Такси за линию фронта

С моей подачи Марат таки подарил сыну японский мотоцикл, но подарил коварно: в разобранном виде. Мол, получи права, сдай вождение, а умение свое докажи всем, собрав эндурик «Кавасаки». А вот он – то есть я – тебе поможет. И под это, в принципе, небыстрое дело – собрать мото правильно и надежно – пошли разговоры уже по душам. Где я и постарался в жаждущую романтики душу пацана «налить» классику уже моего детства: Николая Островского.

Павку, но Корчагина.

Пацан сопел, бычил, фыркал, хмыкал недоверчиво, но книгу, юбилейное подарочное издание с иллюстрациями, неоднократно вслух страницами зачитываемое и специально «забытое» на самом видном месте, таки у меня утянул. Но тут уже наша с Маратом заготовка «не выстрелила»: мы договаривались, что через неделю – сколько надо, чтобы осилить эдакую томину современному «многабукафф» читателю, не меньше? – папик книгу найдет, «узнает» и устроит «за воровство» скандал с головомойкой. Мы не учли степень владения малолетками современной техникой: через пять дней и книгу прочел, и уже все его друзья обзавелись ксерокопиями, а сам том был возвращен с положенными извинениями, реверансами, бестами и регардами, еще и между страниц денег насовал, паршивец! Марат потом на заправку домашней и офисной копировальной техники круглую сумму выложил, но то уже их семейные дела.

На эндурике Павка голову не сломал и ДТП не устроил – а я боялся. После школы он даже сам поступил в вуз, но не туда, куда мечтал его папик, а в автодорожный, и именно на проектирование и строительство мостов и дорог, и даже учился на стипендию – Марату не оставалось ничего другого, кроме как исполнить обещание, подарить сыну на восемнадцатилетие вызывающе-кумачовый «Мицубиши Лансер». И потом был «шахтерский стрит-рейсинг», по совершенно убитой дороге до заброшенной макеевской шахты: головокружительный спуск с окружной дороги Донецка до узкого и горбатого моста, а потом крутой подъем по уже почти грунтовке с затяжным поворотом до шахтного двора.

Устроил эти соревнования Павка, его же команда «Боярка» каждый раз и боролась за призовые места, но официальный организатор и «держатель тотализатора» даже не Марат, а однофамилец, Равиль, только ему как чиновнику такое по чину.

До сих пор помню, как впервые услышали слоган Павкиных «красномаечников»: «Мы не старперы! Мы не старперы! Нас не обгонит старпер-паразит, у нас гоняться стоял и стоит!» – и у всей чиновничьей трибуны свекольно-красные рожи вытянулись и шурупом завернулись. Бывал я зрителем на тех шабашах безумных «гонщегов» – что могу сказать: автосервисы озолотились стопудово.

А потом была война.

И на войне Павка был уже моим конкурентом: если я перевозчик, то как иначе доказать мне свою круть, если не делать то же, что и я, только лучше?

А вот по поводу «лучше» наши с Павкой взгляды разошлись кардинально: я все же прежде всего людям помогал, а Павка – зарабатывал. Особенно с учетом того, что остальная его семья из Донецка удрала. Еще в апреле, еще до Второго мая…

Вот когда меня начали звать работать «сакартвело» – именно тогда: мол, почему самые жирные куски мне, а не ему – мы с Павкой и поссорились.

– Я должен был взять эту клиентуру, я! Сам! А вы… а вы мне весь кайф обломали!

– Ну кто тебе мешает, перехватывай! Просто бери за поездку меньше, чем я!

– Меньше?! Я что, нищеброд? Я не старпер, чтоб кидаться на объедки! Они могут, а значит, должны мне платить больше, много больше! Вы украли мое будущее!

Наорались мы тогда друг на друга, чуть до рукоприкладства не дошло. Хорошо, что вокруг были люди, в том числе и клиенты, не кинулся на меня тогда Павка, не рискнул. Хотя достать, особенно когда и он, и я без пассажиров, пытался, и не раз. Да, его «мицык» мою «Панду» однозначно бы сделал, особо по хорошей трассе. Только кто же ему дал бы – во время войны плохих дорог гораздо больше хороших, а на плохой дороге опыт решает больше, чем крутость тачки.

Честно скажу, я тогда на него здорово обиделся. Обиделся и стал ждать от парня любой гадости, в том числе и самого плохого: как там в пословице, ложечки нашлись, а осадочек остался? И даже, чего греха таить, все время подозревал, что не выдержит, что сдрыснет Павка в Киев к папику, особенно когда узнал, что СТО его дружбана с Павкиным «мицыком» накрыло укропским «градом». Ну правда, чего ему теперь тут ловить? А там – папкин бизнес, бабки, все возможности.

И посреди этих мыслей как-то шли мы вот этим же бусиком с Синаем в ЛНР. И встряли на блокпосту, но не по этой, не по глупой причине. Собралось очень много машин – впереди прорыв. И стоим мы на горке, и видим петляющую в низине дорогу, и поле травы в каких-то желтых цветах, и Т-образный перекресток, и по ножке Т прет колонна фашистской бронетехники.

Со стороны всегда виднее, но и непонятнее: впереди колонны танк, в середине бэтры и грузовики, в конце – БМП. Всего семь или восемь корпусов. Я еще, помню, удивился: кто в здравом уме первым в колонне ставит самый медленный и самый тяжелый танк? Зачем? Чтоб, не дай бог, вся колонна встала? И тут нашу толпу на обочине объезжают четыре мотоцикла, эндурики: спереди рулит боец в каске и бронике, сзади без броника, но с РПК на груди, в кубанке, и за спиной или РПГ с несколькими выстрелами в колчане, или шмели с мухами. Синай еще толкнул локтем: «Глянь, Павка!»

И точно: его красно-желтый «Кавасаки»; седок мелкий, но широкоплечий, глаза желтые, нос горбатый, что-то орет радостно, за шумом моторов не слышно. И все они, на разгазовке, такие яркие, разноцветные, опасные, как осы. Объехали нас, выскочили на середину спуска, вместе все вдруг налево и по бездорожью, веером, петляя в густой траве, в бок колонне.

А враг что-то почувствовал или даже знал, но танк сразу тормознул и тем самым сбил колонну плотно, так плотно, что бэтрам уже не развернуться. А мото-осы под ливневым обстрелом сократили дистанцию аж метров до двухсот или меньше, и тоже все вдруг – набок и скрылись в густой траве.

И заработали РПГ, шмели и мухи. И в пять минут вместо колонны – восемь столбов пламени, первыми «ушли» бэху и танк, потом бэтры, потом и по КрАЗам досталось. И уже пехота, казачий полк УНМ ЛНР от выживших гадов поле дочищает.

Тут и нам команда трогаться, мол, нечего зенки пялить, пока трасса свободна – вперед! Такое кино досмотреть не дали, гады! И больше аж до начала СВО я Павку не видел…

* * *

– Волька, ты не спишь? Поехали! – Эмир в спину толкает. А ведь точно, пока я тут в своих воспоминаниях сигаретой ковырялся, на блокпосту картина изменилась решительно: не один ДПСник, а полноценный наряд из четырех человек, один ДПС, один ВАИ, один ВП, один полицейский. И очень быстро досматривают и документы проверяют.

– Да, Эмир, едем. Мы же на стоп-линии, вот махнут – двинем.

– Уже махнули!

– Уже едем!

Въехали в Мариуполь. Дома, конечно, почти что всё в никуда, нежилое состояние, но дороги уже расчистили: воронки и ямы есть, но передвигаться можно. Едем в самый центр, к самому большому мариупольскому храму, Покрова Божией Матери, тому, что рядом с символом города, с водокачкой и со взорванным театром русской драмы. И у Павки день рождения на праздник Покрова. А Эмир историю боев за Мариуполь вспоминает:

– Вот тут у нас…

– А вот тут мы…

– А тут по нам…

Да и я тем временем вспоминаю…

* * *

Как раз началась СВО, и Эмир со мной советовался. Мол, наш деда Вася, раненый, за ленточкой попал в переплет. Выкупили его у правосучек, конечно, но как бы теперь сюда доставить, его же лечить надо. И место отвратительное, на стыке линий фронта ДНР и ЛНР, и у гадов там столько всего понатыкано… И правосучкам верить нельзя, стопудово они постараются деда добить. Прихлопнут машину, что его вывозить будет, и дело с концом. Значит, нужна тихая доставка, очень тихая, ювелирная просто… Рассматриваю карту и местность вспоминаю. И вижу-таки дыру:

– Смотри, Эмир, вот тут. Тут рыбные пруды, и между ними дамба петляет, видишь на карте?

– Да там на дамбе – и наш блокпост, и укров. Голяк.

– Был бы голяк, если бы укропы водовод не взорвали. Вроде бы и неоткуда, взорвали там, а вода поднялась здесь. Теперь тут не четыре пруда с одной дамбой, а уже с год одно большое болото. И уже камышами заросло. Не знаю, как сейчас, но в начале декабря укры свой блокпост сняли. Во всяком случае, наши их не видели.

– Проверим!

– А уровень воды над дамбой поднялся, но несильно. Там можно проехать, Эмир, точно! Не выше берцев на дамбе в декабре было!

– Так это в декабре, а сейчас уже март! Да и кто поедет, и на чем?

– Да я и поеду, деда Вася всем нам не чужой! А на чем? Да на «Панде»! И мелкий, в камышах легко спрятать, и низкий, почти совсем не видно, и старый, если что, его уже и не жалко.

Долго я тогда Эмира уговаривал, но уболтал. Да, проверили, разведка сходила: проходимо, с той стороны блокпост укропы не убрали, но перенесли метров за семьсот, на горку. Там у них полуцирком и укрепления, и огневые точки, и, говорят, баня с душем. И службу несли… Ну, «какая страна, такие и теракты», не говоря про службу. Поехал.

Ох, намучился: и дорога, и трафик, и блокпосты… Пока доехал, пока в темноте по болоту по вешкам ночью, пару раз чуть не утопил «Сеата», но к рассвету в камыши уже на той стороне воткнул, капотом в нашу сторону развернул и даже крышку багажника открыл, задние сидушки сложил, сижу, мерзну, в полной готовности. Мне тут, если по-хорошему, до ночи ждать, хотя… Если будет дождь, я все-таки рискну днем уйти.

Только-только рассвело, слышу – рев моторов и стрельба. Заполошная такая, неприцельная, очереди на полрожка, и все это в мою сторону сдвигается. Ни фига себе «тихая доставка»! Нет, не дай бог, чтоб в нашем незаметном и скрытном деле такие накладки случались, явный прокол и непрофессионализм!

А, нет, вроде бы мимо пронеслись. Вон, фашики на укрепе на горке машины снаряжают и куда-то налево, за перегиб, сразу три автомобиля… Нет, опять ко мне, да по берегу, вдоль камышей ломятся. Осторожно подбираюсь к краю камышей – а тут на тебе! Темно-бордовый с желтыми полосками поперек кузова, как красный тигр, универсал «мицубиши эволюшен» – тот же «лансер», но с полным приводом – на широченной резине, с очень низкой губой бампера, несется, и этой губой, как ножом экскаватора, воду с грязью волной перед собой плещет! Причем реально несется, скорость больше шестидесяти по полному бездорожью, вон, уже от мотора пар! Батюшки-светы, это ж провал!

А «мицык» как знал, где я ухоронку для «Панды» устрою. Не доезжая, открыл заднюю дверь, резкий поворот влево вверх, и скатывается открытым багажником прямиком к тому месту, где за камышами откинутая крышка «Сеата». И через салон японца такой отборный мат знакомым голосом: мол, чего ты время тянешь, бегом давай!

Тут и я с ухоронки маскировочные копны камыша скидываю – и к «мицыку» бегом. А оттуда выскакивает и тело спящего деда Васи тянет – смотрю, узнаю и не узнаю: глаза желтые, нос горбатый, волосы коротко стриженные потемнели от пота… Павка?!

– Павка, ты? – а сам подхватываю деда Васю с другой стороны.

А он тянет и смотрит на меня, как будто в ступоре: лицо злое, а глаза такие виноватые, такие извиняющиеся…

– В-вы… ты – Волька?

– Я, Павка! Да, я – Волька!

– Значит, Волька…

Мы втягиваем, почти вбрасываем деда Васю в «Панду», и Павка мигом оказывается у открытой двери «мицубиши».

– Заднюю мне закрой… те!

Я мигом захлопываю заднюю крышку «мицыка» и обалдеваю от такой наглости: на все заднее стекло наклейка – Красная Звезда, а по лучам буквы РСФСР. Вот почему укропы так яростно за ним гонялись!

И, уже с пробуксовкой трогаясь с места, в незакрытую дверь Павка мне прокричал:

– Мой позывной – Корчагин!

И с диким ревом понесся вверх по склону, прямо на фашистские позиции. Те челюсти отвесили и даже стрелять не начали: «мицубиши эволюшен» просто с разгону перепрыгнул бетонный укропский дот. Перепрыгнул и скрылся где-то на той стороне. А внизу только-только показались догоняющие и стреляющие, и, конечно, ни одной их машине такая эквилибристика просто недоступна.

А я опять стоял, хлопал глазами, подбирал с земли челюсть и вообще пытался собрать себя в кучу: что говорить, наверное, я и вправду старпер! Потом я тщательно и бережно устраивал деда Васю в «Сеате»: мол, еще неизвестно, когда поедем, но если поедем, то важно не растрясти. А догоняющие все ехали и ехали мимо камышей под звуки выстрелов откуда-то из-за вражеского укрепа, абсолютно не обращая внимания на мое внутри-болотное существование.

А потом, когда на этой стороне ниже дотов оставались уже только легкобронированные колесные, вдруг опять накатила частая истеричная стрельба, и все тот же бордово-желтый «мицык эво», уже с пробитыми стеклами и дымом из-под кормы, опять перепрыгнул укропский дот и на полном ходу воткнулся в броневичок-хамви с минометом и во все стороны торчащими антеннами.

И грянул взрыв. Очень громкий. И отозвался на небе громом. И вслед за этим взрывом хлынула с небес гроза. Жуткая, проливная, непрозрачная. И в этой грозе, не видя сквозь струи воды дальше чем на два-три метра, я деда Васю тогда оттуда и вывез…

* * *

Синай и деда Вася истово молились у икон, стоя на коленях; Эмир расставлял кучу свечей во здравие живых своих бойцов, но еще больше – за упокой душ павших. Я уже успел поставить свечи, которые хотел, и теперь с одной, самой большой и толстой, беспомощно оглядывался в полусумраке храма.

– Волька, ты икону ищешь? Какую?

– Петра и Павла. Или просто Павла.

– За упокой? Павке?

– Не знаю, Эмир. Укропы, судя по перехвату, тела так и не нашли. Да и… Ты знаешь, что он мне сказал? Последнее, что он мне сказал?

– Я помню, Волька. Ты говорил.

– Вот-вот! Но знать бы, где поставить свечку именно Павке Корчагину…

4. Археология

Привет, внучок! Чего, не спится? Ты бы в проходе не стоял, качает… Да, я слышу, что где-то движок ревет в комчас, скорей всего – полиция или ДПС, давай-ка мы сюда, направо свернем, на заправке спрячемся…

Вот, встали. Сейчас дядя Вова Удав отсюда в салон слиняет – слиняет, я сказал! – а мы креслица, водительское и пассажирское, друг к другу развернем, спинки опустим, сделаем вид, что оно давно так, вот тут ты и сядешь. Садись!

Почему у дяди Вовы позывной Удав? Да, понимаешь, фамилия у него очень на «питон» похожа, но не о том речь. Папка твой что, спит? Ага, храпит, аж движок перехрюкивает, потому тебе и не спится…

Вот видишь, Глеб Егорыч, заправка бывшая, большая, в четырнадцатом расстрелянная. Раньше на трассе и знак был – поворот к заправке, а потом собственник удрал, имущество бросил, так она и стоит…

А я ведь эту заправку очень хорошо помню! Даже, верней, помню, что тут было еще до заправки! Рассказать? Ну тогда садись сюда, жуй свой козинак азовский да слушай.

Было это году в 2006-м или в 2007-м, уже не упомню, но тебя тогда и в проекте не было, твой папка тогда только к твоей мамке женихаться начинал. Вот я тогда в отпуск любил с археологами ездить. Я ж сам когда-то в археологический кружок ходил, да и от городской суеты самый лучший отдых, если на природе с палаткой.

Руководил археологической практикой универа Михаил Львович – старый такой, загорелый до черноты, весь из себя худой, как таранка сушеная. Лет ему было в обед триста, за все эти годы он и кандидатскую защитить не сподобился, но каждое лето – в поле. А потом девять месяцев сначала находки описать да сдать, а после на новый сезон открытый лист на раскопки получить – тут мороки и на десяток человек да на весь год, а он один справлялся! И каждый год – по монографии выдавал. Да еще умудрялся и кружок археологический вести, и в лицее историю преподавать.

А надо признаться, что в те нэзаможные годы денег на науку не давали почти совсем. То есть максимум зарплату, и то не факт, что всем. Оборудование лагеря археологического, палатки там, котлы-тарелки, топоры да лопаты – они, конечно, были, еще с советских времен, но за многие годы и так нуждались в ремонте, если не замене, но не это главное. Главным было питание: когда выезжала его археологическая экспедиция, там преподавателей и прочих взрослых единицы, студентов десяток-полтора, остальные – дети, из кружка да из лицея. Вот родители детей, как правило, и давали в складчину и продукты, и деньги на питание, но все равно не хватало. Даже врач и воспитатели, из взрослых, выезжали за собственный кошт, как правило, со своими чадами. А ведь еще нужен транспорт, еще нужно и электричество, то есть генератор заправить, еще нужны и вода питьевая, и дрова, если местность без леса…

Папка твой к археологии был равнодушен, как белый медведь к апельсинам, потому из нашей большой семьи в экспедицию выезжал один я, и то не каждый год. То есть с нашей семьи Львовичу доставались сущие копейки, потому старался я все ему компенсировать то физической силой, то помощью, какую смогу оказать. Да и не один я такой был, не только студенты, но и взрослые старались больше руками и головой, чем кошельком.

И вот в межсезонье получает Львович предложение, от которого невозможно отказаться.

У нас тогда по плану были раскопки неподалеку отсюда, километров пять-шесть, так называемый Дикий Остров посреди Казенной балки, возле впадения балки в Нижнюю Крынку. Пупырь такой скалистый, с обрывистыми берегами, но сверху плоский и кустами-лесом поросший. И копать мы собирались раннесредневековое городище, потому как на таком защищенном естественным рельефом месте глупо было бы не ожидать поселения. И, узнав об этом, канадские богатеи, потомки белоказаков, предложили очень хорошие деньги на то, чтобы найти и обозначить место гибели их далеких родственников и предков, «красновских партизан», в самом начале восемнадцатого года. Чтобы к годовщине гибели поставить им памятник – большой бетонный крест с надписью. Вон, видишь, там, в кустах, от него обломки: снаряд точно в табличку с именами попал, в центр креста, так и остались нижняя часть с постаментом, погнутая арматура и разбросанные куски бетона от остального.

Искус был очень велик – на предлагаемые деньги экспедицию можно было бы собирать пару-тройку лет вообще без «шапки по кругу». Но и опасность: раскопки без разрешения запрещены, это дело подсудное. Черные археологи не потому черные, что черным хабар продают, а потому, что копают без разрешения и откопанное в музеи не сдают. И жизнь археологам нормальным портят иной раз по самое не могу. А без раскопок как точно место гибели определить? Вот именно, никак.

В общем и целом, еще зимой бросил Львович среди взрослых клич – помочь определить хотя бы приблизительно, где это было. Даже меня, хоть я ни разу не родитель юных археологов, припахал. Ну и общими усилиями, копаясь в архивах и роясь в интернете, еще в феврале нашли текстовое описание места боя и захоронения: возле ручья в самом начале Второго Кривого урочища Казенной балки, в пятистах шагах от ствола Восточной Дудки Алексеевского рудника и в семистах шагах от домика путейского обходчика, что возле полицейских казарм.

И вот тут наступило самое интересное: за неполную сотню лет Донбасс так расстраивался и изменялся, что и дудки большими современными шахтами сменились, и ручьи пересохли, и даже балки шахтным отвалом засыпали, а оба Кривых Урочища засыпали полностью, земли пахотными сделали – где искать? Одна надежда была на домик обходчика, который, по определению, возле железной дороги. Ан нет: и железную дорогу несколько раз перекладывали, особенно в связи с Великой Отечественной, прошедшей по этим местам огненным плугом.

Вот тут вот твой дед отличился: когда накопилось несколько топографических карт этой местности за разные годы, догадался наложить их одну на другую, сдвигая и ликвидируя неточности – и нашел приблизительное место. Не сразу нашел, уже в апреле, и точность была так себе, плюс-минус метров двести, но все же.

Весь апрель и весь май меня другие взрослые проверяли. Общее мнение – «или полный бред, или действительно где-то там». И в июне, за несколько дней до начала экспедиции, Львович таки эти деньги получил.

Выехали. Лагерь разбили не на самом Диком Острове, туда и пешего прохода почти не было, не говоря про машиной заехать. Встали метрах где-то в семистах от места раскопок, и все взрослые сразу озадачились проблемой дороги до раскопа. Нет, тропу по низкорослому лесу да дикому кустарнику прорубили быстро, дня за два, а вот как на сам скальный массив забираться? Вырубить в скалах ступеньки – допустимо, но не вариант, там сама природа археологический памятник защищает. А организовать альпинистскую веревочную переправу быстро, но это совсем не для детей, за страховкой не уследят – попадают да побьются! Да и берег низкий, хоть ручьи по самой балке летом пересыхают, но в тени земля сырая, болотистая… Три дня всемером плели веревочные лестницы с деревянными ступеньками, пять дней их крепили, навешивали перила, чтоб можно было более комфортно пользоваться, продумывали страховку и, самое главное, способ при необходимости все это быстро поднять, спрятать, а потом так же быстро опустить. Взрослые люди, но такое что-то из детства проклюнулось, как будто опять в индейцев играли.

Но сделали. А потом наверху отрыть сам раскоп да в лесу корни, ветки, стволы – как это без взрослых детям самим одолеть? А потом пошли находки, и предметы, и строения, и захоронения, и сразу так много, что тоже оторваться и убежать «отрабатывать проплаченное» было выше всяческих сил.

Уже в середине июля чуть ли не пинками выгнал Львович нас из лагеря, идти искать «красновских партизан», деньги-то ведь получены и уже отчасти потрачены! Ну и настроение у нас было, как ты понимаешь, совсем не «чернушничать», не искать братскую могилу начала прошлого века, а вернуться в раскоп, продолжать «двигать науку» на материале раннего Средневековья.

Меня, конечно, тоже взяли с собой, мол, «ты эту точку нашел – вот и иди сам копай, если ошибся, то тебе первому и отдуваться». Идем и между собой препираемся:

– Да какие они партизаны, это ж Земля Войска Донского! Что это за партизаны, которые по своим же казачьим хуторам партизанят?

– Они партизанили против красных. Знаешь, какие зверства красные на донской земле вытворяли?

– Ага, но правильный вопрос «когда?». Что было сначала: белые партизаны по своим же тылам крысятничали-партизанили так, что все обиженные тут же делались красными? Или сначала красные пришли да часть казачьих земель заняли? Что-то я не помню, чтобы красные донские земли до второй половины – конца восемнадцатого захватывали!

– А я бы так не шумел, не вспомнив того, что здесь было! – Львович всегда старался оставить себе последнее слово. – Дело в том, что с семнадцатого года на этих землях было минимум три правительства, каждое из которых воевало против других! Это белоказаки, Каледин с Красновым, потом Донецко-Криворожская республика с Артемом и Сиверсом, и УНР, претендовавшая и на Кубань тоже! А с января восемнадцатого за УНР воевали германские войска, и даже Каледин с Красновым им сдались. Так что в реальности только ДКР воевала и с немцами, и с укронацистами, и с белоказаками…

– А как сами жители к этим трем правительствам относились? Чью власть выбирали?

– «Свадьбу в Малиновке» помнишь? Какая власть, такая и шапка на макушке!

– И это, по-вашему, казаки?

– А что ты хочешь, и среди казаков всякого-разного, в том числе и отребья, всегда хватало!

– Но-но! Вот только не надо разводить красную пропаганду про казачество! – Вовка Удав всегда был готов за идею да хоть голым коленом на пулеметы. – Полковник Чернецов был герой, и геройски погиб, зарубленный кровопийцей Подтёлковым!

– Ага, герой! Собрал под свои знамена мальчишек-гимназистов и повел их партизанить по своим же хуторам, не убеждая, а принуждая, карая и казня! Чем он не такой же бандит и кровопийца, как Подтёлков?

– А почему мальчишек? У него что, взрослых казаков не было?

– Да почти что и не было!

– А может, потому и не было, что взрослые за попытку кошмарить казачьи хутора тут же самого Подтёлкова и того, уконтропупили? Как оно после Первой мировой было?

– Да я, в принципе, про Чернецова…

– Да какая разница?

Так, препираясь на сугубо исторические темы, двигались мы по Казенной балке в сторону бывшего Кривого Урочища. А я смотрю и примечаю: вот здесь вот склон балки вроде как пониже будет, и перед склоном возвышение, как язык, и уклон ее не так велик, такое впечатление, что что-то или обрушили, или засыпали. А поверху уровень земли гораздо ниже, чем вокруг, и вся эта низменность густо кустарником да низким лесом заросла. А по моей карте через сто пятьдесят метров – Кривое Урочище. И сворачиваю наверх.

По лесу с кустами идти трудно, выхожу на подсолнечниковое поле сбоку, смотрю – а лес изгибается, как на старых картах Кривое Урочище. Так что – получается, засыпанный овраг чуть-чуть в землю просел да лесом зарос? Вот в таких догадках и движемся дальше. За подсолнечниковым полем кукурузное, потом пшеница, потом еще какие-то бобовые, потом…