Фабрика современных игрушек

– Влад погиб примерно три часа назад. От удара по голове весьма тяжелым предметом, предположительно деревом, так как в его волосах нашли мелкие кусочки коры. Эх, жаль мы ваших бобров допросить не можем, – посетовал Герман. – Все-таки неплохо было бы уточнить, где они находились, а может и кого видели…

– Почему нельзя допросить? – перебил его Аркадий Феоктистович. – Можно допросить, раз вы нам на слово не верите. Епифаний, твои тут играли часа три назад? – обратился он к бобру, по-прежнему сидевшему на дереве. – Вот господин начальник полиции спрашивает, потому что человека деревом прибило. Влада, – говорил директор с бобром, четко, медленно и немного напевно произнося слова.

Бобр, как старый дед, кряхтя, встал, подошел к воде и шлепнул по ней три раза хвостом. Из хатки вышло три бобренка. Епифаний издал несколько звуков, похожих на свист. Герману показалось, что бобрята в чем-то провинились – их ответный свист явно не понравился главе семейства.

– Шалили, шалили, нашальник, – вдруг заговорил по-человечески Епифаний, все шипящие буквы произнося со свистом, пришипетывая. Понимал его Герман с большим трудом, так как все слова сливались для неопытного уха в одно сплошное «ш-ш-ш».

– Так, пошли в отделение, – принял он решение, понимая, что пора все фиксировать и подписывать, иначе потом до правды не докопаешься. – Все пошли в отделение. И эти трое, которые «шалили-шалили», – передразнил он Епифания. – Вы, Аркадий Феоктистович, будете переводить своих подопечных.

Через полчаса к сержанту Гуськову подошла странная процессия: впереди шагал хмурый Герман, за ним шли, едва поспевая, Аркадий Феоктистович и Клавдия, еще чуть дальше ковылял Епифаний, а замыкали шествие три бобренка, пихавшие друг друга и кидавшиеся шишками, несмотря на постоянный свист главного бобра, пытавшегося призвать хулиганов к порядку. Входная дверь в бывший особняк была открыта, а внутри на кухне чаевничали Карл Эрнстович и Федор. Нина, которую включили гости, увидев Германа, заметила:

– Загулялся! Давай за стол!

Герман проигнорировал призыв и направился сразу в левую, рабочую часть.

– Садитесь, – он показал на стулья, в количестве присланные щедрой фабрикой. Они хранились на складе, будучи списанными из старого кинозала после его ремонта. Поэтому стулья стояли по два-три, соединенные между собой. – Начнем. Где были эти бобры примерно с часу до двух дня?

Аркадий Феоктистович начал шипеть и напевать, переводя вопрос, но Епифаний махнул лапой: мол, он понял, и принялся свистеть молодняку.

– Нашальник, шалили, но не нарошна. Дерефо грыжли, шренирофались, хто быштрее. Но, нашальник, никафо не пришибли. Нашальника Флада фидели, он шел, они убешали. Но, нашальник, Флад шел шивой, дерефо уше лешало. Они шалили шуть-шуть, жнают, што дерефо нада акуратна, шоб на шелофека не падала.

Как ни странно, Герман в общих чертах все понял и старался протоколировать без ошибок.

– А что ж малые у вас не разговаривают? – спросил он между делом директора бобрятника.

– У всех бобров, которые сызмальства у нас растут и предрасположены к человеческой речи генетически, способности к говорению развиваются с разной скоростью, – заговорила Клавдия. – Они все начинают говорить гораздо позже, чем людские дети. Важно и то, что между собой бобры пересвистываются или колошматят хвостами по воде, передавая сигналы. Практики мало. Мы, правда, с ними занимаемся почти каждый день. Однако процесс медленный и быстрого успеха ждать не приходится. Они могут не говорить, но речь нашу в основном понимают.