(Без) Права на ошибку

Он шагнул ближе, нависая надо мной, но я не отступила. Его одеколон – цитрус и кедровое дерево – ударил в нос, вызвав волну воспоминаний, которые я тут же подавила.

– Думаешь, ты такая умная? – его голос стал тише, но от этого только злее. – Марина переехала ко мне. Вчера. И знаешь, она не тратит жизнь на спасение чужих детей. Она знает, как быть с мужчиной. А ты… ты всегда была холодной, Ника. Ходячая функция, а не жена.

Я рассмеялась – коротко, резко, как будто он рассказал неудачную шутку. Смех помог скрыть боль, которая резанула сердце.

– Ходячая функция? – я скрестила руки, глядя на него с холодной насмешкой. – Это ты про ту, которая ждала тебя дома, пока ты «оперировал» с Мариной? Про ту, которая верила каждому твоему слову про «срочные операции»? О, Саша, у тебя талант перекладывать вину. Может, тебе в театр податься?

Его лицо исказилось от злости, но я не дала ему ответить.

– И давай начистоту, – продолжила я, чувствуя, как во мне закипает что-то давно забытое, что-то из тех времён, когда я училась выживать в детдоме. – Ты обвиняешь меня в том, что я слишком много работаю? А ты, герой-любовник, когда последний раз спрашивал, как мои дела? Когда приносил мне кофе в ординаторскую? Или это слишком сложно для того, кто занят «срочными операциями» в объятиях ассистентки?

– Хватит! – он повысил голос, но я видела, как его уверенность даёт трещину. – Ты сама виновата, Ника. Ты всегда ставила работу выше нас.

– Это ты использовал меня как ширму, Саша. Удобная жена, без родственников, без претензий. Идеальная картинка для твоих родителей и друзей. Сам же мне вчера сказал. А я, дура, верила в твоё «всегда»!

Мой голос дрогнул на последнем слове, и я замолчала, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Но я не позволю им пролиться. Не перед ним.

– Ты всё сказал? – я выпрямилась, глядя на него с холодной насмешкой. – Тогда вали обратно к своей «настоящей женщине». И не забудь постирать её халатик – говорят, она любит, когда за ней ухаживают.

Саша открыл рот, но слова застряли у него в горле. Впервые я видела его растерянным. Он явно не ожидал, что я буду огрызаться, что во мне ещё есть силы держать оборону.

– Ты пожалеешь, – наконец выдавил он, но его голос звучал неуверенно.

– Пожалею? – я покачала головой, чувствуя, как внутри растёт холодная ярость. – Единственное, о чём я жалею, это о двух годах, которые потратила на тебя. Но знаешь, Саша, я врач. Я умею резать по живому. И я вырежу тебя из своей жизни, как аппендицит. Без наркоза.

Я повернулась к столу, демонстративно начав складывать бумаги, давая понять, что разговор окончен. Он постоял ещё секунду, затем резко развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что стеклянные баночки на полке звякнули.

Я выдохнула, опустившись на стул. Руки дрожали, но в груди горел странный, почти торжествующий огонь. Я не сломалась. Не разревелась перед ним, не умоляла вернуться. Девочка из детдома, которая умела выживать, всё ещё была во мне. И она была сильнее, чем он думал.

Глава 8

Выйдя из кабинета, я умылась холодной водой в больничном туалете, вглядываясь в своё отражение. Бледная, с тёмными кругами под глазами, но всё ещё я. Всё ещё врач, которому доверяют дети. Это никто не отнимет. Холод воды немного взбодрил, но тяжесть в груди осталась. Я вытерла руки и вышла в коридор, где гудели лампы и пахло антисептиком.

Телефон зазвонил, когда я выходила из больниц. Номер Сергея.

– Ника? Простите, что беспокою. Как вы? – его голос звучал устало, но в нём чувствовалась искренняя забота.

– Нормально. А вы?

– Если честно, не очень. Можем встретиться? Мне нужно кое-что рассказать.

Я заколебалась на секунду, но любопытство и чувство солидарности пересилили. Мы договорились встретиться через час в кофейне «Маяк» – том самом месте, где вчера мы впервые поделились своими бедами.

Сергей уже ждал за столиком у окна. Он выглядел хуже, чем вчера: щетина, помятая рубашка, глаза, будто не спавшие ночь. Но при виде меня он попытался улыбнуться, и в этой улыбке было что-то живое, почти тёплое.

– Спасибо, что пришли. Кофе?

Я кивнула. Официантка принесла два капучино, и мы какое-то время молчали, глядя на пену в чашках, словно она могла дать ответы на все вопросы.

– Я выгнал её, – наконец сказал Сергей, и его голос дрогнул. – Вчера, после того как привёз домой. Сказал, чтобы собрала вещи и уходила.

– И она ушла? – я старалась говорить ровно, но внутри всё сжалось.

– Даже не пыталась объясниться или просить прощения. Просто собрала чемодан и уехала. К нему, – последнее слово он выплюнул, словно яд.

Я опустила взгляд. Значит, Саша не соврал. Марина действительно переехала к нему. В нашу квартиру. В нашу спальню.

– Знаете, что самое поганое? – Сергей сжал кулаки так, что костяшки побелели. – Она сказала, что давно хотела уйти. Что я душил её своей заботой, контролем. Что с вашим мужем она наконец-то свободна.

Я невольно усмехнулась, хотя в горле стоял ком.

– Мне Саша сказал, что я робот в белом халате, – призналась я, глядя в чашку. – Что женился на мне, потому что я была удобной ширмой. Без родственников, без претензий. Идеальная декорация для его идеальной жизни.

Сергей посмотрел на меня, и в его карих глазах мелькнула смесь удивления и сочувствия.

– Вы держитесь лучше, чем я ожидал, – сказал он. – После такого… я думал, вы будете разбиты.

– О, я разбита, – я отхлебнула кофе, посмотрев на него поверх кружки. – Но я не из тех, кто падает в обморок. У меня в запасе ещё пара саркастичных шуточек и твёрдое намерение не дать этому уроду сломать меня. А вы?

Он невесело усмехнулся, потирая шею.

– Пытаюсь. Но, честно говоря, мне хочется взять молоток и разнести пару стен. Может, это было бы проще.

– Предлагаю начать с его машины, – я подмигнула, и он впервые за всё время искренне рассмеялся, откинувшись на спинку стула.

– Вы опасная женщина, Ника.

– Только когда меня доводят, – я пожала плечами, чувствуя, как его смех слегка разгоняет тьму внутри.

Мы допили кофе, и разговор плавно перешёл к практическим вещам: адвокатам, документам, процедуре развода. Я упомянула свой брачный договор и то, как он теперь играет против меня, оставляя меня почти ни с чем.

– Это несправедливо, – Сергей нахмурился, постукивая пальцами по столу. – Брачный договор, конечно, осложняет дело, но знаете, Ника, у меня есть знакомый адвокат, Игорь Смирнов. Он как бульдог – вцепится и не отпустит. Если в договоре есть хоть малейшая зацепка, например пункт про измену, он её найдёт и вытащит на свет. Хотите, я дам его контакт?

Я посмотрела на него, чувствуя, как в груди шевельнулась слабая искра надежды.

– Это было бы здорово, – ответила я. – Спасибо, Сергей. Правда.

Он махнул рукой, словно отмахиваясь от благодарности.

– Да ладно, это меньшее, что я могу сделать. А вот мне с Мариной будет сложнее, – он вздохнул, потирая виски. – Мы с ней никаких контрактов не заключали. Всё нажитое за четыре года брака – квартира, машина, дача – делится пополам. Она, конечно, потребует свою половину, и я ничего не смогу с этим поделать. Чёрт, я строил эту квартиру для нас, думал, там будут дети, а теперь… – он замолчал, глядя в окно, где снег кружился под фонарями, словно танцуя под неслышимую мелодию.

– Это несправедливо, – эхом повторила я его слова, сочувствуя ему. – Вы строили будущее, а она всё разрушила.

– Да уж, – он горько усмехнулся. – Знаете, я проектирую дома, которые стоят веками. А семью построить не смог. Смешно, правда?

– Не вините себя, – сказала я тихо, но твёрдо. – Вы не могли знать. Мы оба не могли.

Он кивнул, и на мгновение между нами повисла тишина – не тяжёлая, а какая-то тёплая, словно мы оба понимали друг друга без слов.

– Ника, – сказал он, когда мы прощались у выхода из кофейни. – Я знаю, сейчас тяжело, но… мы справимся. Оба справимся. И позвоните Игорю, он правда хорош.

– Да, – я улыбнулась, на этот раз искренне. – И, Сергей, если решите всё-таки взять молоток – позовите. Я знаю пару мест, где он пригодится.

Он рассмеялся снова, и в его глазах мелькнула искра, которой не было вчера.

– Договорились.

По дороге к Кате я думала о странности судьбы. Ещё вчера у меня были муж, дом, привычная жизнь. Сегодня – только работа, подруга и неожиданная связь с человеком, которого объединила со мной измена людей, которых мы считали близкими и родными. Но Сергей был прав. Мы справимся. А я, Ника, ещё докажу, что никакой «робот в белом халате» не позволит предательству сломать её. С номером адвоката в кармане и сарказмом в запасе я чувствовала себя готовой дать бой. Потому что я всегда была сильнее, чем думали другие. И остроумнее, чёрт возьми.

Я почти дошла до дома Кати, когда телефон снова зазвонил. Номер Романа Игоревича, моего свёкра. Сердце ёкнуло – его звонки никогда не были случайными. – Ника, добрый вечер, – его голос, как всегда, был ровным, с лёгкой хрипотцой, но я уловила в нём непривычную напряжённость. – Нам нужно поговорить. О Саше. И о тебе. – Что случилось? – спросила я, замедляя шаг. Снег хрустел под ногами, а в груди нарастало предчувствие беды. – Он приходил ко мне сегодня, – Роман Игоревич сделал паузу, и я услышала, как он тяжело вздохнул. – Рассказал свою версию. Но я хочу услышать твою. И, Ника, я знаю, что ты не из тех, кто сдаётся. Зайди завтра ко мне утром, до начала приёма, если я не ошибаюсь, после приёмных часов, ты заступаешь в стационар на дежурство до следующего утра? Есть вещи, которые мы должны обсудить. Без него.

Я сжала телефон, чувствуя, как холод пробирается под пальто. – Хорошо, – ответила я. – Я зайду. – Вот и умница, – сказал он, и в его голосе мелькнула тень одобрения. – Держись, Ника. Мы разберёмся.

Я положила трубку и остановилась, глядя на падающий снег. «Разберёмся». Это слово эхом отозвалось в голове. Впервые за день я почувствовала, что не одна в этой битве. Роман Игоревич, со всей своей строгостью и старомодной прямотой, всегда был на моей стороне – в отличие от свекрови, Тамары Алексеевны, которая невзлюбила меня с первой встречи два с половиной года назад, когда мы с Сашей пришли к ним знакомиться.

Я поправила шарф и пошла дальше, к тёплому свету Катиного дома, чувствуя, как внутри зарождается надежда.

Глава 9

Воспоминание накрыло меня, едва я переступила порог Катиной квартиры. Два с половиной года назад, ноябрь. Мы с Сашей стояли у дверей респектабельного дома в престижном районе Москвы. Я нервно теребила подол своего лучшего платья – тёмно-синего, купленного специально для этого вечера, – и сжимала в руках коробку дорогих конфет, выбранных после долгих раздумий в кондитерском магазине.

– Не волнуйся так, – Саша обнял меня за плечи, его голос был мягким, но я уловила лёгкую дрожь. – Они тебя полюбят.

Но в его глазах мелькнула тень беспокойства. Он рассказывал о своих родителях: отец – главврач крупной московской больницы, мать – бывшая оперная певица, теперь посвятившая себя благотворительности. Идеальная семья, о которой я, выросшая в детском доме, могла только мечтать.

Дверь открыла Тамара Алексеевна. Высокая, стройная женщина лет пятидесяти пяти, с безупречно уложенными пепельными волосами и холодными серыми глазами. Она окинула меня оценивающим взглядом – от простых чёрных туфель до скромных серебряных серёжек, подаренных Сашей на мой день рождения. Я почувствовала себя бабочкой, которую разглядывают под микроскопом.

– Александр, – она поцеловала сына в щёку, не сводя с меня глаз. – И это… Ника?

Её тон, словно она пробовала на вкус что-то неприятное, заставил меня внутренне сжаться.

– Добрый вечер, Тамара Алексеевна, – я протянула ей конфеты, стараясь улыбаться. – Рада познакомиться.

Она взяла коробку двумя пальцами, будто это был подозрительный предмет, и слегка приподняла бровь.

– Милочка, у меня диабет, – сказала она с ледяной улыбкой. – Саша разве не предупредил?

Саша покраснел, его рука на моём плече напряглась. Он не предупредил, видимо забыл. Щёки у меня запылали от смущения.

– Простите, я не знала, – пробормотала я, чувствуя, как голос предательски дрогнул.

– Конечно, – она отвернулась, жестом приглашая следовать за ней. – Проходите в гостиную. Роман Игоревич уже ждёт.

Гостиная была словно из глянцевого журнала: антикварная мебель, картины в золочёных рамах, рояль у панорамного окна с видом на вечернюю Москву. Всё здесь кричало о достатке и положении. У камина стоял Роман Игоревич – высокий седовласый мужчина с добрыми карими глазами за очками в тонкой оправе.

– Вы, должно быть, Ника, – он подошёл ко мне, протягивая руку. Его рукопожатие было тёплым и крепким. – Саша о вас рассказывал. Педиатр, да? Благородная профессия.

– Спасибо, – я с облегчением улыбнулась, чувствуя, как его доброжелательный тон снимает напряжение.

– Садитесь, милочка, – Тамара Алексеевна указала на диван, усаживаясь в кресло напротив. Её поза была идеально прямой, как у балерины. – Расскажите о себе. Саша так мало говорил о вас. Где вы учились? Кто ваши родители?

Я почувствовала, как Саша напрягся рядом. Мы оба знали, к чему может привести этот разговор.

– Я окончила Первый мед, – начала я, стараясь говорить ровно. – Сейчас работаю в детской городской больнице, в отделении педиатрии…

– А родители? – перебила Тамара Алексеевна, и в её глазах блеснуло что-то хищное. – Чем они занимаются?

Я глубоко вздохнула. Врать не было смысла – Саша предупреждал, что его мать способна раскопать всё, что захочет.

– Мои родители погибли, когда мне было семь лет. Я выросла в детском доме.

Тишина в комнате стала оглушительной. Тамара Алексеевна замерла с чашкой чая в руках, её идеально накрашенные губы приоткрылись от удивления. Затем её лицо приняло выражение, которое я слишком хорошо знала: смесь жалости и высокомерного презрения.

– В детском доме? – она поставила чашку с таким звоном, что я вздрогнула. – Александр, ты не упоминал об этом… обстоятельстве.

– Мама… – начал Саша, но она подняла руку, заставляя его замолчать.

– Понимаю. Бедная девочка. Должно быть, вам было очень тяжело, – её тон был приторно-сладким, но в нём чувствовался яд. – И вы, конечно, очень благодарны Саше за то, что он… обратил на вас внимание? Это, должно быть, как сказка для вас – из детдома да в такую семью?