
Полная версия
Все матери ненавидят меня
Телефон гудит, пока ставлю метлу в шкаф. Сообщение от Уилла.
Видел новости. Что у вас там?!
С Диланом – ничего, – отвечаю я.
На экране три точки. Уилл печатает.
Буду в 6. Собери его.
* * *Закончив подметать, на цыпочках подхожу к комнате Дилана и стучу в дверь. Он сидит на разобранной кровати и смотрит куда-то вдаль.
– Макароны с веганским сыром на ужин, как тебе мысль?
Дилан качает головой. Я изучаю его лицо, ищу подсказки. Мягкие щеки напоминают о малыше, которым он был совсем недавно, как будто пять минут назад. Скольжу взглядом по графическим романам Геймана о Никте Оуэнсе, по охапкам кое-как собранного и забытого белья, по навороченному телескопу (подарок Уилла – явно намек на то, что из нашей квартиры звезд нормально не увидеть).
– Слушай, Дил, ты ведь знаешь – я на твоей стороне.
Он кивает, не поднимая глаз. Сажусь на разобранную кровать, провожу рукой по мятой простыне с космонавтами. Грета, не мигая, наблюдает за мной из террариума.
– Мне нужно знать, что сегодня случилось.
Я жду. Рассказ вырывается из сына отрывками.
– Мы поехали. В заповедник, – монотонно бубнит Дилан.
Представляю, как мальчики в резиновых сапогах бродят в грязи по колено среди болотных растений, шагают мимо заброшенных водоемов и засидок, из которых наблюдают за птицами.
– Так, ясно.
– Мистер Макгрегор разделил нас на пары, выдал по биноклю – следить за редкими выпями, – голос Дилана чуть дрожит. Он опускает глаза в пол, обводит взглядом узор из звездочек на ковре. – Мы с Алфи были в паре.
Сердце у меня бьется чаще.
– Вы с Алфи вдвоем наблюдали за птицами? Больше никого?
– Ага.
Волоски на шее встают дыбом.
– Кхм, ясно. Дальше.
– Мы ушли на другую сторону болота. А я… увидел кое-какой мусор на земле. Банку от «колы» и упаковку от «марса», – он возмущенно сжимает руки в кулаки. – Кто-то взял и бросил. А если бы птица задохнулась?
Представляю тихое, прохладное озеро. Я спокойна. Я спокойна.
– Ладно. Дальше.
– Я сказал Алфи: «Пойду поищу мусорку». А когда вернулся, его не было, – Дилан опускает голову. – Я думал, он спрятался или хочет меня разыграть.
– Не понимаю. Вас ведь должны были посчитать в автобусе? Почему вы поехали в школу без Алфи?
Дилан смертельно бледнеет. У меня опять сосет под ложечкой. Пазл постепенно складывается, но не очень-то он мне нравится.
– Так… ты знал, что Алфи нет в автобусе? – мягко спрашиваю я и надеюсь, что ошиблась. – И… ничего не сказал?
Дилан не отрывает глаз от пола.
– Не понимаю. Почему сопровождающие не заметили?
Сын избегает моего взгляда.
– Не знаю, – бормочет он.
– Дилан.
Он протяжно выдыхает.
– Мы все уже сели. Мистер Макгрегор говорил с водителем, а сопровождающая называла наши имена и вычеркивала из списка. А когда назвала Алфи…
– Ну?
Голос у Дилана совсем глухой, словно со дна океана доносится.
– Я сказал: «Здесь!»
– Что-что ты сделал? – недоумеваю я.
– Пошутил! – крупная слеза стекает по его щеке.
Цепенею. Пожалуй, только слезы Дилана могут меня саму довести до слез, а если начну, он еще сильнее расплачется, вот и пойдет порочный круг соплей и рыданий. Прижимаю сына к себе.
– Это я виноват, – задыхается он.
– Нет, – отвечаю я поспешно, безотчетно. – Не говори так. Никогда так не говори.
Мы с Диланом неподвижно сидим на кровати. Под толстовкой у меня до сих пор черное боди из «Селфриджес». Оно мне кажется кольчугой, тесно сжимает и не дает вырваться.
Дилан вертит прядь песочных волос. Тик у него такой. О чем-то он еще умолчал.
– Я забыл рюкзак.
Выпрямляюсь на кровати.
– В школе?
– Нет, – тихо отвечает он, не выпуская из пальцев прядь. Потом переводит взгляд с ковра на меня. – В заповеднике.
Ерунда какая-то… Я же точно принесла рюкзак домой! Ну да ладно.
– Ничего. Занятия все равно отменят. Позвоню и спрошу, не привез ли кто рюкзак в школу.
– Мам?
– Да?
– Думаешь, Алфи умер?
Перед глазами явно встает образ: тело мальчика ростом с Дилана опускается на дно водоема. Гоню наваждение прочь.
– Нет-нет, милый. Конечно, нет.
Второй раз за вечер крепко обнимаю сына, чтобы он не видел моих слез.
Вяло помешиваю макароны и высыпаю в кастрюлю ядовито-оранжевый порошок. Не поверите, до чего трудно найти в Лондоне веганский набор для макарон с сыром, а Дилан мои усилия не особо ценит. Только начинает таять веганский заменитель масла, как звонит телефон.
– Алло?
– Макс говорит, мальчик пропал в походе? Слышала, будто никто ничего не заметил, пока не вернулись в школу!
Странно, голос незнакомый.
– Извините, а кто…
Голос на секунду умолкает, по звукам – кто-то явно затягивается вейпом.
– Дженни. Дженни Чхве. Мы сегодня утром общались.
Сердце у меня отчаянно колотится. Мы едва знакомы, зачем она звонит?
– Я вот чего не понимаю: куда смотрели сопровождающие? – голос у нее поднимается на целую октаву, как у оперной певицы. – Я тебе скажу, чем тут пахнет, Флоренс. Судебным иском, вот чем.
– Ну, может… – начинаю я.
– Как так получилось? – гневно перебивает Дженни. – Неужели детей не посчитали? Правила же есть!
На миг представляю, что я клиентка Дженни и этот поток праведного гнева направлен на тех, кого выберу я. Закрываю глаза и вижу, как ее острый ум пронзает всех, кто меня обидел: Уилла. Роуз. Особенно Роуз. Так приятно, даже голова кружится, будто глинтвейна выпила натощак.
А Дженни все говорит; слова вылетают из ее рта, как пулеметная очередь.
– А может, это связано с… – она понижает голос, – домогательствами? Ну, которые были несколько лет назад?
– Откуда ты…
Но ее не остановить.
– Няня сказала, родители сегодня устроили бунт. Ты видела?
– Так, чуть-чуть. Вообще-то, Дженни…
– Кстати, проверь почту! Там письмо от мисс Айви.
– М-м-м, я немного занята. Прочитаешь мне?
Голос у Дженни поставленный – видимо, была капитаном школьной команды по дебатам:
– «Уважаемые родители! Просим вас посетить внеочередное собрание завтра в 14:00. Фрит-роуд, город Марлоу, графство Бакингемшир, дом СЛ7. Собрание только для родителей. Пожалуйста, не берите детей, нянь, юристов и т. д. И, пожалуйста, не общайтесь со СМИ. С уважением, Никола Айви».
Дженни тихо присвистывает. А может, жижа в вейпе закончилась.
– Подбросить тебя завтра? Я слышала, ты не водишь.
– Ну… – пытаюсь выдумать отмазку.
– Пришли адрес, – велит она, и тут звонят на вторую линию.
– Извини, Дженни, на второй линии…
– Иди-иди. Потом расскажешь, что узнала.
Второй звонок – от Хоуп Грубер.
– Фло-о-ренс, – сладко тянет она.
Морщусь. Хоуп никогда не звонит мне без причины.
– Бедный Алфи! И бедная Клео.
Судя по голосу, ей ничуть не грустно. Он такой деланый, радостный – как у деревенской сплетницы, услышавшей интересный слух. Представляю, как она лежит в шезлонге в роскошном пентхаусе с видом на Гайд-парк, обзванивает всех знакомых матерей нашего класса, а запуганная помощница кормит Карла Теодора овсянкой с ложечки.
– Чем могу помочь? – сдержанно интересуюсь я.
Хоуп щелкает языком.
– Хотела проверить, как у тебя дела.
– Э-э…
– Тедди сказал, Дилан с Алфи сегодня вместе ходили. Ну, по заповеднику.
Сердце падает в пятки. Чтоб тебя! Могла и догадаться об этой ловушке. Отмена, отмена, отмена.
А Хоуп продолжает:
– К тому же у мальчиков были… разногласия. В прошлом.
Как бы отмазаться?
– Извини, я сейчас немного занята.
– Может, надо поговорить с полицией? Пусть лучше Дилан им сейчас все расскажет, по свежим следам.
– Конечно, – вот уж что меня не волнует, так это расследование.
– Уверена, скрывать ему нечего, – мурлычет Хоуп. – Но не стану утаивать, в чате это припомнили. Сама понимаешь, случай с черепашкой…
Меня обдает волной стыда и растерянности.
– Ты о чем? В чате новых сообщений нет…
Разве только… А. Конечно. Наверняка есть отдельный чат. Без меня. Деликатное молчание подтверждает мою догадку. Ладно, что уж теперь. Лучше узнаю, что ей известно.
– Хм, и что ты слышала?
– Ну, сплетничать мне было некогда, Флоренс. К тому же ведется расследование, сведения секретные.
Молча разглядываю ногти. Хоуп даже под угрозой смерти не сохранит чужой тайны. Слишком любит внимание.
– Одно знаю: Рисби разводятся, – шепчет она. – Причина вроде бы в изменах. Муж… Ну, сама знаешь… Семейство Рисби в мире замороженных продуктов считай, что Рокфеллеры. На кону состояние всей семьи. – Она откашливается и продолжает: – Говорят, очень неприятный развод. Сама понимаешь, каково это. Что там Уилл? Дочки у него просто прелесть.
Прикусываю язык. Нет, не стану заглатывать удочку! Не доставлю ей радости. Меняю тактику.
– Бедная Клео.
– Бедная Клео, – бездумно повторяет Хоуп. – Кстати, вспомнила… Мы заказываем для Рисби цветы. Все скидываются по сто фунтов, ну а ты уж сколько сможешь.
Раздобрилась. Надо же, сто фунтов за цветы! В классе шестнадцать мальчиков – разумеется, не считая Алфи, – а значит, Хоуп потратит собранные деньги, которых хватило бы на подержаный «опель», на кучу дохлых гвоздик! Ненавижу ее с силой тысячи солнц.
– Извини, Хоуп, связь вот-вот прервется…
Понижаю голос и бросаю трубку.
Вот змея!
9
Холланд-парк
Два года назад
Конечно, все остальные матери не просто так меня ненавидят.
Два года назад я сделала довольно серьезную ошибку, а потом еще одну, даже серьезнее – и все за один вечер. Шла первая неделя декабря. Сент-анджелесская школа готовилась отпустить учеников на целый месяц каникул – к нетерпению детей и ужасу родителей. Снять напряжение предстояло Благотворительному зимнему вечеру, иначе известному как БЗВ. Формально на нем собирали средства «на социальную стипендию нуждающемуся ребенку», хотя таковой ни разу не объявился, и вечер устраивали, чтобы отполировать оставшийся с прежних времен налет благородства.
Скромное название не вязалось с излишествами того вечера: ужин из четырех блюд, приготовленных известным поваром Йотамом Оттоленги; выступление подающей надежды группы, бесплатные напитки и буйное веселье, в сравнении с которым самый развязный фестиваль похож на чаепитие с королевой.
Так как благотворительный вечер проводился в четверг, накануне праздничного выступления мальчиков, потрепанный вид на детском торжестве позволял без лишних слов прихвастнуть – мол, если я с похмелья наутро пятницы, значит, покутил в четверг, до-орогие мои. Однажды утром садовник обнаружил сент-анджелесского папашу в гардеробе, спящего и без штанов.
Хотя Дилан учился в Сент-Анджелесе с четырех, я на БЗВ не ходила. Во-первых, билеты стоили неприлично дорого, а во‑вторых, столик можно было забронировать только на восьмерых, то есть на четыре пары. Выбор места служил поводом для жарких разногласий. Либо выкупаешь целый стол и всеми силами заманиваешь туда «подходящие» пары (Хоуп), либо ждешь и молишься, что пригласят за нужный столик. Разумеется, меня не приглашали ни разу. Однако за два дня до события мне в панике позвонила Хоуп. По городу ходил особенно жестокий штамм желудочного гриппа, даже музыканты пали его жертвой.
– Я слышала, у тебя есть сценический опыт… – начала она.
В общем, просила исполнить «радостную, нерелигиозную и праздничную» песню на БЗВ. Естественно, оплата не предполагалась, а про жирный чек пострадавшей группы она тактично умолчала. Но это мелочи.
Я согласилась. Выбрала «Oh Santa!» Мэрайи Кэри, вложила немало усилий и затрат в свою версию бело-красного костюма в обтяжку из ее клипа «All I Want for Christmas Is You»[10]. Я вышла на сцену, ощутила знакомый всплеск адреналина и на краткий миг будто стала прежней. Не стану скромничать, получилось шикарно.
Затем послышались вежливые аплодисменты, немало сальных взглядов от отцов и сомнительных любезностей от матерей. Я сошла со сцены, припудрила нос и вернулась на праздник в поисках карточки со своим именем. Вскоре стало очевидно: комитет не предоставил мне места.
Хоуп ужасно извинялась. Разумеется, они не хотели посылать меня в конец зала к обслуживающему персоналу. Произошла ошибка. Ей очень, очень жаль.
С горящими со стыда щеками я отмахнулась от извинений и заверила – ничего страшного не случилось. Есть все равно не хотелось. Я не знала, чем себя занять, и вышла на улицу покурить. Вообще я не курю, слишком тщеславна – от сигарет коллаген разрушается, – но в сумочке у меня всегда лежала запасная пачка «голуаз».
И вот я делала вид, что курю – так, дым пускала, – и тут один отец, похожий на Драко Малфоя тип по имени Ролло Рисби, подходит ко мне и спрашивает, приподняв бровь:
– Угостите?
Между прочим, сигареты в Лондоне стоят фунтов двадцать семь за пачку. Только полный нахал станет их просить у малознакомых людей.
Я протянула Рисби пачку, и он угостился; в темноте мелькнул золотой перстень с печаткой, как у второсортного злодея из фильмов про Джеймса Бонда. Ролло был по-своему привлекательный тип, зловещий.
– Неплохое выступление, – отметил он, засовывая зажигалку с монограммой «РР» в карман. Говорил он как аристократ, хоть монокль доставай. – Смело для девушки твоей комплекции.
Я обвела его взглядом: белобрысый, волосы на висках редеют, как лес, брюшко кое-как втиснуто в смокинг цвета слоновой кости. Представила, как Клео врет сквозь зубы, до чего он напоминает Дэниела Крэйга.
– Моей комплекции? – я пустила дым прямо в бледное лицо. – Ух ты. Меня лично моя фигура устраивает. А подколка хорошая – мальчикам в клубе понравится.
Ролло удивленно хохотнул и примирительно поднял руки.
– Ладно, ладно. Только не «отменяй» меня.
– А ты заплати, – невозмутимо ответила я.
Ролло вновь хохотнул, но на сей раз неувереннее.
– Есть идея получше, – он расплылся в лукавой улыбке.
Тон разговора изменился; я ожидала волшебного вопроса, способного превратить заурядный благотворительный вечер в очень даже интересный.
– Любишь тусоваться? – спросил Рисби, приподняв светлую бровь.
Тусовки я к тому времени оставила позади. И все-таки внимание Ролло было точно лед на свежий ожог. Я отчаянно не хотела стоять одна, неудобная и ненужная. Поэтому кивнула.
Мы дружно затушили сигареты и без слов пошли в школьный туалет. Кабинки были для детей, невозможно узкие, но мы как-то втиснулись, хихикая от собственной дерзости. Рисби выложил две ровные дорожки, предложил сначала мне. Настоящий джентльмен.
Сперва рот наполнился металлическим привкусом. А потом наступило безумное, лихорадочное оживление – все нейроны заработали куда быстрее, чем задумала природа.
Вот тут я и совершила первую ошибку – улыбнулась. Искренней, глупой, счастливой улыбкой.
Ролло воспринял ее как приглашение и полез ко мне. Кабинка была тесная, не повернуться. Я пыталась его оттолкнуть, но мягкие дряблые руки шарили повсюду, а язык он засунул так глубоко, что я чувствовала вкус подливки с ужина.
Время замедлилось, а затем вовсе остановилось. Я вспомнила документальный фильм, который смотрела с Диланом, – про серфингистов, переживших нападение акул в Большом Барьерном рифе. Нужно целиться в нос и жабры, вот что они сказали.
Кулак въехал в мягкий нос Ролло, будто по собственной воле. На пол, как краска с холста, закапала мутная алая кровь.
– Чокнутая стерва, – взвыл Ролло, хватаясь за пострадавший нос. – Костюм на заказ шили!
– И он тебе даже идет, при твоей комплекции, – бросила я через плечо, когда уже вышла из кабинки, а он стонал от боли.
А вторая ошибка была вот в чем: я вернулась в зал и подошла к жене Ролло. Она уже хорошенько выпила шабли и горячо спорила с Фарзаной о выставке цветов в Челси. Я слегка постучала пальцем по костлявому плечу и изобразила на лице беспокойство.
– Не хочу перебивать, Клео, – заявила я, пожалуй, чуть громче, чем следовало. – Боюсь, у Ролло… маленькая неприятность.
Клео вскочила с места, пролив вино из бокала.
– Где он?
– В туалете для учеников.
Я оглядела всех сидящих за столом для «избранных». За ним директриса, Никола Айви, любила общаться с богатейшими родителями Сент-Анджелеса. Они с Аллегрой Армстронг-Джонсон как раз увлеченно говорили о преимуществах иппотерапии для детского здоровья, а муж Аллегры Руперт бормотал мистеру Айви об истинных потерях британских войск в Нормандии. Хоуп и Карл Теодор Грубер тоже там сидели: они значительно вложились в строительство пруда с карпами кои (не хочу быть злопамятной, но того самого, где потом произошел случай с черепашкой).
Все прервали разговор и подняли на меня глаза.
– Наркотики – та еще дрянь, – заявила я.
Все согласно промычали что-то из вежливости, а потом принялись внимательно изучать салфетки. Клео уже вернулась в зал; ее лопатки торчали над спинкой лилового платья, как крылья птицы.
Нечего было там делать, следовало заказать такси и поехать домой, однако прекращать веселье не хотелось. Вот я и вернулась на школьную лестницу, задымила второй сигаретой и наблюдала, как Клео с водителем ведут окровавленного Ролло, а тот упирается и не хочет лезть в салон черного «БМВ».
Как из ниоткуда рядом со мной возникла Хоуп Грубер. Тусклые рыбьи глаза подметили красный потек у меня на костюме.
– Ой-ой. Многовато крови, а?
– Ну, он ко мне лез. Что еще было делать?
– Хм-м-м, – Хоуп сделала задумчивый вид и спросила, не отрывая взгляда от Клео: – А зачем вы пошли в туалет вместе?
Меня как холодной водой окатили. Я сразу поняла, что будет в школе после зимних каникул: молчание. Взгляды. Сжатые в нитку жеманные губы. Перешептывания: «Говорят, она сломала ему нос!»
Ну и плевать. Я ничуть не тревожилась. И так не хотела вступать в клуб мамаш в одинаковых легинсах. Уж лучше смерть.
А самый ужас в том, что старику Ролло вроде бы понравилось. Наутро, пока я сидела на праздничном выступлении Дилана, курьер оставил у входной двери букет из пятидесяти роз на длинных стеблях с запиской:
Вечеринка сногсшибательная! Повторим в следующем году?
Целую, Р.
Не поймешь этих англичан.
10
Шепердс-Буш
Пятница, 17:56
Я позвала Дилана ужинать на кухне. Обычно мы едим раздельно, однако в нынешних обстоятельствах так правильнее. Мы сидим в напряженной тишине, накалываем макароны с сыром на вилку. Я прячу телефон под столом и листаю «Дейли пост». Исчезновение Алфи – новость дня; заголовки громкие и нахальные:
ПОЕЗДКА С КЛАССОМ КОНЧИЛАСЬ КОШМАРОМ: МАЛЬЧИК ИСЧЕЗ СРЕДЬ БЕЛА ДНЯ
ПРОПАВШИЙ МАЛЬЧИК – НАСЛЕДНИК КРУПНОЙ КОМПАНИИ
ЧАСТНАЯ ШКОЛА, ГДЕ УЧИЛСЯ ПРОПАВШИЙ МАЛЬЧИК: ФЕХТОВАНИЕ И ВЕРХОВАЯ ЕЗДА
Красные часы наверху страницы показывают, сколько времени прошло с пропажи Алфи:
3 ЧАСА 56 МИНУТ!
Поднимаю глаза на Дилана. Он переоделся из школьной формы в футболку с надписью: «Не бычок, а кабачок!» – Брук ему подарила, поддержала веганство. А у меня, к слову, под толстовкой до сих пор бархатное боди. Бросаю взгляд на часы. До встречи с Эллиотом час и четыре минуты. В принципе, можно не переодеваться.
Дилан со страшной скоростью запихивает в рот макароны.
– Ты ничего подозрительного не видел? Вообще?
– Нет, – Дилан глотает еду. – Я же говорил.
– Ты не заметил чего-нибудь странного в Алфи?
– В смысле? – он вновь отправляет в рот полную вилку макарон.
– Ну, вид у него был грустный? Встревоженный?
Дилан с шумом глотает.
– Думаешь, самоубийство? Да ну. Алфи себя очень любит.
– Дилан! – я стучу ладонью по столу. – Мальчик пропал, так нельзя!
Сын пожимает плечами и довольно усмехается. Уголок губ изогнут прямо как у отца. Не могу смотреть.
Мои отношения с Уиллом начались холодной февральской ночью после особенно неудачного выступления в Лидсе. Уилл в то время был нашим гастрольным менеджером, пресыщенным жизнью мужчиной тридцати одного года, которому досталась неблагодарная работа: сопровождать «Девичник» в такие места, как Ньюкасл и Ноттингем, где мы устраивали выступления разной степени паршивости.
«Девичник» и тогда особым качеством не отличался. Никто не скрывал, что проект чисто коммерческий, эдакая запоздалая попытка второсортного лейбла повторить успех «Спайс Герлз». Нас четверых отобрали за один день, на пробах в супермаркете «Уэстфилд». Роуз досталась роль красавицы. Имани танцевала. Лейси делала все понемножку. Я пела. Голос у меня всегда был хороший. Не потрясающий, как у Мэрайи, Уитни Хьюстон и Эми Уайнхаус, но все же недурной. Сильный. Чистый. Его хватило, чтобы вырваться из Слау, подальше от Барри, моей матери и умницы Брук.
Только гастроли «Девичника» напоминали скороварку с эстрогеном. Мы давали шесть концертов в неделю, ездили по Англии, Шотландии, Уэльсу, а все равно были точно отрезанные от мира в своем автобусе. Слушали нас только девочки восьми-шестнадцати лет. Девушки в автобусе, девочки в концертном зале, девушки на сцене. Из мужчин мы видели только Уилла, не считая двух седых администраторов лет пятидесяти, причем обоих звали Роб. Конечно, мы все немножко влюбились в Уилла. А в кого еще? Он заигрывал со всеми, но особенно выделял Роуз. Она была самая красивая.
Однажды вечером после особенно унылого концерта в Лидсе Уилл постучал в мой номер. Компания звукозаписи в целях экономии стала селить нас по двое: мы с Роуз жили в одной комнате, Имани с Лейси – в другой.
Я красила ногти на ногах блестящим бирюзовым лаком, позаимствованным у Лейси. Остальные ушли искать, где купить травку.
– Как дела, Фло? – поинтересовался Уилл, оглядывая комнату. Изо рта у него пахло элем.
Он вдруг поцеловал меня, и вкус у поцелуя был горько-соленый, как у смеси сигарет с «доритос». Как ни странно, мне очень понравилось. Не только сам поцелуй, но и внимание. «Роуз обзавидуется», – подумала я, закрыла глаза и наклонилась к Уиллу. Вблизи я рассмотрела крохотные седые волоски у него на висках.
Я уже представляла, как распишу девчонкам нашу ночь («Не поверите, что вчера случилось!»). Нет, поцелуй мне понравился. И что последовало за ним – тоже. В общем и целом. И все же сильнее грела мысль: долгими днями в автобусе мне будет чему порадоваться.
Пять недель спустя меня начало постоянно рвать, как раз когда поползли слухи: студия звукозаписи хочет прервать тур. «Девичнику» оставались считаные дни. Да еще зеленый «опель» моей матери врезался в грузовик. Сама виновата – пристрастилась к выпивке. Брук, Барри и я похоронили ее на небольшом кладбище в Слау, где лежала мать Барри. Мне было двадцать. Беременная сирота на грани увольнения. Мне даже в голову не приходило избавиться от ребенка. Больше у меня никого не осталось.
Уилл стоически воспринял новость о моей беременности и сделал предложение на парковке «Маркс и Спенсер» (подозреваю, после сурового выговора отца). Кольцо мне досталось от его матери – потрясающая работа времен девяностых, с сапфирами и золотыми узорами. Через две недели после предложения компания звукозаписи отменила наш тур. Наша с Уиллом свадьба в конце лета послужила мне утешительным призом. Мы сыграли пышную свадьбу в доме его родителей в Хартфордшире. Я опять стала звездой в цветочном венке и кружевном платье, облегающем животик. Фото опубликовали в журнале «Хэллоу!». Не на обложке, но все-таки. «Принцесса поп-музыки выходит за будущего музыкального магната». Зависть Роуз я носила, как знак почета, доказательство – я добилась чего-то стоящего.
Рано радовалась. Уилл все это время кое-что скрывал.
Пока возвращаюсь к столу, Дилан уже все доел.
– Можно теперь сладкого? – спрашивает он, а сам бежит к холодильнику за мороженым.
Дилан играет палочкой от эскимо, как самурайским мечом, когда раздается звонок в дверь.
– Это папа! – кричит он и спрыгивает со стула.
На часах – шесть десять. Наконец-то. Через пятьдесят минут мне надо быть в Хакни, а это час езды, не меньше.
Дилан убегает попрощаться с Гретой, а я распахиваю входную дверь.
Уилл в своем обычном виде: белая рубашка, выглаженные шорты цвета хаки, лоферы оттенка красного дерева, без носков. Аромат «Acqua di Gio» сбивает с ног. Разве можно так… благоухать?
Уилл хмурится и указывает на свой «порше» на обочине.
– Где Дилан? Я же просил его собрать. Знаешь ведь, здесь нельзя парковаться.
– Ты опоздал, – огрызаюсь я и даю ему сумку с вещами Дилана. – У меня сегодня важная встреча.
– В самом деле? – Уилл прислоняется к косяку и, видимо, никуда уже не торопится. – Из-за пропавшего мальчика?
Тон у него слегка обвиняющий, будто исчезновение Алфи Рисби – досадная неприятность, которую я нарочно устроила, чтобы насолить Уиллу.