Проснись

Глеб Монахов

Проснись

Глава 1: Стеклянный туман

Все началось с тишины. Не с тишины отсутствия звука, а с тишины искажения. Мир будто подменили на его точную, но безнадежно бракованную копию. Краски были те же, но безжизненные, как на выцветшей фотографии. Звуки доносились будто из-за толстого слоя ваты, и даже запах утреннего кофе, обычно такой яростный и требовательный, казался призрачным, лишенным своей властной пряности.

Марк Леонов стоял у окна своей квартиры на четвертом этаже и смотрел на улицу, где медленно просыпался город. Дождь за окном не стучал, а шуршал, словно сыпется песок на металлический поддон. Каждая капля оставляла на стекле жирный, расплывчатый след, искажая контуры машин и фигуры редких прохожих. Он чувствовал себя так, будто наблюдает за всем через старое, потрескавшееся стекло аквариума, где все есть, но ничего по-настоящему не живет.

Его преследовало одно ощущение: не так. Все было не так.

Он повернул голову, и тонкая, острая боль, словно укол ледяной иглой, вонзилась в шею чуть ниже затылка. Марк вздрогнул, прикоснувшись пальцами к коже. Ничего. Ни царапины, ни синяка, ни малейшей припухлости. Но боль была настолько реальной, такой знакомой и физической, что он непроизвольно потер место укола. Это было похоже на фантом – воспоминание тела о травме, которой не было.

Но она была. Авария.

Память всплыла обрывком кинопленки, пропущенной через огонь. Яркий свет фар грузовика в сумерках, резкий, почти горизонтальный визг тормозов их старенького хёндая, клекот разбивающегося стекла и глухой, животный стук – лоб в лоб. Он помнил лицо своего друга Саши за рулем, искаженное не страхом, а чистейшим, почти детским удивлением. Помнил, как его собственное тело рванулось вперед, и ремень безопасности впился в плечо, а потом – резкий, короткий удар в голову и шею. Темнота.

Но они же выжили. Саша отделался парой царапин. Он сам… он сам встал на ноги, говорил с полицией, писал какие-то бумаги. Они даже доехали на такси до дома, и Саша все шутил, что им чертовски повезло. Прошло уже пять дней. Почти неделя.

Почему же тогда мир не вернулся в норму?

Его взгляд упал на книгу, лежащую на журнальном столике. Он читал ее перед аварией. Он точно помнил, что оставил закладку на сто двадцатой странице. Сейчас книга была закрыта, и уголок красной ленточки-закладки торчал аккурат из середины. Кто ее переложил? Лена? Но она не трогала его книги, это было их негласное правило. Он взял том в руки – он был холодным и каким-то гладким, неестественно гладким, как отполированный камень.

Марк попытался вспомнить вчерашний вечер. Они с Леной смотрели фильм. Какой? Сюжет расплывался, как те пятна дождя на стекле. Он помнил вкус попкорна, помнил, что Лена смеялась над какой-то шуткой, но саму шутку, сам фильм – нет. Провал. Еще один провал. Он не мог вспомнить, как лег спать. Просто одно мгновение – он на диване – он уже в кровати, и часы на тумбочке показывают на семь часов утра, хотя секунду назад, казалось, был только вечер.

Эти микроскопические разрывы в ткани реальности пугали его больше, чем сама авария. Авария была быстрой и ясной. А это было медленное, ползучее безумие, похожее на сон, в котором ты понимаешь, что спишь, но не можешь проснуться.

Сзади обняли теплые руки.

– Опять задумался? – голос Лены был ласковым, но в его глубине, на самой дальней частоте, Марку почудилась нота усталости, почти раздражения. Или это ему только показалось? Еще одна игла в шею. Он вздрогнул.

– Просто… странный сон, – брякнул он заученную фразу, оборачиваясь и притягивая ее к себе. Ее волосы пахли яблоком, знакомо и уютно. Этот запах был якорем, единственным, что казалось стопроцентно реальным.

– Опять про аварию? – она посмотрела на него, и в ее глазах он увидел то же самое, что слышал в голосе – мимолетную, запрятанную глубоко усталость. Не от него. От всего этого. От необходимости успокаивать.

Он кивнул, уткнувшись лицом в ее шею, пытаясь утонуть в этом запахе, в этом тепле, доказать самому себе, что оно настоящее.

– Все хорошо, – она потрепала его по спине, как ребенка. – Все уже позади. Живы-здоровы. Главное – что живы.

Она пошла на кухню допивать кофе, и Марк остался один у окна. Дождь перестал. На стекле остались мутные, извилистые следы, похожие на пути, ведущие в никуда. Он поймал себя на мысли, что не помнит, чтобы дождь кончился. Он просто… кончился. Между одним моментом и другим не было перехода.

И тогда, глядя на эти стеклянные реки, у него впервые, тихо и отчетливо, как щелчок выключателя в дальней комнате, возникла мысль:

А что, если мы не живы?

Что, если это и есть "позади"?

Глава 2: Трещины в кафельной плитке

Мысль, однажды поселившаяся в голове, вела себя как паразит. Она не просто жила там – она обустраивалась, пускала корни, обрастала плотью доказательств. «Что, если я мертв?» – этот вопрос больше не был абстрактной игрой разума. Он стал призмой, через которую Марк видел всё.

Он вышел из дома, решив пройтись пешком до мастерской, где они с Сашкой копались в своей машине. Нужно было увидеть железного коня, потрогать вмятину, оценить ущерб – сделать что-то осязаемое. Что-то, что вернет вес и плотность этому воздушному миру.

Город встретил его тем же стеклянным безразличием. Люди шли по своим делам, но их движения казались Марку отрепетированными, лишенными той хаотичной энергетики, что присуща живому городу. Они напоминали статистов на съемочной площадке, ждущих команды «снято!». Звуки были приглушенными, как в кинозале перед началом сеанса: гул машин, обрывки разговоров, лай собаки – всё сливалось в монотонный, ненастоящий гул.

Он пытался ловить взгляды прохожих, искать в них хоть каплю осознанности. Но глаза людей были пустыми, будто они не видели его, а лишь имитировали процесс зрения, как очень продвинутые куклы.

И снова – эти проклятые провалы.

Марк четко помнил, как вышел из подъезда и свернул налево, к автобусной остановке. Следующее воспоминание – он уже стоит у входа в парк, в пяти минутах ходьбы от гаража. Промежутка не было. Ни одной секунды пути. Он просто переместился, как курсор мыши по экрану, без промежуточных кадров. Сердце его учащенно забилось, и холодный пот выступил на спине. Он оглянулся на длинную улицу, которую, по логике вещей, должен был пересечь. Она казалась ему декорацией, нарисованной задником.

Гараж Сашки находился в старом промышленном районе, в ряду таких же обшарпанных боксов. Воздух здесь всегда пах маслом, бензином и ржавчиной. Сегодня он пах ничем. Вернее, пах, но как-то слабо, обедненно, будто кто-то выставил громкость запаха на минимум.

Сашка был уже там. Его хёндай стоял с раскрытым капотом. Увидев Марка, друг широко улыбнулся, но улыбка не добралась до его глаз. Они оставались какими-то остекленевшими, неживыми.