Полная версия
Так умри как мужчина. И другие семейные чудеса
– Развод. Срочно. Пока не стал путать Импрессионизм с бактериями.
Глава 15. У подножья фонаря
Моя старшая дочь вышла замуж по любви. Но любовь, как известно, не всегда идёт с инструкцией. Зять… ну что сказать. Он похож на Гурама. Только артист. Профессиональный. И такой же хмурый, как ноябрь без кофе.
Он молчит. Если говорит – то сразу о тщетности бытия. Никаких «как дела», «что поешь» или «видела фильм?»
Только:
– Мы все обречены.
– Смысл растворён в тумане.
– Жизнь – унылый театр с плохо прописанным третьим актом!
Короче, король Лир без банковской карты.
Иногда, когда смысл не отвечает на звонки, он лакает всё, что найдёт – пиво, вино, водку – и бродит по ночным улицам, как Гамлет в халате.
И вот, в один из таких великих вечеров поиска смысла, он… потерялся. Позвонил жене, моей дочери:
– Помоги! Я не знаю, где я! Потерялся!
Анна, уже привычная к трагедии уровня «ломалась крышка от йогурта», отвечает:
– Хорошо. Скажи, где ты. Назови ориентир.
Он огляделся. Поднял голову. И с пафосом Сенеки:
– Я стою у подножья уличного фонаря.
Пауза.
Анна (в голос):
– У какого?! Это Тбилиси, тут этих фонарей, как грехов у кающегося!
Но мы всё-таки его нашли.
Он пришёл домой, сел рядом со мной. Я как раз переводила юридический текст. С грузинского на русский. Очень тяжёлый. Очень скучный. Очень несовместимый с поэтической истерикой.
Он обиделся:
– Почему ты со мной не разговариваешь?
– Я тебя слушаю, – ответила я. – Сейчас у тебя монолог.
Он начал. Словесный ураган. Предатели. Суки. Мрак. Человечество – мясо без соуса. Все кругом говно.
Я слушала. Молча. Потому что, ну… там не было вопроса.
Он закипел:
– Почему ты ничего не говоришь? У тебя нет своих умозаключений?!
А я в этот момент пыталась перевести одну непереводимую фразу, и когда он перебил меня в третий раз – сорвалась.
Я сказала:
– Конечно есть. Какого хрена ты жалуешься на жизнь? Самого Христа предали. А ты кто такой, твою мать?!
Он замолчал. Потом ушёл… и кажется, пошёл пить чай. С галетами. Без ренессанса.
Глава 16. Автоматы и мята
90-е годы. Мрак, голод, страх и аромат керосина в каждой морщине. На улицах – типы с автоматами и без причин. Вечером начинается комендантский час, чтобы ты, не дай бог, не начал чувствовать себя гражданином. В стране – гражданская война. Люди в основном голодают. Причём с философским выражением лица.
Чтобы достать хлеб, надо встать в очередь с вечера и до утра стоять, как дурак. Иногда стоять – это всё, что ты можешь себе позволить. Света нет. Газ? Ха-ха. Газ был в позапрошлой жизни. Мы с подругой, тоже Нана, сидим в моей однокомнатной квартире, в районе, который даже по меркам 90-х был, скажем мягко, не мечтой.
Пьём чай. Точнее, горячую воду с мятой, которую я отжала у соседа из огорода. Секретная операция. Говорим только о великом: – Вот бы сейчас поесть.
Я вешу 45 кг и чувствую себя воздушной субстанцией. Подруга – 50, но там чисто от отёков, не радуйтесь. И тут… чудо. Влетает наш сотрудник Гия. У него есть машина Москвич и папа-винодел. Значит, он не опух.
– Девочки! Едем есть! За мой счёт! – сияет он, как фонарь, которому всё равно на комендантский час.
И вот мы в лучшем ресторане для иностранцев. Мы едим. Как будто не ели с конца Советского Союза. Заказали всё, кроме мебели. Тарелки пустеют быстрее, чем политические обещания.
Рядом – драка. Серьёзная. Мужики достают оружие. Гия, глядя на наш лимонад, вежливо предлагает: – Может, домой?
Выходим. И попадаем в перестрелку. Настоящую. Очереди. Крики. Паника. Время героизма! Мы ползём по асфальту в сторону машины, как три участницы конкурса «Мисс Антибаллистическая». Прикрываемся всем: сумками, бутылками, Гией. Он – наш бронещит.
Через 20 минут – в машине. Завелась! Гия включает «Осенние листья». Мы достаём пудру и губную помаду. Потому что даже если умираешь – умри достойно.
До комендантского часа остаётся полтора часа. Успеваем. Гия нас высаживает, как настоящий герой эпохи дефицита, подаёт руки, помогает выбраться.
– Ну что, девочки, хороший вечер получился, правда? Спокойный такой… – говорит он, как будто это был пикник.
И, что самое странное, мы с этим абсолютно согласны.
Глава 17. Тенгиз, Лали и преступная группировка из шести друзей
У моего отца была молодость бурная, как чёрное море после дождя. И как у любого достойного участника кавказской хроники, у него была целая команда друзей: вор в законе Пушкин (кудрявый, с поэтическим уклоном), предприниматель Рафик (всегда в делах и тенях), крутой мужик Гено (у которого даже кашель был авторитетный), вечно хохочущий Гоги, таксист без денег Стасик и Артур, страдающий экзистенциально – ежедневно, с утра.
И просто Тенгиз. Без приставок, но с мечтой: найти такую девушку, которая не только никого не целовала до брака, но даже не здоровалась с мужчинами. Чистота должна быть не просто духовной – она должна быть физически подтверждаемой со справкой от соседей.
И нашёл он такую. Где-то в горной деревне, среди облаков и баранов, жил прекрасный цветочек Лали. Она была тиха, прекрасна, и, как выяснилось позже, не умела определять время по часам. Тенгизу это показалось плюсом – меньше знаешь, спокойнее живёшь. Он женился, привёз её в город, и все за них радовались. Пока однажды Лали не захотела холодильник.
Тенгиз, занятый ремонтом чьего-то двигателя, поручил дело друзьям. А зря. Потому что отправились они как на свадьбу – весело, шумно, с идеями.
Купили холодильник. Принесли. Включили. Ушли. А Лали смотрит – а он не холодит. Минута проходит, две. Где лёд? Где мороз? Где ветер из морозилки? Она в панике. Звонит друзьям Тенгиза.
Приезжает делегация, во главе с весёлым Гоги:
– Холодильник не холодит? Пфф… Да всё ясно! НЕТ АНТЕННЫ!
Лали, воспитанная, наивная и обожающая мужа, даёт 25 рублей – это были серьёзные деньги. Те в восторге, бегут, покупают антенну от телевизора. Возвращаются, ставят её НА ХОЛОДИЛЬНИК. Пыхтят, крутят:
– Так, разворачивай к горам, чтоб холод с Кавказа тянул! Нет, отсюда гор не видно – вон туда давай! Поставь – почувствуешь морозок в костях.
А пока они ставили, холодильник, как положено, заработал.
Лали счастлива. Мигом – домашнее вино, шашлык, слёзы радости. Все угощаются, все довольны.
И только через пару дней приходит Тенгиз. Видит антенну на холодильнике. Слышит, что за неё отдали 25 рублей.
– Я их всех УБЬЮ! – заявил он и ушёл из кадра, как джигит в закате.
Друзья прятались две недели. А Лали антенну не сняла. Говорила, что без неё вкус у огурцов не тот.
Глава 18. Рафик и вопрос государственной важности
Рафик был серьёзным человеком. Ну, насколько можно быть серьёзным, если ты в 80-х производишь верхнюю одежду под названием «роллинги» в подпольном цеху и притворяешься, что всё это – просто хобби между делом. Официально предпринимателей тогда не существовало, были «цеховики». Рафик – был король цеховиков.
Дом у него был как у министра эпохи Возрождения: люстры, которые могли убить при падении, ковры, где нога уходила по икры, дубовые стенки, в которых можно было потеряться, и сервизы с Мадоннами на чашках, которых никто не решался использовать даже на Новый год.
Но, как мы знаем, богатые тоже плачут. Жена Рафика – тихая, удобная женщина – ушла из жизни слишком рано. Рафик загрустил, а потом собрался и решил, что жениться надо… с умом. Выбор пал на Тамару Георгиевну – секретаря горкома, женщину властную, уверенную, с походкой политинструктора и голосом как гравий.
Тамара согласилась сразу. Потому что Рафик – это не просто мужчина, это мужчина с холодильником, люстрами и коврами. Свадьба была такая, что даже повара плакали. Пир длился неделю, как положено – с грузинскими тостами, песнями, рюмками и тремя комами риса в животе.
И вот настал момент истины – первая брачная ночь. Всё прошло… ну, скажем так, официально. Потом Тамара Георгиевна уснула, как будто у неё завтра заседание. Рафик остался один, в кровати размером с однокомнатную квартиру.
Он ворочался. Сначала час. Потом два. Он перепробовал всё: включил телевизор – шло фигурное катание, посмотрел. Не помогло. Поел остатков со свадьбы – ничего. Прогулялся по двору – пустота. Даже открыл «Историю Грузии» – но Грузия его тоже не спасла.
И тут он не выдержал. Вернулся в спальню. Постучал по плечу жены, вежливо:
– Калбатоно6 Тамар… вы спите?
Тамара не открывая глаз, ответила сухо:
– В чём дело, товарищ?
Рафик посмотрел на неё с тоской, с глубинной болью человека, который построил империю из дуба и шерсти, и произнёс:
– Я вас беспокою… по тому же вопросу.
А что тут скажешь?
Любовь – это не когда огонь. Это когда даже после фигурного катания ты всё ещё надеешься.
Глава 19. Таксист Стасик и новелла «Война и мир»
Таксист Стасик, друг моего отца, был человеком специфического калибра. Его спрашивали:
– Как жизнь?
Он отвечал:
– Разве это жизнь?
Он обожал своё дело, но не зарабатывал ни копейки. Весь наш город его знал, и каждый, кто садился к нему в машину, в конце поездки обнимал, благодарил, но никогда – никогда – не платил.
– Спасибо, брат!
– На здоровье, милый!
Стасику не надо платить – он же как родной!
План по выручке в таксопарке он, естественно, не выполнял. И на очередной выволочке у директора сорвался:
– Все, кого я подвожу, целуют меня и уходят! Что мне, по-твоему, сдавать? Слюни в кассу?!
Директор промолчал. Возможно, подумал о поэзии народного хозяйства.
Стасик дружил с Артуром – человеком с хроническим экзистенциальным сбоем. Тот пил безбожно, но рвано, а в перерывах – ходил в библиотеку. Да-да. Не в рюмочную, а в библиотеку. Там он «погружался». Иногда – на несколько дней.
Однажды пропал. Потом появился, как дух из самогонного небытия. Стасик его увидел и, конечно, спросил:
– Ты где был?
– В библиотеке, – спокойно ответил Артур.
– А чё делал?!
– Читал новеллу «Война и мир».
Стасик завис. Потом взорвался:
– Бля буду! Если это новелла, то рассказ Чехова – телеграмма!
Глава 19. Марковка, или всё в порядке
Мой брат был музыкальным гением. В 17 лет он стал лауреатом премии Чайковского – и всё. На этом, как водится, гений закончился, а жизнь началась. Обычная. Без фанфар. Он работал тапёром в ресторане с рваными скатертями и ещё более рваными мечтами.
Когда гости просили что-нибудь вроде «Пирую с самого утра»7, он морщился, как будто ему предлагали сыграть на ложке о порог, и вместо этого играл Эрика Клэптона. Без слов, без объяснений. Просто Клэптон. В грузинском ресторане. В понедельник.
У него был друг – Серёжа Марковкин. Бывший спортсмен, а ныне просто Марковка. Они иногда злились на жизнь так сильно, что исчезали. На несколько дней. Без предупреждений. Без логистики.
Однажды проснулись… в чужой квартире. Не то чтобы они туда кого-то приглашали, просто не могли вспомнить, как туда попали. Хозяев не было. Сигарет – тоже. В холодильнике – килька на грязной тарелке, которую, казалось, уже несколько лет показывали в криминальной хронике как улику. Их передёрнуло от этого бутерброда без надежды, и они вылезли на улицу. Пошли бродить, как два инопланетянина после неудачного эксперимента: гравитация странная, воздух не тот, сигарет нет.
– Марковка, ты как? – спросил Резо, шевелясь, как медвежонок после зимней спячки.
– Чё-то холодно… – пробормотал тот. – А вообще… какой сейчас день, месяц… столетие?
И тут увидели прохожего. Ранний, серьёзный тип – шёл, как будто нес на себе груз культуры и минимальной зарплаты. Они остановили его, поздоровались вежливо, как два потерянных дворянина из XIX века:
– Извините, у вас не будет сигаретки?.. Двух?
Прохожий поморщился, но выдал сигареты, как будто подписывал разрешение на строительство чердака в жилом фонде.
– Это сейчас утро? – спросил Марковка с искренней надеждой.
Прохожий посмотрел на них с участием, как санитар на пациентов без карточек:
– Вечер. Я спешу. В доме культуры концерт. Через час. Лауреат премии Чайковского играет. Реваз. Ну, тот, которого у нас зовут Питерсоном! Вы, наверное, не слышали…
Резо и Марковка переглянулись.
Пауза. Атмосфера сгустилась.
– Ты забыл? – прошипел Марковка. – У тебя сегодня концерт, Резо!
И всё стало на свои места.
И ничего – всё в порядке.
Глава 20. ты мать Олега Кошевого
Весёлый Гоги – тот самый, что ставил антенну на холодильник Тенгиза и Лали, а потом прятался с остальными от разъярённого Механика – был сыном народной артистки Грузии. Да-да, самой настоящей, с орденами, автографами и трагедией в голосе.
Мать играла в местном театре, и каждый вечер уходила на спектакль, оставляя квартиру под ответственность Гоги. Он, как любой уважающий себя сын актрисы, пользовался этим культурным вакуумом – приводил домой подружек «на чай». Чай, как известно, – напиток многофункциональный. Иногда он переходил в шампанское, иногда – в экзистенциальный диалог, а чаще – в бурную деятельность без текста.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
(госпожа – груз.)
2
(девочка – груз.)
3
(Это нормально, твоя дочь прекрасна, не говори так, это неправда – исп.)
4
(Мой дом – твой дом – исп.)
5
(перевод звучит, как мольба о выживании в музыкальном аду)
6
(госпожа – груз.)
7
строчка из популярной застольной грузинской песни
