать её Олег, проходя в маленькую кухню дома. Плита, из – за которой он пришёл вечером к ним в барак, стояла на старом столе, и не подавала признаков жизни. Хотя в розетку воткнута была, он это увидел. Подойдя поближе, низко наклонился над ней, чтобы почувствовать запах гари. Были предположения у него в голове, что она всё – таки где – то перегорела.

– Давай, нюхай, нюхай. Чего тебе ещё делать то? Эти, твои, приходили вчера. Тоже наклонялись, принюхивались. Поковырялись пять минут, и ушли восвояси. А нам жрать чего прикажешь? Мы вторую неделю без горячего обходимся. Ты думаешь, счастье это, китайскую дрянь наяривать с утра до вечера? – продолжала голосить Ленка, не унимаясь ни на минуту. Хозяин вздохнул и повернулся к толпе лицом.

– Вот ведь противная ты баба, Белова. Кто бы мне тут в уши «заливал» о судьбе своей горемычной. Как кредит на десять миллионов взять, да паспорт потом поддельный купить в метро, чтобы смотаться подальше от банка и не выплачивать, на это ты мастер. И горлом своим натруженным в суде голосить, о несправедливости миро воздания, вплоть до разбитого носа конвоира, тоже мозгов хватило. А тут, видите – ли, плитка старая не работает несколько дней. «Враги сожгли родную хату!» Да? – начал выходить из себя Олег Михайлович, свирепо хмуря кустистые, седые брови.

– Ленка, закрой пасть свою вонючую. Не видишь, человек с мороза пришёл. Дай дух перевести, да посмотреть, что не так. Вот ведь склочная ты, противно слушать. Закроешься, или нет, ты сегодня? – встав на защиту начальника поселений, к коему имела расположение душевное (об этом все знали), сказала Марина, жившая тут – же, в семнадцатом бараке, и на дух не переносившая свою соседку по нему, Белову.

– А ты рот то мне не затыкай. Закатила тут глазищи свои, коровьи. Пахан пришёл, грудь из лифчика выпала от любви к усатому. Я дело говорю, все знают – продолжала она ссору, надвигаясь на Марину всем своим ста килограммовым весом. Женщины, «просекли» возможную драку между двух ссорящихся, в преддверие наказания не за свою вину, которая неминуемо наступит после неё, окольцевали Марину. Светлана, самая тихая из них, аккуратно шептала Лене успокоительные слова, и протягивала кружку с водой из ведра, которое стояло рядом с плитой. А Гульнара, восточная чернобровая красавица, которая недавно поселилась в бараке, и ещё никак проявить себя не успела, начала махать полотенцем перед лицом Марины, видя её пунцовые, разгорячённые ссорой щёки.

– Так, всем успокоиться. Вышли из кухни, быстро! – скомандовал Олег Михайлович и, убедившись, что женщины ушли, плотно закрыл дверь на кухне. Подойдя к плитке и выдернув её из розетки, вытащил из кармана маленький набор инструментов в чехле, который всегда носил с собой. Чинить приходилось много, а работников, которые за копейки поехали бы в богом забытый город охранять осужденных и ещё и руки бы имели, откуда надо растущие, днём с огнём не найдёшь. Вот он и работал за всех. И начальник, и подчинённый – всё в одном флаконе. Вскрыв пластмассовую коробку, потрогал провода. Да, перегорели. «Ничего, сейчас заизолирую, и можно будет ещё с покупкой новой подождать» – думал он, ловко управляясь с инструментами. Когда закончил, прикрутил пластик обратно и включил плитку в розетку. Кружок тут – же начал менять цвет с чёрного на красный и Олег Михайлович победно улыбнулся.

– Женщины, заходите, пользуйтесь. Белова, ты первая заходи. Я тебя на этот кружок красного цвета попой посажу, чтобы ты почувствовала всю силу моей нелюбви к тебе – улыбаясь, кричал сквозь закрытую кухонную дверь начальник поселения.

Не заставив себя ждать, стайка женщин потянулась на кухню. Оглядев со всех сторон нагретую плитку, радостно загалдели:

– Михалыч, ты человечище. Не то, что твои помощники недоделанные. Пришёл, увидел, победил! – голосила громче всех Марина, ставя кастрюлю с водой на плиту.

Олег Михайлович одобрительно крякнул, похвалил всех за то, что все вечером находятся в бараке, и пьяных нет, и немного погодя, попрощался с ними. Выйдя на свежий воздух, он впихивал в себя его ртом и носом. Хватал его, как голодный хватает зубами хлеб. Жадно, и с присвистом. Надышавшись, вышел за калитку и пошёл вдоль домов. Освещение у него было на улице хорошее, и тень, которая жалась к забору, чтобы её не увидели, он заметил сразу.

– Баба Катя, а ну, иди сюда! Или думала, не замечу? – крикнул он тени, которая была настолько огромной, что не увидеть её было невозможно. Эту красавицу, которая доставляла дешёвую алкогольную продукцию осуждённым своего собственного производства, он знал очень хорошо. Борьба с ней была не равной, и её самогонка в бараках лилась рекой. Олег Михайлович неоднократно ловил за руку, бывшую «зечку», а ныне свободного человека Екатерину Дормидонтову, за нелегальным бизнесом. И разговоры разговаривал, и «шмон» ей устраивал на дому, всё без толку. Вот и сейчас она пряталась за забором, пытаясь вжать свою пятую точку и стать невидимкой. Да куда там. Она выпирала так, что выдавала местоположение своей хозяйки весьма характерно. Поняв, что её «засекли», баба Катя вышла из укрытия, пытаясь спрятать бутылки самогона себе за пазуху.

– Я кому сказал, сюда иди! Или русский язык перестала понимать? – кричал Олег Михайлович, пытаясь не расхохотаться над ситуацией, и не показать нарушительнице порядка, своё доброе расположение духа.

– Доброго здоровячка, начальник дорогой. Вот, в гости собралась к подружке своей, Елизавете Семёновне. Гостинчик несу, заболела она – скороговоркой пуляла она фразы, держа бутыли с самогоном левой рукой, которые в свою очередь предательски звенели, потому как стеклянные.

– Да вижу я, какой подарочек подружке тащишь. Хотя неоднократно предупреждал тебя, чтобы ты своё зелье подальше от бараков держала. Осуждённые пьют, а потом на работу не выходят. И тем самым, увеличивают себе срок пребывания здесь. Ты баба уже отсидевшая, и законы наши знаешь. Или в барак хочешь переехать, когда я тебе за нелегальную торговлю срок впаяю? Сертификат, лицензия есть на алкоголь? А налоги платишь? Вот, то – то и оно, не платишь. А у меня как раз деревня то, с экономическими преступлениями тесно связана. Последнее предупреждение тебе даю, поняла? – грозно сказал Олег Михайлович, подойдя к ней вплотную.

– Да как не понять – то? Не первый раз угрожаешь, что лишишь меня заработка. А на что жить прикажешь? В курятник меня не берут, шахты закрыты давно. Как жить? – не унималась баба Катя, пытаясь не уронить свою драгоценную ношу, которая всё время порывалась соскочить в сугроб.

– Ты меня на жалость не бери. Сказал – посажу, значит так и сделаю. Поняла? – вытаскивая из её шубы бутылки, продолжал воспитывать её Олег Михайлович. Потом каждую бутылку сам открыл, и на снег вылил. Надо отдать должное, Екатерина Дормидонтова молчком вытерпела экзекуцию. Слезу скупую вытерла, и тару стеклянную после опустошения её, подобрала.

– Бывай, баба Катя. Не советую со мной шутить – сказал он ей на прощание и дальше пошёл по улице, наслаждаясь свежим, морозным воздухом.

Проходя мимо засыпающих потихоньку домов, он внимательно всматривался в каждое окно, ругая по – стариковски прогнившую насквозь структуру правоохранительных органов, банковских неразумных схем, с которыми не справляются простые обыватели и саму судьбу, забросившую его в этом богом забытый город и деревню, о которой давно никто не помнил. Но он – то был здесь, и снег этот, и вечный мороз – он любил. А значит, нужно продолжать наводить порядок, чинить разваливающееся хозяйство, воспитывать нерадивых баб. И с этими невесёлыми мыслями он шёл по улице, с надеждой найти порядок.

Глава 5

I

Утро следующего дня для Олега Михайловича выдалось очень сумбурным. Не успел он сесть за стол, чтобы позавтракать перед походом на работу, как в дверь дома громко постучали. Удивлённо посмотрев на настенные часы, он пошёл открывать. В проёме предбанника стоял охранник Фёдор, переминаясь с ноги на ногу и виновато поглядывая на начальника. В руках своих мял меховую шапку, не зная, куда себя деть.

– Что случилось? Заходи – махнув рукой в сторону кухни, сказал Олег Михайлович. Потом помог снять ему толстую дублёнку, стряхнув с неё целый сугроб снега. На улице пурга мела, с самой ночи.

– Простите за ранний визит. Не мог ждать положенного срока, чтобы доложить о происшествии. ЧП у нас, товарищ подполковник – начал он говорить взволнованным голосом, снимая валенки.

– Заходи на кухню, не суетись. Объясни толком, не пойму ничего – ворчал Олег Михайлович, провожая незваного гостя к дивану возле окна.

Фёдор Антонович присел на предложенное место, хотя шапку из рук так и не выпустил. Мял её и теребил, чтобы хоть как – то унять волнение. Потом глаза приподнял, и на одном дыхании выпалил:

– Осуждённая пропала у нас, на работу не вышла. Я утренний обход решил не делать, вы вечером нам сказали, что всех обошли, когда в семнадцатом бараке плитку ремонтировали, вот я утром и не пошёл считать их. Поймите правильно, не от лени не пошёл. Пурга так вьюжит, что за три метра ничего не видно, не то чтобы до бараков дойти. А тут мне из курятника Васька звонит, час назад где- то. Говорит, Марина Дроздова не вышла на работу. Из семнадцатого барака.

– Я понял – сказал Олег Михайлович, одеваясь на ходу. Подобных происшествий в его практике было несколько, и все они заканчивались благополучно. То осужденные упьются, не смотря на запрет, и потом сами находятся. То сбегут от глубоких чувств к особи мужского рода из соседнего посёлка. Находил, возвращал, наказывал.

И в этот раз, особых тревожных толчков внутри он не испытал, надеясь на разумные объяснения отсутствия на работе осужденной Марины. Наскоро оделся, и выскочил из дома, едва натянув унты. Светлана, жена его, что – то кричала ему в след, но тот только рукой махнул. Мол, не до тебя сейчас.

Добежав до двухэтажного дома, где располагались кабинеты для персонала исправительной колонии, Олег Михайлович прямо с порога своего кабинета, схватил стационарный телефон и лихорадочно начал набирать номер. Фёдор переминался с ноги на ногу, и всё время старался не попадаться на глаза подполковнику, но его тревога перекинулась и на него, и от этого тревожно стало вдвойне. Наконец на той стороне провода кто – то ответил:

– Григорий Иванович, дай снегоход хоть какой, прошу тебя. Зечка у меня пропала. Я хоть не пешком по пурге буду бегать в поисках, да и моих пожалеть нужно. Сам знаешь, скоро минусовая под тридцать придёт. Дашь? – просил в телефон Олег Михайлович, нервно теребя шариковую ручку в руках. На той стороне что – то ответили, и он повесил трубку. Фёдор вопросительно смотрел на начальника.

– Даст Гришка снегоход, обещал. Минут через тридцать приедет. А ты не сиди, вызывай наших всех. Сейчас думать будем, как дальше быть – приказал он и только тогда снял тулуп. Присел на кресло, и налил воды себе из графина. Когда вся охрана была на месте, и все расселись по местам, Олег Михайлович дал распоряжение ему всё по порядку доложить.

– В восемь часов утра, с территории птицефермы, ко мне в дежурную комнату поступил звонок от Василия Николаевича, который отрапортовал, что на работу не явилась заключённая Марина Дроздова, проживающая в колонии – поселения, при бараке № 17 – отрапортовал Фёдор и глубоко вздохнув, уставился в потолок.

– Ты чего, кисейную барышню на свидание приглашаешь, или рапорт руководству даёшь? Глаза в потолок возвёл, и замолчал. Фёдор? Совсем что – ли потерялся? – гневно приподнимаясь с кресла, начал повышать голос Олег Михайлович.

– Никак нет, товарищ начальник колонии – поселения. Нечего больше докладывать, поэтому и замолчал – виновато опустив глаза, сказал он.

– Мужики, давайте сами тогда, в темпе «вальса» в снегоход прыгаем, и искать. Разумения есть, куда могла деться Марина?

– Сейчас мутно всё и не понятно. Разбиваемся на две колонны, и поехали. Вы на снегоходе, я на вездеходе. Нас сколько? Семеро? Ну как раз, все поместимся – предложил Никита, охранник посёлка, который должен был перенять смену у Фёдора.

– А куда ехать? Понимание? Остановка автобуса у нас одна, и она в двух шагах от нас. И там её, конечно, нет, Марины Дроздовой. В бараке её тоже нет, судя по всему, хотя проверить срочно надо. И потом по всем хатам срочный «шмон» провести, не мешало бы. Может, полёживает где, по пьяному делу. Потом к мужикам в соседний посёлок смотаться надо, поискать её среди них. Ну а если и там нигде, тогда после всех проверок, срочно ко мне в кабинет. Я здесь буду ждать вас. Все всё поняли? – спросил Олег Михайлович, открывая пачку цитрамона, чтобы выпить таблетку и унять головную боль.

– Так точно, товарищ начальник колонии поселения. Прикажите исполнять? – вставая, хором «прогремели» мужики.

– Приступайте. И будьте осторожны, рации с собой возьмите. И Рекса тоже берите, собака нужна в этом деле.

Собрав всё, что необходимо для погони за преступницей, и посадив здоровую овчарку на заднее сиденье вездехода, опергруппа отправилась искать беглянку.

II

– Я тебя последний раз спрашиваю, когда ты видела Марину Дроздову в здравии и воочию? – спросил Олег Михайлович у Лены Беловой, которая сидела перед ним напуганная и зареванная.

– А я тебе, начальник, последний раз отвечаю. Я её вообще не видела, после того, как ты плитку к нам приходил чинить. Она со мной ещё повздорила, по поводу очереди на готовку ужина, а потом ушла куда – то. Я же знаю, что после семи вечера уходить из барака нельзя, но разве она кого слушает? – ответила она.

– Одетая ушла?

– Да, тулуп накинула, и убежала. И валенки мои взяла, зараза. Когда появиться, я ей глаза выцарапаю. Да найдётся она, куда денется. «Забухала» поди, или что другое. Я не знаю, тебе видней, ты ищейка.

– Ты поговори мне ещё, Лена. Давай следующую зови, надоело тебя слушать – проворчал Олег Михайлович, подписывая протокол допроса. Он уже два часа из «строчил», без устали и перекуров. Мужики привезли весь барак ему на допрос, и поехали по окрестностям, в поисках Марины. Но результатов не было, от слова «совсем». Злился, ругался и тревожился начальник исправительной колонии. Надежды, что найдут беглянку живой, у него практически не осталось. На улице было минус тридцать, и буря ночью была такая, что небо и земля соединились. Не один человек бы – не выжил на улице.

Следующая на допрос была вызвана Светлана, бывший главный бухгалтер в больничке города Сызрани. На двоих с главным врачом девяносто миллионов «присвоили» министерских денег, и потом дружно присели. Но она импонировала Олегу Михайловичу, потому как тиха была, как горный ручей. Лишнего не говорила, и блатных зековских словечек ещё выучить не успела. Но сидеть ей у него девять лет, поэтому, выучит ещё.

– Присаживайся, Света, на стул. Водички хочешь? – начал допрос начальник.

– Нет, спасибо – прошелестела она тихим голосом, и опустила глаза в пол.

– А чего сжалась вся? Не трону я тебя, опрошу только. Боишься что – ли меня?

– Нет, что вы. Мне очень не нравится, когда меня допрашивают. Я «нахлебалась» этого, жуть как.

– Так не надо было воровать у государства и у пациентов. Тогда сидела бы сейчас у себя в кабинете, да цифры в столбик складывала. Али я не прав?

– Да, конечно. Ладно, давайте, пожалуйста, к делу. Я сегодня по бараку дежурная, мне полы ещё перемыть нужно.

– Марину совсем не жалко?

– Мне никого, кроме себя здесь не жалко. Моё дело маленькое, свой срок отсидеть. А подруг, у меня здесь нет, и не будет.

– Ладно, что по Дроздовой сказать можешь?

– Вы от нас вышли, она минут сорок с Леной воевала, за плитку. Я кусок хлеба съела, водой запила, да спать пошла. Мне понятно было, что они до утра «горланить» будут, а мне завтра рано вставать, на ферму идти. Поэтому, я вам ничего существенного не скажу. Единственное, что увидела, это то, что нам кто – то в окно постучал. Оно заморожено было, поэтому я лица не разглядела. Марина подошла к нему, форточку открыла, и произнесла: «Иду». Потом быстро оделась, и выскочила из дома.

– То есть, я так понимаю, час времени прошёл?

– Где – то около того. Я уже постель стелила. Девятый час был, верно.

– И никто в бараке не проследил, когда она вернётся?

– Нет, никто. У нас не очень дружный коллектив в доме. Каждый за себя. Ленка только орала, как всегда, что если та через час не вернётся, она сени запрёт, и её в дом не пустит. Марина ответила, куда бы ей пойти, и дверью хлопнула. Я глаза закрыла, и уснула. Вот и всё.

– Понял я Света, допрос подпиши, и иди в барак.

Она покорно бумажки все «подмахнула», и вышла из кабинета.

Когда конвоир впустил в кабинет Гульнару, Олег Михайлович внимательно на неё посмотрел. На лице восточной красавицы, «цвёл» огромный синяк возле левого глаза. Это смотрелось не очень гармонично, и откровенно «резало».

– Кто решил испортить твою красоту, осуждённая Гульнара? – спросил он, снимая очки и улыбаясь.

– Упала, гражданин начальник – ответила она и опустила глаза в пол.

– Любопытно. И где ты умудрилась так неосторожно поскользнуться?

– В коридоре. Лампочки тусклые, полы обледенелые. Условия плохие, проживание нехорошее. Вот что хочу тебе сказать.

– Ты меня на жалость не бери. В кафе, в котором работала, у шефа своего, кассу опустошила на миллион рублей, и думала, что тебя после этого поступка, на курорт для «отсидки» повезут?

– Не было там миллиона, врёт он. Толстомордый хозяин хотел меня в полюбовницы взять, а я не давалась. Вот он и соврал, что в кассе много денег было. Я всего десять тысяч взяла, для деток. Он не платил совсем.

– Кому ты заливаешь в уши? Я дело твоё вдоль и поперёк вычитал. У тебя эти бумажки в трусах нашли, при обыске. Ты их даже спрятать не смогла, глупая. Короче, отвлёкся я. Что по Марине Дроздовой скажешь?

– Ничего не скажу, гражданин начальник. Я спать пошла, не видела ничего.

– И не заметила, что Марина выходила на улицу?

– Не видела, говорю же.

– Врёшь опять? А упала когда?

– Сегодня упала, на ступеньках. Когда на работу собиралась. Говорю же, полы скользкие, лампочка тусклая…

– Ладно, слышал уже. Иди, толку от тебя нет.

Он захлопнул папку, закрыл плотно дверь в кабинет, и в сердцах, закурил сигарету. Редко курил, только когда нервничал. А сейчас, боялся, что выйдет из себя, если не вздохнёт горьковатого дыма.

Подойдя к окну, с силой дёрнул створку, которая примёрзла от мороза. Нужно было проветрить накуренное помещение. А тут как раз и ребята его приехали, на вездеходе. И что – то выходить из машины не спешили. У Олега Михайловича тревожно забилось сердце, и он, наспех натянув тулуп, поспешил к их машине.

III

– Ну что, мужики, нашли? – выбегая из двери, и на ходу застёгивая тулуп, спросил Олег Михайлович – Чего молчите?

Группа охранников переминалась с ноги на ногу, стараясь не смотреть, друг на друга. Фёдор не выдержал первый:

– Нашли, начальник колонии поселения. Вернее, Рекс нашёл.

– Живьём, или мертвяк? – встревожено вновь поинтересовался он.

– Никак нет, практически не опознанная. По волосам определили. Собака след взяла, мы за ней. Короче, на куски она порванная вся. Коля до сих пор блюёт – уточнил Фёдор, стараясь не смотреть на шефа.

– Тело в мешке? Где? Давайте, размораживаться, бригада. Я кого спрашиваю?

– В багажнике, что от неё осталось.

– Волки?

– Да они так близко не подходят к жилью. Не похоже. Но это экспертиза покажет, я думаю. Куда её теперь? К следователям, в город? – спросил Фёдор, пытаясь перекричать завывание ветра. Буран снова взялся за своё, и терпеть колкие снежинки становилось всё труднее. Олег Михайлович, молча подошёл к машине, и открыл багажник. Увидев чёрный пакет, в котором были сложены предполагаемые останки Марины, весь съёжился и наморщил нос. Открывать подобные мешки ему приходилось по своей профессии, но делать он этого явно не любил.

– Коля, садись за руль. Поехали в город, на экспертизу. Фёдор, вызывай на допрос Катю, бывшую зечку, которая самогоном торгует. И ещё вопрос, где нашли? – быстро проговаривал Олег Михайлович, стараясь перекричать завывание ветра.

– Возле заброшенной штольни, не далеко от курятника. Там овражек небольшой, им и воспользовался кто – то. Собака след сначала потеряла, снег везде, а потом, рванула в ту сторону. Рыть сугроб начала, мы и нашли её остатки. Ступню и голову. Остальное туловище отсутствует – закончил отчитываться Фёдор, стараясь как можно реже дышать. Было видно, что боролся с подступающей тошнотой.