До-ре-ми-ми-мишная история

Анна Никольская

До-ре-ми-ми-мишная история

© Никольская А., Маслова Т., текст, 2024

© Осипова И., Полякова А., ил., 2025

© ООО «Феникс», оформление, 2025

* * *

Глава 1. Ради гамака и мангового смузи

– До-ре-ми-ми-ми-ми… – протяжно ныло пианино.

В классе хлопнула форточка, закачавшись туда-сюда.

– Ба-бам!

Я даже не моргнула. После стольких лет обучения у Ольги Владимировны от такой ерунды не вздрагивают.

– Как это уезжаешь? – электропилой взвизгнула учительница и принялась разглаживать складки на идеально узких и просто идеально мятных брюках.

– Родители уже купили билеты, – я старалась, чтобы голос не дрожал. Чтобы он уверенно звучал.

– А как же отчётный концерт? А вся твоя чёртова учёба в музыкальной школе? – Ольга Владимировна мерила класс широкими шагами пантеры. Настолько широкими, насколько позволяли узкие брюки.

– Не могу же я жить одна, – стала я оправдываться зачем-то.

«Не переходи в защиту, будь спокойна».

– И я об этом, конечно, узнаю последней, – Ольга Владимировна вперила тонкий палец с оранжевым маникюром в потолок, а потом остановила прямо напротив моего носа.

«Бэм-бэм!» – озвучила я мысленно выстрел, но Ольга Владимировна уже сняла меня с прицела и отвернулась к окну.

Стало так тихо, как никогда не бывает в этом классе, а я в нём отпахала четыре года.

– Ми-ми-ми, – снова всхлипнуло пианино, но никто не обратил на него внимания.

– Я не хотела вам говорить. Думала, переубедить их смогу. Смогу всё объяснить.

– А знаешь что? – Ольга Владимировна вскинула руки, как будто собиралась взлететь. – Я тебя никуда не пущу! Да, не пущу. Ни-ку-да! Я тебя спрячу. Я совершу похищение.

Я молча рассматривала класс. Трещины на лимонных стенах, как морщины на лице моей бабушки, напоминали о бесконечных часах, о годах, проведённых здесь.

Как часто я его ненавидела, называла тюрьмой этот класс. А когда меня всё доставало, даже сумасшедшим домом, а Ольгу Владимировну – моей личной «смирительной рубашкой».

– Это невозможно! Невозможно! Такой талант! А всё ради чего? Ради гамака и мангового смузи на пляже? – Ольга Владимировна запрокинула голову, чтобы поправить свалившиеся на кончик носа очки.

Я уже знала, что ничего хорошего этот жест не предвещает. И «смирительная рубашка» сейчас буквально забьётся в истерике, отстаивая моё право быть собой. Я вдруг поняла, прямо отчётливо ощутила, что по своей воле не променяла бы эту «рубашку» на самую мягкую шёлковую тунику…

– Это преступление против собственного ребёнка! – продолжала вопить учительница. – Это какое-то даже злодеяние! Куда, говоришь, они тебя везут?

– В Индонезию, на Бали.

– Конечно! Видали мы этот ваш Бали! И что ты там будешь делать, а? – Ольга Владимировна пригвоздила меня взглядом к противоположной стенке, как делала много раз, когда я приходила неподготовленной.

Но она была права, конечно. Я часто ленилась, и сейчас мне за это было даже стыдно в некотором роде. Я готова была пообещать ей заниматься в выходные и в праздники, не пропускать больше уроки, прикинувшись больной, и не сбегать на свидания к Киру. Сейчас я готова была на всё, только бы она убедила моих родителей никуда не уезжать. Но что могла сделать Ольга Владимировна, моя учительница по специальности?

Ни-че-го.

– …кокосы околачивать? – вопрос выдернул меня из мыслей.

Я хмыкнула.

– Ты ещё и глумишься?! – взвилась по новой Ольга Владимировна. – Конечно, кто там твои родители? Напомни, как там… это называется?

– Криптоинвесторы.

– Да, вот эти самые… – она не стала повторять кто, всем своим видом показывая невыразимое презрение. – Предали дочь ради сомнительной райской жизни.

– До-ре-ми… До-ре-ми, – снова ожил рояль.

Мы одновременно обернулись. Маленький налысо бритый мальчик, видимо, устал от нашего разговора на повышенных нотах и решил напомнить о себе, вновь заиграв гамму.

Бедняга. Мне стало его как-то жаль.

И себя тоже.

И Ольгу Владимировну.

Она покраснела и почти слилась с коралловой блузкой.

– Да хватит уже мучить инструмент! Почему ты ещё здесь? Я тебя спрашиваю!

Бедняга пошёл пятнами, и я подумала, что он сейчас грохнется в обморок, наверное, но мальчик заплакал.

И тогда случилось такое, чего никогда раньше не случалось. Даже когда ученики выигрывали в городских конкурсах. Ольга Владимировна взяла и обняла его, потрепала по лысой голове, вытерла глаза бантом от блузки и сказала:

– Урок закончен. До следующего занятия. И не распускай нюни!

Она шмыгнула носом; мне показалось, что глаза у неё тоже были на мокром месте.

Когда мальчик прикрыл за собой дверь, Ольга Владимировна снова обратилась ко мне:

– И когда вы уезжаете, интересно?

Этого вопроса я боялась больше всего, поэтому выпалила, кажется, слишком громко. Как будто каркнула:

– Завтра!

Ольга Владимировна обмякла. Как тряпичная кукла, оставшаяся без каркаса.

– Что ж, езжайте, скатертью дорожка! – сказала она бесцветным голосом. – Ты предатель. Не меня, конечно. А себя. И своего таланта, детка.

Меня провожала прямая и видавшая меня в гробу спина Ольги Владимировны. Было ясно, что разговор окончен. Видеть она меня больше не хотела. Я взяла сумку с вешалки у двери и потянула за ручку, та скрипнула.

Ольга Владимировна бросилась ко мне.

Я подумала, что она хочет меня побить или вытолкать, но учительница всхлипнула и обняла меня. Так крепко, что я прямо прочувствовала выражение «пересчитать все рёбра». Потом отстранила от себя и сказала:

– Ну ты что? Хотела уйти, не попрощавшись? Без моего благословения?

– Не хотела. Нет конечно…

– Ты только не бросай, ладно? Я всегда на связи, – она снова притянула меня к себе и долго не отпускала.

Я чувствовала, как бьются наши сердца. Синхронно. В унисон.

Потом Ольга Владимировна махнула рукой, прогоняя меня, и отвернулась.

Я поняла: лучшее, что я могу сейчас сделать, – просто уйти. Мне было так грустно, как уже очень давно не бывало. Никогда, в общем-то, мне не было так паршиво.

* * *

У входа в музыкалку стоял Кирилл.

Холодный ветер играл с последними листьями, присыпанными снегом. Как же я ждала зиму и наш первый Новый год с Киром! Я бросилась к нему: так хорошо, что он тут! Кирилл прижал меня крепко-крепко, а я запрокинула голову, чтобы посмотреть на окно своего класса.

В нём стояла Ольга Владимировна.

Я помахала ей, а она послала мне воздушный поцелуй.

На душе стало тепло как-то.

Кирилл взял мою руку, стянул перчатку и вложил в ладонь что-то прохладное.

– Сердце?

– Кулон. Можно его на цепочку повесить, – смущаясь, сказал Кирилл. – Нравится?

«Кира+Кир» – прочитала я на поблёскивающей золотом вещице.

Это значит мы.

Он и я.

Навсегда, даже если завтра меня здесь больше не будет.

Мы уходили от школы, держась за руки, и я чувствовала, что больше всего на свете я люблю Кира.

И музыку.

Или музыку и Кира.

Одинаково сильно, наверное.

– Мы будем общаться каждый день, – сказал он. – По видеосвязи, полно вариантов. Да?

– Будем! – я кивнула, еле сдерживаясь, чтобы не разреветься.

Глава 2. В кофте с длинным рукавом

Больше всего на свете я обожаю аэропорты. Моим первым словом в детстве после «мама» было «амонё». То есть «самолёт», если непонятно. Я тыкала в небо и смеялась беззубым ртом – легко быть счастливым, когда ты маленький. А когда пятнадцать тебе, счастье куда-то как будто улетучивается. Точнее, счастье постоянно в чьих-то руках, получается. И это полный отстой.

Я расковыряла дырку в пончике так, что она стала ещё больше. Теперь она зияла, эта дырка, на всю тарелку. Так же зияла сейчас моя личная дыра. Где-то вот здесь. Я дотронулась до места, где должно быть сердце. Но его как будто вынули – чужими руками.

Я сжала кулон-сердечко.

Энергичным голосом стюардесса позвала пассажиров бизнес-класса на посадку. Папа сразу встал и засобирался. У него всегда всё чётко, он никогда никуда не опаздывает. Мама, не торопясь, тем временем допивала капучино. В бизнес-лаундж она никогда не ест и меня отговаривает. Потому что на борту потом еда вкуснее, так она говорит.