ВОРОН ВЕЩИЙ
Марена
Колыбельная для мёртвых
Тишина в доме Анны и Сергея была не просто отсутствием звука, это была ощутимая, осязаемая пустота. Пять лет назад, когда пропала их маленькая Лиза, тишина поселилась в каждом уголке их жизни, вытеснив смех, детские песенки и даже негромкие споры.
Анна и Сергей пытались жить дальше. Работа, рутина, редкие встречи с друзьями, которые не знали, что сказать. Их брак, некогда крепкий, стал хрупким, словно старый фарфор, удерживаемый вместе лишь общей болью и молчаливым согласием не трогать самые болезненные струны. Детская комната Лизы оставалась нетронутой – розовые обои, плюшевый мишка на кровати, книжки на полках. Это был их мавзолей, их алтарь скорби.
И вот, в один обычный, ничем не примечательный вторник, когда осенний дождь барабанил по стеклам, в дверь позвонили. Звонок пронзил тишину, как острый нож. Сергей, сидевший за компьютером, вздрогнул. Анна, машинально протиравшая пыль в гостиной, замерла. Никто не ждал гостей.
Сергей подошел к двери и, приоткрыв ее, выглянул наружу. На пороге стояла девочка. Маленькая, в легком платьице, несмотря на холод. Ее волосы, цвета спелой пшеницы, разметались по плечам. Ее голубые глаза смотрели прямо на него.
Сердце Сергея остановилось. Дыхание перехватило. Он не мог поверить своим глазам.
«Папа?» – прошептала девочка, и в ее голосе звенела та самая детская чистота, которую он помнил.
Это была Лиза. Точно такая же, как в тот день, когда они видели ее в последний раз. Здоровая, румяная, абсолютно невредимая.
Он отшатнулся, затем, словно во сне, распахнул дверь настежь. «Анна! Анна, иди сюда!»
Анна появилась в дверном проеме, ее лицо было выражением глубокой усталости, но увидев девочку, ее глаза расширились от недоверия, затем наполнились слезами. «Лиза?» – ее голос сорвался на шепот. Она упала на колени, протягивая руки.
Девочка шагнула вперед и бросилась в объятия матери. Ее прикосновение было теплым, настоящим. Слезы лились по лицам родителей. Это было чудо, необъяснимое, немыслимое, но такое реальное. Их ребенок вернулся.
Следующие дни были эйфорией. Они водили Лизу к врачам, которые лишь разводили руками. Идеальное здоровье, полное отсутствие медицинских записей о болезнях. Никто не мог объяснить, как она появилась. Сама девочка не могла вспомнить ничего о том что с ней происходило долгие годы. Полиция тоже была в тупике – никаких пропавших без вести детей, никаких свидетельств. Самым странным было то, что она практически не изменилась… Анна и Сергей не хотели объяснений. Им было достаточно того, что она здесь, живая, смеющаяся.
Они старались наверстать упущенное. Гуляли в парке, где Лиза каталась на качелях с той же беззаботной радостью, что и раньше. Читали ей книжки, которые она так любила.
Готовили ее любимые блюда. Дом снова наполнился звуками. Но не совсем теми, что раньше.
Первые странности начали проявляться почти сразу, но вначале родители списывали их на последствия пережитого шока или на адаптацию. Лиза была очень тихой. Менее болтливой, чем они помнили. Больше наблюдала, чем участвовала.
«Она просто устала, милый», – говорила Анна Сергею, когда он выражал беспокойство по поводу ее молчаливости. – «Ей нужно время».
А потом Анна заметила, что Лиза никогда не спит.
Она просыпалась ночью, чтобы проверить дочь, и всегда находила ее бодрствующей. Лиза лежала в своей кроватке, уставившись в потолок, или тихонько сидела у окна, рассматривая луну.
«Лиза, ты не спишь?» – спрашивала Анна, сердце ее начинало колотиться от необъяснимого беспокойства.
«Нет, мама», – отвечала Лиза, поворачивая голову. – «Я не устала».
Ее голос был спокоен, без тени детского каприза. И глаза. В свете ночника они казались слишком глубокими, слишком осмысленными для семилетнего ребенка.
Словно в них отражались не только звезды, но и нечто гораздо более древнее. Анна каждый раз отмахивалась от этой мысли, списывая на усталость и ночные тени.
Сергей, более прагматичный, вначале посмеивался. «У нее, наверное, просто сбился режим. Все наладится». Но по ночам он тоже стал слышать тихие шаги по коридору, когда Лиза шла в гостиную, чтобы посидеть на диване в темноте.
Самое пугающее началось, когда Лиза попросила свою любимую колыбельную.
«Спой мне, мама, как раньше», – попросила она однажды вечером, когда Анна укладывала ее в кровать. – «„Спи, моя радость, усни“».
Анна почувствовала прилив нежности. Это был первый раз, когда Лиза проявила такую детскую просьбу. Она начала петь, ее голос дрожал от счастья и ностальгии. Когда она дошла до второго куплета, Лиза присоединилась к ней.
И тут Анна замерла.
Голос Лизы был идеальным, чистым, но в нем что-то было не так. В нем не было детской нежности, лишь механическая точность. И что-то еще. Словно слова, исходящие из ее рта, были не просто звуками, а чем-то, что вибрировало в воздухе, проникая под кожу. От этого звука по спине пробежал холодок. Он был слишком низким, слишком… резонирующим.
«Ты очень хорошо поешь, милая», – выдавила Анна, пытаясь улыбнуться.
Лиза лишь кивнула, ее голубые глаза изучающе смотрели на мать. В них не было радости от похвалы. Лишь холодное, внимательное ожидание.
После той ночи у Анны начались кошмары.
Сначала они были неясными – ощущение тяжести на груди, тени, танцующие на периферии зрения. Затем они стали более отчетливыми. Древние, скрюченные фигуры ползали по стенам, их глаза светились красным. Низкий, монотонный шепот, который, казалось, исходил из самых глубин земли, проникал в ее сон. Этот шепот был очень похож на то странное эхо в голосе Лизы. Она просыпалась в холодном поту, с колотящимся сердцем, и ей казалось, что кто-то наблюдает за ней из темноты.
Сергей тоже начал страдать от бессонницы. Он слышал кошмары Анны, ее вскрики. А затем и сам начал видеть странные сны. Не такие яркие, как у жены, но не менее тревожные. Ему снились огромные, пустые пространства, наполненные тоскливым воем, и ощущение, что его силы утекают, словно песок сквозь пальцы.
Напряжение росло. Оба были постоянно уставшими, раздражительными. Они начали спорить по пустякам.
«Ты уверена, что с ней все в порядке, Анна? Она никогда не спит!» – воскликнул Сергей однажды утром, когда Лиза сидела за столом, спокойно ела свой завтрак, словно не замечая их перепалки.
«Что ты предлагаешь, Сергей? Снова отвезти ее к врачам, которые ни черта не понимают?» – ответила Анна, ее голос был на грани срыва. «Она вернулась к нам! Это чудо! Почему ты ищешь в этом подвох?»
Но подвох был. И он становился все очевиднее.
Дом стал меняться. Темные пятна появлялись на обоях там, где их никогда не было. В воздухе постоянно витал слабый, но отчетливый запах плесени и сырой земли, даже после тщательной уборки. Предметы перемещались сами по себе – чашка, оставленная на столе, оказывалась на полу, фотографии на полках переворачивались.
И существа. Сначала это были лишь тени. Едва уловимые движения на периферии зрения. Сергей видел, как что-то черное промелькнуло за углом коридора. Анна клялась, что слышала тихий скрежет из-под кровати. Потом появились глаза. Светящиеся красные точки в темноте, которые исчезали, стоило лишь сфокусироваться на них.
Однажды ночью Сергей проснулся от прикосновения к ноге. Он резко сел, его сердце бешено колотилось. Рядом с кроватью стоял Лиза. Ее глаза были черными провалами в ночном свете, а улыбка… это была не улыбка ребенка. Это была хищная гримаса, полная древнего, холодного знания.
«Папа, ты опять не спишь?» – прошептала она. Ее голос был тем самым, резонирующим, от которого у него стыла кровь в жилах.
«Лиза, ты… ты что здесь делаешь?» – он пытался говорить твердо, но голос дрожал.
«Я просто хочу, чтобы ты слушал», – сказала она, и по ее щеке скользнула слеза. Но эта слеза выглядела фальшиво, словно не принадлежала ей.
Затем она начала тихонько напевать свою колыбельную. "Спи, моя радость, усни…" Звук был тихим, но он проникал прямо в его мозг, в его кости, вызывая тошноту и головокружение. Сергей почувствовал, как его сознание мутнеет, как веки тяжелеют. Он боролся с этим, но колыбельная была как гипноз, медленно усыпляющий его волю.
Он проснулся утром, весь покрытый холодным потом, с дикой головной болью и ощущением полной опустошенности. Рядом с ним спала Анна, ее лицо было бледным и измученным. Он взглянул на свою руку – на запястье был слабый красный след, словно что-то тонкое обхватило его ночью.
«Нам нужно что-то делать», – сказал Сергей Анне на следующий день, когда Лиза была на заднем дворе, качаясь на качелях, ее движения были слишком правильными, слишком механическими для ребенка.
Анна посмотрела на него, ее глаза были красными от недосыпа. «Что? Что мы можем сделать? Что это? Она наша дочь, Сергей!»
«Нет», – твердо сказал Сергей. – «Она не наша дочь. Или, по крайней мере, не только она. Что-то сидит внутри нее. Что-то использует ее тело. И это что-то… оно высасывает из нас жизнь».
Анна почувствовала, как ужас сжимает ее сердце. Она вспомнила свои кошмары, постоянную усталость, голод, который никогда не проходил, холод в доме. И глаза Лизы. Всегда эти глаза.
«Я читала», – прошептала Анна. – «Прошлая ночью я не могла уснуть и искала… что-то. Есть старые истории. Про детей, которые возвращаются. Про сущностей, которые занимают пустые сосуды. Паразиты. Они питаются… жизнью. Эмоциями. Страхом. Колыбельные… иногда они используются как призыв. Или как якорь».
Она показала ему страницу из старой книги, найденной в интернете, с пожелтевшими иллюстрациями. На одной из них была изображена скрюченная фигура, склонившаяся над спящим человеком, а вокруг витали тени, похожие на тех, что они видели. Внизу страницы был начертан символ, который Анна видела в своих кошмарах – изогнутые линии, пересекающиеся в центре.
«Оно хочет остаться», – прошептал Сергей, глядя на рисунок. – «Оно вернулось в ее теле. И оно не уйдет так просто».
Решение пришло к ним с трудом, но другого пути не было. Они не могли продолжать жить в этом кошмаре, видя, как их любовь и жизнь утекают, питая это чудовище, запертое в теле их дочери. Они не могли просто отказаться от Лизы, но и не могли позволить ей (или этому) уничтожить их.
«Надо провести ритуал», – сказала Анна, ее голос был необычно спокойным. – «Чтобы изгнать его. Не навредив ей». В глубине души она не была уверена, что это возможно.
Они провели весь день, собирая необходимые вещи. Серебро. Соль. Сухие травы, которые Анна нашла в описании ритуала – полынь, розмарин. Старые свечи. Им нужно было сделать это, когда «Лиза» будет спать. Или, по крайней мере, когда она будет максимально неподвижна.
Вечер опустился на дом с непривычной тяжестью. Атмосфера была наэлектризована. «Лиза» казалась более возбужденной, чем обычно. Она не отходила от родителей, ее глаза постоянно следили за ними, словно она чувствовала их замыслы. Она без умолку напевала свою колыбельную, тихо и мелодично, но теперь это звучало как смертный приговор. От этого звука у них ныли зубы.
«Мама, спой мне на ночь», – попросила Лиза, когда Анна попыталась уложить ее.
Анна посмотрела на нее. В ее глазах была нестерпимая боль. «Я не могу, милая», – ответила она, ее голос дрожал.
«Но ты всегда поешь», – сказала Лиза, ее улыбка была слишком широкой. – «Иначе ты не уснешь. И папа не уснет. И все вокруг не уснет». Ее глаза сверкнули. «Никто не уснет, пока я не спою».
Этот намек был слишком очевиден. Сущность знала. Она всегда знала.
«Я спою», – сказал Сергей, выходя вперед. Он взял Лизу на руки. Его руки дрожали. «Только… дай мне сначала кое-что сделать».
Он понес ее в ее комнату. Анна шла следом, неся поднос с подготовленными предметами.
Как только Лиза оказалась в кровати, Сергей бросил вокруг нее круг из соли. Сущность в теле Лизы мгновенно среагировала. Глаза Лизы закатились, ее тело начало извиваться.
«Что вы делаете?!» – голос, который вырвался из ее рта, был глубоким, хриплым, множественным, словно тысячи древних голосов говорили разом.
«Мы изгоняем тебя!» – крикнула Анна, ее голос дрожал от страха, но и от решимости. Она схватила серебряный крестик, который носила с детства, и протянула его к Лизе.
Тело Лизы задергалось еще сильнее. Из ее рта вырвался пронзительный, нечеловеческий крик, от которого в ушах зазвенело. Темные тени, которые давно уже стали завсегдатаями их дома, вылетели из стен и закружились в комнате, их нечеткие очертания метались в свете тусклых свечей.
Анна начала читать заклинание, слова которого она нашла в старой книге. Это был древний текст на языке, который она никогда раньше не слышала, но она произносила его с силой, вложенной отчаянием. Сергей достал пучок полыни и поджег его. Едкий дым наполнил комнату, смешиваясь с запахом озона.
«Ты не прогонишь меня!» – завопил голос, разрывающий голосовые связки Лизы. – «Я здесь. Я останусь! Ты дал мне место! Твоя боль… твоя любовь… это все мое!»
Лиза начала метаться в соляном круге, ее лицо исказилось. Это было уже не лицо их дочери. Кожа на нем стала бледной, почти прозрачной, сквозь нее проступали синеватые вены. Глаза стали огромными, черными, без зрачков, и из них струилась тонкая черная субстанция, похожая на масло. Ее конечности вытягивались, неестественно изгибались.
«Лиза!» – крикнул Сергей, его сердце разрывалось. В этом ужасном, искаженном существе он все еще видел проблеск своего ребенка, и это было почти невыносимо.
«Нет никакой Лизы, идиот!» – прорычал голос. – «Твоя Лиза мертва! Я – тот, кто занял ее место! Я – тот, кто насытился вашей скорбью! Я – тот, кто будет жить в этом доме!»
Тени в комнате стали более агрессивными. Они бросались на родителей, пытаясь пробить их защиту. Анна чувствовала, как ее силы покидают ее, но продолжала читать, ее голос срывался, но не умолкал. Сергей махал дымящейся полынью, отгоняя тени, которые шипели и отступали.
Сущность в теле Лизы издала последний, душераздирающий вопль, который сотряс стены дома. Вся комната затряслась, свечи погасли, погрузив их в кромешную тьму. Лиза упала на пол внутри соляного круга, ее тело безвольно обмякло.
Наступила абсолютная тишина. На этот раз – другая. Не мертвая пустота, а звенящая, напряженная тишина после бури.
Анна зажгла фонарик на своем телефоне. Луч света упал на тело Лизы. Она лежала без движения. Глаза были закрыты. Лицо снова было детским, мирным, но очень бледным. Слишком бледным.
«Лиза?Лиза!» – прокричала Анна, подползая к ней. Она коснулась ее щеки. Холодная.
Не было дыхания. Не было пульса.
Тело их дочери снова было мертвым. Навсегда.
Сергей опустился на колени рядом с Анной, обнял ее, когда она зарыдала, ее плечи сотрясались от горя и облегчения. Сущность ушла. Но она забрала с собой последний, самый болезненный шанс.
Дни после этого были невыносимыми. Они похоронили Лизу. Дом опустел. Тени исчезли, запах плесени ушел, но тишина стала еще тяжелее. Это была тишина, наполненная призраками их собственных ошибок, их слепой надежды.
Анна и Сергей пытались восстановить свою жизнь. Они убрали детскую комнату, отдав вещи на благотворительность, оставив лишь одну фотографию Лизы – той, которая была их дочерью, а не той, которая вернулась. Они оба прошли через тяжелую терапию, пытаясь осознать пережитое. Они часто разговаривали, делясь своими кошмарами, пытаясь излечить раны, которые, как они знали, никогда полностью не затянутся.
Однажды вечером, спустя несколько месяцев, Анна сидела в гостиной, Сергей спал наверху. Она не могла уснуть. Ей казалось, что она разучилась спать. Ей слышались звуки собственного сердца. Она поднялась и подошла к окну, глядя на темное, звездное небо.
Вдруг, совсем тихо, почти неуловимо, она услышала ее.
Колыбельную.
"Спи, моя радость, усни…"
Кассета
Артём Прохоров всегда считал себя человеком рациональным. Двадцать четыре года, начинающий веб-дизайнер, съемная квартира в центре города, вечный беспорядок на столе и подсознательное стремление к чему-то необычному, скрытому от глаз обывателя. Это «что-то» он иногда искал на блошиных рынках, в старых книжных магазинах, среди артефактов давно ушедших эпох. Ему нравилось прикасаться к вещам, которые хранили в себе эхо чужих жизней, историй, тайн.
Именно так, в пыльном углу одного из таких рынков, где потрепанные книги соседствовали с пожелтевшими открытками и странными безделушками, он и нашел ее. Видеокассета VHS. Обычная, ничем не примечательная, без обложки, но с от руки написанным маркером названием: «НЕ СМОТРИ». Простая, почти детская надпись, но что-то в ней зацепило Артёма. Может, ее старость, может, нахальная прямолинейность послания.
Кассета стоила копейки. Он купил ее, больше из любопытства, чем с какой-либо конкретной целью.
В его квартире не было видеомагнитофона. Да и у кого он теперь был? Но Артём, упрямый в своих увлечениях, решил, что это знак. Он потратил полдня на поиски и наконец нашел на онлайн-барахолке старенький, но рабочий плеер. Приволок его домой, подключил к телевизору, стараясь не поцарапать глянцевый корпус своей новенькой плазмы. Древняя техника выглядела инородным телом рядом с современным дизайном.
С наступлением вечера, когда сумерки сгустились за окном и неоновые огни города зажглись вдали, Артём, заварив крепкий чай, вставил кассету. Щелчок. Привычное жужжание механизма. На экране появилось статическое мерцание, затем кадры запрыгали, словно старая пленка не хотела показывать то, что было на ней записано.
Изображение наконец стабилизировалось. На экране появился мужчина. Средних лет, с усталым лицом, глубоко запавшими глазами и редкими, седыми волосами, обрамлявшими лысину. Он сидел в полумраке, освещенный лишь тусклым светом, источник которого был неизвестен. Казалось, он сидел в какой-то захламленной комнате, на фоне чего-то вроде старого шкафа или полок. Но самое жуткое – его взгляд. Он смотрел прямо в камеру, сквозь нее, казалось, прямо в душу Артёма.
«Привет», – произнес мужчина хриплым, низким голосом, словно он давно не говорил. Его русская речь была чистой, но с неуловимым акцентом, который Артём не мог идентифицировать. «Ты же Артём, верно? Артём Прохоров».
Артём вздрогнул. Холод пробежал по спине. Он переключил канал, потом снова вернул на кассету. Мужчина все еще смотрел. Как он мог знать его имя? Это розыгрыш? Может, кто-то из знакомых решил подшутить? Но этот человек был ему абсолютно незнаком.
«Не удивляйся», – продолжил мужчина, его губы растянулись в тонкой, почти невидимой улыбке. – «Я знаю много чего. Например, знаю, что ты умер. Не сейчас, конечно. Но ты умрешь. Скоро».
Артём рассмеялся. Нервно, громко. «Что за бред?» – прошептал он вслух. –
«Какой-то сумасшедший. Или актеры, или…»
Мужчина на экране словно услышал его. «Ты не веришь мне. Это нормально. Никто не верит, пока не становится слишком поздно. Но я предсказал это тебе, Артём. И я предскажу тебе, как именно это произойдет».
Потом он начал говорить. Говорил странными, витиеватыми фразами, полными символов и метафор.
«Начнется с малого. С невинной ошибки, которую ты сочтешь случайностью. Кофе будет пролито. Не в твою кружку. А на твои новые кроссовки. В среду. Ты отмахнешься от этого, но это будет первый звоночек».
Мужчина замолчал, его глаза продолжали сверлить Артёма. Изображение зашипело, на мгновение стало черно-белым, потом исчезло вовсе. На экране снова появилось статическое мерцание.
Артём вытащил кассету. Его сердце билось учащенно. Это было… очень странно. Он перекрутил в голове все возможные варианты. Это же просто случайность, да? Совпадение? Но откуда мужчина знает его имя?
Он попытался найти информацию о мужчине в интернете, вбил «видеокассета предсказание смерть» – ничего. Никаких новостей о подобных розыгрышах, никаких странных сообществ. Только паранормальные форумы, которые он быстро закрыл, посчитав их бредом.
В конце концов, Артём решил, что это чья-то очень изощренная шутка, возможно, связанная с его онлайн-активностью или с каким-то его старым знакомством. Он отложил кассету в сторону, попытался вернуться к работе, но образ мужчины, его взгляд и хриплый голос не выходили из головы.
Вторник прошел без происшествий. Артём списал все на разыгравшееся воображение и лег спать, убеждая себя, что забыл о странной кассете. Но утром в среду, когда он, сонный, потянулся к своей кружке с только что сваренным кофе, его локоть задел ее край. Кружка опрокинулась. Горячий черный поток хлынул не на стол, а, каким-то невероятным образом, на его новые, белоснежные кроссовки, которые он неосмотрительно оставил на полу.
Артём замер. Кофе… кроссовки… среда. Как на пленке.
Его охватил холодок. Это же просто совпадение, подумал он, оттаскивая мокрые кроссовки в ванную. Нелепое совпадение. Но руки его немного дрожали.
Вечером того же дня, он позвонил своему лучшему другу Диме, с которым они знали друг друга со школы.
«Слушай, Дим, у меня тут кое-что странное произошло…» – начал Артём, стараясь говорить максимально спокойно. Он рассказал о кассете, о мужчине, о пролитом кофе.
Дима, программист, человек прагматичный до мозга костей, рассмеялся. «Ты что, обкурился, Артём? Какой-то вирусный ролик, подстава. Они сейчас научились собирать инфу о людях. Да ты сам, небось, все свои данные выложил в соцсетях. А про кофе… ну, кофе проливают каждый день миллионы людей. И кроссовки тоже пачкают. Среда – обычный день недели. Отпусти это».
Слова Димы звучали логично, но не успокаивали. Артём не был уверен, что смог бы найти в интернете данные о себе, которые бы позволили составить такое личное предсказание.
На следующий день, на работе, Артём почувствовал себя рассеянным. Он постоянно проверял почту, ожидая чего-то, сам не зная чего. Около полудня ему позвонила Лена, его девушка.
«Привет, любимый! Не хочешь вечером сходить в кино? Там новый ужастик вышел, ты же их так любишь».
«Эм… да, конечно. Только я, наверное, сам зайду за билетами. У меня сегодня какая-то дичь творится, не могу сосредоточиться».
«Что случилось?» – обеспокоенно спросила Лена.
Артём решил, что не будет ее пугать этой историей. «Да так, просто много работы, устал. Увидимся в восемь?»
«Договорились!»
Примерно через час Артём получил сообщение от Лены: «Дорогой, извини, но мне срочно надо поехать к маме, у нее проблемы с сантехникой. Кино отменяется. Очень жаль!»
Артём почувствовал укол разочарования. Он был так сосредоточен на своих мыслях, что забыл, что мужчина на пленке упомянул еще одну вещь: «Ты будешь ждать чего-то, что не произойдет. Надежда будет призраком, манящим тебя, чтобы потом исчезнуть. Ближе к концу недели ты поймешь, что даже радость может обернуться разочарованием, когда долгожданная встреча будет отменена в последний момент».
Его руки задрожали. Неужели? Это уже слишком много совпадений. Он достал кассету, снова вставил ее в плеер. Мужчина на экране посмотрел на него с легкой усмешкой. Артём прислушался к его словам снова, лихорадочно пытаясь запомнить каждую деталь. Мужчина произнес еще несколько фраз, не таких конкретных, как про кофе, но все равно тревожных.
«Ты потеряешь связь с тем, кто всегда был твоей опорой, из-за глупой ссоры. Слова, которые ты не хотел бы произносить, вырвутся наружу».
«На улице, в шумной толпе, ты будешь искать утешения в чужих лицах, но увидишь лишь равнодушие и тень того, кто ждет тебя».
«Твоя машина, твой верный конь, предаст тебя на перекрестке, когда ты будешь спешить. Металл заскрежещет, и ты ощутишь холод стали, но не тот, что убьет тебя».
После этих слов изображение снова зашипело и пропало. Артём сидел, сжав кулаки. Это уже не шутки. Это была настоящая, жуткая реальность. Он начал записывать на диктофон все слова мужчины, пытаясь расшифровать их, найти скрытый смысл.
Паранойя начала медленно, но верно, проникать в его сознание. Он стал обращать внимание на мелочи, которые раньше пропускал мимо. Каждая проезжающая машина, каждый случайный прохожий, каждый звук за окном казались частью какого-то зловещего плана.
Часть третья: Цепи неизбежности
Прошла неделя. Артём чувствовал себя выжатым лимоном. Он поссорился с Димой из-за пустяка, обменявшись едкими замечаниями, которые они оба обычно никогда не говорили друг другу. Дима бросил трубку, и Артём, несмотря на желание извиниться, не мог заставить себя набрать его номер. Связь, опора – потеряна.
А через несколько дней, когда он торопился на встречу с потенциальным клиентом, его машина заглохла прямо посреди оживленного перекрестка. Загорелся красный свет. Машины сигналили, водители орали. Артём, пытаясь завестись, чувствовал, как холодный пот стекает по спине. Он словно ощущал «холод стали», как и предсказывал мужчина, глядя на приборную панель. Ему чудом удалось откатить машину на обочину, избежав столкновения. Он опоздал на встречу, потерял клиента.
