Бойфренд в наследство

– Спасибо. Я тоже, – а еще я пожалела, что Дакс стал свидетелем моей утраты, моей ярости и моей неловкости. И я снова поддалась гневу: – Твой дед – придурок.

– Может, и так, – Дакс пожал плечами, и его левое плечо оказалось чуть выше правого. – О твоем деде я тоже много чего слышал.

– Не причисляй моего дедушку к подобным этому человеку.

– Твой дед подал четыре судебных иска против моего. Ни за что.

– Никогда не слышала об этом, – сказала я.

– То, что ты об этом не слышала, не значит, что этого не было.

– Ну… – я запнулась. – Возможно, Виктор это заслужил.

– А возможно, не заслужил. Но так уж повелось у наших дедушек. Они не ладили друг с другом. И не стремились поладить. У каждого из них свои тараканы.

– Мой дедушка лежит перед тобой в гробу! – показала я пальцем, как будто дедушка мог восстать из него на мою защиту. – О мертвых плохо не говорят.

– Да, верно. Забудь все, что я сказал… – голос Даска сорвался.

«Может, получится скрепить очки скотчем? – пронеслось у меня в голове. – Вряд ли они понадобятся дедушке под землей для защиты от солнца…»

– Ладно, чего уж там, – пробормотала я.

– Ну да.

Дакс не ушел. Он остался стоять рядом – с угрюмым лицом и крепкими мускулистыми руками. Хотя какое отношение к выражению его физиономии имеют его руки?

– Послушай, – Дакс поколебался, прежде чем заговорить снова. – Ты правда думаешь, что мертвые могут нас слышать? Что они там ловят каждое наше слово и беспокоятся, что о них болтают живые? Чем дольше ты живешь, тем больше людей вокруг тебя умирает. И ты думаешь, что эти духи наблюдают за каждым твоим движением? За тем, как ты писаешь в душе? И твоя двоюродная бабка Милдред знает об этом? От таких мыслей бросает в дрожь, да?

– Я не думаю, что усопшие прислушиваются ко всему, что мы говорим, – сказала я. Кто он вообще такой, этот юноша/мужчина? – Но, возможно, они настраиваются на одну волну с нами в особых случаях. Например, на выпускном. Или когда кто-нибудь говорит «Твоя двоюродная бабушка Милдред улыбается тебе с небес».

– Возможно, – Дакс потер подбородок, на котором было достаточно щетины, чтобы я не могла определить его возраст. Сколько ему? Восемнадцать? Девятнадцать? Он точно старше меня. – Но если мы решим пополнить ряды сторонников теории «жизни после смерти», нужно признать и существование рая. У двоюродной бабки Милдред нет времени смотреть на роды своей внучатой племянницы. И ее совсем не волнует, считала ты ее доброй или злой. Дама занята. Она там, на небе, шамкает беззубым ртом, ест шоколадки с малоизвестным президентом и вяжет свитеры из облаков.

– Облачный свитер, – повторила я.

– Крупной вязки.

– Но если ушедший человек не может нас слышать, – стала рассуждать я, – тогда для чего мы здесь? Бог, должно быть, придумал похороны, чтобы умершие люди могли их увидеть. Иначе получается, что это всего лишь сборище людей, пытающихся убедить себя, что они достаточно заботились об умершем или что умерший заботился о них. Это шутка.

При этих словах Дакс посмотрел мне прямо в глаза – впервые! Нет, вы не подумайте. Я не привыкла искать зрительного контакта с незнакомцами – ни с продавцами, ни с прохожими на улице. И уж тем более с юношами/мужчинами с глазами цвета ясного безоблачного голубого неба.

– Извини, что я начал шутить. Что бы ты ни чувствовал, как бы к этому ни относился, но это не повод для шуток. Просто я знаю, что иногда это помогает. Возможно, не в данный момент, – выдохнул Дакс. – Я переборщил со свитерами из облаков? Ты, наверное, хочешь побыть тут одна?

– Наедине с умершим родственником? Нет, не хочу. Хуже погребения только смотреть на покойника. От этого точно не станет легче.

– Мой совет, – голос Дакса стал совсем тихим. – Единственный лекарь – это время. Да и это не особо помогает.

Я тоже понизила голос; в словах было слишком много надежды, чтобы их произнести громко:

– Но легче все-таки становится?

– «Легче» – сильно сказано, – Дакс сглотнул. – Ты просто начинаешь делать вид, что все в полном порядке. И довольно скоро.

Я не встречалась с этим парнем раньше. И понятия не имела, откуда он столько всего знает о смерти. Я знала о нем только то, что его «дедуля» – дьявол. И все же он придумал «двоюродную бабку Милдред», чтобы доказать философскую точку зрения. Его способ утешения оказался более действенным, чем все слова, сказанные мне родными и друзьями.

Дакс словно прорезал в покрове смерти, нависшем над моим сердцем, крошечную щелку.

Пожалуй, это идеальный момент, чтобы сказать ему о письме дедушки. Но из вестибюля донесся громкий шум, и мы поспешили туда. Виктор размахивал своей палкой перед моим отцом, но тот поднырнул под нее и ударил его в грудь кулаком. Мама завизжала, Джеймс подскочил к ним и стал царапать руку Виктора ногтями. Даже Ленор пару раз лягнула его.

– Ну вот, опять! – Дакс бросился вперед и оттащил Виктора в сторону. Я замерла в дверях – слишком потрясенная, чтобы сдвинуться с места. – Дедуля, перестань! Иди в машину, – попытался Дакс успокоить деда.

Но тот явно не собирался отступать.

– Я снесу вашу часовню! И разрушу ваш бизнес! – кричал он, брызгая слюной. – Вот увидите, вы не протянете и года! – зачесанные назад волосы упали на вспотевший лоб Крэнстона.

– Негодяй! – папа ткнул пальцем в грудь Виктору. – Только посмей нас тронуть! Наша часовня прекрасна, и с нашим бизнесом все будет о’кей!

– Джим Нолан уже несколько лет едва сводил концы с концами. Вы думали, я этого не знал? Вы хоть представляете, с кем я вожу знакомство и что могу сделать?

Теперь попробовал вмешаться распорядитель похорон:

– Джентльмены, будьте добры…

– Мы как раз собирались уйти, – и Дакс потащил деда к входной двери. Возле мамы он на миг остановился и выдавил слабую улыбку: – Мэм… наши соболезнования.

– Все Ноланы дерьмо! – взревел Виктор, а Дакс подтолкнул его к выходу. Но прежде, чем вывести деда на улицу, он оглянулся и одними губами произнес: «Извини».

Дверь за ними закрылась, а никак не могла выкинуть из головы его губы. Все неодобрительно заворчали за нашими спинами, а мама обняла меня:

– Что это за парень, с которым ты разговаривала?

– Это Дакс. Внук Виктора.

– Какая жуткая семейка.

– Нет, он старался быть вежливым и любезным.

Папа вытер кровь с губы:

– Не могу поверить, что он разбил отцовскую фотографию. Вот так – просто… Он псих! Невменяемый! На этот раз я ему не спущу. Это же похороны! Я заявлю на него.

Я побрела прочь от этого хаоса – обратно к дедушкину гробу. У меня появилось время раздобыть для него новые очки или склеить скотчем сломанные. Дедушка заслуживал очки, а я заслуживала узнать, что к чему.

– Что ж… Если ты действительно сидишь на облаке и слышишь меня, ответь мне, пожалуйста: почему я должна передать твое письмо этому реально милому Крэнстону? Зачем ты оставил мне все это? Серьезно, о чем ты думал?

Дедушка Джим не ответил. Но даже умерев, он пытался что-то до меня донести. Но что именно – я не понимала.

Глава 5

Нам все равно пришлось поработать в тот вечер. Донна, папа, священник Дэн и я – мы все вернулись в офис. Эта особенная свадебная церемония была заказана еще полгода назад, и пара брачующихся прилетела из Англии, так что, несмотря на похороны, отменить ее мы не могли.

Хотя дедушки уже не было, но в нашем золотистом приемном зале все еще сохранялась теплая гостеприимная атмосфера. Для удобства общения кресла были расставлены полукругом возле обтянутого парчой дивана с жесткой спинкой. А чтобы мама могла сверить весь пакет услуг, на журнальном столике стоял экран.

Сидящая перед нами пара была из тех, кто женится на всю жизнь – блаженные романтики, которые верят в вечный брак, благословенный небесами, и запрограммированы прожить в браке всю жизнь даже с научной точки зрения. По-моему. Так уж повелось, что я после каждой свадебной церемонии записывала подробности, разделив их по категориям – стиль одежды, жестикуляция, продолжительность отношений перед решением вступить в брак, возраст, размер обуви жениха… В общем, все обычные или характерные детали, на которые вы обращаете внимание на свадьбе. А потом я вывела на основе своих наблюдений формулу, определяющую с погрешностью два процента успешность брака каждой пары. Да, конечно, я вела свои наблюдения всего пять лет, и нужно было прождать несколько десятилетий, чтобы убедиться в верности своей оценки. Но я следила за нашими парами, и многие из тех, чей процент успешности брака был, по моим расчетам, ниже двадцати, уже развелись! Нет-нет, я вовсе не желала, чтобы они разводились, поверьте! Но сознавать свою правоту очень приятно.

Чарли и Эмма Дин правда имели все шансы на вечный брак. Им не нужно было нащупывать кисти друг друга, чтобы взяться за руки. Они подшучивали друг над другом, не подкалывая партнера. Они вошли в часовню минут десять назад, а я уже оценила успешность их брака в семьдесят девять процентов. И если бы они скрепили его клятвами, то точно дожили бы до золотой свадьбы.

Губы Донны растянулись в рабочую улыбку:

– У вас остались еще какие-нибудь вопросы? Пожелания?

– Вы можете сфотографировать наши кольца? – спросила Эмма. – Вместе с букетом. Или на кружевной салфетке. Это было бы здорово.

– Это для моей матери, – пояснил Чарли. – Она убьет нас, если мы не сделаем фото.

Папа рассмеялся:

– Сегодня вечером и я к вашим услугам, и эта часовня в полном вашем распоряжении. Мы сможете сделать любые фотографии, какие захотите.

– Отлично, – Чарли засунул бумажник в задний карман. – Вы не против, если мы сначала приведем себя в порядок?

– Конечно нет, – заверила Донна. – Я покажу Эмме номер для новобрачных. А ванная-туалет справа.

Чарли удалился туда, но почти сразу же высунул из-за двери голову:

– В туалете золотые писсуары.

Эмма одарила жениха лучезарной улыбкой:

– Для тебя, любимый, все самое лучшее.

Мне захотелось спрятать эту парочку в карман и время от времени доставать ее только для того, чтобы послушать их добродушное подшучивание, окрашенное акцентом. Мне нравится говор с акцентом – таким, как у Дакса, к примеру: южный, тягучий, томный. Он явно жил где-то достаточно долго, чтобы у него появился такой акцент. И как знать – может, в силу географической удаленности он не был близок со своим «дедулей»? Может, он вообще ничем не похож на своего деда? И мы могли бы подружиться и возненавидеть этого человека вместе?

– У тебя найдется минутка? – Донна завела меня в фотостудию.

Отец менял там задние планы.

– Папа, ты можешь выйти и оставить нас одних? – спросила я.

Отец обиженно фыркнул:

– Мне до сих пор не верится, что Крэнстон учинил такое на поминках. Я уже подумываю пойти и разобраться с ним прямо сейчас.

Папа повторил эту угрозу уже в пятый раз. Какими бы добрыми ни были мои родители, они всегда относились к Виктору Крэнстону с предубеждением. И ненависть к этому человеку нередко затмевала их разум.

– Папа, не уходи из часовни. Ты только выйди из этой комнаты. Пожалуйста.

– Слушаюсь, босс, – отец опустил шторку. – Только давайте быстрей.

– Ну, что случилось? – спросила я у Донны, когда папа ушел.

– Две мои альпаки, Милтон и Кларабель, весь день сегодня грустили. Зря я рассказала им о Джиме. Он всегда приносил им угощения.

Я запомнила ее рассказ об альпаках – решила поделиться им позднее с Джеймсом. Он был помешан на одержимости Донны альпаками. Буквально зациклился на ней.

– А ты-то сама как?

– Ужасно. Я в полном раздрае.

По виду Донны этого не скажешь. Она выглядела в точности как всегда: костюмы разного цвета на каждый день недели (в субботу лавандовый – плевать на время года и поминки!), телесные колготки, грубоватые туфли, больше похожие на сабо, и волосы слишком агрессивного русого цвета, чтобы смотреться натуральными.

– Мне жаль. Я знаю, что вы с дедушкой были… неважно, кем вы были…

– Любовниками… Сходились и расходились последние девять лет. Давай называть вещи своими именами.

Фу, как грубо. Мы все понимали, что между Донной и дедушкой что-то было, но никто из нас никогда не говорил об этом вслух. Должно быть, потому что сам факт таких отношений отвратителен – дедушка старше Донны на двадцать лет, и он был ее начальником. А еще он был моим дедушкой.

– Извини, давай.

– Раз уж мы решили поговорить по-дружески, откровенно, давай обсудим часовню.

– Ты… тебя не устраивает, что дедушка отписал ее мне?

– Тебе семнадцать. Это никого не устраивает.

Я втянула в легкие воздух:

– Ничего себе…

– Ничего личного, Холли. Но сама посуди. Ты еще учишься в школе, у тебя есть другие обязанности и обязательства. Тебе недостает жизненного опыта; независимые подрядчики не станут воспринимать нас всерьез. Ты сейчас, по сути, начальница над своими родителями и…

– Я все это понимаю.

Донна вытянула губы в трубочку:

– То, что я испытываю сейчас, не имеет никакого значения. Какая разница, раз по закону ты теперь главная. Для меня сейчас важно только одно: мне бы не хотелось потерять эту работу.

Я улыбнулась:

– Донна, у тебя есть работа. И ты ее не потеряешь. Я не собираюсь ничего менять.

– Да? А поменять кое-что все же придется, – Донна наклонилась ближе. – Я просмотрела бухгалтерские книги. Все плохо.

У меня сжалось сердце: я гораздо охотнее обсудила бы с Донной ее отношения с дедушкой.

– Я в курсе. Дедушка все объяснил мне в письме.

Донна нахмурилась:

– Я разговаривала с банком. Джим должен около семидесяти тысяч долларов. У нас есть одиннадцать тысяч наличными, но он просрочил платежи за два последних месяца. Мы не сможем внести такую сумму до шарового платежа в марте. Но один финансист, с которым я проконсультировалась, сказал, что мы можем погасить часть долга и рефинансировать кредит, если докажем банку, что бизнес под управлением нового владельца приносит прибыль.

– О чем это вы шушукаетесь? – просунул голову в дверь папа. – Я думал, вы решили поболтать о своих женских штучках, а вы обсуждаете бизнес.

– Ты шпионил? – спросила я.

– Да, – папа провел рукой по волосам. На моих глазах много невест обрели счастье с мужьями после того, как папа запускал свою пятерню в волосы. – Крэнстон еще что-то вытворил?

Донна сжала мне локоть. Это было уже шестое упоминание о Крэнстоне. У папы лишь одно на уме: враг семьи – Виктор Крэнстон. Прямо навязчивая идея!

Донна рассказала папе о займе. Его покрасневшие глаза покраснели еще больше и приобрели почти демонический блеск. Зря мы завели сейчас этот разговор. Тем более в день прощания с дедушкой. Да еще Чарли и Эмма дожидаются за дверью самого счастливого момента в их жизни.

– Шестьдесят тысяч?! Как отец умудрился задолжать шестьдесят штук из-за этой часовни?! – воскликнул папа.

– Свежие цветы стоят дорого, – заметила Донна.

– Так что же нам делать? – спросила я.

– По моим расчетам, мы должны удвоить количество свадебных церемоний. Тогда мы выйдем на нужные цифры.

Удвоить? Эх! Если мы знали, как делать деньги, мы бы уже озолотились. Но удвоить количество церемоний означало вдвое увеличить также время и ресурсы, которых у нас просто не было.

– А если нам не дадут еще один кредит? – засомневалась я.

– Тогда мы… тогда нас ждет дефолт и процедура банкротства.

«И мы потеряем часовню!» Эта жуткая перспектива зловещим призраком нависла над нашими головами в маленькой фотостудии – правда, которую никто из нас не решился выговорить вслух. Нужно составить план и найти деньги. И сделать это в кратчайшие сроки. Иначе мы лишимся дедушкиного наследства и источника дохода всей нашей семьи.

– Сейчас не сезон свадеб, – пробормотала я. – Новый год, День святого Валентина, рождественские каникулы… Будь на дворе июнь, я бы не переживала, но сейчас…

– У нас есть «Ангельские сады», – сказал папа. – Мы покупаем у них столько продуктов и услуг – возможно, нам удастся договориться с ними об аренде дополнительных банкетных залов.

– Да, это хорошая мысль. Надо подумать, что еще мы можем сделать, на чем сэкономить. Даже если придется заменить живые цветы искусственными. Я проведу в понедельник совещание с остальным персоналом – может, у кого-то есть дельные мысли.

– Холли, нет. – Папа выхватил из своей сумки фотообъектив. – Я понятия не имел, что происходит. Это для тебя непомерное бремя. Позволь мне и Донне найти выход и разрулить ситуацию.

Донна удовлетворенно кивнула:

– Я рада, что ты это сказал.

– Он может говорить что угодно, но все же ответственность за это несу я.

– А я все-таки твой отец, – заявил папа. – Ты должна думать об учебе и уделять время семье.

Я чуть не расхохоталась. О каком времени с семьей он говорит?! О наших с ним встречах, которые мы никогда не назначали?

– Дедушка все объяснил мне в письме.

И это письмо – мой козырь! Никто из них не удостоился ни письма, ни особого напутствия повидаться с внуком Крэнстона, на которого я должна была бы автоматически перенести ненависть к его деду. Дедушка Джим поручил это мне. Он назначил меня своей преемницей, пусть рабочие проблемы и обрушились на меня гораздо раньше, чем все мы думали. Я никогда не подводила дедушку, когда он был жив, и не собиралась подвести его после кончины. Я решительно открыла дверь:

– Нас ждут Дины. Ты знаешь, что сказал бы дедушка. Давайте постараемся, чтобы они запомнили этот день надолго.

Донна с папой обменялись задумчивым взглядом. Наконец папа кивнул и вышел из студии. Это был короткий миг. Мимолетный, но победоносный. Отныне мне предстояло сражаться.

Дины не позвали на свадьбу гостей: они потратили все свои деньги, чтобы приехать в Вегас – город, в котором Эмма мечтала обвенчаться с одиннадцати лет: после того как посмотрела фильм «Медовый месяц в Лас-Вегасе» с Николасом Кейджем и Сарой Джессикой Паркер в главных ролях. Чарли посмеивался над абсурдностью ее мечты, но семь месяцев копил деньги, чтобы она все-таки сбылась. Эмма надела скромное платье-футляр, Чарли – серый костюм. И оба искрились радостью.

– Эй, привет, – прошептал Чарли, когда Эмма прошла по проходу.

– Привет.

– Мы действительно женимся, Эм!

Эмма смутилась.

– Так вот зачем ты надела это платье! А я-то думал и гадал, для чего там стоит священник!

И все в таком духе.

Молодожены написали свои собственные обеты, полные шуток и трогательных фраз. Священник Дэн вышел за рамки сценария и поделился с ними искренним советом, основанным на его опыте тридцатипятилетнего брака. Отбрасываемый канделябром свет заплясал на их лицах.

– …пока смерть не разлучит вас?

– Конечно, – просиял Чарли. – Раз уж мы здесь.

– Ты должен сказать «да», идиот, – сжала ему руку Эмма.

– Да.

– А вы, Эмма? Согласны ли вы взять в законные мужья Чарли, чтобы быть с ним в горе и радости, богатстве и бедности, болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?

– Да! – хихикнула Эмма.

– Да! – хором воскликнули жених с невестой и поцеловались прежде, чем священник дал им на это добро.

Донна промокнула платочком глаза:

– Каковы их шансы?

– Девяносто два процента. – Эта венчальная церемония стала каплей дождя в день пересохших надежд. Именно ради таких пар, как Чарли с Эммой, мы занялись этим бизнесом и должны в нем остаться. – Не тревожься за часовню. Все наладится.

– Дорогая, я знаю, что в школах есть предпринимательские классы. И в твоей тоже. Но…

– Все наладится. Помни, что сказал Боно.

– Хорошо, – простонала Донна. – Только повтори мне, что он сказал.

– Смысл и главный труд жизни – превращать негатив в позитив.

– Я надеялась, что цитаты Боно умрут вместе с твоим дедом.

– Цитаты останутся с нами, – улыбнулась я, пока Эмма с Чарли бежали по проходу от алтаря к выходу. – И часовня тоже.

В тот момент я верила своим словам. На самом деле верила. На шестьдесят три процента.

Глава 6

Я училась не в обычной средней школе. В смысле не в такой средней школе, какими обычно показывают школы в фильмах. Я ходила в спецшколу, Западную техническую академию, которая гарантировала учащимся профессиональное техническое образование, но не устраивала ни встречи выпускников, ни хотя бы командные спортивные состязания. Те, кто желал принимать в них участие, мог это делать в районной школе, к которой мы были прикреплены. Некоторые ребята так и «курсировали» туда-сюда между академией и школой. Но не я. Учебная программа в академии была насыщенной и сложной. Времени для внеклассных занятий и мероприятий практически не оставалось. В первый год учебы в академии я попыталась заниматься кроссом по пересеченной местности в другой школе, чтобы получить баллы по физкультуре, но мне не понравилось состязаться в беге. В жизни и без того достаточно конкуренции.

Я поступила в Западную академию по нескольким причинам. Сэм был на год старше меня, и я уже узнала о ней все, что было можно. И успела перезнакомиться со всеми его друзьями, благодаря чему моя адаптация на первом курсе прошла относительно гладко.

Большинство ребят предпочли факультатив по спортивной медицине, популярный у заядлых любителей спорта и будущих медиков. Сэм выбрал программу «Биотехнология», которая была такой же привлекательной, как и звучала, и обещала выпестовать очередное поколение биологов, генетиков и прочих специалистов, мечтающих о лаврах новых богов. А меня привлек в академию курс «Управление бизнесом». Даже странно, как сильно я полюбила эту программу. Я была буквально повернута на ней. И если кому-то из учеников в семнадцать лет суждено возглавить бизнес, то я подготовлена к этому лучше остальных.

Занятия в основных классах сочетались с рядом других факультативных дисциплин, одной из которых был «Математический анализ (продвинутый уровень)». И я с волнением ждала теста в понедельник. Что может быть более захватывающим, чем целый урок, посвященный уравнениям, красивым и простым, без символов или чисел, ассоциирующихся с часовней, усопшим дедушкой, разведенными родителями или ДАКСОМ. За исключением тех случаев, когда тебе на самом деле надо вычислить переменную Х. Ну вы понимаете…

– Ты выглядишь слишком бодрой для утра понедельника, – заметил Сэм на входе в школьное здание.

– Тест по математике, – напомнила я.

– А, ну да, конечно. Кто их не любит, эти тесты. Меня даже удивляет, почему вся школа не пляшет на радостях оттого, что такие потрясающие вещи, как тесты и внеплановые контрольные, сыплются на нас градом.

– Это реально прекрасная школа, – согласилась я.

– Это был сарказм, Холлз. Сарказм.

Я направилась прямиком к своему шкафчику в раздевалке – семьдесят первому справа в четвертом вестибюле. То же самое я делала и раньше, каждое утро по будням, до того, как унаследовала дедушкину драму.

Сэм пошел за мной, хотя его шкафчик в другом вестибюле.

– Ты не ответила мне вчера на сообщение, – предъявил он.

– Да, я закупорилась на весь день.

– Телемарафон? И что смотрела? – спросил Сэм.

– «Маленький домик в прерии».

Сэм скривился:

– Я куплю тебе в подарок на Рождество новые бокс-сеты DVD. Как только ты начнешь смотреть «Игру престолов» – тебе понравится, отвечаю!

– Не заморачивайся. Все, что ты смотришь, наводит тоску или расшатывает психику. А я, когда самоизолируюсь дома, ищу покоя и безопасности.

– И находишь их в сериалах о колонистах? Что хорошего в этих историях? Колонисты убивали индейцев.

– Я бы поспорила с тобой прямо сейчас, но на это уйдет слишком много времени.

Мою потребность в уединении было бы проще объяснить подружке или даже сестре, не будь ею Ленор. И большинство женских особей наверняка бы поняли необходимость периодически часов на пять заворачиваться в большое пуховое одеяло с кукурузными чипсами под рукой и качественным сериалом о фермерах-переселенцах. Не о колонистах.

Но у меня уже давно не было ни одной близкой приятельницы, хотя и не вследствие сознательного выбора. Я не ссорилась в младшей школе с лучшей подругой, и грудь у меня появилась не настолько рано, чтобы вызвать нездоровую зависть у других девчонок. Никто не уводил у меня парня, и мне тоже не пришлось выступить в роли разлучницы. Просто я не вполне понимала других представительниц своего пола, и это сказывалось на общении с ними. Они ждали от меня определенного поведения, определенных слов и проявления определенных эмоций, а я всегда пасовала. Беседу с глазу на глаз я могла поддержать без труда, но в большой компании девчонок быстро терялась: не могла уследить за разговором. Общаться с ребятами было намного легче; эмоции не обсуждались. Мы не отклонялись от темы разговора. Словоблудию я всегда предпочитала обсуждение каких-либо конкретных тем.