Медная ведьма.

Но в тот же миг ее взгляд упал на едва заметный след от ожерелья на коже, словно тень на чистом полотне. Легкий холодок, словно прикосновение ледяного ветра, пробежал по спине.

День сиял во всей своей красе, но внутри Элоры уже начали сгущаться первые тени.

Глава 10

Когда дверь за Калебом сомкнулась, Элора, словно зачарованная, осталась на крыльце, вглядываясь в растворяющуюся в вечерней мгле улицу. Его призрак, казалось, всё ещё скользил среди пешеходов, хотя реальность уже спрятала его за углом. Воздух, настоянный на пыли, дразнящем аромате свежего хлеба из пекарни, и еле уловимом дыхании цветущих трав, казался ей теперь чужим, словно декорация к спектаклю, в котором она больше не играет. В груди зрело диковинное чувство – нежность, опалённая тревогой, словно тепло его взгляда сплелось с ледяным предчувствием беды в причудливый узел.

Она нырнула в дом, где запахи – сушёных трав, горячего очага, родниковой воды – обволакивали своим уютом. Привычный ритм жизни звучал гулким стуком ножа по доске, приглушённым смехом Томаса, перезвоном посуды. Но всё это потонуло в далёком эхе, словно меж ней и миром возникла невидимая, но непробиваемая стена.

– Элора, солнышко, помоги мне, – мать обернулась, усмиряя непокорные пряди, выбившиеся из косы, – принеси из кладовой кувшин с водой.

– Конечно, мама, – ответила она, стараясь укротить дрожь в голосе, укрыть рассеянность под маской приветливости, хотя сердце отбивало лихорадочную дробь.

Она выполнила просьбу, помогла накрыть на стол, заботливо сложила остатки хлеба в корзину для завтрашнего дня. Томас, сжимая в руке деревянный меч, вихрем носился по дому, изображая бравого охотника:

– Сегодня я сразил медного койота! Вы бы видели, как он удирал!

Мать одарила его улыбкой, Элора машинально кивнула, её взгляд блуждал где-то далеко. Она смотрела на брата и думала, как наивна его игра, ведь совсем недавно она слышала совсем другой шёпот – зловещий, реальный, не имеющий ничего общего с детской забавой.

Размеренная работа по дому текла своим чередом, но мысли, словно непослушные птицы, рвались к Калебу, к его заразительному смеху, к его сильным рукам, помогавшим нести тяжёлые сумки. И, конечно, к обещанной вечерней встрече. Волнение пустило корни в каждом её движении, будто сердце само отсчитывало секунды, приближающие заветный миг.

Вырвавшись из круговорота домашних дел, Элора, словно воровка, проскользнула в свою комнату. Затворив дверь, она извлекла из потаённого места дневник Эстеллы. Кожаный переплёт, холодный и шершавый, коснулся её ладони, и по телу пробежала волна мурашек, словно привет из прошлого.

Она раскрыла книгу. Выцветшие чернила хранили отпечаток времени, но строки пульсировали жизнью, словно само дыхание Эстеллы ещё витало между этих пожелтевших страниц.

«Я брела по этим шахтам, ведомая зовом. Камни хранят наши имена, они помнят вкус крови. Если ты читаешь это, помни: испытание обрушится внезапно, когда земля сама захочет проверить твою храбрость. Но не доверяй тем, кто смеётся над смертью – их смех хрупче, чем камень под ногами…»

Элора, словно от удара, прижала ладонь ко рту, чтобы сдержать крик. Сердце бешено колотилось, и ей показалось, что в комнате вдруг стало нестерпимо холодно. «Испытание… смех над смертью…» – эти слова, как осколки разбитого зеркала, отражали в её сознании лицо Калеба, его беззаботность, его привычку отшучиваться там, где ей становилось не по себе.

Словно опалённая, она захлопнула дневник и прижала его к груди, пытаясь унять дрожь. Мучительное предчувствие сковало её душу – словно это предостережение было адресовано лично ей, словно кто-то заранее знал, что ей уготовано.

Она рухнула на край кровати, закрыла глаза, пытаясь совладать с разбушевавшейся бурей в душе. Внутри неё яростно боролись две силы: отчаянное желание сбежать подальше от шахт, от таинственного наследия, от всего, что вселяло страх… и неукротимая тяга к разгадке тайны, к познанию истины, какой бы страшной она ни оказалась.

Она просидела так долго, пока за окном не сгустились сумерки, зажигая в домах соседей первые огни, словно маленькие маяки в надвигающейся тьме.

Сумерки медленно просочились в дом, напоминая крадущегося хищника. Золотые лучи пробивались сквозь щели в ставнях, вытягивая тени на полу, рождая в воздухе то тягостное молчание, которое всегда предшествует наступлению ночи, ночи сомнений и страхов. Элора сидела неподвижно у окна, чувствуя, как сердце бьётся всё сильнее и быстрее.

Она поднялась, подошла к сундуку с одеждой. Перебрав несколько платьев, выбрала простое, светлое, без всяких украшений. Ей не хотелось выглядеть нарядно – но в то же время ей отчаянно хотелось, чтобы Калеб заметил в ней перемену. Подойдя к зеркалу, она пригладила непокорные пряди, на секунду задержала взгляд на собственном отражении. Глаза казались чужими: серьёзнее, глубже, будто в их омуте таилось что-то, о чём она сама ещё не подозревала.

– Куда это ты вырядилась? – раздался вдруг голос Томаса из-за двери, словно выстрел.

Элора вздрогнула, прижала руки к груди, словно защищая самое сокровенное.

– Просто пройдусь немного, – ответила она, стараясь нейтрализовать дрожь в голосе, чтобы он звучал ровно и уверенно.

Мальчик озорно хихикнул и убежал, оставив её наедине с нарастающим волнением. Ей казалось, что даже стены этого дома знают о её маленькой тайне.

Она накинула лёгкую накидку, обулась и вышла во двор. На пороге задержалась на мгновение: мать стояла у окна кухни, её глаза темнели в полумраке, но губы молчали. Элора поймала этот пристальный взгляд и почувствовала, что он слишком внимателен, слишком тяжёл, словно на плечи ей легло бремя чужой тревоги. Она поспешила уйти, пока мать не произнесла ни слова, пока тишина не была нарушена неизбежным вопросом.

Калеб ждал её под сенью уличного фонаря, словно рыцарь, застывший в ожидании своей дамы. Свет, играя в прятки с его лицом, выхватывал из полумрака лишь часть его облика, добавляя ему в этой таинственной полутени возраста и серьёзности, словно время оставило свой отпечаток на его мужественных чертах. Когда Элора приблизилась, словно светлячок, привлечённый теплом костра, он одарил её улыбкой – и то зыбкое напряжение, что сковывало её, как лёд, начало медленно таять.

– Ты пришла, – прозвучало в его голосе, словно тихий аккорд долгожданной мелодии.

– Конечно, – ответила она, чувствуя, как румянец, словно краска застенчивости, заливает её щеки.

Они погрузились в лабиринт узких улочек Бисби, где день, словно отработавший свою смену актёр, уступил место ночи. Город преобразился, словно гусеница, обернувшаяся бабочкой. Шумные торговые ряды смолкли, словно утомлённый оркестр, окна домов светились тёплым янтарём, а где-то вдали, на площади, ещё плескались отголоски музыки и смеха, словно воспоминания о прошедшем дне. Воздух был свеж, напоён ароматами древесного дыма и тёплого хлеба, словно город дышал своими самыми сокровенными секретами.

Их разговор струился легко и непринуждённо, словно река, пробившая себе русло сквозь толщу времени. Калеб делился историями из детства, рассказывал, как, словно горный козлик, скакал с друзьями по холмам и однажды чуть не угодил в пасть старого колодца. Элора отвечала воспоминаниями о том, как они с матерью, словно лесные феи, плели венки из трав, как Томас, словно маленький испуганный совёнок, боялся темноты и выдумывал сказки, чтобы прогнать ночных чудовищ.

Смех звенел между ними, словно колокольчики на ветру, но сквозь этот смех, словно проблески молнии в ночном небе, прорывались паузы, когда взгляды встречались чуть дольше, чем позволяла вежливость, и сердце Элоры начинало барабанить в груди, словно пойманная в клетку птица.

И вдруг, словно по команде дирижера, в одной из таких пауз, Калеб остановился, словно наткнувшись на невидимое препятствие. В его глазах вспыхнул огонёк решимости, словно искра, готовая разжечь пламя.

– Я хочу тебе кое-что показать, – произнёс он, и его слова повисли в воздухе, словно капли росы на паутине.

Элора нахмурилась, словно тучка, закрывшая солнце. – Что именно?

– Шахту.

Она замерла, словно статуя, высеченная из мрамора, и кровь отхлынула от её лица, оставив его мертвенно-бледным, словно полотно, на котором только что завершилась трагическая сцена. – Нет, Калеб. Это… это плохая идея.

Он усмехнулся, словно молодой месяц, выглянувший из-за туч, легко и беззаботно: – Почему? Я там полжизни провёл. Эти ходы для меня, как двор для Томаса.

– Я не хочу туда, – упрямо отрезала она, словно скала, не желающая сдвинуться с места. – У меня… плохое предчувствие.

Калеб шагнул ближе, и свет фонаря, словно луч прожектора, высветил его лицо. Он улыбался, но в этой улыбке, словно спрятанное жало скорпиона, таилось упрямство. – Всего один штрек. Пожалуйста. Поверь, там нечего бояться.

Элора колебалась, словно тростинка на ветру. Её сердце отчаянно кричало «нет», но ноги, словно преданные слуги, сами сделали шаг за ним.

Они свернули с освещённой улицы на тропу, ведущую к шахтам, словно путники, вступающие на тёмную сторону луны. Вечерний воздух, словно дыхание ледяного великана, становился всё прохладнее, и трава вдоль дороги, словно призрачные шёпоты, тихо шелестела от ветра. Чем дальше они уходили от домов, тем тише становилось вокруг, словно звук постепенно понижали. Даже звуки города – смех, музыка, стук посуды – растворились, словно их отрезали невидимой стеной, будто они оказались в другом мире.

– Ты часто сюда приходишь? – спросила Элора, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, как гладь озера, хотя сердце билось в груди, словно пойманная в капкан птица.

– Почти каждый день, – легко ответил Калеб, словно речь шла о самой обычной вещи. – Здесь тихо, можно подумать. Ну и… – он усмехнулся, – я знаю эти коридоры лучше, чем свои карманы.

Его уверенность звучала слишком вызывающе, словно бравада перед лицом опасности. Элора нахмурилась, но промолчала, вместо этого прижала руки к груди, словно пытаясь удержать трепещущее сердце, и унять дрожь, которая не имела ничего общего с вечерним холодом.

Когда они дошли до входа, словно достигли врат ада, её дыхание перехватило. Тёмная дыра зияла в земле, словно огромная пасть, готовая поглотить живьём, словно вход в царство мертвых. Древние деревянные балки, подпирающие свод, выглядели покосившимися, потрескавшимися, словно кости древнего чудовища, и казалось, что они сами по себе могут обрушиться в любую секунду.

– Ну что, пойдём? – Калеб взял фонарь, и огонь, словно робкий разведчик, дрогнул, выхватив из темноты грубые каменные стены, словно внутренности огромного зверя.

Элора замерла, словно парализованная. Ступни будто приросли к земле, как корни старого дерева. Ей хотелось закричать «нет», развернуться и бежать, словно от наваждения, но взгляд Калеба был таким настойчивым и тёплым – словно маяк, указывающий путь в ночи, что она, не произнеся ни слова, шагнула вперёд.

Холод, словно ледяной саван, сразу обнял её, сковывая движения. Внутри пахло сыростью, каменной пылью и железом, словно запахом крови и смерти. Их шаги отдавались гулким эхом, словно призрачные голоса из прошлого, и каждый звук, словно многократно отражённый в кривом зеркале, превращался в зловещий шёпот.

Калеб, словно опытный проводник, шёл уверенно, освещая дорогу. Его голос тоже звучал уверенно, словно он был здесь хозяином, когда он начал рассказывать: – Здесь когда-то работал мой дед. Говорил, что шахта – как живое существо. Если слушать внимательно, можно услышать её дыхание.

Элора вздрогнула, словно от прикосновения ледяной руки. Она и правда слышала что-то – лёгкое, протяжное, похожее на вздох, доносившееся из глубины, словно стон умирающего зверя.

– А когда я был мальчишкой, мы с ребятами пробирались сюда тайком, – продолжил он, словно рассказывая страшную сказку. – Иногда нас пугали звуки: будто кто-то идёт рядом, хотя никого не было, словно тени прошлого преследовали нас.

Он засмеялся, и эхо, словно злобный дух, отразило его смех так, что он прозвучал чужим, искажённым, словно крик демона. Элора, словно замёрзшая птица, передёрнула плечами.

Она вдруг почувствовала, что ожерелье на её груди стало теплее, сначала лёгкое покалывание, словно прикосновение крыла бабочки, потом – нарастающий жар, словно прикосновение раскалённого железа. Она не знала, что это значит, но сердце подсказало: это не случайно, словно зловещее предзнаменование.

– Калеб… – прошептала она, словно молясь. – Давай вернёмся.

– Нет, – отозвался он, не оборачиваясь, словно одержимый какой-то идеей. – Ты должна увидеть кое-что.

Они свернули за поворот, и луч фонаря, словно клинок, рассек кромешную тьму, обнажив зияющую пасть обрыва. Бездонная пропасть разверзлась у их ног, уходя в такую густую, непроглядную черноту, что казалось, там заканчивается сам мир. Рваные, кровоточащие сколы каменных стен венчали край, усыпанный обломками, словно костями древних чудовищ. Элора почувствовала, как ледяные когти страха впились в её сердце, пронзая до самого нутра.

Калеб, словно завороженный, шагнул ближе, подняв фонарь, и узкий сноп света выхватил из мрака осыпающийся склон.

– Здесь был обвал, – прошептал он, словно эхо из могилы. – Несколько лет назад. Трое человек… Поглощены бездной навсегда. Их так и не нашли.

Элора, словно ужаленная змеёй, резко схватила его за рукав. – Калеб, не подходи! Это танец со смертью!

Он усмехнулся, и в этой усмешке промелькнула тень безрассудства. Сделав шаг вперёд, он словно бросил вызов самой судьбе. – Мне нечего бояться, – заявил он, раскинув руки, как будто пытаясь обнять пустоту. – Видишь?

В жилах Элоры вместо крови застыл лёд. Внутри неё раздался набат тревоги, вопль предостережения – это дурной знак, предвестие беды.

И в этот миг, словно ответ на её страх, под ногой Калеба предательски хрустнул камень. Глухой, утробный треск пронёсся по шахте, словно сам мир застонал от боли, и земля дрогнула, как живая. Калеб, потеряв равновесие, резко качнулся вперёд, его тело угрожающе склонилось над разверстой бездной.

– Калеб! – вскрикнула Элора, и этот крик был наполнен ужасом, предчувствием неминуемой трагедии.

Она бросилась вперёд, но понимала – слишком поздно, она не успеет.

– Калеб! – крик, сорвавшийся с её губ, был таким пронзительным, что собственное эхо отозвалось нестройным хором голосов из глубины шахты, словно души погибших вторили её отчаянию.

Время исказилось, растянулось в мучительной агонии. Она видела, как его тело непоправимо клонится вперёд, руки тянутся к пустоте, словно моля о спасении, фонарь выскальзывает из ослабевших пальцев. Пламя, предсмертно дернувшись, на мгновение высветило бездонную черноту внизу, – и этот мимолётный проблеск оказался страшнее любой тьмы, ибо он показал, что ждёт его внизу.

Элора бросилась вперёд, ведомая отчаянным желанием спасти, но тщетно. Расстояние было непреодолимым, её пальцы не дотянулись до его руки, и мир вокруг рухнул, оставив лишь одну леденящую мозг мысль: «Он падает».

В этот момент ожерелье на её груди вспыхнуло адским жаром, будто в нём закипела лава. Элора ощутила, как неведомая сила, словно удар молнии, пронзила её насквозь, опаляя каждую клетку тела. Сердце заколотилось в бешеном ритме, словно птица, бьющаяся в клетке груди, готовая разорваться.

Она вскинула руку, повинуясь не разуму, а инстинкту, словно пытаясь остановить само время.

В тот же миг воздух вокруг них сгустился, стал плотным и осязаемым. Пространство задрожало, словно тонкая ткань мироздания натянулась до предела. Калеб, уже почти сорвавшийся в бездну, вдруг замер – его падение остановилось на полпути. Его тело, словно кукла, подвешенная на невидимых нитях, зависло над чёрной пропастью, будто невидимые руки могущественной силы подхватили его за плечи, не давая сорваться в преисподнюю.

Элора чувствовала это – невидимую тяжесть его тела, словно сама держала его над пропастью. Каждая мышца её тела напряглась до предела, ладони горели огнём. Она слышала его крик, полузадушенный, полный первобытного ужаса, предсмертный вопль, но он не падал.

– Держись! – выдохнула она, хотя понимала: держит его вовсе не он сам.

Мир вокруг преобразился, стал чужим и нереальным: звуки исчезли, поглощённые зловещей тишиной, тьма словно ожила, обрела плоть, стены дрожали в унисон с её бьющимся сердцем. В глазах Элоры заплясали огненные искры, в ушах гулко отдавалось биение крови, словно отголоски далёкой, забытой магии. Она знала, что не сможет удерживать его долго – сила рвалась наружу, разрывая её изнутри, вырывая остатки дыхания.

С последним отчаянным усилием, собрав волю в кулак, она резко дёрнула рукой, как будто вытаскивала его из самой пасти бездны, вырывая из объятий смерти.

Тело Калеба с глухим стуком рухнуло на каменный пол рядом с ней. Полуживой, он упал на землю, как подкошенный, будто сама земля приняла его обратно из пучины забвения. Фонарь, чудом уцелевший, покатился по земле, выхватывая из мрака его побледневшее, искажённое ужасом лицо.

Элора, обессиленная, рухнула на колени, жадно ловя ртом воздух. Ожерелье медленно гасло, оставляя на её коже багровый след, словно глубокий ожог – печать магии, которой она не смела коснуться.

Калеб, тяжело дыша, приподнялся на локтях. Его глаза были широко раскрыты, переполнены животным страхом и потрясением. Он смотрел на неё, не отрываясь, словно видел перед собой призрак, и прошептал:

– Ты… ты не дотронулась до меня. Но я чувствовал… будто кто-то держал, не давал упасть.

Элора не знала, что ответить, окаменела от осознания произошедшего. Слова, словно ком, застряли в горле, не находя выхода. Она лишь прижала похолодевшие ладони к груди, где всё ещё яростно пульсировала боль, словно рана, нанесённая самой судьбой.

Внутри неё была только одна, выстраданная мысль: это не случайность, не совпадение. То, что произошло – её сила, её проклятие, её правда, которую она так долго пыталась скрыть.

Калеб, шатаясь, медленно поднялся, опираясь на шершавую поверхность стены. Его взгляд метался, как раненая птица, – от края обрыва к ней, от неё к зловеще поблёскивающему ожерелью, таящему в себе непостижимую силу. Он хотел спросить, сорвать завесу тайны, но не находил слов, парализованный увиденным. Слишком велик был страх – не перед зияющей пропастью, а перед той потусторонней силой, свидетелем которой он невольно стал.

В шахте вновь воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь их прерывистым дыханием, звучавшим гулким эхом в непроглядной тьме – зловещая симфония двух перепуганных душ.

Элора подняла глаза и впервые за долгие годы почувствовала, что стоит на зыбкой границе двух миров: мира, где она была обычной девушкой, и другого – тёмного и пугающего, где жила ведьма, спящая внутри неё.

Они ещё долго стояли в молчании, каждый погружённый в свои мысли. Калеб, словно тень, привалился к стене, тяжело дыша, будто каждый вдох давался ему с неимоверным трудом. Элора, не отводя глаз, смотрела на чёрную бездну, в которую он едва не сорвался, осознавая, что ещё мгновение – и никакая сила в мире не смогла бы его спасти.

– Нам нужно уходить, – наконец произнесла она, голос её дрогнул, но прозвучал твёрже, чем она ожидала, словно древний инстинкт взял верх над разумом.

Калеб молча кивнул, будто тоже понимал: оставаться здесь – значит испытывать судьбу, играть с огнём, дразнить неминуемую гибель. Он поднял фонарь, и дрожащий луч выхватил их испуганные лица из кромешной тьмы, создавая причудливую игру теней. Они медленно пошли обратно, шаги их отдавались гулким эхом, словно сама шахта запоминала их, предчувствуя новую встречу.

Элора шла чуть позади, стараясь не смотреть на Калеба. Каждый её шаг, как удар колокола, отзывался в груди тяжёлым биением. Ожерелье остыло, но она всё ещё ощущала в нём мерцающий жар, скрытую пульсацию, как дыхание дикого зверя, заснувшего в её глубине, готового проснуться в любой момент.

Калеб украдкой бросал на неё быстрые, изучающие взгляды. Его глаза, словно бездонные колодцы, были полны невысказанных вопросов, растерянности и зарождающегося страха, но он не решался их задать, опасаясь услышать ответ. Слишком велик был ужас – не перед разверзнувшейся пропастью, а перед тем, что он только что увидел.

Когда они выбрались на поверхность, ночь встретила их отчужденным великолепием. Звезды, точно осколки льда, мерцали в бездонном небе, а луна, словно призрак, робко выглядывала из-за рваных облачных завес. Свежий воздух обжигал щеки, но Элора чувствовала, что он не смывает с нее липкий осадок подземного напряжения, словно паутину страха.

Молча, словно приговоренные, они двинулись по тропе в сторону города. Калеб, словно слепой, высоко нес фонарь, и его свет выхватывал из тьмы причудливые тени, словно боялся, что мрак скрывает нечто большее, чем просто ночь. Элора шла рядом, сжимая ладони в кулаки, словно пытаясь удержать ускользающее тепло, чтобы не разлететься на осколки от леденящего душу ветра.

И никто из них не почувствовал, что в шахте остался свидетель – "молчаливый страж".

Затерянный в полумраке, точно древний идол, мужчина средних лет, с бородой, похожей на воронье гнездо, и взглядом, тяжелым, как гранитная плита, застыл в тени деревянной балки. Он не издал ни звука, не пошевелился, словно врос корнями в землю, пока свет фонаря не растворился вдали, оставив его наедине с тенями и воспоминаниями. Его глаза, точно два тлеющих уголька, блестели во тьме, отражая последние отблески угасающего пламени, словно храня искры давно минувших кошмаров.

Он видел все – от начала и до конца. Видел, как отчаянная девушка протянула руку, словно ангел, чтобы остановить падение, словно удержать саму смерть. Как вспыхнуло ожерелье, словно портал в иное измерение, и сила, древняя и запретная, как дыхание самого хаоса, вырвалась наружу, словно джинн из бутылки.

Мужчина долго смотрел в спины удаляющимся фигурам Элоры и Калеба, и тихо, словно проклятие, произнес:

– Ведьма вернулась…

Его голос, хриплый и надтреснутый, словно старая пластинка, эхом прокатился по пустынным коридорам, и шахта, словно пробуждающийся зверь, ответила низким, утробным гулом, предвещающим бурю.

Глава 11

Утро в Бисби начиналось спокойно, если не считать лёгкого шума, доносящегося с улиц: скрип тележек, редкий звон колокольчика у ворот шахтёрских домов, крики торговцев, раскладывающих свои товары. Но сегодня город словно жил своей тайной жизнью – шёпоты и взгляды людей были напряжёнными, настороженными.

Мужчина, который накануне спустился в шахту и видел нечто странное, вышел на улицу и стал рассказывать случайным прохожим о том, что произошло. Сначала его слушали с недоверием, потом интерес стал расти, а к вечеру слухи разлетелись по всему Бисби, словно лёгкий ветер, который быстро распространяет семена тревоги.

Жители переглядывались друг с другом, кто-то шептал в дверях лавок, кто-то показывал пальцем в сторону шахт. В глазах прохожих отражалась смесь любопытства и страха, а на губах – предвкушение чего-то необычного.

Элора и её семья пока ничего не знали. В доме было тихо, пахло утренним кофе и свежеиспечённым хлебом. Солнечные лучи пробивались сквозь занавески, освещая кухонный стол, где на тарелках лежали ломтики хлеба, масло и варенье. Элора, сидя на стуле, смотрела в окно, наблюдая, как люди спешат по улицам. Ей ещё не ведомо, что шепоты и косые взгляды связаны с ней самой.

Внутри Элоры ничего не предвещало беды – только лёгкое беспокойство, которое всегда сопровождало её по утрам. Но этот день был особенным, и воздух вокруг дома словно постепенно сгущался, готовя её к тому, что жизнь скоро изменится.

Утро в доме Элоры было наполнено шумом: скрип половиц, звон тарелок и постоянное шуршание на кухне, где мать выкладывала продукты на стол. Отец, как всегда, был в делах: перебирал бумаги и книги, периодически восклицая:

– Я тебе говорю, Элора, эти шахтёры совсем с ума сошли! Сегодня в газетах снова какой-то отчёт о авариях!

– Может, они просто перестарались? – вставила Элора, стараясь казаться спокойной, хотя сердце чуть учащенно билось.

– Перестарались? – рассмеялся отец, хватая кусок хлеба. – Перестарались – значит, снова город будет закрыт на неделю!

– Ох, Томас, не сыпь хлеб на пол, – строго сказала мать, поправляя младшего брата, который пытался украсть кусок масла. – Ты же сам потом будешь убирать.

– Да, да, мама, – пробурчал Томас, и его глаза блеснули хитринкой. – Но если Элора делится маслом, разве это не обмен?

Элора засмеялась, но тут отец вдруг серьёзно поднял взгляд:

– Сегодня я к обеду приду домой. В книжную лавку только после, не забудьте!

– Посмотрим, – тихо ответила мать, не отрываясь от расстановки тарелок.

Сквозь повседневную суету Элора вдруг почувствовала лёгкое напряжение. Мать, как всегда, замечала больше, чем говорила, и сейчас её взгляд был прикован к дочери.