Тени исчезают на рассвете

Дарья Краснова

Тени исчезают на рассвете

Прежде, чем будут слова

Дорогой читатель, или читательница!

Когда я начала писать этот сборник, я не знала, во что он превратится, но я вспоминала старую истину: «самое тёмное время – всегда перед рассветом». Именно в такие моменты: между ночью и утром, между отчаянием и надеждой, рождаются самые честные слова. Я просто хотела запечатлеть те минуты, когда человек становится настоящим: когда страх сменяется смелостью, а боль – исцелением.

Перед тобой – сборник рассказов «Тени исчезают на рассвете». Этот сборник – о том, «что волнует сердце», когда вокруг тишина. Это истории о нас. О тех моментах, когда маски падают, а душа обнажается перед собой и другими. О любви, которая не умеет лгать, о страхах, которые превращаются в силу, и о ранах, которые становятся частью нашей уникальной красоты.

Здесь нет идеальных героев. Только живые люди с их трещинами, страхами, желаниями и надеждами. Каждая история – это отражение тех эмоций, которые мы так часто прячем: нежность, которая пугает, страсть, которая сжигает, и уязвимость, которая делает нас сильнее.

Я писала эти строки для тех, кто устал притворяться. Для тех, кто знает цену искренности и верит, что даже самые глубокие раны могут зажить, если найдётся тот, кто примет их без осуждения.

Я хотела напомнить тебе, что любовь бывает разной – страстной, нежной, запретной, исцеляющей; о том, что наши трещины – не изъяны, а следы нашего опыта, и, конечно же, о том, что самый главный страх многих людей – это быть настоящим.

Если твоё сердце когда-либо билось чаще от взгляда, от прикосновения, от слова – у тебя уже есть эта книга. И если хотя бы одна из этих историй заставит тебя подумать: «я тоже это чувствовал(а)» – значит, я достигла своей цели.

Пусть эти истории согреют тебя в самые тёмные ночи и напомнят: на рассвете тени исчезают.

С любовью,

Дарья Краснова

С самим собой

Искусство должно увлекать, заставлять задумываться. Иначе в нем нет никакого смысла. Искусство – вещь, данная не всем, понятная немногим. Но этим оно и подкупает. Каждый, ведь, хочет когда-нибудь коснуться того, что другие ещё не видели. Первым сделать это, Правда? Она была погружена в искусство. Я никогда раньше не встречал людей, настолько увлечённых своим делом. Казалось, что все, к чему она прикасается – становилось искусством. Да, и, пожалуй, она сама была им.

Словно сошедшая с какой-нибудь картины, она притягивала к себе взгляд. На неё нельзя было не обратить внимание – какая-то сила сама заставляла повернуть голову в её сторону. Она всегда была в своих мыслях – врезалась в прохожих, пару раз задевала плечом фонарные столбы. Но, почему-то никто никогда не злился на нее.

Могли растерянно бормотать что-то себе под нос, недовольно бурчать на неё, но не злиться. Это было как-то сверх моего понимания. Я мог наблюдать за ней часами, если не днями. Она всегда резко меняла образы – в один день она могла появиться в стенах университета в безразмерных, но почему-то хорошо смотрящихся на ней вещах, а в другой – в нежном, романтичном платье, с аккуратными туфельками на ногах.

И каждый раз я ждал. Я ждал ее, как ребёнок чуда в новогоднюю ночь. Только моим чудом была она. С её приходом в университет я стал ходить пешком, лишь бы встречаться в парке утром, когда она забирала любимый кофе из белоснежного трейлера, стоящего неподалёку. Чтобы прогуливаться с ней и болтать о каких-то мелочах, что она всегда замечала, чтобы заставлять её улыбаться.

Но… Я никогда не думал, что люблю ее. Да и не задумался бы, пока не увидел её взгляд в мою сторону. С нашей первой встречи он изменился – он стал как-то теплее, каким-то невероятно мягким. И, – можете убить меня, если это было не так, готов поспорить, – в нем была любовь. Совсем маленькая, почти незаметная, но любовь. И я вдруг задумался – а я сам смотрю на неё как-то по особенному? Я не знал. Признаю, совершенно не знал, но как же мне хотелось думать, что она любит меня. Что ей нужен я, а не кто-то еще, только я. Я соврал бы, если бы сказал, что не желал этого. Кто-то однажды сказал мне, что за любовь надо бороться, если она сама не идёт тебе в руки, но в моём случае… Мне придётся бороться с собой и собственной трусостью. Но, ради неё я готов на все, что угодно.

Солнце летнего вечера

Если бы мне когда-либо предложили вернуться в один из дней лета, когда я был донельзя счастлив, я бы без замедления выбрал тот, который я провёл с ней.

Я помню этот день до самых мельчайших деталей, они словно вросли в мою память и пустили в ней корни. На воспоминаниях об этом дне выросли прекрасные цветы. Возможно, в тот день расцвела и моя душа. Я помню этот день, как будто это было вчера: её яркое летнее платье, которое ветер колыхал с особой нежностью, обнажая лишь малую часть, лишь то, что мне было позволено увидеть. Я помню нежные, мягкие и донельзя женственные плечи, открытые из-за платья; они так и манили прикоснуться к ним. Я помню её сияющие, пронзительные глубокие глаза, в которых плескалось закатное алое солнце, и этот нежный взгляд, которым она смотрела на меня. Клянусь, в тот самый момент я надеялся, готов был даже молиться всем богам, чтобы так она смотрела только на меня. Моё сердце в тот момент сжигала ревность от мысли о том, что кто-то наслаждается её нежностью также, как я. Эта мысль была для меня невыносимой.

Я помню каждую мельчайшую деталь этого дня, и, признаюсь честно, я готов был проживать его из недели в неделю, из года в год, лишь бы только видеть её такой, какая она была в тот летний вечер. Мне не нужно было абсолютно ничего, кроме этого летнего вечера, её струящегося легкого платья, сияния её глаз и солнца, играющего в её темных кудрях.

Мне было достаточно её и солнца. Словно именно от этих двух составляющих зависел весь смысл моего существования. Словно исчезни она – и я тоже перестану существовать. Она пробуждала во мне те чувства, от которых я был готов сойти с ума, сгореть на месте. Они словно проникали в мое сердце, и вместе с кровью проносились по всему организму, вызывая электрические разряды по всему телу.

Она была слишком: слишком красива, слишком неуловима, слишком чувственна. Я знал, что она требовательна и избирательна к тем, кого подпускает ближе. Мне это, безусловно, льстило. Словно я видел ту ее часть, которая была недоступна другим. Словно я чувствовал те её эмоции, которые другие даже не видели. Я знал, что она строга не только к другим, но и к себе. Я знал её демонов точно также, как и она знала моих. Я мог понять её, она могла понять меня. Но…

Я знал, что она никогда не будет моей до конца – лишь одной моей оплошности будет достаточно, чтобы на следующее утро я проснулся один в холодной постели. Она всегда уходила легко и навсегда: рушила мосты, не брала трубки и никогда не отвечала на смс. Она просто исчезала, словно ее никогда не было. Это было невыносимо. Пугало ли это меня? Да, пожалуй. Становился ли я от этого менее влюбленным? Нет. Никогда.

Я лишь каждый раз всё сильнее пытался удержать её, зная, что на самом деле моё желание было обречено на провал. Я жаждал получить всё её внимание целиком, мне хотелось, чтобы она смотрела только на меня. Думала только обо мне. Но… Всегда было «но».

Лёгкий, тёплый летний ветер уносил с собой все непроизнесенные мной слова. Словно вытягивая их из моего горла, ветер нёс их настолько далеко отсюда, что мне не хватало воздуха даже на шёпот. Я мог лишь завороженно смотреть на то, как солнце играет в её волосах.