(Без) Права на ошибку

Слёзы текли сильнее, когда я вспоминала наш первый поцелуй – дождливый октябрьский вечер, мы стояли под козырьком больницы после совместного дежурства. Саша, в своей неизменной кожаной куртке, накрыл меня пиджаком, притянул к себе. Его пальцы, сильные, но удивительно нежные, скользнули по моей щеке. «Знаешь, я никогда не верил в любовь с первого взгляда. До встречи с тобой», – сказал он, и его глаза сияли, отражая свет фонаря. Как банально это звучало, но тогда моё сердце готово было выпрыгнуть из груди.

Два года брака пролетели как один день. Мы были счастливы – или мне так казалось. Совместные дежурства, когда Саша, несмотря на усталость, находил меня в ординаторской, чтобы украсть пять минут для кофе. Его привычка шутливо закатывать глаза, когда я увлекалась рассказом о новом методе лечения. Воскресные утра, когда он, в старой футболке и с растрёпанными после сна волосами, готовил омлет, напевая что-то под нос, а я читала вслух смешные истории из медицинских журналов. Наша традиция – каждую пятницу покупать друг другу по книге, а потом спорить до полуночи, чья оказалась лучше. Его смех, звонкий и заразительный, заполнял нашу маленькую квартиру теплом.

Но теперь я знала: даже тогда, в те счастливые дни, он уже был с Мариной. Их связь началась ещё до нашей свадьбы, как показала мне сегодня переписка, которую предоставил Сергей. Пока я выбирала платье, пока мы обсуждали, где проведём медовый месяц, Саша обнимал её в ординаторской, писал ей сообщения, обещал ей то же «всегда», что обещал мне. Эта мысль резала, как осколки стекла, впиваясь в сердце.

Я была слепа, сейчас, вспоминая какие-то моменты, которые должны были меня насторожить, но не насторожили: его «срочные операции», которые затягивались до полуночи, резкие ответы на мои вопросы, отстранённость, которую я списывала на усталость. «Ты робот в белом халате, Ника», – его слова из кафе «Пушкин» эхом звучали в голове. Я прижала ладонь к груди, словно пытаясь унять физическую боль. Да, я много работала. Да, иногда задерживалась в больнице, чтобы спасти ещё одного ребёнка. Зачем он на мне женился? Если у него была Марина. В голове засел этот вопрос, как заноза, я искала ответ и не находила. За что он так со мной, разве я заслужила такое предательство с его стороны?

Я с трудом поднялась, стянула пуховик и прошла в гостиную. На каминной полке стояла ещё одна наша свадебная фотография. Я в простом белом платье, с букетом полевых цветов, улыбалась так, словно весь мир принадлежал мне. Мои волосы, тогда длиннее, струились по плечам, а глаза сияли надеждой. Саша, в строгом чёрном костюме, обнимал меня за талию, его улыбка – та самая, с ямочкой – была такой родной. Мы выглядели влюблёнными. Я верила, что так будет всегда.

Я прошла в кухню, налила себе вина из бутылки, которую мы берегли для особого случая. Какая ирония. Сделала большой глоток, чувствуя, как алкоголь обжигает горло, а потом тепло растекается по телу. И тут меня накрыло воспоминание, от которого я обычно пряталась. Детский дом. Серые стены, запах хлорки и щей, которые варили каждый день. Мне было семь, когда меня привезли туда – родители погибли в автокатастрофе, родственников не нашлось. Я помнила, как плакала первые ночи, уткнувшись в подушку, чтобы соседки по комнате не слышали. Как мечтала, что мама с папой придут и заберут меня.Но никто не пришёл. Я росла, училась быть сильной, училась не привязываться – в детдоме это было правилом выживания. Подруги уходили в семьи, возвращались, снова уходили. Я оставалась. «Слишком взрослая, слишком серьёзная, слишком замкнутая», – говорили на комиссиях. В четырнадцать я перестала надеяться и сосредоточилась на учёбе. Книги стали моей семьёй, знания – опорой.

Когда я поступила в медицинский на бюджет, воспитатели не могли поверить. «Наша Ника – будущий врач!» – говорили они с гордостью, и я впервые почувствовала, что кому-то нужна. Я училась как одержимая, подрабатывала санитаркой, экономила на всём. У меня не было времени на развлечения, на свидания – только учёба, больница, дежурства.

А потом появился Саша. Первый человек за много лет, которому я позволила приблизиться. Первый, кому рассказала о детдоме – через полгода отношений, когда он заметил шрам на моём запястье от случайного ожога в детдомовской кухне. Он тогда обнял меня, поцеловал в висок и сказал: «Ты самая сильная женщина, которую я знаю. И я буду твоей семьёй, Ника. Всегда». Его голос, тёплый и уверенный, тогда казался якорем, который удержит меня от всех бурь. Я поверила. И вот теперь этот якорь оказался миражом.

Я допила вино и налила ещё. Слёзы высохли, оставив жгучую пустоту. Неужели я снова одна? Неужели история повторяется – меня снова бросают? Но нет, это было не то же самое. В детстве я была жертвой обстоятельств. Сейчас – жертвой предательства. И в отличие от семилетней девочки, у меня были силы, профессия, дом. У меня была я сама.

Телефон зазвонил. Саша. Его имя на экране резануло глаза. Я смотрела, как экран мигает, но не брала трубку. Что он может сказать? Извиниться? Сказать, что всё ещё любит меня, несмотря на Марину, несмотря на два года лжи?

После пятого звонка он сдался. Через минуту пришло сообщение: «Ника, нам нужно поговорить. Я приеду через час».

Я подошла к окну. Снег всё ещё падал, укрывая город белым покрывалом. Где-то там, в этом огромном городе, Сергей переживал свою боль. Марина, может быть, искала оправдания. А Саша… Саша, чья улыбка когда-то освещала мою жизнь, теперь был чужим. Я посмотрела на свадебное фото ещё раз. Девушка на снимке сияла от счастья, её карие глаза горели надеждой. Она не знала, что её мечта о семье начнёт рушиться ещё до свадьбы, что человек, которого она любила, уже делил своё сердце с другой.«Прости меня», – прошептала я той девушке на фото. – «Прости, что не смогла защитить твою мечту».

Щёлкнул замок входной двери. Саша вошёл, используя свой ключ. Я не обернулась, продолжая смотреть в окно.

В отражении стекла я видела его: растрёпанные русые волосы, серо-зелёные глаза, полные смятения, лицо, бледное от холода и, возможно, вины. Он замер в дверях гостиной, всё ещё в своей кожаной куртке, с лёгкой щетиной, которая делала его таким родным и таким далёким одновременно.

– Ника… – начал он, и его голос, обычно уверенный, дрогнул.

– Не подходи, – мой голос был хриплым от слёз, но твёрдым.

– Просто скажи, что хотел, и уходи.

Тишина повисла, между нами, тяжёлая, как снег на ветках за окном. Я ждала. И знала – что бы он ни сказал, пути назад не было. Девочка из детдома научила меня одному: когда тебя предают, нужно идти дальше. Всегда идти дальше.

Глава 5

Я медленно повернулась к нему, чувствуя, как сердце колотится в груди. Саша стоял в дверном проёме, и в его позе не осталось той неуверенности, которую я уловила в кафе несколько часов назад. Плечи расправлены, подбородок приподнят – он пришёл не мириться, а добивать. Его серо-зелёные глаза, которые когда-то казались мне такими тёплыми, теперь сверкали холодной злостью.

– Ну что, наигралась в оскорблённую жену? – его голос звучал резко и грубо. – Устроила сцену в кафе, теперь довольна?

Я сжала бокал в руке, чувствуя, как стекло холодит ладонь. Гнев поднимался внутри, но я старалась держать себя в руках.

– Сцену? – мой голос дрогнул, но я не отвела взгляд. – Ты изменяешь мне с самой нашей свадьбы, Саша. Два года. А я, по-твоему, устроила сцену?

Он усмехнулся, небрежно сбрасывая куртку на диван. Ткань шуршала, пока он проходил в комнату, и этот звук почему-то казался громче обычного в звенящей тишине квартиры.

– А что ты хотела, Ника? Чтобы я вечно ждал, пока ты вспомнишь, что у тебя есть муж? – он повернулся ко мне, и его глаза полыхнули яростью. – Знаешь, в чём твоя проблема? Ты никогда не была женщиной. Не как Марина. Ты даже не пыталась.

Слова ударили, как пощёчина, острые и жгучие. Я поставила бокал на стол, боясь, что пальцы разожмутся, и он разлетится на осколки.

– Не была женщиной? – я задохнулась от возмущения. – Это потому, что я не сплю с чужими мужьями?

– Потому что ты ходячая функция! – Саша повысил голос, и его слова эхом отразились от стен. – Врач на работе, врач дома. Всё ради твоих пациентов, твоей миссии. А где в этом я, Ника? Где мы?

– Мы? – я рассмеялась, но смех вышел горьким, как полынь. – Какое «мы», Саша? Ты был с Мариной ещё до нашей свадьбы!

Его лицо исказилось, и он сделал шаг ко мне. Я невольно отступила, чувствуя, как под ногами дрожит пол.

– Да, был! – он почти кричал. – И знаешь почему? Потому что она живая, Ника! Она смеётся, она хочет меня, а не бесконечные дежурства в больнице. Она женщина, а ты… ты – ошибка в белом халате.

Каждое слово било, как хлыст, оставляя невидимые рубцы. Слёзы жгли глаза, но я стиснула зубы, не позволяя им пролиться.

– Если я такая ошибка, зачем ты женился на мне? Почему не женился на Марине? – мой голос дрожал, но я смотрела ему прямо в глаза.

Саша скривился, будто я задала глупый вопрос.

– А ты как думаешь? Мне было тридцать, родители давили, друзья уже обзавелись семьями. Ты подвернулась вовремя – тихая, удобная, без кучи родственников, которые лезут в жизнь. Идеальная ширма. А Марина…, Марина была замужем и не хотела уходить от своего мужа, он отлично зарабатывал, в отличии от меня на тот момент.

Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Два года брака, все наши вечера, разговоры, смех – всё это было ложью? Я судорожно вдохнула, пытаясь удержать себя от падения в пропасть.

– Ты… ты никогда меня не любил? – слова вырвались сами, тихие и хрупкие.

– Любил? – он фыркнул, отворачиваясь к окну, где за стеклом кружился снег. – Я пытался, Ника. Честно пытался. Думал, ты оттаешь, станешь… нормальной. Но ты только глубже закапывалась в свою скорлупу. Детдомовская привычка, да? Никого не подпускать.

– Не смей! – я сорвалась на крик, чувствуя, как старая боль из прошлого вспыхивает с новой силой. – Не смей использовать это против меня!

– А что, правда глаза колет? – Саша шагнул ближе, нависая надо мной. – Ты так и осталась той напуганной девочкой, которая боится довериться. Только теперь прячешься за работой, за своей миссией спасать чужих детей. А я? Я устал, Ника. Устал ждать, когда ты наконец станешь женой.

Я замахнулась, чтобы ударить его, но он перехватил моё запястье. Его пальцы сжали руку так, что я поморщилась от боли.

– Вот оно, твоё истинное лицо, – прошипел он, наклоняясь ближе. – Не святая, спасающая детей, а просто истеричка.

– Отпусти! – я попыталась вырваться, но он держал крепко.

– Знаешь, что самое смешное? – его голос стал тише, но от этого только злее. – Сегодня в кафе, Марина предложила быть вместе. Не скрываясь. Она готова бросить Сергея ради меня. Хочет строить настоящую жизнь. А ты… ты была просто декорацией.

Я замерла. «Быть вместе». Эти слова эхом отозвались в голове, заглушая всё остальное. Он отпустил мою руку, и я отшатнулась, хватаясь за спинку дивана, чтобы не упасть.

– Пока ты спасала чужих детей, я был с женщиной, которая хочет меня. Всегда. А не между дежурствами, – продолжил он, наслаждаясь моим шоком.

– Убирайся, – прошептала я, едва находя в себе силы.

Саша расхохотался – жестокий, издевательский смех, от которого по спине пробежал холод.

– Убираться? Ника, ты забыла? Это моя квартира. Купленная на мои деньги ещё до того, как я совершил ошибку, женившись на тебе.

Он был прав. Я вспомнила, как подписывала брачный договор, уверенная, что поступаю честно. Не хотела, чтобы он думал, будто я вышла за него из-за денег. Теперь эта честность обернулась против меня.

– Так что, если кто и должен убираться, – он подошёл к бару и налил себе виски, – так это ты. Возвращайся в свою съёмную клетушку. Или в детдом – там тебе самое место.

– Ты чудовище, – слова вырвались сами, хриплые и тяжёлые.

– Нет, дорогая. Я просто мужчина, который устал притворяться, – он сделал глоток, глядя на меня с холодным презрением. – И знаешь, я рад, что всё раскрылось. Марина переедет сюда, завтра же. Она моложе, красивее, страстнее. И главное – она умеет быть женщиной, а не роботом в халате.

Он направился к спальне, но у двери обернулся:

– Можешь спать на диване. Или вали прямо сейчас – мне плевать. Но в спальню не суйся.

Дверь захлопнулась, оставив меня в звенящей тишине гостиной. Я опустилась на диван, глядя на фотографии на полке – мы с Сашей на море, улыбающиеся, счастливые. Ложь. Всё было ложью. Маленькая девочка из детдома, которая так мечтала о семье, снова осталась ни с чем. Только теперь ей было тридцать, и она знала: чудес не бывает. Есть только боль и предательство.

Я встала и подошла к окну. Снег падал на город, равнодушный и холодный. В кармане пальто лежала визитка Сергея – того, кто сегодня в кафе смотрел на меня с такой же болью в глазах. Я провела пальцем по строгому шрифту, чувствуя слабую искру надежды. Может, я не совсем одна?

За спиной послышался шум – Саша включил душ. Смывает следы сегодняшнего вечера? Или готовится к звонку Марине, чтобы рассказать, как выставил меня? Я достала телефон и набрала номер Кати, моей подруги из детдома, единственного человека, который всегда был рядом.

– Ника? – её голос после третьего гудка звучал встревоженно. – Что случилось? Почему так поздно?

– Катя, – мой голос дрогнул, и я не смогла сдержать слёзы. – Мне некуда идти. Можно… можно к тебе?

Глава 6

– Собирайся. Я за тобой выезжаю, – голос Кати прозвучал жёстко, без единого вопроса. – Адрес тот же?

– Катя, не надо, я сама…

– Ника, заткнись и собирай вещи. Буду через двадцать минут. И не вздумай спорить.

Она отключилась, не дав мне возразить. Я стояла с телефоном в руке, чувствуя, как по щекам текут слёзы облегчения. Катя. Моя Катя, которая в детдоме защищала меня от старших девочек, делилась последним куском хлеба и никогда не задавала лишних вопросов. Теперь она работала помощником нотариуса в крупной конторе, носила строгие костюмы и могла одним взглядом заставить замолчать любого нахала. Но для меня она оставалась той рыжеволосой девчонкой с острым языком и золотым сердцем.

Я быстро прошла в спальню. Саша всё ещё был в душе – слышно было, как льётся вода. На комоде лежали его часы, кошелёк, телефон. Экран засветился – сообщение от Марины: «Как всё прошло? Она уже съехала?» Меня передёрнуло от отвращения. Они обсуждали меня, как вещь, которую нужно выбросить.

Я достала из шкафа спортивную сумку и начала складывать вещи. Несколько свитеров, джинсы, бельё, косметичка. Рабочий халат, стетоскоп. Папка с документами – паспорт, диплом. Всё, что действительно моё, поместилось в одну сумку. Два года жизни – и вот результат.

На тумбочке стояла фотография моих родителей – единственная, которая у меня осталась. Мама с папой на даче, молодые, загорелые, счастливые, куда делся наш семейный фотоальбом, мне в детдоме так никто и не смог ответить. Мне было пять, когда сделали этот снимок. Через два года их не стало. Я аккуратно завернула рамку в свитер и положила в сумку.

Звук воды в ванной прекратился. Я застегнула сумку и вышла в гостиную. На журнальном столике лежали ключи от квартиры – те самые, которые Саша вручил мне в день свадьбы с улыбкой: «Теперь это твой дом, любимая». Я сняла их с брелока и положила на стол. Больше они мне не понадобятся.

Телефон завибрировал – сообщение от Кати: «Внизу. Спускайся».

Я накинула пуховик, подхватила сумку. У двери обернулась в последний раз. Квартира, где я прожила два года, теперь казалась чужой. Дизайнерский ремонт, который выбирал Саша, дорогая мебель, картины на стенах – всё это никогда не было моим. Я была здесь гостьей, временной жиличкой, которую теперь выставляли.

– Сваливаешь? – Саша вышел из спальни в халате, вытирая волосы полотенцем. – И правильно. Чем быстрее, тем лучше для всех.

Я не ответила. Просто вышла и закрыла за собой дверь. В лифте меня трясло – то ли от холода, то ли от пережитого. Когда двери открылись, я увидела Катю. Она стояла у своей старенькой «Мазды», в длинном чёрном пальто поверх пижамы, рыжие волосы растрёпаны, на лице – выражение готовности убить любого, кто посмеет меня обидеть.

– Иди сюда, – она раскрыла объятия, и я упала в них, как в детстве.

Катя обняла меня крепко, прижимая к себе. От неё пахло домом – кофе, ванилью и чем-то неуловимо тёплым. Я разрыдалась, уткнувшись ей в плечо, а она гладила меня по спине и приговаривала:

– Тише, малышка. Всё будет хорошо. Я здесь.

Она усадила меня в машину, забросила сумку на заднее сиденье. Села за руль и тронулась с места. Несколько минут мы ехали молча. Я смотрела на заснеженные улицы, а Катя поглядывала на меня с беспокойством.

– Рассказывай, – наконец сказала она, сворачивая на Садовое кольцо.

И я рассказала. Всё – от утренних фотографий до сегодняшнего разговора с Сашей. Катя слушала молча, только костяшки пальцев белели на руле.

– Сволочь, – выдохнула она, когда я закончила. – Нет, это слишком мягко. Мразь конченая. Ты была для него ширмой? Декорацией? Да я ему…

– Катя, не надо.

– Надо! – она ударила по рулю. – Ника, ты самый чистый, добрый человек, которого я знаю. Ты спасаешь детей, ты отдаёшь себя без остатка. А этот… этот ублюдок посмел так с тобой? Я завтра же найду самого злобного адвоката, и мы его раздавим!

– У нас брачный договор, – тихо сказала я. – Квартира его, машина его. У меня ничего нет.

– Плевать на договор! Есть моральный ущерб, есть… – она осеклась, взглянув на меня. – Ладно. Потом разберёмся. Сейчас главное – привести тебя в чувство.

Мы подъехали к её дому – пятиэтажной хрущёвке на окраине. Катя жила одна в двухкомнатной квартире, доставшейся от приёмной бабушки. Та взяла её из детдома, когда Кате было шестнадцать, и стала единственным родным человеком. После её смерти Катя берегла эту квартиру как зеницу ока.

– Заходи, – она открыла дверь. – Дома бардак, предупреждаю.

Но бардака не было. Обычная Катина квартира – книги повсюду, стопки документов на столе, кружка с недопитым кофе. На стене – фотографии из детдома. Вот мы с ней на Новый год, обе в одинаковых платьях. Вот на выпускном из школы. Вот я на вручении диплома, а Катя рядом с букетом роз – единственная, кто пришёл меня поздравить.

– Будешь жить в большой комнате, – Катя понесла мою сумку в спальню. – Я там диван разложу. А ты пока иди в душ. И не спорь!

Горячая вода смывала остатки этого кошмарного дня. Я стояла под струями, чувствуя, как напряжение постепенно уходит. Когда вышла, Катя ждала меня с кружкой чая и тарелкой бутербродов.

– Ешь. Когда ты последний раз нормально питалась?

Я попыталась вспомнить и не смогла. Вчерашнее дежурство, потом утренний чай, который я так и не допила…

– Вот именно, – Катя подтолкнула тарелку ближе. – Ешь, а то я за себя не ручаюсь.

Я откусила бутерброд, и вдруг поняла, как голодна. Катя села напротив, обхватив ладонями свою кружку.

– Знаешь, что я думаю? – сказала она задумчиво. – Всё к лучшему.

– Катя…

– Нет, послушай. Этот урод показал своё истинное лицо. Представь, если бы ты узнала через пять лет? Или после рождения ребёнка? Вот тогда было бы по-настоящему страшно.

Я вздрогнула. Дети. Мы с Сашей планировали завести ребёнка в следующем году. Я уже присматривала курсы для беременных, читала книги. А он в это время строил планы с Мариной.

– Кстати, про того мужика, Сергея, – Катя прищурилась. – Расскажи подробнее.

Я пожала плечами:

– Архитектор. Муж Марины. Мы встретились только сегодня. Он… он тоже в шоке от всего.

– Но визитку дал?

– Да просто на случай, если понадобится поддержка.

Катя хмыкнула, но ничего не сказала. Мы ещё долго сидели на кухне. Она рассказывала про работу, про своего начальника-самодура, про клиентов. Пыталась отвлечь меня, и я была ей за это благодарна.

Когда я наконец легла на разложенный диван в большой комнате, за окном уже светало. Я лежала, глядя в потолок, и думала: что дальше? Как жить, когда всё, во что верила, оказалось ложью?

Телефон, лежавший на тумбочке, засветился. Сообщение от неизвестного номера: «Ника, это Сергей. Просто хотел убедиться, что у вас всё в порядке. Если нужна помощь – звоните в любое время».

Я перечитала сообщение несколько раз. Незнакомый человек проявлял больше заботы, чем муж за два года брака. Я положила телефон обратно и закрыла глаза. Завтра будет новый день. День, когда я начну строить жизнь заново. Без Саши, без иллюзий, но со своим достоинством. И я справлюсь. Я всегда справлялась.

Глава 7

Я проснулась от аромата свежесваренного кофе. Катя стояла в дверях с кружкой в руках, её рыжие волосы торчали во все стороны, напоминая гриву растрёпанного льва.

– Подъём, доктор! Семь утра, через час на работу, – сказала она, протягивая мне кружку.

Я резко села, и реальность обрушилась на меня, как ледяной душ. Вчерашний день не был кошмаром. Я действительно ушла от Саши, который два года изменял мне с ассистенткой.

– Может, возьмёшь больничный? – Катя присела на край дивана, глядя на меня с тревогой. – После такого…

– Нет, – я отхлебнула горячий кофе, обжигающий горло. – У меня приём. Дети ждут.

Катя покачала головой, но спорить не стала. Она знала, что работа для меня – как спасательный круг.

В больнице я переоделась в ординаторской, стараясь не думать о Саше, который дежурил где-то в хирургическом отделении. Педиатрия находилась в другом крыле, и наши пути редко пересекались на работе. Но сегодня каждый шаг по коридору, каждый скрип двери заставлял моё сердце сжиматься.

Первый пациент – пятилетний Миша с бронхитом – отвлёк меня от мрачных мыслей. Я слушала его дыхание, объясняла маме схему лечения, и боль отступила. Здесь, в кабинете, я была на своём месте. Здесь я знала, что делать.

К обеду я приняла пятнадцать пациентов. Простуды, аллергии, плановые осмотры – рутина, которая держала меня на плаву. В ординаторской я выпила чай, старательно избегая взгляда на пустое кресло, где обычно мы сидели с Сашей во время перерыва, разговаривая и строя планы на выходные.

– Ника? – в дверь заглянула Лена, медсестра из хирургии. Её сочувствующий взгляд выдал, она в курсе происходящего: новости в больнице распространялись быстрее вируса.

– Ты в порядке? – спросила она тихо.

– Да, спасибо, – я натянула улыбку, отворачиваясь к компьютеру. – Всё нормально.

Лена хотела что-то добавить, но я уткнулась в экран телефона, давая понять, что разговор окончен.

В три часа, когда я заполняла карту последнего пациента, дверь кабинета резко распахнулась. На пороге стоял Саша в хирургической форме. Его лицо было непроницаемым, но в серо-зелёных глазах мелькали раздражение и решимость.

– Нам нужно поговорить, – бросил он, закрывая дверь.

Я откинулась на спинку стула, скрестив руки на груди. Сердце заколотилось в бешеном ритме, но я заставила себя дышать ровно. Он не увидит моей боли. Не дождётся.

– Я работаю, Саша. У тебя операция через полчаса, если я правильно помню твой график. Или ты теперь вместо скальпеля размахиваешь словами?

Он поморщился, не ожидая моего сарказма. Я всегда была мягкой, сдержанной, но сегодня во мне проснулась та Ника, которая в детдоме умела давать отпор, если её загоняли в угол.

– Приём окончен, я проверил твоё расписание, – его тон был холодным, деловым, как будто он обсуждал план операции. – Хватит строить из себя святую. Нам надо обсудить развод.

– Развод? – я вскинула бровь, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри всё кипело. – Как мило, ты уже спешишь расчистить место для своей новой пассии. Что, Марина уже примеряет мои тапочки?

Его глаза сузились, щёки слегка покраснели – я попала в цель.

– Не начинай, Ника. Давай без театральных сцен. Подпишешь бумаги – и всё закончится быстро. У нас брачный договор, делить нечего.

Я встала, обойдя стол, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Он был выше, но я выпрямила спину, глядя прямо в его глаза – те самые, что когда-то казались мне тёплыми, а теперь были холоднее январского льда.

– Быстро? – я позволила себе лёгкую усмешку. – Прости, дорогой, но я не тороплюсь. Знаешь, я вспомнила один пункт в нашем брачном договоре. Кажется, там было что-то про измену. Думаю, стоит освежить память. А ещё… – я сделала паузу, наклонив голову, – будет любопытно послушать, как ты объяснишь Роману Игоревичу – нашему главврачу и, по совместительству, твоему отцу, – почему твой роман с ассистенткой обсуждает вся больница.

Саша стиснул челюсти, его пальцы сжались в кулаки, но он не двинулся с места.

– Не смей угрожать мне, Ника, – его голос стал тише, но в нём звенела злость. – Ты думаешь, это что-то изменит?

– О, я не угрожаю, – я наклонила голову, позволяя себе лёгкую язвительную улыбку. – Я просто напоминаю, что у меня есть глаза, уши и пара друзей, которые с дивайсами на «ты». Например, взломать твой телефон, ноутбук. Интересно, сколько там ещё переписок с «коллегами», а может и не только с ними?