Развод со зверем. Он не отпустит

Меня всегда притягивал ее взгляд. Ее глаза были изменчивы, их цвет подстраивался подо все, что ее окружало. Видеть мир через такую призму – необычайное удовольствие. Алена будто не испытывала никаких иллюзий, воспринимала вещи такими, какими они есть, и это давало опору и уверенность. Никогда бы не подумал, что я в них нуждался.

– Если хочешь дальше гулять, то тебе лучше переобуться, – серьезно объяснил я.

– Хорошо, – кивнула она и улыбнулась так, как когда-то очень давно.

– Отлично. – Мои собственные губы дрогнули, отвечая на эмоции, и я сжал ее руку крепче.

В ближайшем магазине она выбрала себе кроссовки, а туфли на каблуках отдали мне в коробке, и мы продолжили наш странный день. Когда пришло время обеда, мы сели в первое попавшееся кафе на открытой веранде.

– Я хотела сходить на похороны Маргариты, – напряженно сообщила мне Алена, когда официант ушел с заказом.

– Если хочешь, можем сходить, – ответил я без раздумий.

– Хочу. – И она решительно посмотрела на меня, а у меня в груди все разом похолодело.

Алена же знает, что мой отец может раздобыть любую информацию… Использует меня, чтобы не согнуться перед обстоятельствами на показ?

Нутро заволокло привычным холодным туманом, и проблеск согревающих лучей затерялся в дымке.

– Хорошо, я выясню, где и когда ее будут хоронить, – холодно пообещал я.

Грудную клетку драло изнутри от гнева и… обиды… Я долго смотрел в сторону, пытаясь совладать с разочарованием.

– Почему ты не отговариваешь меня? – вдруг спросила она и подалась вперед, с интересом поймав мой взгляд, когда я повернул к ней голову.

– Я не хочу указывать тебе, что делать, – хрипло отозвался я.

– Ты можешь не указывать, а сказать, что думаешь.

Я тяжело сглотнул, пытаясь представить себя на ее месте. Нет, она не использовала меня. Она осталась совсем одна против всего мира. И не знала, что с этим делать.

– Я думаю, что ты права, – выдавил я. – Ты ценила отношения со своей клиенткой, и обстоятельства заставляют тебя чувствовать вину за произошедшее. И ответственность за ее смерть. Если бы я был на твоем месте, я бы хотел попрощаться с пациентом… остаться с ним… до конца… Кто бы что ни думал.

Она выслушала меня внимательно и еле заметно кивнула. А меня отпустило. Я поспешил с выводами, привычно отгораживаясь от нее, чтобы разочароваться и остаться на привычном расстоянии. Но я не заметил, что расстояние каким-то образом сократилось…

А Алена вдруг всхлипнула, глаза ее наполнились слезами, и она заплакала.

– Она… она столько лет мечтала о свободе… Это так неправильно! – шептала она, глотая слезы. И каждое слово натыкалось на реальность, в которой мы с ней очень похожи на Маргариту и Ингвара Евстигнеевых, но ей не хотелось больше проводить параллели. Она от них устала. – Маргарита заслуживала свободы как никто другой…

– Мне жаль, – хрипло выдохнул я.

Алена вскинула на меня взгляд и тут же отвела, принимаясь вытирать щеки. А я все смотрел на нее, не собираясь отводить глаз. Мне хотелось снова спросить, чего же она хочет. Я готов был сделать почти все. Но боялся снова услышать, что она хочет стать свободной… как и Маргарита.

* * *

Я не могла поверить в то, что происходило…

Север приехал посреди дня, чтобы подхватить меня на руки? Правда?

Все, что мы делали последние три года – добивали друг друга. Методично, размеренно, привычно. Но я никогда еще не падала к его ногам без сил. Я всегда сопротивлялась, бежала от него, от реальности, пыталась найти себя в работе, судебных делах, защите прав других женщин. Да, я бегала по кругу… Но я хотя бы не стояла на месте. И мне это казалось самым правильным и единственно возможным вариантом совместной жизни с моим мужем-оборотнем.

Но сегодня все перевернулось с ног на голову. Я больше не смогла бежать в единственно понятном мне направлении. И теперь сижу в кафе в новых кроссовках и плачу. А Север смотрит на меня и слушает. Я ведь знаю, что он может слушать лучше, чем кто-либо. Но что он думает по всему этому поводу – понять невозможно. Все, что я видела наверняка – он обеспокоен. Его обычно холодный взгляд сегодня будто искал во мне что-то, и это было непривычно. Мне непривычно было осознавать, что он дрогнул от произошедшего. Со мной.

– Скажи, – начала я осторожно, вытерев слезы, – вчера ты сказал, что я не проживу без тебя в этом мире… Что меня пристрелят.

– Я злился на тебя, – нахмурился он.

– То есть, это не так?

– Алена, ты выбрала для себя тяжелый путь в моем мире, – посмотрел он на меня мрачным взглядом. – Никто до тебя по нему еще не ходил. И ты это знаешь.

Я знала. И гордилась собой, что уж. Мне доставляло удовольствие уделывать таких, как Север. Бить им по лапам и морде, пользуясь их же системой правосудия и выжимая из нее все возможное.

– Никто бы и не смог, да? – продолжала я. – Ты меня покрываешь. Ты это имел ввиду.

– Не только я, – нехотя ответил он. – Не думаю, что для тебя это секрет.

– Я знаю, что за тобой стоит твой отец. Но за ним стоит кто-то еще.

– Нет, тебя не пристрелят, – отрезал он. – Потому что этот «кто-то еще» действительно стоит.

Мне всегда было интересно, кто. До меня доходили слухи, презрительно брошенные фразы, мол, сама бы я ничего не добилась. Но, видимо, я так и не узнаю, кому еще обязана.

– Ты не можешь гарантировать, что не пристрелят, – усмехнулась я. – Маргарита тоже не должна была умереть.

Он только кивнул и отвернулся, обозначая конец разговора.

– Можешь узнать, когда будут похороны? Пожалуйста.

– Да, – ответил, не поворачиваясь.

– Ты пойдешь со мной?

– Если хочешь.

– Хочу.

Он бросил на меня удивленный взгляд, полный переживаний, но снова сбежал, чтобы не показывать мне эмоций.

Нам принесли еду. Вернее, мне. И можно было бы дать ему перерыв, но я решила использовать этот странный вечер по полной. Я не помню, чтобы видела в последнее время, как Север ест.

– Ты питаешься вырезками в операционной? – усмехнулась я, когда он подвинул к себе чашку с кофе.

Он укоризнено вздернул бровь, и я улыбнулась шире:

– Я не видела, как ты ешь, уже черт-те сколько.

Его губы дрогнули от смущения:

– Отвык.

– Есть?

– Есть с тобой. И это не претензия.

– Ты ешь на работе?

Он отвел взгляд, хмурясь:

– Да.

– Ну, может, ты все же поешь со мной сегодня?

– Хорошо.

– Официант! – вскинула я руку и с любопытством принялась наблюдать, как Север изучает меню.

Каким же чужим он стал за все это время…

– Как ты? – спросила я, когда он сделал заказ.

Он устремил на меня долгий взгляд.

– Что бы я ни сказал, это не сделает вечер теплее, – ответил, наконец. – И… будет выглядеть обвинением.

– Я же юрист, Север, и знаю, как выглядит обвинение.

– Я чувствую себя мертвым, – раздраженно ответил он. – Большую часть времени.

Повисло тяжелое молчание. Я пыталась вдохнуть, пока он смотрит на меня нечеловеческим взглядом, полным ярких всполохов. Привязанности оборотней такой взгляд всегда выдавал с головой. Только у Ингвара Евстигнеева я такого никогда не видела.

– Ты не пробовал себе помочь? – сорвался вопрос с языка.

Я знала, что существовала терапия для таких оборотней, которым сложно в отношениях.

– Моя смерть меня устраивает, – холодно припечатал он. – Жизнь – тоже. Все шло ровно. До сегодняшнего дня.

– Ты никогда не думал попробовать найти кого-то другого? – спросила я.

– Чтобы найти кого-то другого, сначала нужно отпустить тебя, – ответил он. – Ингвар не смог.

От его ответа повеяло арктическим холодом, и я зябко поежилась.

– Просто… завтра ты вернешься в свою жизнь… – неуверенно предположила я, – а мне больше некуда.

– Твоя карьера не кончена. – В его голосе зазвучали привычные трескучие льды. – Пройдет время, и ты сможешь вернуться к делу, которое для тебя важно.

Я промолчала. Чтобы согреться, заказала еще чаю, и перевела взгляд на город. Моя личная «смерть» меня тоже устраивала и могла бы напоминать жизнь. Но сегодняшний день давал ясно понять – мне нужно большее.

– Хочешь еще погулять? – спросил Север, когда мы вышли из кафе.

– Чувствую себя уставшей, – призналась я.

– Домой?

– Да.

Всю обратную дорогу к машине Север держал меня за руку, и я… чувствовала, черт возьми, что мне это нужно. Мне хотелось ощущать сегодня защиту. Его защиту. Не только призрачную, что где-то кто-то меня покрывает. А вот эту – близкую, мощную, несгибаемую.

Я раньше любила подолгу смотреть на его руки, пока он спит, и представлять, скольких людей он ими спас. Ведь не любые руки могут таким похвастаться. А теперь он спасал меня, просто держа за руку. В другой руке он нес пакет с моими туфлями, непринужденно отобрав у меня все неудобства, которые я могла бы испытывать.

И все же эти его ответы…

…что может не отпустить. Как Ингвар Евстигнеев. От них кровь сворачивалась в венах, и становилось трудно дышать.

Как это возможно? Быть таким разным? Будто человек с шизофренией, который не может вылечиться.

Я ни разу не видела, как оборотень становится зверем. Мне даже думать об этом невыносимо. Эта мысль парализует, да и кажется откровенным бредом. Особенно, когда идешь с мужчиной по умиротворенному летнему городу за руку.

– Ты вернешься на работу сегодня? – спросила я, когда мы подошли к машине.

– Нет, – ответил он и пристально посмотрел мне в глаза, замирая перед пассажирской дверью. – Я не хочу тебя оставлять.

– Хорошо, – слабо улыбнулась я.

Черты его лица еле уловимо дрогнули. Я вдруг увидела перед собой невероятно уставшего мужчину, который на один вдох вымучено опустил плечи. Но уже в следующий отвел взгляд и открыл двери.

– А что… говорила твоя мать еще? – зачем-то поинтересовалась я, когда машина въехала в бурлящий поток городского транспорта.

– Что хочет бывать дома чаще, – рассеяно отозвался он.

– А отец как к этому относится?

Север сделал паузу, прежде чем ответить:

– Он ее принял. Такой. Но ему тяжело. И он сам бывает дома редко, чтобы не ждать там ее в одиночестве…

– У них все нелегко…

– Они счастливы. И очень друг друга любят. Просто чужое счастье может выглядеть непривычно.

«Прямо как чье-то несчастье», – подумала я.

Мать Севера старалась изо всех сил, чтобы я хоть как-то чувствовала себя лучше, хоть и виделись мы всего несколько раз. Сначала она навещала нас в реабилитационном центре, потом мы приезжали к ним за город. Но я знала, что она – тоже не человек. В свои «за пятьдесят» она выглядела шикарно, будто моя ровесница. И это сводило с ума еще больше. Отец у Севера тоже был мужчиной весьма привлекательным, но у него хотя бы чувствовался возраст.

Боже, ну как такое возможно?.. Как же сложно в это все поверить!

Но я не одна такая. Я это знаю. Большинству женщин сложно. Другое дело, что сложно им по большей части потому, что их оборотни – ублюдки. Север… Он не был сволочью. Но для меня он все равно был кем-то… кого невозможно принять таким, как он есть.

Когда мы приехали домой, я сразу удалилась в ванную, попросив у Севера полчаса в одиночестве. Пока набиралась вода, я сползла на пол и уперлась спиной в бортик, пытаясь утрясти все эмоции за сегодняшний день. Но один на один с собой оказалось невыносимо, и я набрала номер матери. Только услышав ее голос в трубке, я разревелась.

– Ален? Алена, что случилось? – запричитала она. – Ты поругалась с мужем?

У мамы причины всех бед – поругалась с мужем. Других быть не может.

– Нет, – выдавила я, вытирая слезы.

– А что?

– Так… – шмыгнула я носом, – по работе.

– Ой, – вздохнула она с облегчением, – напугала. Я уж подумала, что что-то серьезное. А что по работе-то случилось?

– Ничего…

Я втянула воздух в легкие и тяжело сглотнула. Вот зачем я ей позвонила? Лишний раз убедиться, что я – одна? Нет. Я все надеюсь, что у меня есть ее поддержка. И она, конечно, есть…

– Ты как? – просипела я.

– Болею… Суставы так выкручивает последние дни… – И я прикрыла глаза, слушая пространные жалобы мамы на жизнь. Как и всегда. – Вот записалась в поликлинику к неврологу аж на осень.

– Мам, сейчас же лето…

– Ну, там очередь…

Это значило «дай денег на прием в частной клинике. И вообще – дай денег».

А, может, хватит себя обманывать? Нет у меня ее поддержки. Это я – ее поддержка. А мама, как маленький ребенок, не выносит моей слабости, потому что я для нее – единственный взрослый, который всегда примчится и спасет.

– Я переведу тебе сегодня деньги, – пообещала я.

– Ой, доченька, спасибо, милая! Спасибо!

– Не за что.

В груди все сжалось.

– Ты когда приедешь? Я так соскучилась. Хожу мимо твоей школы, вспоминаю, как мы тут вместе гуляли…

– Приеду. Скоро, – сдавленно пообещала я и, кое-как распрощавшись, отложила мобильный.

Когда я вышла из ванной, Север ждал в кухне.

– Кофе будешь?

– Да. – Я села за стол.

– Что-то случилось? – бросил он на меня взгляд через плечо. – Ты плакала в ванной…

– Я маме звонила.

– У нее что-то случилось?

– Нет. Именно, что ничего не случилось.

К моей матери мы с Севером ездили чаще, чем к его родителям. И она, конечно, души не чаяла в нем. Считала моим спасителем. По ее словам, именно с его появлением я стала тем человеком, которым она начала гордиться. Она была убеждена, что он на меня хорошо влиял, и что благодаря ему я достигла всего, что мне было нужно от жизни.

Вернее, не совсем всего. Тему детей она не подняла сегодня только по той причине, что деньги ей нужны были больше, чем внуки.

– Тебя расстроило, что она не понимает, как тебе плохо.

Я промолчала, стыдливо поджав губы. Да, глупо. Он прошел к столу и поставил передо мной чашку с кофе. А мне стало нестерпимо стыдно.

– Спасибо. И да, ты единственный, кто понимает…

– Мне жаль.

Наши взгляды встретились. А я осознала, что мне хочется ему ответить тем же, спросить, плохо ли ему, и также попробовать облегчить его боль. Только я не могу. Любой мой шаг ему навстречу делает ему лишь хуже. Но как же хорошо, что… сегодня он здесь, со мной.

– Тебе не кажется, что нам стоит попробовать все же расстаться ради нас самих? – тихо спросила я, замирая внутри от страха. – Ты… ты заслуживаешь счастья. – Пока я говорила, он замер, глядя куда-то в окно.

– А ты? – рассеяно поинтересовался он, не взглянув на меня. – Как будешь жить ты? Ведь мой мир никуда от тебя не денется. Он останется твоим врагом навсегда. Только без меня ты останешься в нем одна.

– Я… я использую тебя сегодня, не в силах ничего дать взамен. Неужели ты не…

– Замолчи, – холодно приказал он. – Ты живешь будущим, в котором нас, возможно, никогда не будет. А сегодня я у тебя есть. И ты тоже здесь со мной. Тебе не кажется, что посреди всего того, что происходит, это уже что-то?

– Да…

– Ты поужинаешь со мной?

– Да, – кивнула я, улыбнувшись ему.

Чувство иррациональной легкости заполнило пустоту внутри, и я приняла его предложение забыть на сегодня обо всем. Север взял всю ответственность на себя, позволяя мне пользоваться его слабостью. Только даже при всех своих слабостях он все равно остался сильней.

Глава 3

Алене нужно было срочно все себе объяснить и позволить. А еще – выяснить цену. Такие они, эти люди. Живут либо прошлым, либо будущим. Но боятся настоящего, всячески избегая показать свой нос в «здесь и сейчас». Этим мы и отличаемся. Для зверя «завтра» никогда не существует, а «вчера» – безвозвратно потеряно. Мне хотелось оставить себе свое «сегодня» навсегда и не отдать его на растерзание завтрашнему дню. Но моей женщине непременно нужно знать, что будет после…

Стало на удивление спокойно. Я заварил чаю, заказал ужин, выбрал вино. Алена устроилась на диване в пледе, поглядывая на меня настороженно и с любопытством. Судя по взгляду, терзаться ценой вопроса она не перестала.

– Если ты хочешь побыть в одиночестве, просто скажи, – сообщил ей я, ставя чашку с чаем на столик.

Она любила черный чай с бергамотом, медом и лимоном. И непременно в большой чашке. Нет, я не планировал добивать ее тем, что храню в памяти эти важные мелочи, но на ее лице скользнула тень от очередного приступа вины.

– Я не хочу быть в одиночестве, – мотнула она головой.

– Хорошо. Что будем делать?

Алена усмехнулась:

– Жалеть меня.

– Хороший план. Жизненный. Как мне тебя пожалеть?

Она внимательно посмотрела на меня.

– Можешь сесть рядом и… обнять?

– Могу.

Она прыснула и приподняла края пледа, освобождая для меня место. Я сел рядом и притянул ее к себе… но Алена не просто позволила ее обнять – она вцепилась в меня и всхлипнула, когда я удобнее устроил ее в руках. Так мы и просидели какое-то время в молчании. Я слушал стук ее беспокойного сердца, прерывистое дыхание. Зверь настороженно замер внутри. А мне хотелось спросить, почему же она так упорно хочет от меня избавиться, если у нее никого нет? Почему ей так сложно?.. Но в этом не было смысла. Я помнил ее пустые глаза в тот месяц в реабилитационном центре. Пустота порой способна сказать больше, чем что-либо. Все, что я знал – не хочу больше видеть у нее такие глаза.

Пока я сидел, погруженный в мысли, Алена притихла, задышала спокойней и глубже, и я вдруг обнаружил, что она уснула. И это удивило и тронуло до глубины души. Просто так уснула в моих руках? Но, ведь это значило, что ей со мной действительно спокойно.

И какая этой женщине разница, кто я?

Разница есть.

Может, если бы Алена не посвятила три года нашей совместной жизни изучению этой разницы во всех подробностях, ей было бы проще? В каждом новом деле она лишь находила подтверждение своим убеждениям – этот мир не для нее. Она видела в нем монстров, скрывающихся под масками людей.

Ну а разве это не так? У оборотней даже права на защиту для женщин не существовало долгое время. И я ни черта не облегчаю ей этого страха. Мне кажется, что правда – единственный путь, по которому я могу пройти рядом с Аленой, но… это делает лишь хуже. А смерть Маргариты – еще одно подтверждение, что Алена передо мной беззащитна. И если Евстигнеева оправдают – это разрушит ее хрупкий мир.

Тут мобильный пиликнул входящим сообщением. Отключенный мобильный. Я усмехнулся. Такие фокусы мог творить только один мой знакомый – единственный и неповторимый во всех смыслах. Я осторожно устроил Алену на диване и накрыл пледом, а сам вышел в оранжерею и прикрыл двери.

– Какие нелюди, – усмехнулся Горький в трубку. – Ты когда написал, я не поверил даже…

– Ну и к чему эта драма? – усмехнулся я.

– Ты ушел в себя на полгода, Князев, – упрекнул он беззлобно. Но с горечью. – И тут – простая просьба узнать, когда похороны Маргариты Евстигнеевой…

Святославу было, за что на меня обижаться. Мы с детства с ним не разлей вода. Отец рассказывал, что нередко брал меня с собой по работе, когда была его очередь со мной оставаться. Однажды заявились мы как-то в отделение Инквизиции по какому-то очередному делу, где меня и посадили в один манеж к Святославу Горькому – сыну заместителя главы Инквизиции.

Когда Алена спрашивала, кто еще стоит за мной, то ответ был в нем и его отце. Давид Горький – отец Святослава – теперь был главой Инквизиции. А Свят – его заместителем.

Да, иногда важно оказаться в нужное время в нужном манеже…

– Скажи, ты так даешь мне понять, что тебе нужна помощь? – поинтересовался Свят вкрадчиво.

– Нет, – усмехнулся я.

– Я тут разнюхал…

– Ну, понятно.

– …Твоя жена влезла в сложное дело.

Алену Свят недолюбливал. С ее появлением я стал пропадать на месяцы, потому что сил не хватало на что-либо еще, кроме как жить свою нелегкую семейную жизнь.

– Да, наверное, я рассчитывал на твое понимание, как и всегда, – не сдержал я сарказма.

– Сева, я всегда на твоей стороне. Но тут вы оба зашли очень далеко. Кто вообще позволил Алене брать дело Евстигнеева?

– Это уже неважно.

– Пожалуй. – Он вздохнул. – Сев, лучше не ехать на похороны… Все сейчас на ушах стоят с обеих сторон. До высших тоже докатилось. Евстигнеев использует все связи, чтобы остаться в живых. Алена и ее появление на похоронах будет колыхать лодку только сильнее.

– Это все – политика, Свят. А у Алены – простое человеческое желание попрощаться с Маргаритой. Ты же понимаешь, что единственный вариант для нас выжить – быть ближе к людям…

Свят замолчал ненадолго.

– Ладно, – заключил, наконец. – Похороны завтра в полдень. Адрес я тебе скину. Но услуга за услугу.

– Конечно, – с готовностью заверил его я, но грудную клетку неприятно сжало.

Мы что, теперь платим друг другу за услуги?

– Хочу увидеться. Встретимся?

Я расслаблено усмехнулся. Нет, радоваться нечему, потому что на услугу это никак не тянет.

– Да, можно…

– Что случилось? – вдруг насторожился он. – Голос у тебя непривычно… спокойный.

Настал мой черед отмалчиваться. Я прошел босиком по деревянному полу и вскинул голову в просвет между листьев. Небо залито розовым, значит, завтра будет дождь… и снова похолодает.

– Все по-прежнему, – выдохнул тихо.

– Она осознала, что одна?

– Не знаю, – напряженно отозвался я.

– Но тебе бы хотелось.

– Свят…

– Я понимаю, что лезу не в свое дело. Но ты должен понять, что ты – мое дело.

– От того, что ты воюешь по-тихому против моей женщины, мне лучше не станет.

– Я воюю за тебя. Это – разница.

– Ты полон осуждения.

– Нет. Я полон сожаления, что тебе не повезло.

– Опять же – результат один. Мне не легче. Прости, Свят.

– Перестань. Просто… не пропадай. Иногда нужно собраться вместе, надраться, прошвырнуться по лесу по пьяни и повыть на Луну.

Я усмехнулся. Да, шляться в пьяном виде на четырех лапах я умел только с Горьким. Только он был способен намешать что-то такое в коктейле, что не успевало нейтрализоваться при обороте.

– Это точно, – улыбнулся я. – Ладно, рад был тебя слышать, и спасибо тебе за информацию.

– Время встречи, Север!

– Да-да, я подумаю.

– До связи.

– Пока, Свят.

Я убрал мобильный в карман джинсов и замер. Тело наполнило теплотой воспоминаний о безбашенной молодости, Святославе Горьком, надеждах…

– Север? – услышал я хриплое позади и обернулся. Алена стояла в проеме кухни в пледе – заспанная и уютная. Но на лице ее была тревога. – Тебе с работы звонили?

– Нет, – качнул я головой и всмотрелся в ее реакцию.

– А… – Она улыбнулась и потерла глаза. – Я уснула…

– Чай подогреть? – поинтересовался я хрипло.

Ноги едва не подкосились от облегчения. Она не хотела, чтобы я уезжал. Я чувствовал это. И это было слишком приятно осознавать.

– Подогрей, да, – кивнула она.

Говорить ей про похороны не хотелось. Да и говорить – тоже.

– Хочешь посмотреть кино какое-нибудь? – предложил я, проходя мимо.

Я. Она. Кино.

Как же давно все это было.

– Я, наверное, не способна сегодня на такую программу, – виновато пожала она плечами. – Хотя… думаю, Джармуш мне зайдет.

Когда-то мы провели с ней много вечеров за просмотром всякого артхауса. Алене нравилось. А мне нравилось бродить с ней по ночному городу, проводить время на каких-то квартирниках или в видео-залах, где крутили очередной «неформат». Последним мы, кажется, смотрели «Рыцарь кубков»… А потом это все стерлось больничными буднями. В клинике наши вечера были похожи на то, будто мы сами снялись в каком-то арт-хаусе. Я бродил по палате, Алена следила за мной, сидя на кушетке или свернувшись на ней клубком.

Хорошо все же, что мы далеки от того времени. Сейчас она занята поиском фильма на вечер, а я делаю новую порцию чая и поглядываю на часы в ожидании, когда привезут ужин.

– «Выживут только любовники» посмотрим? – обернулась она. – Мы не смотрели это кино вместе. Ты смотрел?

– Нет.

– И я.

Ее мобильный на столе принял сообщение, и я мазнул по экрану взглядом, но поспешил отвернуться. Это была знакомая Алены, Жанна. Но все, что я о ней знал – она тоже адвокат по бракоразводным делам.

* * *

Меня отключило, кажется, ближе к концу фильма… Помню только, что было так хорошо, как уже давно не было. Спокойно, тепло, уютно…

Наверное, я выбрала Севера когда-то за это чувство рядом с ним. Всю жизнь я была сама по себе, одна против всех. Мама в школу никогда не ходила, и я всегда стояла за себя сама. И гораздо позже – тоже. Да всю жизнь. А тут вдруг – Север…

Я улыбнулась в полудреме. И вскинулась в пустой кровати. За окном светло, а в спальне – пусто. Севера рядом не оказалось. И что-то подсказывало – его не было и поблизости. Вчерашний день кончился.