Срез памяти

Варя Дронина

Срез памяти

Марк

Бесконечная давка в вагоне, еще немного и кто-нибудь пристроится ему на голову. Кислород предательски заканчивается. Неужели к концу первой четверти двадцать первого века нельзя было на всех ветках метро пустить поезда с кондиционером. Но нет, у нас же город контрастов. Либо всё горит и мигает, либо дышите пока открыты двери, а дальше терпите до следующей станции.

Мда… Раньше было лучше. Без этой толпы, суеты, гудящих машин, телевизоров – комната в общаге, Вероника, которая так радовалась добытым билетам в кино… Тьфу ты елки. Мечтатель хренов. Не забывай, что в этом прекрасном «раньше», ты чуть не умер от эпидемии «русского гриппа», когда скорая даже не приехала из-за огромного количества вызовов. Ну и что теперь, пострадать нельзя. Психологи вон в один голос твердят о важности проговаривания эмоций.

Стоит признаться, что влипать в передряги, которые, в конце концов, могли бы довести его до гробовой доски, он умел мастерски, с завидным упорством и, по большей части, нелепо. Лихие девяностые не в счет – там это положено каждому кто мало-мальски себя уважает, однако немногие могут похвастаться тем, что на них обвалился козырек собственного подъезда или что они, неосторожно потянувшись, перевернули лодку, борт которой прилетел им ровнехонько по голове.

Голова сейчас, кстати, болела нещадно. Не помогли даже две таблетки нурофена, наскоро запитые кофе вопреки всем инструкциям и здравому смыслу. А впереди ещё шесть пар, которые надо как-то пережить. И Андрею позвонить. Тот уже неделю пытается вытащить его выпить, сейчас как раз самое время, едва ли вечером четверга в баре будет много желающих, провались они все пропадом. Пожалуй, уже пора делать скидку на возраст и ложиться спать в человеческое время, а не засиживаться с очередным исследованием до четырёх утра.

Но Москву он все-таки не любил. Если быть точным – то, что с ней сделали за последние семьдесят лет. Слишком уж все круто все поменялось с тех пор, как он в свои 17 лет приехал сюда из Ярославля поступать в Институт биологической и медицинской химии. Знал бы он тогда чем все это закончится… может и не поехал никуда. Хотя кого он обманывает – первым бы примчался в погоне за приключениями. Самонадеянный дурак. Но тогда тягу к неоправданному риску приходилось компенсировать фарцовкой и прочими не самыми легальными занятиями, которыми была богата эпоха. Золотое время, закручивающееся по нисходящей. Если бы не страсть к химии и их судьбоносное открытие ещё неизвестно чем бы всё закончилось. Криминальный мир должно быть многое утратил в его лице, а он взамен, кажется, теряет рассудок. И ведь стоит просто признаться себе, что суета и толпы туристов это просто отговорки, гораздо хуже это связанные с Москвой воспоминания, которые набрасываются на него, стоит только остаться одному…

– Молодой человек! Молодой человек, вы на следующей выходите? Заткнут себе уши и не докричишься до них! – нахлынувший поток самокопания безжалостно прервала старушка, грозно прижавшая к себе сумку на колёсиках, и куда они только все едут в такую рань

– А? Да, выхожу. Не беспокойтесь, выпущу вас

Глоток воздуха на станции несколько взбодрил, но лишний допинг точно не помешает. Благо рядом с институтом есть кофейня, где ему уже без лишних вопросов делают большой капучино, не заставляя судорожно собирать отдельные слова в связные предложения, пытаясь сделать заказ. И без тяжкого «Господи…» в такие моменты не обходится. Все-таки раннее утро придумал дьявол. Специально вылез из своей преисподней чтобы насолить всему человечеству. Однако лекцию это не отменит, особенно если ты преподаватель, особенно по профильному предмету для несчастных биоинженеров. Со стороны ректора было большой ошибкой брать его на работу, нельзя ничего поручать тому, кто мечтает сбежать куда подальше. Лучше всего куда-нибудь в горы – тишина, красиво и никаких вам вселенских заговоров. Но сейчас его ждет лекция, если до неё хоть кто-то дошёл, а не остался в кровати, где и положено быть любому нормальному человеку в девять утра.

Марк и сам не знал почему так и не уехал. А ведь была возможность, когда ему пришлось поменять место работы, чтобы не вызывать подозрения своей нестареющей физиономией, пару раз даже думал перебраться в область и обосноваться на даче, в конце концов и там люди работают, но каждый раз неизменно возвращался в свою однушку на Тверской, которую нежно любил и тихо ненавидел. «Не могу уезжать, не хочу возвращаться» – иногда в незатейливых песнях гораздо больше смысла чем во всей его затянувшейся жизни.

Аудитория встретила его тишиной и заспанными студентами. Как же он их понимает – сейчас бы сам прилёг в уголке и никакие биоматериалы его не остановят. Взгляд зацепился за девушку на втором ряду. Новенькая что ли? В середине октября? Хотя мало ли какие сейчас дела у молодёжи. Ей бы удачно выскочить замуж и больше не вспоминать о науке. Кого-то она ему напоминает… Или это очередной полёт фантазии, мало ли кого он видел за свои неполные семьдесят лет. Вроде бы когда-то давал вот такой же девчонке скатать конспекты, хотя этого решительно не может быть, о рецепте элексира знало только три человека, не будут же они болтать на лево и на право. Так, отставить старческую ностальгию, бесценные знания сами себя не передадут.

Андрей

Несмотря на то, что завтра рабочий день, большая часть столиков в «Рюмке» была занята – небольшой бар на Мясницкой стабильно пользовался популярностью у разных слоёв населения. Хорошие настойки просто так на дороге не валяются и найти их можно далеко не в каждом заведении, даже если это хвалёная Москва. Неброский интерьер, тихая музыка, полумрак – что ещё надо для хорошего вечера.

Марк традиционно опаздывал. Как его не турнули с такой дисциплиной из института Андрей никогда не понимал. Даже сейчас новое руководство крепко держалось за пришедшего к ним преподавателя, закрывая глаза на его вольности в расписании. Всё-таки кандидатов его возраста с таким количеством публикаций и научных работ за копеечную зарплату было немного. А когда не помогали былые достижения, Марк добирал харизмой и природным обаянием – понравиться людям он умел всегда, примерно также хорошо, как и влипать в передряги, вытаскивание его из которых превращалось в уже наскучившую традицию. Документами и подменом данных тоже занимался Андрей, так как его святило науки не могло даже программу на ноутбук установить, а не то, что сайт взломать. Верный паж безызвестного гения, который снова где-то застрял. Хоть бы роман какой закрутил в своём институте, студентки поди на шею вешаются, а он делает вид, что не замечает, как его взглядами провожают. Мол первая любовь она же и последняя. Ужасно скучно для намечающейся вечной жизни, заняться бы его перевоспитанием на досуге, вон та блондинка вроде ничего. Надо будет выяснить принято ли сейчас знакомиться за барной стойкой и провожать до дома, последним Андрей давно не занимался, так как его пассии в подобной сентиментальности не нуждались – квартирка в центре города и солидный мини бар действовали безотказно.

Да где же он? Официантам пока нет никакого дела до парня с полным сетом настоек, но ещё минут пятнадцать и начнут коситься даже посетители, а этого Марк не переживёт. Впрочем, нечего опаздывать.

Андрей был уже готов наплевать на все правила приличия и напиться один, когда друг наконец-то появился в дверях вместе со свои невозмутимым видом.

– Какие люди, неужели, я уж думал тебя студенты сожрали. Или ты наконец решил отступить от своих принципов и уединился с кем-то из армии поклонниц, закрыв-таки дверь с нужной стороны.

– Да ну тебя. Заговорился с аспирантом, парень переживает о выпускной работе раз в десять больше положенного.

– Такой же зануда, как и ты. Хоть бы новую отговорку придумал, тридцать лет для одних и тех же аргументов многовато даже для тебя.

– В следующий раз так и быть улечу на Луну.

– Напросись в компанию к Гагарину, а вообще что-то ты бледный какой-то. Ещё немного и просвечивать начнёшь.

– Ага. Заделаюсь институтским призраком, поселюсь в лаборатории и буду греметь пробирками.

– Ну да, в таком деле аккуратность и пунктуальность не требуются. Я серьёзно, твои синяки под глазами даже элексир не спасает. Может, он не работает?

– Я сохраняю аутентичный вид.

– Это теперь так называется? По мне так «забыл, как ухаживать за собой» подходит гораздо лучше.

– Разбухтелся то, ух, прямо как заправский пенсионер. День сегодня дурацкий. То одногруппница бывшая привидится на месте студентке, то тётя Света, которая нас колбасой в общаге угощала, помнишь?

– Ооооо… Всё, потеряли парня, верный друг ударился в меланхолию.

– Да я серьёзно. Уже стараюсь ходить не оборачиваясь, мало ли ещё кто привидится.

– Если мне не изменяет память, а она пока держится, такое уже случалось. Ходил с вытаращенными глазами и уверял, что видел Аньку, помолодевшую лет на двадцать. Плавали – знаем. Ты там главное не заблудись в воспоминаниях. Не хочу откачивать тебя как в прошлый раз.

– Не напоминай, ирод. Давай лучше по настоечке, раз уж ты меня сюда притащил. Ваше здоровье.

– Будем жить – усмехнулся Андрей.

Вечер обещал быть долгим.

Марк

Он откинулся на спинку стула. Голова слегка кружилась после нескольких стопок «Кажется, и я начинаю стареть» – он усмехнулся. В бурной молодости он мог не спать целыми ночами, о количестве алкоголя тогда вообще говорить не приходилось, а его качестве и подавно. Он прикрыл глаза…

Лаборатория пропахла спиртом, пылью и надеждой. Груда небрежно помытых колб, микроскопы, стопки исписанных формулами бумаг, в углу тихо поскрипывал старый холодильник с остатками биоматериалов. Его давно бы поменять, но где уж с нынешним дефицитом что-нибудь найдёшь, да и руководство института никогда на это не пойдёт. Бюджет, отчетность, пятилетка за три года, а то, что всё оборудование дышит на ладан, так это его проблемы.

– Марк, если ты ещё раз прольёшь эту гадость на мои конспекты, я тебя сам регенерирую, голыми руками, – Андрей щурился, размазывая по бумаге капли какого-то подозрительного фиолетового раствора. Лампы тоже стоило поменять. Вот посадит он зрение в свои двадцать пять и майся потом всю жизнь. Очки ему безусловно не пойдут.

– Это не гадость, это прорыв, – Марк не отрывался от микроскопа. Типичный учёный, ни черта не видит дальше своего окуляра, а уборщица потом грозится выгнать их из лаборатории во вне урочные часы – Смотри: у мыши вчера была рана глубиной в полсантиметра, а сейчас – только розоватый след.

Аня, склонившись над своим столом, что-то быстро записывала в блокнот. Хоть кто-то из них был в состоянии подходить к делу основательно.

– Вы оба идиоты. Если это сработает на людях, нас либо осудят, либо дадут Нобелевку. Или и то, и другое.

– Осудят это точно, – рассмеялся Андрей. – Особенно если узнают, что мы таскали реактивы из кафедры биохимии.

– Мы? – Марк поднял бровь, отвлекаясь от мыши. – Это ты уговорил лаборантку «позаимствовать» нам аденозинтрифосфат.

– А что, я же не врал! Честно сказал, что он нам нужен для важного эксперимента. Правда, не уточнил, какого. Сессия вот скоро, всем надо доделывать практические.

Аня фыркнула:

– И чем ты её подкупил?

– Очарованием.

– Скорее враньём

– Так и быть. Очаровательным враньём. А иначе останавливать вам, друзья мои, всю работу до следующей халтурки. Или идти в приказном порядке печатать себе зарплату.

Несмотря на непрекращающиеся подколы и перепалки, работа не останавливалась даже после закрытия института. Отоспятся в следующей жизни, как любил говорить их преподаватель. Да и разве уснёшь, когда в перерывах между зазубриванием учебников придумал такое, что их науке может только сниться. Каждый вечер они перемещались в крохотную квартирку Марка, заваленную книгами и черновиками, чтобы в сотый раз переделать формулу для дальнейших экспериментов. Андрей, развалившись на диване, задумчиво жевал бутерброд с огурцом, сонно бросая кусочки хлеба в сидевшего на столе белого лабораторного мышонка.

– Если он станет бессмертным от нашей штуки, мы назовём его Прометеем.

– Он и так уже Прометей, – пробормотал Марк, стирая ластиком часть расчётов. – Ты же видишь, как он страдает от твоего хлебного террора.

– Страдание – двигатель прогресса.

– Тогда ты – двигатель моего желания тебя придушить.

Аня, сидевшая на полу с чашкой чая, вдруг подняла голову:

– Ребят… Кажется, я поняла, где ошибка. Кислородное голодание клеток компенсируется, но не полностью, – она протянула листок с новыми расчётами. Вот смотрите. Для полного равенства не хватает четырёх с половиной процентов. А если добавить катализатор… Возможно получится стабилизировать процесс.

Марк выхватил у неё бумажку, исписанную каллиграфическими символами, – Аня гордилась своим почерком, полагая, что именно благодаря таким мелочам можно добиться полного порядка в голове и в жизни – пробежался глазами и медленно улыбнулся.

– Чёрт возьми… Это же…

– Гениально? – подсказал Андрей.

– Работоспособно.

– Ну вот, опять скромничаешь и умаляешь чужие заслуги. А человек изо всех сил тянет нас к великому открытию.

Через три дня они ввели новую версию раствора подопытной мыши с искусственно повреждённой печенью. Орган восстановился через шесть часов

Андрей не верил своим глазам – Это же что получается…Мы только что изобрели вечную жизнь.

– Или вечную головную боль, – вздохнула Аня.

Марк молчал, глядя на пробирку с прозрачной жидкостью. Но взгляд выдавал на сколько он взволнован.

– Кто-нибудь хочет стать бессмертным? – спросил Андрей, взмахнув шприцом

Аня покачала головой.

– Я подожду, пока вы двое не превратитесь в мутантов.

– Трусиха, – ухмыльнулся парень.

– Реалист.

Марк взял шприц.

– Ладно. Я первый.

Андрей засмеялся:

– Ну, конечно. Ты же всегда первый – и в любви, и в науке, и в глупостях.

– Зато ты первый в количестве дурацких комментариев.

– Это моя суперсила.

Кто бы знал, что через несколько десятилетий этот смех станет для Андрея одним из самых горьких воспоминаний.

Андрей

Шум голосов, звон бокалов, приглушённая музыка – всё это сливалось в монотонный гул, который Андрей уже почти не замечал. Он поднёс к губам оставшийся шот, но вдруг замер, не сделав глоток,

– О… протянул он. – Она до сих пор здесь. Та блондинка. Вот это силуэт.

Марк даже не обернулся.

– Ты это говоришь уже раз пятый

– Но сейчас – особенный пятый раз.

Андрей прищурился, слегка покачиваясь на стуле. Девушка у стойки смеялась, запрокинув голову, и свет софитов играл в её волосах, будто золотая пыль.

– Прямо как Вероника в тот вечер, помнишь? – пробормотал он.

Если бы Марк умел пронзать насквозь взглядом, эта фраза в жизни Андрея стала бы последней. Парень тут же пожалел, что ляпнул это вслух, но отступать было не в его правилах.

– Ладно, чёрт. Забудь.

Он опрокинул шот и воспоминания хлынули сами – лаборатория, смех, безумная надежда, молодость, которой теперь не вернуть.

– Так, отставить уныние – он постучал пальцами по столу. – Я знаю всё, что ты скажешь, но на всякий случай уточню: может, двинем куда-нибудь ещё? Возьмём пару дам, продолжим у меня? В мини баре как раз новое вино есть. Или коньяк. Или… что там ещё.

Марк покрутил в пальцах пачку «Космоса», которые уже лет тридцать упорно заказывал оптом на единственном сайте, где их до сих пор были готовы продать. Признавать новомодные брэнды было выше его сил

– Ты же сам всё понял.

– Да, конечно. «Нет, Андрей, я лучше пойду домой переслушивать свои пластинки и грустить о бренности бытия».

– Почти слово в слово.

Андрей закатил глаза.

– Ну и зануда. Вот и сиди тут со своим старьём. А я пойду попробую убедить ту очаровательную особу, что она – моя судьба. По крайней мере на эту ночь.

– Удачи, – фыркнул Марк.

– Не нужна мне удача. Нужно только обаяние.

– Враньё.

– Как скажешь. Обаятельное враньё!

Андрей махнул рукой и направился к стойке натягиваю ту самую коронную улыбку, от которой, как он утверждал, женщины таяли, как лёд в июле. И, видимо, не зря. Уже через пять минут он помог избраннице спуститься с высокого стула и поманил Марка в сторону выхода.

Ночь была прохладной, фонари бульвара отбрасывали длинные тени. Андрей, слегка покачиваясь, боролся с телефоном. Экран то гас, то снова загорался, но такси так и не появлялось.

Марк невозмутимо выпустил дым сигареты в ночной воздух и бровью повёл в сторону телефона:

– Вечно ты меня костеришь, что я в этом твоём интернете, как бабка у подъезда. А сам, как погляжу, мастерски кнопки жмёшь. Прямо как шимпанзе с калькулятором.

Андрей фыркнул, не отрываясь от экрана:

– Проверяю точность и вообще это не я тупой, а приложение глючит!

– Ага. И ветер виноват, что бумажку не поймал, и лифт сам сломался, когда ты на третьем этаже избивал кнопку кулаком

– Ой, да иди ты

Подъехала машина, и Андрей, уже открывая новой знакомой дверь, парировал:

– Ладно, гениальный инженер. Когда тебе в следующий раз понадобится ютуб включить, чтобы посмотреть, как плёнку на кассету записывать – звони. Приеду, научу.

Марк лишь покачал головой:

– Господи, какое облегчение, что ты уезжаешь.

– И я тебя люблю – Андрей сам сел в машину и такси скрылось за поворотом

Чёртов балабол. Марк затянулся, выпустил дым в прохладный воздух и вдруг решил, что домой ему пока не хочется. Улица ускользала, растворяясь в синеве. Может стоит проветриться… Он приподнял воротник пальто и медленно зашагал в сторону сквера, где тени деревьев сливались с темнотой.

Марк

Ноги сами несли его по знакомой дорожке, будто кто-то невидимый вёл за руку. Фонари освещали путь неровными пятнами света, а под ногами хрустели едва опавшие листья. Он любил одиночество. Или просто привык оставаться наедине со своими мыслями. Андрей, конечно, разбавлял будни своим бесконечным юмором, но во взрослой жизни у всех хватает и своих забот. В конце концов вот этот балагур сейчас заведовал отделением в одной из центральных больниц – неплохая карьера для того, кто ушёл в медицину, потратив уйму времени и сил на научные эксперименты. Так или иначе, биология – это когда ты сорок минут объясняешь, чем занимаешься, а тебе всё равно говорят: «Ну это как врач, да?» Вот он им и стал. Отшучиваясь в своей извечной манерке, что просто перешёл из фундаментальной науки в ту, где можно трогать пациенток без уголовного дела. Ему подходит.

Коротенькие бульвары сменялись одни за другим, пока не упёрлись в памятник Высоцкому, установленному здесь ещё в девяносто пятом году. Раньше на его месте был тенистый уголок с потрёпанными деревянными скамейками, на одной из которых он когда-то с несвойственной ему аккуратностью вырезал перочинным ножом буквы "М + В". Они с Вероникой любили это место, Марк даже подумывал сделать ей там предложение. Всё не хватало времени. А потом оно закончилось и вовсе. Скамейки убрали, а на их месте, вокруг памятника, установили новые, чугунные, с элегантной резьбой на спинках.

Сейчас на одной из них спиной к нему сидела девушка. Светлые волосы, знакомый изгиб плеч, лёгкий шарф, который Вероника всегда носила, даже в жару – он удачно добавлял яркую деталь к любому образу…

Марк застыл. Сердце колотилось так, что звенело в висках.

– Вероника? – голос сорвался на шёпот.

Девушка обернулась.

Точно такое же лицо. Те же губы, чуть приподнятые в полуулыбке. Те же глаза, которые смотрели сквозь него, будто он был стеклом.

– Марк…

Он заставил себя отвернуться – такого не бывает, тебе просто показалась, она совсем не похожа – а когда снова повернул голову, скамейка была пуста

– Нет-нет-нет, я просто обознался – он протёр глаза, сжал веки, снова открыл.

Никого. Совсем. Только на другом конце улицы какой-то грузный мужик переходил через дорогу. На девушку с шарфом он был совсем не похож. Рука сама потянулась к телефону. Нажал на последний входящий.

– Ну чего, передумал? Решил всё-таки присоединиться к моему грандиозному плану по покорению женских сердец? – Андрей, судя по голосу, даже не собирался трезветь

– Я… я видел её, – судорожно вздохнул Марк, сглотнул ком в горле. Надо сесть. Срочно. Пока ноги ещё удерживают его в вертикальном положении.

– Кого?

– Веронику. В нашем сквере. Она… на скамейке. Обернулся и я…чёрт

На секунду повисла пауза.

– Марк, ты пьян, – наконец сказал Андрей, уже без шуток.

– Кто бы говорил! Тебе вот поди ничего не мерещится

– Тогда просто выдохся. Слушай, иди домой, выпей воды, ложись спать. Или валерьянки. Или… ну, я не знаю. Ты же сам всё понимаешь. В трубке послышались шаги – Ты там скоро?

– Ладно, я понял.

– Марк?

– Всё. Спокойной ночи.

Он бросил трубку, даже не дослушав ответа. Хотя на что он мог рассчитывать. Прекрасно знал, что друг не один, да и… по большому счёту Андрей был прав. Как всегда.

До его дома оставалось рукой подать. Пустая квартира, тишина, нет даже тиканья часов – единственная польза от современных технологий в том, что стрелочный наконец-то научились делать электронным и беззвучным. Равномерно повторяющееся тиканье выводило его из себя. Собственного отражения в тёмном окне. Марк не стал включать свет. Зачем? Прошёл из коридора в единственную комнату, сел на пол, прислонившись к дивану. Надо будет здесь убраться. Вероника не любила, что у него всё валялось где попало. Руки сами сомкнулись на затылке, пальцы вцепились в волосы.

– Она умерла, идиот – прошептал он.

Но он же видел её. Не просто похожего человека. Не силуэт. Даже через столько лет он не мог ошибиться. Она смотрела на него. Она назвала его по имени. Интересно, могут ли галлюцинации разговаривать. Или это уже всё, шарики за ролики и в дурку. Марк закрыл глаза. Последний раз так паршиво ему было только в тот день, в палате, когда ему сообщили, что пациентка не перенесла операцию. Теперь же к боли добавилось нечто новое – безумие. Или что-то ещё пострашнее. Он несколько раз попытался набрать Андрея, но тот не брал трубку. Конечно, там дела поважнее. За окном пошёл дождь. Да они все издеваются…

Он ненавидел эту сырость – каждый раз, когда слышал первые капли, тело сжималось в животном предчувствии беды. Но тогда, в тот день, они смеялись над ним.

– Ну и ливень! – Вероника высунула ладонь в приоткрытое окно, ловя холодные капли. – Как будто небо решило хорошенько отмыть нас перед дачей.

Марк ухмыльнулся, придерживая руль на скользкой дороге:

– Если это душ, то я бы предпочёл более нежный режим.

Она повернулась к нему, мокрая прядь волос прилипла к щеке:

– А дай порулить.

– Нет.

– Да ты чего? Знаешь же, что я вожу лучше тебя.

Он знал. И всегда восхищался тем, как она управляла его потрёпанным былым владельцем «Москвичом», купленным на не самые честные деньги – азартно, но собранно, будто чувствовала его кожей.

– Дорога мокрая, – пробормотал он, уже готовый сдаться под её взглядом

– А я – осторожная, в отличие от некоторых.

Они остановились у обочины, поменялись местами. Её голос. Поворот головы к розовой полосе на горизонте. Последнее, что он запомнил.

– Смотри, вон закат сквозь тучи, красиво, правда…

Свет фар сбоку. Глухой удар, ломающий время. Металл, сминающийся как бумага. Стекло, превратившееся в снегопад осколков. Темнота. Очнулся он только в карете скорой помощи. Потолок качался.

– …дышит, давление в норме…

– …второй бригаде не так повезло…

Голоса плыли, как в плохо настроенном радио.

– Вероника… – выдавил он, тщетно борясь с ощущением ваты во рту.

– Пожалуйста не двигайтесь, мы везём вас в больницу.

Яркий свет в глаза.

– Как себя чувствуете?

Да какая разница!

– Где… она?

Врач переглянулся с медсестрой.

– У вас нет серьёзных травм, но нужно ещё понаблюдать.

– Вероника Савина. Где она?

– Сейчас не время. Вам нужно отдыхать.

Спасибо, очень вовремя, обязательно воспользуюсь вашим советом лет эдак через сто. Он подождал пока его оставят одного и добрался до стойки регистратуры. Ноги подкашивались, пришлось придержаться за стойку

– Савина Вероника Николаевна? – регистраторша щёлкнула клавишами. – Операция началась в 23:40.

– Это… это значит, она жива?

Женщина посмотрела на него так, что спрашивать дальше не имело никакого смысла. Всё и так понятно.

– Вам нужно к дежурному врачу

Он так и остался в коридоре. Не было сил даже выйти на улицу. Сел на холодную скамью, уставившись в стену. На часах 4:17 утра. Дождь за окном уже закончился.

Если бы я не уступил руль… Если бы рассказал ей про наш эксперимент…