Три твои клятвы

– До того, как познакомилась с Брюсом, я долгое время встречалась с одним парнем. Он был писателем, поэтом. Пожалуй, у нас было много общего, но это утомляло. Он постоянно просил меня читать то, что написал, или же рассказывал о том, что прочитал. У него было странное представление о совместной творческой жизни: мол, мы будем без гроша в кармане, счастливы, вечно пьяны и никем не поняты. И мне это осточертело. Брюс простой, но в хорошем смысле. Для него главное в жизни – его работа, и, по сути, она заключается в финансировании творческих людей. Просто так приятно пойти с ним в кино и не видеть в нем ярости или ревности, не слышать от него монолог о скрытых темах фильма, который мы только что видели…

– Послушать тебя, так он просто скучный чувак.

– Кто, Брюс? Да, и это потрясающе.

– А как его звали, этого писателя?

– Его звали Бен.

– И под каким номером шел Бен?

– Что ты имеешь в виду?

– Он был вторым по счету мужчиной, с которым ты спала?

* * *

Бен Перес и Эбигейл поступили в Уэслианский университет в один год, оба специализировались по английскому языку и литературе, но познакомились лишь на семинаре по теме «Во, Грин, Спарк»[2] во втором семестре второго курса.

После того первого занятия они пошли в столовую, как будто делали это уже сотню раз, вместе пообедали и тем вечером пошли смотреть «Черный нарцисс» в Центре изучения кино здесь же в кампусе. Они засиделись допоздна в комнате Бена в общежитии. Окно было приоткрыто, они выкурили на двоих пачку «Кэмела» и распили бутылку дешевого бургундского, слушая музыку Нино Роты к кинофильмам. Эбигейл мгновенно влюбилась по уши, и весь первый день и ночь с Беном были наполнены ужасающим, но захватывающим чувством, что она только что встретила того, кто может стать самым важным человеком в ее жизни. На первом курсе она встречалась со старшекурсником по имени Марк Копли. Тот был и лучшим теннисистом Уэслианского университета, и редактором литературного журнала. Их отношения реализовывались исключительно в выходные – вечеринки по пятницам, после которых Эбигейл проводила ночь в квартире Марка за пределами кампуса. Иногда она оставалась на выходные, но не всегда. Склонная соотносить все события в своей жизни с книгами или фильмами, Эбигейл видела свои отношения с Марком как отношения двух партнеров с высокими культурными запросами, живущих как по отдельности, так и вместе. Она вспомнила Томаса и Сабину в «Невыносимой легкости бытия», как их поддерживала тщательно соблюдаемая редкостность проведенного вместе времени. Тем не менее ее в конечном итоге больно задело, когда Марк не представил ее своим родителям после выпускного вечера. Эбигейл не удивилась, когда он сказал ей, что теперь, когда он больше не учится в колледже, ему кажется, что им лучше прекратить встречи.

– Вряд ли ты захочешь тратить следующие три года на выпускника колледжа. Я не хотел бы мешать тебе жить, – сказал он.

– Ты хочешь сказать, что это я буду мешать тебе жить, – парировала Эбигейл.

– И это тоже, – сказал он.

Так что на самом деле было приятно, что сразу после встречи с Беном Эбигейл погрузилась в бурный роман. Они оба соединились в тесном контакте, словно живя в мыслях друг друга. Смотрели одни и те же фильмы, читали одни и те же книги. Он хотел писать стихи, а Эбигейл, хотя и не признавалась в этом никому, кроме Бена, мечтала стать писательницей. Они были вместе в течение следующих трех лет в колледже, а затем сразу после его окончания переехали в Нью-Йорк, где сняли квартиру в центре города, размером примерно с гараж на одну машину. Бен изменился после колледжа, хотя Эбигейл потребовалось два года, чтобы это заметить. В колледже Бен был доволен тем, что он студент; учился у других, оттачивал свое мастерство, впитывал мир. Но как только они обосновались в Нью-Йорке, Эбигейл устроилась на работу в издательство «Бонспар пресс», а Бен нашел работу в книжном магазине «Стрэнд». Вскоре он стал одержим идеей стать поэтом, подружился с кружком поэтического слэма и разговорного слова (хотя и утверждал, что презирает эти жанры) и тратил больше времени на отправку стихов в литературные журналы, чем, собственно, на их написание. Когда он получал отказы, то дулся целыми днями, а когда его опусы принимали, его настроение мгновенно улучшалось – правда, на все более краткие промежутки времени.

Бен часами зависал в интернете, ввязываясь в склоки на поэтических форумах, и постоянно пил. Эбигейл присоединялась к нему, но только по вечерам. Они встречались с друзьями в «Таверне Пита», и Бен спорил с кем угодно и о чем угодно, что было в его духе, но это стало утомлять Эбигейл. Из бара они приносили споры домой, и иногда, страдая на следующее утро похмельем и совершенно измученная, Эбигейл даже не могла вспомнить, из-за чего они ссорились. Это всегда бывала какая-то мелочь, как в тот раз, когда Эбигейл сказала Бену, что ей очень нравится «Влюбленный Шекспир», и он так расстроился, что исчез на целую ночь.

Через три года после окончания колледжа Эбигейл была готова уйти от Бена. Она пыталась придумать предлог, как сделать это лучше всего, когда случайно увидела его выходящим из «Таверны Максорли» в обнимку с их общей подругой Рут, ювелиром из Бруклина. Эбигейл почувствовала себя оскорбленной в лучших чувствах, словно получила внезапный удар в живот, но это ощущение продлилось меньше часа. Он дал ей выход, и она этим воспользовалась. И все же распутывание их отношений – как в логистическом, так и в эмоциональном плане – заняло почти год. Это был тот же год, когда театр «Боксгроув» обанкротился, а ее родители, которые – по крайней мере, в глазах Эбигейл – являли собой пример компетентной взрослой жизни, внезапно показались ей парой испуганных детей. Эбигейл приезжала домой каждые выходные, чтобы помочь им разобраться с огромным количеством вещей – реквизита и костюмов, – которые они приобрели за двадцать лет, а также чтобы оказать эмоциональную поддержку. Родители были раздавлены не только крахом своего бизнеса, но и тем, что оба воспринимали случившееся как крах всей своей жизни. И они были в долгах, в основном из-за кредитов, которые брали, чтобы дать Эбигейл престижное университетское образование. Все это – разрыв с Беном, неудачи ее родителей – угнетало Эбигейл. Она чувствовала себя опустошенной, не имеющей жизненной цели.

Эбигейл решила переехать назад домой, чтобы помочь им, эмоционально и финансово, перейти к новому жизненному этапу, но родители встретили это предложение в штыки.

– Пожалуйста, Эбигейл, мы не хотим быть тебе обузой, – сказала мать. – Живи своей жизнью. У нас всё в полном порядке.

Но больше всего ее беспокоил отец. С момента краха театра он постарел лет на десять. Однажды вечером, после того как мать легла спать, Эбигейл и ее отец остались смотреть «Двое на дороге» на канале классического кино. На протяжении всего фильма он не выпускал из рук стакан и допил оставшееся с ужина красное вино, после чего сказал Эбигейл, что они уже отменили платную подписку на кабельное ТВ. Мол, она истекает в конце месяца, и теперь он старается посмотреть как можно больше старых фильмов на этом канале.

Что-то в этой конкретной детали так расстроило Эбигейл, что она была вынуждена встать и сказать отцу, что идет в туалет, просто чтобы он не видел, как она плачет.

Когда Эбигейл вернулась, то сказала отцу, который теперь смотрел «Шараду»:

– Я говорила об этом с мамой, и она не была в восторге от этой идеи, но я думаю вернуться домой на некоторое время. Например, я могла бы устроиться на работу в…

– Нет, нет, Эбби. Мы с твоей мамой это обсуждали. Даже не думай. Достаточно того, что ты приезжаешь по выходным, и у тебя есть эта замечательная работа…

– Это не такая уж и замечательная работа.

– Зато она в издательском бизнесе. Ты в самом лучшем городе в мире. Пожалуйста. У нас все абсолютно нормально.

– Хорошо, – сказала Эбигейл. – Я поняла вашу позицию.

Глава 4

Выбитая из колеи из-за разрыва с Беном, чувствуя себя не способной помочь родителям, Эбигейл по возвращении в Нью-Йорк переехала в трехкомнатную квартиру с еще двумя посторонними женщинами и нашла себе подработку няней в одной семье в Верхнем Ист-Сайде – чтобы просто иметь возможность вносить свою долю арендной платы. Она постоянно вспоминала слова отца, мол, у нее есть работа в издательстве в величайшем городе мира, но странным образом, вместо того чтобы сделать ее счастливой, все это заставляло ее чувствовать себя несчастной и никчемной. Она была там, где хотела быть, но чувствовала себя самозванкой, девчонкой из маленького городка, играющей во взрослую в мегаполисе.

И в какой-то момент решила: несмотря на протесты родителей, ей действительно нужно вернуться в Боксгроув, пожить некоторое время с ними или у Зои и устроиться официанткой, чтобы помочь им оплачивать часть счетов. Дело не только в том, что ей хотелось это сделать, она неким образом жаждала этого. Переезд домой даст ей цель.

Эбигейл как раз собиралась осуществить этот план, когда познакомилась с Брюсом Лэмом. Она обедала в кофейне, просматривая объявления о вакансиях в западном Массачусетсе, когда он сел за соседний столик. Эбигейл мельком взглянула на него, как раз в тот момент, когда он взглянул на нее, и они улыбнулись друг другу – быстрыми, вежливыми улыбками городских жителей. Эбигейл вспомнила, как подумала тогда, что, хотя этот приличный на вид тридцатилетний мужчина был в выцветших джинсах и мятом пиджаке, она могла сказать, что эти джинсы и этот пиджак, вероятно, стоили больше, чем ее двухмесячная квартирная плата. А затем вернулась к поискам работы.

Мужчина закончил есть свой салат с козьим сыром, встал, убрал посуду и подошел к столику Эбигейл.

– Извините, – сказал он.

Она посмотрела на него, вопросительно приподняв бровь.

– Могу я пригласить вас сегодня вечером на ужин? – спросил он.

Эбигейл рассмеялась.

– Можете, – сказала она и слегка удивилась быстроте и бойкости своего ответа.

– Вы живете где-то поблизости?

– Довольно близко, – сказала Эбигейл.

Он предложил ресторан с французским названием, и они договорились на восемь часов.

После того как он ушел, Эбигейл подумала, что, по крайней мере, перед тем как уедет, она поужинает в дорогом ресторане в центре Нью-Йорка в обществе абсолютного незнакомца. Пусть это будет ее нью-йоркской историей.

* * *

Ужин и впрямь был хорош. Учитывая то, как Брюс пригласил ее на свидание, она думала, он будет выпендриваться, – но Брюс оказался очень простым. Почти наивным. Он только что переехал в Нью-Йорк из Кремниевой долины, где жил («нет, не жил, а просто кодировал») последние десять лет. Он основал две компании и продал обе, и ему надоело быть генератором идей. Вместо этого Брюс решил стать финансистом и открыть собственный бизнес – стать бизнес-ангелом[3] инновационных проектов. («Я не хотел делать этого в Кремниевой долине, и я всегда мечтал жить в Нью-Йорке».)

На третьем свидании Эбигейл рассказала ему про свой план уехать из Нью-Йорка и вернуться к родителям, а также о чувстве вины из-за кредитов на учебу в колледже и о том, как тяжело сейчас ее родителям и как она в любом случае устала от большого города. Эбигейл произнесла все это на одном дыхании, но ее голос осекся на слове «беспомощная», и другой голос в ее голове тотчас представил, как Брюс прямо сейчас ищет глазами знак «Выход».

Но, когда она закончила, он сказал:

– Я оплачу твои кредиты на колледж.

– Что?

– Я их оплачу. Какая там у тебя сумма?

– Дело не в ней. Я не позволю, чтобы ты выплачивал мои кредиты на колледж.

– Послушай. Я все время жертвую деньги на благотворительность. В моем возрасте у меня сейчас больше денег, чем я смогу потратить за миллион лет. Ты хороший человек. Думаю, твои родители тоже хорошие люди. Позволь мне закрыть твои кредиты. Ты всегда можешь вернуться домой. Я не пытаюсь заставить тебя остаться в Нью-Йорке.

– Это безумие. Мы даже толком не знаем друг друга.

– Послушай, – сказал Брюс и глубоко втянул носом воздух. Они сидели в дорогом гастропабе в углу зала, между ними стояла тарелка фаршированных трюфелями яиц, и, чтобы быть услышанными, им обоим приходилось говорить чуть громче обычного. – Когда я жил в Кремниевой долине, я постоянно делал презентации, и стандартной практикой моих коллег было репетировать их, точно знать, что вы собираетесь сказать, и придерживаться сценария. Я же поступал с точностью до наоборот. Я приходил на презентации и просто говорил от чистого сердца, описывал свой продукт именно таким, какой он есть. Я никогда не репетировал. Меня никогда не волновало то, как я буду смотреться со стороны. Я просто приходил с полной честностью, и это делало все гораздо проще.

– Какое это имеет отношение к тому, что ты хочешь закрыть мои кредиты?

– Наверное, дело в том, что, когда я сказал тебе, что хочу это сделать, я был не совсем честен. Так вот, я собираюсь быть полностью честным. Я не верю в любовь с первого взгляда, но, когда я увидел тебя в кофейне, произошло что-то очень близкое к этому. Я хотел – нет, мне нужно было – узнать тебя, поэтому я рискнул. И вот мы здесь три свидания спустя, и я точно знаю, что хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь… Нет, дай мне договорить. Такой интересной женщины я еще не встречал. Ты любишь поэзию и фильмы ужасов и одеваешься как домохозяйка пятидесятых годов. Ты намного умнее меня, и я даже не надеюсь тягаться с тобой. И еще ты добрая и бескорыстная. Плюс, я думаю, мы подходим друг другу, и я знаю, что мы сможем выстроить отношения. Я чувствую в каком-то смысле, что теперь ты – цель моей жизни. Я не жду от тебя, что ты будешь испытывать те же чувства. Я, конечно, был бы рад, если б ты разделяла некоторые из них, но я говорю тебе это вовсе не поэтому. Я просто хочу быть откровенен с тобой. Я считаю, что мы должны быть вместе. И думаю, что если ты сейчас скажешь мне, что я пугаю тебя до чертиков и что ты больше никогда не захочешь меня видеть, то я все равно хочу закрыть твои кредиты на учебу, потому что ты хороший человек и тебе не стоит беспокоиться о том, что для меня не составляет большого труда. Считай это платой за то, что ты выслушала эту нудную, бессвязную речь.

– Она не нудная и не бессвязная, – возразила Эбигейл, правда, не решаясь посмотреть ему в глаза.

Должно быть, Брюс это заметил, потому что слегка побледнел.

– Да, я облажался, – сказал он.

– Нет, нет, нет. Ты не облажался. Просто твоя честность…

– Тебе стало неловко.

– Думаю, да.

– Может, нам лучше забыть, что я сказал все то, что сейчас сказал?

– Нет, ни в коем случае. Ты мне тоже нравишься, и я хочу и дальше видеться с тобой. Если честно, у меня нет той уверенности в наших отношениях, которая, похоже, есть у тебя, но, возможно, просто сейчас я нахожусь в подвешенном состоянии. Может, мне стоит оставаться в Нью-Йорке чуть дольше, чем я планировала. Мы будем и дальше видеться, и я обдумаю твое предложение выплатить часть моих студенческих кредитов. Но я не хочу, чтобы ты снова поднимал эту тему, пока я этого не сделаю.

Было видно, что у Брюса камень свалился с души, на щеках снова появился румянец.

– Договорились, – сказал он.

* * *

После этого разговора Эбигейл позволила себе расслабиться с этим новым, странным мужчиной. Несмотря на его успех и богатство, было в нем нечто детское и наивное. Как и она, Брюс любил фильмы ужасов, но не видел ничего из киноработ прошлого века, и Эбигейл познакомила его с шедеврами жанра ужасов 1970-х годов. Она показала ему уголки Нью-Йорка, которые он никогда не открыл бы для себя. Однажды они вместе отправились на выходные в Филадельфию, чтобы посетить ее любимый музей «Мюттер», место, известное своими экспозициями старинных медицинских инструментов и многочисленными черепами и скелетами. Как оказалось, у него тоже имелась склонность к жутким вещам или, по крайней мере, интерес. Ему действительно нравились многие старые фильмы, которые она ему показывала. А еще он признался, что, когда впервые увидел ее в той кофейне, помимо всего прочего, его привлекло к ней то, что она выглядела как женщина из другого времени.

– Во что я была одета? Я не могу вспомнить, – сказала Эбигейл.

И Брюс в мельчайших деталях рассказал ей, что на ней было черное платье с высоким белым воротником, а ее волосы были стянуты лентой в горошек. Эбигейл не стала говорит ему, что обычно она завязывала эту ленту, когда пару дней не мыла голову.

Что ее и впрямь тревожило, так это то, что ей нравилось быть с Брюсом лишь из-за его готовности знакомиться с чем-то новым. Вдруг со временем этого будет недостаточно? Но он тоже открыл для нее новые вещи. Дорогие рестораны. Любовь к коктейлям. Даже сводил ее в оперу – они сходили на постановку «Макбета», – и для Эбигейл это был поистине уникальный опыт приобщения к большому искусству.

Были у Брюса качества, которые она действительно полюбила. Несмотря на весь свой успех, он был ужасно ранимым. В некотором смысле он напоминал ей отца, вечно подвергавшего сомнению свою жизнь, вечно искавшего поддержку и одобрение. Было в нем нечто пассивное, отчего Эбигейл чувствовала себя сильнее в его присутствии. Она не знала, хорошо это или плохо, но такие отношения ее вполне устраивали.

В глубине души она знала: Брюс влюблен в нее сильнее, чем она в него. Но разве не так бывает с каждой парой? В любых отношениях всегда есть тот, кто любит чуть больше, чем другой. И разве не лучше быть тем, кто любит меньше?

Через год после того, как они начали встречаться, они обручились, кредиты на учебу были выплачены, и Брюс уже давил на Эбигейл, чтобы она позволила ему инвестировать в восстановление театра «Боксгроув».

– Ты потеряешь деньги, – сказала она ему.

– Тогда мне спишут налоги. В любом случае я в выигрыше.

– Я даже не знаю, захотят ли мои родители спасать «Боксгроув». Для них это был колоссальный труд. Вероятно, в конечном итоге это и разрушило их брак.

– Спроси их и выясни.

– Может, лучше сделать это после того, как мы поженимся?

Это было в июне, и они назначили дату свадьбы на начало октября.

– Я буду согласен с любым твоим желанием, – сказал ей Брюс. – Если ты хочешь нечто грандиозное, что ж, пусть так и будет. Если хочешь, чтобы мы поженились в мэрии, я не стану возражать. Но наш медовый месяц я хочу спланировать сам.

– Правда? – Эбигейл тут же представила себе грандиозный тур по Европе.

– У меня есть на примете одно место.

– Да?

– Но это все, что я тебе скажу.

– Тебе придется рассказать мне чуть больше. Например, какую одежду мне взять с собой.

– Справедливо. Но помимо этого – ничего.

– Я заинтригована.

– Это изменит твою жизнь, – сказал Брюс, и Эбигейл задалась вопросом, что именно это значит.

Она действительно не знала. Трудно было угадать, что его впечатлит. Она привела его в классическую нью-йоркскую закусочную, и та сразила его наповал. Как оказалось, Брюс ни разу еще не был в закусочной. До того, как разбогатеть, он сидел почти исключительно на корейской еде, которую покупал навынос и ел, пока дома за компом «кодил» программы, а после того, как разбогател, новые друзья познакомили его с элитными ресторанами. В результате Брюс перескочил через рестораны средней руки, дешевые забегаловки и годы скромных заработков. Что касается личных отношений, то он был одновременно невинным и опытным. У него когда-то была девушка, его любовь на первом курсе колледжа – его единственном курсе, как выяснилось, – но она разбила ему сердце, бросив его ради одного из его ранних деловых партнеров. Брюс предпочитал не распространяться о других отношениях, которые у него были с тех пор, и Эбигейл иногда подозревала, что, возможно, он с другими типами из Кремниевой долины ходил к проституткам. (После его первой большой продажи была поездка в Таиланд.) Но в постели он был консервативен, и хотя это было приятно, Эбигейл иногда скучала по сексу с Беном – обычно пьяным, неистовым, полным разговоров. Брюс постоянно смотрел ей в глаза, когда они занимались любовью, и иногда это ее напрягало, но уж таким он был. Он был искренним. И если цена, которую ей предстояло заплатить за жизнь с таким парнем, состояла в капельке сдержанности в постели, то Эбигейл была готова ее заплатить.

Девичник был его идеей. Свой мальчишник Брюс устраивал на Западном побережье – пригласил всех своих друзей на островок в заливе Пьюджет-Саунд. («Этим местом управляет Чип Рэмси. Ты познакомишься с ним – это легендарный чувак».) Прилагательное «легендарный» и словосочетание «изменит твою жизнь» были двумя любимыми выражениями Брюса – недостаток, который она списывала на слишком долгие годы, проведенные на Западном побережье. Эбигейл сказала ему, что в качестве девичника задумала просто провести ночь с подружками в Нью-Йорке, на что Брюс возразил, что им следует уехать на выходные, и, конечно, предложил взять на себя расходы. Она упомянула, что всегда хотела побывать в Северной Калифорнии, и спустя час он нашел в интернете идеальное место, Пайети-Хиллс, виноградник в испанском стиле, с собственным отелем и рестораном. Брюс забронировал и оплатил номера, хотя Эбигейл уговорила его снять на пятерых всего три номера.

– Мы можем поселиться по двое в номере, – сказала она.

Эбигейл была благодарна и одновременно отчасти раздражена тем, что Брюс так увлекся планированием. И была в равной степени раздражена, когда они приехали в Пайети-Хиллс и им сказали, что для них заказан специальный – из семи блюд – ужин в винном погребе, который уже оплачен. Это был щедрый жест и очень трогательный, но не совсем то, что она представляла себе для своего девичника. Эбигейл так и сказала своим подружкам во время ужина.

– Ну не знаю, Эб, – сказала Зои. – Это просто предел мечтаний.

– Наверное, я просто представляла, как все мы буяним в баре наверху…

– Мы можем сделать это после ужина, – сказала Пэм, сестра Зои. – Бар открыт допоздна.

– Ладно. Мне лучше. Просто иногда Брюс… скажем так: слишком внимателен.

– Да уж, полный отстой.

– Знаю, знаю. Я не жалуюсь.

После ужина все они пошли в бар, выпили еще несколько бутылок потрясающего вина и в конце концов высыпали на террасу, где пылал костер, а небо было полно звезд. Эбигейл, которая до этого валилась с ног от усталости, к полуночи обнаружила, что довольно пьяна, а сна, как говорится, ни в одном глазу. Затем время внезапно ускорилось, ее подружки одна за другой исчезли, огонь угасал, и на ней был свитер незнакомца…

Глава 5

– Честно говоря, – сказала Эбигейл, глядя на остаток вина на дне своего бокала, – мне немного жутко от того, как сильно тебя, похоже, волнует моя сексуальная жизнь.

Мужчина вскинул руки.

– Ладно, больше не буду. Наверное, я позволил себе лишнего. Просто я… мне кажется, ты немного колеблешься по поводу предстоящего брака, и, как тот, кто сам не особенно счастлив в браке, полагаю, я немного проецирую.

– Потому что, будучи холостяком, ты хотел спать с огромным количеством женщин.

– Я спал со многими женщинами. Думаю, моя проблема была в том, что до того, как я женился, у меня не было серьезных эмоциональных отношений с другим человеком. Думаю, это верно для нас обоих. Когда мы не смогли иметь детей, это отняло у нас слишком много душевных сил, и теперь все кажется просто безрадостным.

– Как думаешь, ты разведешься?

– Вероятно. Мне кажется, у нее уже кто-то есть – парень, с которым она работает, хотя, по-моему, в данный момент это в большей степени эмоциональная связь. Честно говоря, когда думаю об этом, я больше беспокоюсь о том, кому достанется собака. И я беспокоюсь о своих родителях, потому что они оба любят ее, любят мою жену. Больше, чем меня, наверное.

– Но если ты несчастлив…

– Ладно, – сказал он, выпрямляя спину, но не поднимаясь. – Довольно об этом. Давай вернемся к тебе. – Он поднял бокал. – За невесту. Пусть тебе повезет больше, чем всем нам.

Эбигейл сделала последний глоток вина.

– У тебя дрожит рука, – сказала она. – Тебе холодно?

– Черт, я продрог до смерти, – сказал он, улыбаясь.

– Господи… Забери свой свитер обратно.

Мужчина потянулся и положил руку на плечо Эбигейл, не давая ей снять свитер.

– Нет, тогда замерзнешь ты.

– Тогда пойдем внутрь.

– Я предпочел бы померзнуть. Если мы встанем и войдем внутрь, ты внезапно поймешь, что уже поздно и что ты устала, а затем пойдешь в свой номер, и я больше никогда тебя не увижу.

– Кстати, который час? – спросила Эбигейл, опуская взгляд на запястье, где обычно носила фитнес-браслет, но вспомнила, что сняла его на ночь.

– Я тебе не скажу, – сказал мужчина, залезая в передний карман брюк, чтобы вытащить мятую пачку сигарет. Вытащив одну, сунул ее в рот и сказал: – Надеюсь, ты не против. Я ограничиваюсь одной в день, обычно в это время ночи.

– Как тебе это удается? Я курила только в колледже, но меньше чем за месяц дошла до пачки в день.