Просто друг

Владимир Альянов

Просто друг

Эта история написана миллионами разбитых сердец. Собирательные образы персонажей позволят Вам снова пережить прекрасные мгновения первой любви.

Сказка ложь – да в ней намёк…

– Вы же созваниваетесь каждый день по часу, – я трясу детализацией звонков перед её лицом, пытаясь поверить в её слова. Хочу, чтобы она показала неопровержимое доказательство, что это правда разговоры о работе. Может, проект какой-то? Или повышение? Но нет, всё та же заезженная пластинка про «друга и коллегу».

Она заплакала, резко развернулась и бросилась в ванную. Как обычно, включила воду. Я пошел следом. Через длинный коридор смотрел на закрытую дверь. Свет сочился ровным прямоугольником вокруг створки, и мне вдруг показалось, что я вижу сквозь неё. Таня сидит на краю ванны, подпирая голову руками, намокшие от слёз волосы прилипли к вискам. Вода льётся в раковину, смешиваясь с её слезами, и уходит в слив. В руке – ярко зелёный телефон, мой подарок на её день рождения. А сейчас в нём, похоже, строится новая ячейка общества. Скорее всего, опять созвонились. Ярость вспыхнула в груди, хотелось ворваться, выхватить трубку и испепелить того гада на другом конце линии.

Она – моя первая серьёзная девушка. Та, ради которой я совершал подвиги. Если это, конечно, можно так назвать. Первая женщина у меня, я – первый мужчина у неё. По крайней мере, я так думал. Или хотел думать. Когда предательство бьёт впервые, в голове всплывают мысли, которые раньше казались пустяками, но теперь обретают вес. Всё, что не вызывало подозрений, вдруг становится явью, когда ловишь человека на лжи. Вот и сегодня я увидел то, что сбило меня с пути и оставило шрам на сердце. Шрам, который я ношу уже десять лет. Я знаю, о чём говорю, – пишу это спустя десятилетие. Эта боль периодически возвращается. Можно было бы проработать её с психологом, заглушить веществами, но это не то. Только клятва, которую я дал себе однажды, и наслаждение этими воспоминаниями держали меня. Поэтому десять лет я жил один, хотя на пути встречались достойные женщины – хозяйки, шлюхи, и те, кто всё сразу. Но ни одна не заменила тебя. Надеюсь, спустя столько лет ты поймёшь меня. Поймёшь, что я хотел сказать. Ты не куртизанка, не девушка лёгкого поведения, нет. Ты просто человек, ищущий своё место под солнцем. Самое удобное место. Я не осуждаю. У меня был шанс тебя вернуть, но тогда бы этой книги не существовало. Помню. Скучаю. Люблю.

Твой Волчёнок.

8:55. Поезд метро должен был двадцать три минуты везти меня по тёмным, сырым тоннелям, но сегодня – особый день. 15 июня врезалось в мою память сильнее, чем собственный день рождения. Мир поделился на «до» и «после». Странно, ведь это просто дата в календаре, как любая другая. Но сегодня я не хочу заниматься будничными делами. Могу я, в конце концов, уделить время себе?

Выйдя из метро, я зашёл в ближайший магазин за сигаретами и водой. На торце дома, в двух шагах от выхода, был магазинчик с простым названием «Продукты 24». Он будто перенёс меня в юность: атмосфера, продавщица в синем халате. Не консультант, не менеджер – обычная продавщица. Ярко-красные губы скрывали жёлтые, местами гнилые зубы с пятнами помады. Её зовут Галя. Точно, на бейдже – Галина. Я подошёл к кассе, заваленной жвачками, шоколадками и конфетами в двух огромных витринах. Галина сидела там, разгадывая судоку. Я облокотился на стойку и покашлял, чтобы привлечь её внимание.

– Здрасте, – Галина подняла голову, убирая очки на рыжие кудрявые волосы с сединой, и посмотрела на меня.

– Добрый день, Галина! Сказали, тут работают красивые девушки и продают вкусную воду. Девушку вижу, а вот воду – нет. Не подскажете, где она?

– Ох, господи, спасибо, приятно! – Галина оживилась и указала на воду неподалёку.

– Ноль пять холодной, с лимоном, пожалуйста. И пачку красного «Мальборо».

– Паспорт покажете, молодой человек?

– Вот, пожалуйста. Вы, кстати, младше меня, – я ехидно улыбнулся.

– Ой, перестаньте! – Галина покраснела, не переставая улыбаться, выдала сдачу, и мы, пожелав друг другу хорошего дня, завершили сделку.

День обещал быть хорошим. Телефон – только для музыки. Соцсети, люди, родственники – всё на беззвучке. Только полёт мыслей и ностальгический экстаз. Никаких веществ, только природная способность уходить в воспоминания так глубоко, что мир меняет облик. Запах, вкус, звук – мощные триггеры памяти. Особенно запах. Он сильнее всего будит воспоминания, потому что миндалевидное тело в мозгу, отвечающее за них, расположено близко к дыхательным путям. Природа так задумала, чтобы мы не травились всяким дерьмом.

Летний полдень заставлял меня улыбаться. Солнце пробивалось сквозь красные круглые очки, обнимая теплом. Ветерок с Москвы-реки едва касался кожи, но приятно остужал. Почти пританцовывая, я шёл по Кремлёвскому мосту к Добрынинской. Хотелось жести, и я решил двинуть на улицу Щипок. Маленькая, красивая улочка, увешанная историями, в основном выдуманными. Даже нет точной версии, откуда взялось это название. Щипок.

Меня будто ущипнуло новое воспоминание. Я увидел бар, где однажды для нашего отдела продаж устраивали дегустацию пива. Я не любитель выпивки, но то пиво я бы попробовал снова. Тогда крафтовое пиво только входило в моду, считалось признаком вкуса, а не к склонности к мужеложству. Загляну на минутку. Так начинаются лучшие истории. Время обеда, перекушу, выпью бокал крафта и пойду дальше.

Бар не изменился: те же деревянные стулья, бармен-пузан в бандане и джинсовой жилетке с нашивками, в футболке «Арии». Она явно пережила не один фестиваль, где панки и рокеры слэмятся в грязи, упиваясь до синих соплей. Я уселся на потёртый диванчик у стены, взял меню и пробежался по нему глазами. Вдруг появился официант:

– Уже выбрали?

– Не шарю в крафте, но принесите что-то популярное для гурманов. И бургер. Официант кивнул и ушёл.

Когда он принёс пиво, я жадно сделал несколько глотков. Газы ударили в нос, глаза заслезились.

– Ну как? – спросил официант с неподдельным интересом.

– Недурно, – выдохнул я, отпуская газы. – Послевкусие раскрывается, даже через нос.

Он заржал, мы дали друг другу «краба». Я попросил ускорить бургер – голод плюс крафт могли сделать день эпичным.

– Понял, бро, ускорим. Может, пока картошки принести? Вдруг мясо ещё жарится.

– Да-да, буду благодарен!

– Минуту!

Официант вернулся через сорок секунд с тарелкой фри, посыпая её солью из солонки, которую схватил с барной стойки. Держал тарелку двумя пальцами, как в лучших ресторанах.

– Ещё горячая, только из фритюра. Бургер через четыре минуты.

– Лучший! – я поднял бокал, одобрительно кивнул и сделал ещё пару глотков.

Пиво начало действовать. Лицо будто обрызгали заморозкой – онемело, но горело. Захотелось курить. Я взял одну сигарету, бросил пачку на стол, чтобы официант не волновался, и вышел. Дым усиливал опьянение. Я смотрел на перекрёсток, на толпу, бегущую на обед. Бар скоро заполнится, надо доедать и двигать дальше.

На столе уже всё было готово. Я быстро справился с бургером и пивом, оставил щедрые чаевые и вышел. Под лёгким шафе двинул к улице Щипок. Район знакомый, пара сотен метров через старый город домов построек начала XIX и XX веков. Воспоминания накатывали, и я шёл, растворяясь в них.

Улица Щипок

Я шёл по старым улицам, в наушниках – песни из плейлиста десятилетней давности. Про грусть, расставания, любовь. Всё те же. Хорошо, что я не знаю перевода иностранных треков – их тоска и надрыв переносили меня на пять лет назад, когда я стоял здесь же, следя за Таней. Сыщик-следопыт, мать его. Музыка задавала настроение, голоса в песнях звучали так, будто пели про мою боль. Может, там поётся про другое, но мне плевать. Важна волна, что уносит в прошлое.

Ранняя весна. Три месяца я пил без просыху, заливая боль от кризиса в отношениях. Первые признаки были банальны до тошноты. Цветы, мягкие игрушки, подаренные невпопад. Таня говорила – на день рождения, но он был две недели назад. Приезды домой раньше времени. Мол, автобусы поменяли расписание. Но я знал: она приезжала на машине. Мы жили в новом районе, я изучил тайминги каждого автобуса. Её слова не складывались в правду, но я хотел верить. Любил её. С такой силой, что совершал подвиги – если это можно так назвать. Переступал через себя, через принципы. Расскажу всё, в деталях, но позже. Сейчас – про улицу Щипок.

У голубого здания начала XX века я ждал, когда Таня выйдет с работы. Бутылка бурбона, выпитая до того, гудела в венах. Я хотел конфликта. Дуэли, как у Грибоедова с Шереметьевым или Пушкина с Дантесом, где всё из-за ревности. Пусть я не выиграю, но готов был пасть с честью. Таня вышла и пошла к метро. Ни встречи, ни дуэли. Я следовал за ней, не выдавая себя. Тёмно-синее пальто, чуть потёртое на локтях, обрисовывало её хрупкую фигуру. Рыжеватые волосы выбивались из-под шарфа, укрывавшего голову, и ловили свет фонарей. Её духи – сладкий, почти приторный шлейф – кружили голову, как шесть лет назад. Она шла уверенно, но её пальцы нервно теребили ремешок сумки, выдавая тревогу. Может, я накрутил, и она верна? Мы держались в десяти метрах друг от друга.

У входа в метро я замедлил шаг, закурил. Она не должна меня видеть, пока не доберёмся до дома. Сыщик-следопыт, я или как? Вдруг они встретятся. На Добрынинской мы зашли с разницей в пару минут, спускались по эскалатору и мне было хорошо видно её в линии из людей. Я прятался за столбами, чтобы не потерять её из виду и не быть обнаруженным. Радовался, что она не встретилась с этим гадом, но чувствовал его присутствие, когда она доставала телефон и спешно что-то писала. Её тонкие пальцы, с аккуратным французским маникюром, мелькали по экрану, а губы чуть сжимались – будто она боялась, что кто-то заметит. Надеялся, что это мне, проверял свой телефон – пусто. Одиночество накрыло, как мокрый снег.

В вагоне метро мы были на расстоянии. Она не замечала меня, уткнувшись в телефон, её лицо освещал экран, подчёркивая голубые глаза – глубокие, как океан, но холодные, отстранённые.

– Как ты? – написал я, глядя на неё.

– Всё хорошо, еду домой, только зашла в метро, – ответила через секунды, но телефон убрала через пару минут. Писала и мне, и ему.

Гнев вспыхнул. Хотелось сорвать слежку, вырвать телефон, позвонить на тот неподписанный номер и назначить дуэль.

– Я рядом. Очень рядом, – написал я, следя за её реакцией.

Она прочитала, её брови дрогнули, но ответа не последовало. Телефон исчез в сумке почти сразу. Мы ехали, я смотрел на неё. Голубые глаза сводили с ума, как и прежде. Она была моей музой, двигателем, толкавшим к действиям. Сотни строк в её честь, миллионы слов в черновиках, тысячи дней с мыслью, что наша жизнь расписана на века. И всё это – под угрозой из-за какого-то мудака. Злость кипела, толкала на безумие. Хотелось упасть на колени, просить прощения за всё, что сделал не так, за обиды, за ошибки. Первая любовь живёт вечно, но разрывает сердце. Может поэтому воспоминания о ней такие долгие и мощные.

Наша станция. Я осторожничал – вдруг она предупредит своего хахаля, и дуэли не будет. Выйдя из метро, Таня пошла к автобусу. Я за ней. Она заметила меня, и села у окна. Я – рядом.

– Говорил же, что рядом, – сказал я.

– Ты маньяк. Следишь за мной? Я же говорила, ты накручиваешь. И опять пьяный! Сколько можно пить?! – Таня отвернулась к окну. Её голос дрожал от раздражения, но глаза, мельком взглянувшие на меня, выдавали тень вины и усталости. Её пальцы сжали ремешок сумки так, что костяшки побелели.

– Мне тяжело. Ты мне изменяешь. Пока не могу доказать, поэтому приехал встретить.

– Зачем? Что хотел увидеть?

– Как ты садишься в машину к этому уроду.

– Он не урод! – выпалила она, защищая его. Её щёки вспыхнули, но тут же побледнели, будто она сама испугалась своих слов.

Ярость хлестнула. Проглотил её, уставился вперёд. Всю дорогу вёл диалог внутри себя – тот, что должен был быть с ней. Как дошло до того, что я три месяца тону в бурбоне? Облизывал сухие, потрескавшиеся губы, чувствуя запах алкоголя от себя. Медленно моргал, борясь с усталостью и качкой автобуса. Почему она не стеснялась приносить домой цветы и игрушки? Не хотела обидеть его, но вонзила нож в меня. Если выбрала его, уходи. Зачем возвращаться в нашу постель? Он старше, умнее, богаче, красивее. Но знает, что Таня не одна. Забери её, гад, оставь меня!

Дома она сняла пальто, её движения были резкими, будто она сбрасывала с себя не только одежду, но и мой взгляд. Сразу ушла в ванную, включила воду. Я зашёл на кухню, взял бокал, вылил в него остатки бурбона, выпил залпом. Не знал, что делать. Спать? Пить дальше? Говорить? Сесть за комп или уйти? Идея пойти за новой бутылкой показалась лучшей. Допил бокал, стал одеваться. Таня окликнула из ванной:

– Ты куда?

– Гулять. По бабам, – бросил я, желая задеть, и хлопнул дверью. Не стал запирать. Сама закроет.

Холодный мартовский воздух напомнил, что по венам течёт бурбон, а не кровь. Шёл по ледяной корке тротуара, смотрел, как фонари отражаются в ней, как свет в окнах рисует чужие жизни. Где-то – романтический вечер: лепестки роз на полу, шампанское в бокалах, свечи. Любовь, страсть, новая жизнь. Или просто секс. У нас были такие вечера, но последние три месяца, с этими сраными цветами и игрушками, мир стал серым. В магазине я – завсегдатай. Беру яблочный сок, бурбон, пачку сигарет. Кассир смотрит, будто хочет спросить, что стряслось. С каждой бутылкой огонь в моих глазах тускнеет. Но я не стал бы делиться. Замыкаешься – и слова не лезут. Проще буркнуть: «Всё ок».

Дома дверь была не заперта. Таня в розовом плюшевом халате пилила ногти, смотрела сериал, развалившись на кровати. Её влажные волосы липли к плечам, голубые глаза, устремлённые в экран, казались пустыми, но в них мелькала тень – то ли вины, то ли тоски. Она не обернулась, не сказала ни слова, только её пальцы, сжимавшие пилочку, слегка дрогнули. Я сел на пол кухни, открыл новую бутылку и продолжил напиваться. Бурбон обжигал горло, но не заглушал боль. Мысли путались, тело тяжелело. Я провалился в сон прямо на полу, сжимая пустой бокал.