Медная ведьма.

– Ну что, феерия подошла к концу… Но это ведь не приговор веселью, верно? – произнесла она, лукаво прищурившись, словно кошка, подкарауливающая добычу, и окидывая взглядом Калеба и Элору. – У меня созрел дерзкий замысел. Давайте воздвигнем костёр за стенами города. Там, на холме, где небо целует землю. Трепетное пламя костра – куда более пленительный собеседник, чем унылая дрёма.

Элора на мгновение погрузилась в задумчивость, бросив взгляд на Калеба – его глаза, словно угольки, мерцали в полумраке, а уголки губ едва заметно дрогнули в предвкушающей улыбке.

– А я не против, – отозвался он, откинувшись на спинку лавки, словно утомлённый странник. – В костре живёт какая-то первозданная, дикая правда. Особенно в такую ночь, когда тишина звенит, как натянутая струна.

Волна трепетного волнения прокатилась по Элоре, словно стая бабочек вспорхнула в душе. Созерцать игру пламени в кругу друзей, внимая шепоту ночи – в этом крылось нечто магическое, непостижимое.

– Хорошо, – промолвила она, чуть приглушенно, чем намеревалась. – Дерзнём.

Бони захлопала в ладоши, словно дитя, получившее долгожданный подарок:

– Чудесно! Тогда прихватываем остатки пиршества, а тропинку я знаю как свои пять пальцев. И ещё… – она сделала многозначительную паузу, и с притворной серьёзностью изрекла: – Обязательно будем плести кружева жутких историй.

Элора невольно рассмеялась, но в глубине души пробежал леденящий сквознячок.

– Страшные истории? Ты уверена, что это хорошая затея?

– Абсолютно! – Бони засияла, словно солнце, прорвавшееся сквозь тучи. – Что может быть слаще, чем ночь, пожирающая тишина, костёр, бросающий причудливые тени, и капелька леденящего ужаса?

Калеб лукаво усмехнулся и бросил на Элору пронзительный взгляд, от которого у неё едва не перехватило дыхание.

– Что ж, – промолвил он, – тогда я поведаю вам нечто, от чего кровь превратится в студень.

Элора застыла, как статуя. Её пронзило смутное предчувствие, словно их ждёт не просто безобидная забава.

Они собрали скромный провиант, прихватили тёплые одеяла и, ведомые Бони, двинулись по узкой тропинке, извивающейся в сторону холма, возвышающегося над городом. Луна, подобно серебряному блюдцу, поднималась всё выше, озаряя мир своим призрачным светом, серебря крыши спящих домов и высвечивая пыльную дорогу, словно сотканную из лунных нитей. Элора ощущала сладостное волнение, перемешанное с предвкушением чего-то необычного.

Тропа к холму брала своё начало сразу за последними домами. Едва они свернули с главной улицы, как городская суета растворилась в ночи, а их окружила непривычная, звенящая тишина. Громкие голоса празднества доносились лишь далёким эхом, словно воспоминания о прошедшем дне, а впереди раскинулась дорога, залитая холодным лунным светом, подобно млечному пути.

Здесь уже не алели фонари, ласково освещавшие дома. Лишь редкие окна мерцали тёплыми огоньками, словно живые маячки, – в них промелькивали силуэты хозяек, торопливо гасящих свечи перед сном, словно боящихся спугнуть ночь. Элора украдкой заглядывала в эти окна, словно надеялась ухватить ускользающий кусочек спокойной, привычной жизни, прежде чем их поглотит тьма.

– Никогда бы не подумала, что город умеет хранить такое молчание, – прошептала она, обнимая себя за плечи, словно пытаясь защититься от холода.

– Он не спит, – ответил Калеб, идя рядом. Его голос звучал низко и уверенно, словно он знал некую тайну. – Он просто слушает.

Элора вскинула на него вопросительный взгляд, и её пронзило странное чувство – будто в этих словах заключалось нечто большее, чем простое наблюдение.

Бони шла впереди, слегка подпрыгивая, словно сама ночь не внушала ей ни малейшего страха. Она то и дело оглядывалась, чтобы убедиться, что друзья не отстают, словно пастух, следящий за своей отарой.

Дорога становилась всё уже, по обеим сторонам начинали вырастать заросли низких кустарников и редких деревьев, словно костлявые руки, тянущиеся из темноты. Под ногами хрустела сухая трава и мелкие камешки, а в тишине изредка раздавалось шуршание, словно дыхание ночи – возможно, это юркие ящерицы скользили в траве или ночные грызуны покидали свои убежища. Элора каждый раз невольно вздрагивала, а Калеб с усмешкой наблюдал за её реакцией, словно наслаждаясь её страхом.

– Ты слишком напряжена, – тихо произнёс он, когда очередное шуршание заставило её ускорить шаг, словно спасаясь от невидимого преследователя. – Здесь нечего бояться.

– А вдруг это змея? – осторожно заметила она, словно опасаясь произнести это вслух.

– Тогда я поймаю её для тебя, – с лёгкой насмешкой отозвался Калеб, искоса поглядывая на неё.

Элора фыркнула и отвела взгляд, но почувствовала, как щеки предательски заливает жар, словно пламя вспыхнуло внутри неё.

Через несколько минут тропа начала неумолимо подниматься в гору. Здесь становилось ощутимо прохладнее, ветер усиливался, гоняя по склону терпкие запахи сырой земли, сухих трав и еле уловимый дымок от костров, которые всё ещё теплились в городе, оставшемся позади.

С каждым шагом Элора ощущала, что они будто покидают мир людей и вступают во владения ночи. За спиной – человеческий смех, музыка, яркие огни, словно отголоски далёкой мечты. Впереди – непроглядная тьма, призрачный серебристый свет луны, шёпот ветра и первобытная тишина, словно сама природа затаила дыхание.

Наконец тропа вывела их на вершину холма, словно ведущая к алтарю ночи. Там открылось место, словно самой судьбой предназначенное для костра: небольшая поляна, окружённая замшелыми камнями, словно древними стражами. С холма открывался вид на весь Бисби – он раскинулся внизу, словно игрушечный город, мерцая редкими огоньками окон, словно россыпь драгоценных камней в бархатной ночи.

– Вот здесь, – провозгласила Бони, опуская на землю корзину с едой, словно кладя сокровища к ногам владыки. – Идеальное место, чтобы возжечь пламя наших страстей.

Калеб, словно опытный охотник, быстро собрал сухие ветки, а Элора, немного колеблясь, присела рядом, чтобы помочь ему. Когда огонь, словно проснувшийся зверь, заплясал, освещая их лица, всё вокруг будто ожило. Тени деревьев потянулись к ним длинными чёрными руками, словно пытаясь схватить их, а потрескивание поленьев заглушало даже дыхание, словно сама ночь затаила дыхание.

Бони уселась поудобнее, словно королева, восседающая на троне, глаза её сверкнули в отсветах пламени, словно два уголька.

– Ну что, готовы ли вы услышать эхо древних страхов?

Элора судорожно сжала одеяло на коленях, чувствуя, как лёгкий холодок пробегает вдоль позвоночника, словно прикосновение призрака. Ей казалось, что ночь вокруг слушает их разговор с гораздо большим вниманием, чем следовало бы.

Огонь, словно дракон, выдыхал столбы пламени, бешено треща и посылая в небо огненные искры. Бони, обняв колени руками, одарила их хитрой улыбкой.

– Тогда слушайте, – промолвила она заговорщицким тоном, понизив голос почти до шёпота, словно боясь разбудить древнее зло. – Я расскажу вам историю, которую мне поведала моя бабушка. Клянусь, после неё вы точно не сомкнёте глаз.

Элора невольно поёжилась, закутываясь в одеяло плотнее, словно пытаясь создать непроницаемый кокон. Калеб скрестил руки на груди, усмехаясь, но в его взгляде невольно промелькнул живой интерес.

– Когда-то, – начала Бони, понизив голос почти до шёпота, словно распахивая врата в потусторонний мир, – в этих краях жила женщина, которую все считали доброй феей. Она протягивала руку помощи каждому: то ребёнку жар собьёт, то ранку зашьёт, то корову вылечит, словно сама природа наделила её целительной силой. Но однажды случилось нечто, что заставило содрогнуться даже камни… Люди начали замечать, что с наступлением ночи возле её дома появляется зловещая тень. Огромная, с длинными костлявыми руками, словно кто-то прячется за стенами и шепчет её имя, призывая из бездны.

Огонь вздрогнул, словно испуганный зверь, и тень Элоры метнулась за спину, заставив её невольно вздрогнуть.

– Сначала решили, что это мальчишки соседские балуются, – тянула Бони, словно пряла из слов паутину ужаса. – Но потом начала скотина пропадать. Куры, козы… А напоследок девчонка из соседнего дома исчезла. Трое суток искали – только башмачок и нашли, на пороге у той самой бабки.

Элора сжала колени до хруста, дыхание её сбилось, словно у загнанной лани.

– И что дальше? – выдохнула она, дрожащим голосом.

Бони одарила их медленной, хищной улыбкой, будто только этого и ждала.

– Привязали её к дереву, как жертвенную овечку, и велели сознаться. А старуха молчит и молчит. Тогда кому-то в голову взбрело: надо дождаться ночи. И правда… как солнце в нору заползло, из лесу тень выползла, как смоль густая. Обвила её, словно змея, и разом все услышали шёпот, словно ветер по кладбищу засвистел: «Теперь ты моя».

Порыв ветра налетел на поляну, как стая диких зверей, огонь костра затрепетал в агонии. Элора взвизгнула, словно её ужалили, прикрывая лицо рукой, а Калеб разразился хриплым, зловещим смехом.

– И с тех пор, – закончила Бони, смакуя их страх, – говорят, если ночью к одинокому дереву прийти и вслушаться, можно тот шёпот услышать. Но берегись: если он имя твоё назовёт – значит, тень уже на пороге стоит.

Она замолчала. Элора ощутила, как сердце колотится в груди, словно птица в клетке, а тьма сгустилась вокруг, как чернила.

– Чушь, – отрезал Калеб, но взгляд его скользнул к тёмной опушке, где деревья покачивались, словно плясали в безумном хороводе.

Костёр трещал, искры взмывали в ночь, словно заблудшие души, и тишина вокруг давила, как могильная плита. Бони довольно усмехнулась, явно гордая сотворённым ужасом.

– Ну ты её напугала, – кивнул Калеб на Элору. – Смотри, теперь глаз не сомкнёт.

– Зато будет что вспомнить, – хмыкнула Бони, бросая в огонь сухую ветку, словно подкладывая дрова в печь страха.

Элора зарделась.

– Я не испугалась… просто ты это… слишком живо представила, – запнулась она, не находя слов, и крепче закуталась в одеяло.

Калеб фыркнул, словно рассеивал туман.

– Ладно, тогда моя очередь. Только я вам не сказку расскажу, а быль. То, что здесь на самом деле творилось.

Он подался ближе к огню, и пламя выхватило его лицо из тени, делая черты резкими, словно высеченными из камня.

– Дед мой, – начал Калеб, – сказывал, что в этих горах люди пропадали. Чаще всего те, кто в лес один ходил. Искали их неделями – только вещи находили. Шляпу, сапоги, нож. А самого – как корова языком слизала. Все думали – зверь. А дед другое говорил.

Элора взглянула на него, невольно подавшись вперёд.

– Верил он, что в горах места есть, где земля… помнит. Шагнёшь туда – и назад дороги нет. Будто тропка та же, деревья те же, а шаг за шагом уходишь не в лес, а куда-то дальше. И всё… пустота. Ни зверя, ни человека. Только тишина, такая, что в ушах звенит.

Огонь тихо хлопнул, словно поддакнул его словам, и стало казаться, что тьма за спинами и впрямь дышит чем-то иным, чужим.

– Дед говорил, – продолжал Калеб, – что сам видел. Парень один из деревни за дровами пошёл. Генкой звали. Молодой, здоровый, ещё и с собакой. Так вот… пёс один назад прибежал. Шерсть дыбом, воет, словно его сам чёрт гонит. А Генку больше никто не видел. Только топор нашли. В землю вросший, как дерево вековое, словно его силком туда вогнали, какой у человека не сыщешь.

– Всё, хватит! – Элора всплеснула руками. – У вас у обоих какие-то кошмарные истории.

– А ты думала, костры для чего? – усмехнулся Калеб, откинувшись назад. – Не ромашки же тут нюхать.

Бони рассмеялась, но в смехе её прозвучала дрожь.

Элора попыталась отвести взгляд от леса, но взгляд словно магнитом тянуло туда, ветви шевелились слишком ритмично, словно кто-то прятался за ними, наблюдая.

Тишина после рассказа Калеба обволакивала словно паутина. Даже Бони, обычно неугомонная, молчала, нахмурившись и глядя в пламя.

Элора обхватила колени руками и какое-то время тоже неотрывно смотрела на пляшущие языки пламени. Потом вдруг произнесла тихо, одними губами:

– Я знаю одну историю…

Калеб и Бони переглянулись.

– Давай-ка, – осторожно подтолкнула её Бони.

Элора закусила губу. Воспоминание было не её – оно пришло из пожелтевших писем, из почерка, поблекшего от времени. Она не собиралась говорить, но слова просились наружу, как духи из бутылки.

– Когда-то здесь жила женщина. Люди говорили, что она была… особенной. Слишком красивая, слишком гордая и слишком одинокая. Она редко показывалась на люди, но все знали, что к ней ходят за помощью. За травами, за советом и… за тем, о чём вслух не говорят.

– Ведьма, – пробормотал Калеб, но не усмехнулся, как обычно, а нахмурился.

Элора кивнула, словно тонула в водовороте прошлого.

– Её звали Эстелла.

Имя прозвучало, словно надтреснутый колокол, расколовший тишину. Бони вздрогнула, словно от прикосновения ледяного ветра, и инстинктивно подалась ближе к пляшущему пламени костра.

– Она была милосердна к тем, кто приходил к ней с чистым сердцем, – продолжала Элора, отводя взгляд, словно боясь выдать спрятанную в глубине глаз тайну. – Но однажды… её доброту растоптали. Те, кто вчера еще клялся в вечной благодарности, обернулись и оклеветали её, обвинив во всех бедах. Засуха выжгла город, болезни косили людей… и обезумевшая толпа решила, что именно она – источник зла.

Огонь взревел, рассыпая в непроглядную тьму снопы искр, словно огненные слезы. Элора на мгновение зажмурилась, и в памяти её вспыхнула жуткая картина: озлобленная толпа, мечущиеся факелы, и одинокая женская фигура, пригвождённая к полотну ночи, словно бабочка к энтомологической доске.

– Её схватили. Поволокли в горы, как жертву на заклание. И… никто не знает истины, что с ней сталось. Одни шепчут, что её сбросили в бездонную шахту, где нет ни солнца, ни надежды, другие – что сожгли на костре, превратив в пепел… – Элора с трудом сглотнула ком, вставший поперек горла, как кость. – Но в ту ночь небеса разверзлись, и на город обрушилась гроза, какой не помнили даже старики. С тех пор говорят: её дух так и остался здесь, запертый между мирами, словно птица в золотой клетке.

– И чего же он хочет? – спросил Калеб, нахмурив брови. В его голосе звучало недоверие, но в глубине глаз мелькнул испуг.

Элора подняла взгляд. В её глазах, как в зеркалах, отражалось пляшущее пламя, и голос её прозвучал неестественно – слишком уверенно, слишком холодно для неё самой, словно она говорила чужими устами:

– Чтобы те, кто топчет эту землю, помнили. Чтобы имя её не стерлось из памяти, как надпись на песке.

Тишина обрушилась на них, словно каменная плита. Даже ветер притих в ветвях деревьев, словно боясь нарушить покой потревоженного призрака.

Бони поёжилась, словно почувствовала дыхание мертвой.

– Фу, Элора… ты это рассказала так, будто сама там была. Слишком реально. Слишком жутко.

Калеб молчал дольше, чем следовало, потом резко бросил в огонь сухую ветку, словно пытаясь отогнать страх, и буркнул:

– Ладно, хватит этих баек. А то ещё правда прицепится какая-нибудь нечисть.

Но Элора уже нутром чувствовала: история эта – не просто выдумка. Она словно видела её сама, как старую фотографию из прошлой жизни, и осознание этого пугало больше любой леденящей душу легенды.

Пламя костра жадно лизало сухие ветки, осыпая в черное небо искры, словно звездную пыль. Воздух был насыщен густым запахом смолы и легким ароматом подгорелых яблок, брошенных на угли когда-то ради забавы. Элора чувствовала, как жар огня румянит лицо и согревает ладони, но спина всё равно предательски дрожала от холода – ночь окончательно вступила в свои права, и тишина вокруг становилась плотной, как бархат, словно сама пустыня прислушивалась к их тайным разговорам.

– Ну что, – протянула Бони, лениво отбрасывая назад распущенные волосы и хитро прищуриваясь. – Легендами и страшилками нас уже накормили до отвала… Теперь моя очередь развлекать.

Элора с улыбкой посмотрела на нее. Она хорошо знала этот коварный тон. Когда Бони говорит так, значит, сейчас она точно вытащит из рукава что-то совершенно безумное.

– Развлекать? – недоверчиво переспросил Калеб, сидевший напротив, прислонившись спиной к шершавой коре поваленного бревна. Его лицо то тонуло в густой тени, то выхватывалось из мрака рыжими языками пламени, словно демон из преисподней. – Только не говори, что снова заставишь нас бегать вокруг костра и горланить песни.

– Ха-ха, очень смешно, – фыркнула Бони, запустив в Калеба маленькой еловой шишкой, словно стрелой Амура. – Нет. Я предлагаю… игру в секреты.

– Секреты? – Элора склонила голову набок, и в её глазах промелькнула тень любопытства.

– Да, – подтвердила Бони, обводя друзей долгим взглядом, и понизила голос, почти перешла на шепот, достойный заговорщиков. – Каждый расскажет о себе что-то такое, чего никто не знает. Настоящее. Без прикрас и выдумок.

Воцарилась томительная пауза. Только костёр трещал, словно живое существо, выплевывая в небо снопы золотых искр.

– Звучит опасно, – усмехнулся Калеб, но его усмешка вышла какой-то нервной, натянутой. Он опустил глаза к огню, словно в его глубине искал ответ на мучительный вопрос.

– Именно, – с довольной улыбкой парировала Бони. – В этом и весь смак.

Элора невольно провела пальцами по ожерелью, спрятанному под тканью платья. Сердце болезненно толкнулось в груди, как раненая птица. Тайна… У неё их было больше, чем звезд на небе, больше, чем она когда-либо осмелится признаться.

– И кто первый? – осторожно спросила она, переводя встревоженный взгляд с Калеба на Бони.

– Кто придумал, тот и начинает, – отозвалась Бони, поджав под себя ноги, словно готовясь к прыжку. – Но предупреждаю сразу: назад дороги не будет. Потом не отвертитесь.

Бони набрала полную грудь воздуха и посмотрела в пламя.

– Ладно, – начала она, понизив голос до едва слышного шепота. – Мой секрет… Я всегда чувствовала себя в тени. В школе, на праздниках, даже среди друзей. Мне всегда казалось, что меня выбирают последней. Я стараюсь казаться сильной и веселой, душой компании, но внутри… иногда просто страшно, что меня никто не заметит. Что я – всего лишь призрак, блуждающий в толпе.

Она опустила очи долу и замолчала, словно боялась, что пламя выболтает тайны, которые лучше хранить под покровом ночи.

– Вот оно как, – прошептал Калеб, скользнув взглядом по лицу Бони, словно читая по звездам. – И подумать не мог.

– Не всегда хочется, чтобы знали, – тихо ответила Бони, тронув уголки губ едва заметной улыбкой, словно распускающийся цветок в лунном свете. – Но сегодня ночь… дозволяет.

Элора ощутила, как в груди вспыхнуло что-то теплое, как искра надежды в темном лесу. Она знала – это та самая честность, редкая, как падающая звезда.

– Ну что ж, – Калеб тяжко вздохнул, качнув головой и откинувшись на поваленное бревно, словно на трон разочарования. – Тогда и мой секрет выложу. Только чур, не смеяться.

Он замолчал, собираясь с духом, словно ныряльщик перед прыжком в бездну, и медленно выдохнул:

– Отец мой хочет, чтобы я его путь продолжил… в шахты, гнуть спину, как и он. А я не хочу. Ни капли. Мечтаю в университет поступить, мир увидеть, стать не шестеренкой в механизме, а чародеем своей судьбы. Но если отец прознает… гнев его будет страшен. И приходится мне личину носить.

Элора взглянула на него и впервые увидела не просто мальчишку-задиру, а человека, чья душа изранена, как старая карта сокровищ.

Бони нахмурилась, словно туча перед грозой, а затем вздохнула:

– Ладно, теперь твой черед, Эл. Открывай свою шкатулку секретов.

Элора молчала, взор устремлен на пляшущие языки пламени, а пальцы невольно сжимали медное ожерелье, скрытое под платьем, словно талисман, хранящий ответы. Слова вырывались сами собой, как журчание ручья, берущего начало в глубине памяти.

– Мой секрет… – начала она, и голос ее звучал тише шепота ветра. – Иногда мне кажется, что я не вся здесь. Что кто-то наблюдает за мной из-за пелены, шепчет мне колыбельные безумия во сне. Я видела… женщину. В платье, длинном, как закат, с медным ожерельем, словно змея на груди. Она смотрела на меня, и я чувствовала, что она знает обо мне все – каждый шрам, каждую тайную мысль.

Бони сжала колени и подалась вперед, словно боясь упустить нить повествования, а Калеб нахмурил брови, как будто пытаясь разгадать древний ребус.

– Что за женщина? – осторожно спросил Калеб, словно касаясь раны.

– Не знаю… – Элора отвела глаза в сторону. – Но каждую ночь она приходит в мои сны, как гостья из другого мира. И иногда мне кажется, что она пытается что-то сказать, передать весть из забытых времен.

Вокруг воцарилась тишина, густая и вязкая, словно мед. Лишь костер трещал, словно древний летописец, внимательно слушая их откровения.

Бони, наконец, прошептала:

– Это… до дрожи.

Калеб съежился, словно от прикосновения ледяного призрака, но не смог скрыть трепет в глазах.

– И что нам с этим делать? – спросил он, натянуто улыбаясь, но улыбка, словно бабочка, не коснулась его глаз.

– Просто… знать, – ответила Элора с внезапной твердостью в голосе. – И никому больше не говорить. Пусть это будет нашей общей тайной, выжженной на сердцах.

На мгновение все трое замолчали, внимая шепоту костра и дыханию ночи.

Они приняли решение отправиться в шахты. И посмотреть на то, о чем, говорит Элора. До шахт они дошли очень быстро.

Они стояли у входа в старую шахту. Темная арка зияла перед ними, как пасть древнего чудовища, готового поглотить их в свою утробу. Калеб поднял факел, и дрожащий свет выхватил из тьмы скользкие камни и ржавые рельсы, уходящие в чрево земли.

– Здесь начинается заброшенная часть, – сказал Калеб, окинув друзей взглядом, полным сомнений и предвкушения. – Здесь уже давно ничего не добывают. Потому и не ходят – смысла нет. Это место тихое, словно могила, идеально для проверки твоей магии, Элора.

Бони, укрываясь за щитом факела, заглянула в черную бездну:

– Что ж, тихая шахта для экспериментов. Только не обрушь нам потолок на голову, ладно?

– Постараюсь, – Элора криво усмехнулась, сжимая медное ожерелье, словно утопающий хватается за соломинку. Она ощутила легкую дрожь, идущую из самой глубины шахты.

Они вошли, и тьма сомкнулась за ними, словно саван. Запах сырой земли и меди, как привкус крови на языке, заполнил ноздри. Эхо их шагов, многократно усиленное, казалось, будто шахта жива и дышит вместе с ними.

– Здесь тихо, – прошептала Элора, осторожно ступая по ржавым рельсам, словно по нити, ведущей в неизвестность. – Как будто кто-то наблюдает, затаившись в тени.

– Не придумывай, – фыркнул Калеб, но голос его предательски дрогнул. – Просто заброшенное место. Здесь ничего нет, только камни и пыль времени.

Бони поежилась, но старалась сохранять подобие храбрости.

– Даже если здесь пусто, мне все равно не хочется идти одной, – пробормотала она, словно заклинание.

Элора подошла к стене, где когда-то добывали медь. Подняла руку, сосредоточилась, словно дирижер перед оркестром, и попыталась направить энергию через ожерелье, словно через проводник. Сначала ничего не произошло.

– Ну что, магия в отгуле? – усмехнулся Калеб, скрывая страх за бравадой. – Я начинаю думать, что ты пошутить решила.

– Еще раз, – отрезала Элора, сжимая медальон до боли в пальцах. Закрыла глаза и глубоко вдохнула, чувствуя, как тепло от факела и ледяной холод шахты сплетаются в странный узел напряжения.

И вдруг ожерелье вспыхнуло медным светом, мягким и теплым, словно отвечая на ее зов, словно отражение луны в темном колодце. Элора почувствовала легкое притяжение – невидимая сила тянула ее вперёд, к стене.

– Что… это? – выдохнула Бони, завороженная зрелищем. Руки ее дрожали от смеси страха и восторга.

– Ты сияешь! – Калеб отшатнулся, словно от прикосновения электрического тока, глаза его расширились от изумления.

Камни стены задрожали и осыпались, открывая узкую щель, словно рану на теле земли. За ней засверкала медь, покрытая пылью веков, словно сама шахта решила открыть им свой секрет, который хранила в своей утробе долгие годы.

– Я… не знаю, как это получилось, – прошептала Элора, слабея в коленях, но все еще держась за ожерелье, словно за нить, связывающую ее с реальностью.

Бони приблизилась, словно к алтарю, и кончиками пальцев коснулась рыжей, дышащей прохладой меди:

– Невероятно… Просто медь, а словно ждала твоего прикосновения, как спящая красавица поцелуя!

– Похоже, – Калеб шагнул вперед, и в его глазах плясал отблеск чуда, – твоя магия – не карточный фокус. Это сама жизнь, бьющая ключом!

Элора, измождённая как после битвы, опустилась на замшелые камни.

– Давайте уйдем, – прошептала она, голос – словно треснувшая нить. – Я исчерпана, и этот мрак давит…