Треск стекла

Лев Северский

Треск стекла

Треск стекла

Глава 1. Город, который забыл свои имена

Я проснулся от звука, похожего на шёпот дождя, хотя дождей уже несколько лет как не бывало. Это был рассыпающийся в прах стеклопакет: день за днём от солнца и пыли они становились хрупкими, как скорлупа, и трескались, будто город лишался ещё одного способа смотреть на мир. Я лежал на матах в бывшем детском саду и дышал сухим воздухом, пахнувшим палёной проводкой и прелой бумагой. Надо было вставать – время до жары было коротким.

Я носил в голове карту, нарисованную не чернилами, а страхом: где ещё остались неперевернутые квартиры, где течёт ручей, откуда лучше не возвращаться после полудня. Наш город – если его ещё можно было так назвать – был сетью из безопасных троп, как лабиринт, где за каждой стеной стояли мёртвые телевизоры, знавшие больше, чем мы.

Я знал своё имя: Лев. И помнил ещё три – отца, мать, сестру. Остальных имён у меня не было. Мы разучились называть друг друга вслух. Это казалось роскошью, даром для тех, кто успел распечатать фотографии и подписать их, пока было электричество. Теперь мы называли друг друга по функциям: Смотритель, Ныряльщик, Пекарь (хотя хлеба не было), Датчик – так мы прозвали девочку, которая на слух определяла, сколько воды осталось в баке.

У каждого была своя причина не уходить. Моя – маленький, почти смешной, искусственный садик, который мы вырастили на крыше. В трёх рваных контейнерах росла картошка и два куста томатов, упрямо цеплявшихся корнями за пыль. Они были зависимы от меня, как я – от них. Мы пользовались водой из старой пожарной цистерны, которую я нашёл в подвальном гараже. Там до сих пор стояли машины, как киты во время отлива: огромные, бессмысленные, и их металл был теплее наших ладоней.

Глава 2. Пустыня внутри людей

К полудню воздух становился вязким, солнце проливало свой белый свет из бездны, и тени теряли форму. Мы привыкли прятаться, успев за утро сходить туда, где хранились вещи из прошлого. Этот день я планировал провести у библиотечного хранилища – люк с ржавой ручкой, скрытый под досками, оставался одним из немногих мест, где ещё дышало холодом. Там, среди книжных скелетов, иногда попадались вещи, за которые стоило рисковать: карта с отметками старых насосных станций, мешок семян, забытая коробка с фильтрами.

Я встретил Смотрителя у разбитой витрины. Он был худой, как сушёная ветка, но глаза – живые, тёмные, словно кто-то спрятал в них воду. Он кивнул на обугленную пятиэтажку.

– Там наверху штору шевелит, – сказал он. – Ветер, наверное. Или кто-то вернулся.

Мы избегали слов «они». Потому что «они» значило непредсказуемость. И страх.

– Было бы глупо вернуться, – ответил я.

– Всё глупо в этом городе, Лев. Но иногда глупость – это единственное, что движет.

Он протянул мне кусок ткани – повязку для лица. Я порвал свою на тропе. Пыль, что вилась над улицами, не была обычной пылью: она была зернистой, с блёстками соли. Когда-то здесь было море. Оно ушло, оставив после себя рыбий запах и белые кристаллы на асфальте. Мы не знали, почему именно оно ушло, хотя слышали истории: о подземных провалах, о перераспределении, о людях, забравших воду с собой в гигантских цистернах под землю. Легенды продержались дольше, чем трубы.

Я спустился в люк, а Смотритель остался наверху, чтобы следить за горизонтом. Книги лежали слоями, словно срезанные годовые кольца. Я взял одну и открыл наугад:

«Уровень воды к утру упал на три метра, однако поведение косяков рыбы остаётся прежним…»

Я улыбнулся – будто кто-то рассказывал шутку. Рыба. Казалось, что слово «рыба» не имеет веса, не царапает горло. С ним в голову лезли картинки прохлады, мокрых ладоней, слепящих бликов на поверхности. Я помнил, как однажды мы нашли в туннеле хвост. Он был сухой – как лист из картонной книги.

Глава 3. Голос под землёй

В глубине хранилища было помещение, дверь в которое открывалась неохотно – как будто давно не слышала просьб. Я прижался плечом и вполз внутрь. В комнате пахло резиной и старой краской. По стенам тянулись кабели – уже бессмысленные, лишённые цели. Я успел подумать, что это ещё одна пустая комната, пока не услышал звук. Он был мягким, низким, словно великий орган, играющий на одном тоне. Он шёл снизу.

Звук воды.

Я замер. Шум был не выдумкой: он был идущим по костям. Я упал на колени и приложил ладонь к бетонному полу. Через секунду отдёрнул – мне показалось, что откуда-то поднимается прохлада. Я принюхался: да, влажный воздух, едва уловимый. Я начал шарить по полу, как слепой, пока рука не наткнулась на металлическую крышку. В ней не было ручек, но была щель.

– Смотритель! – крикнул я наверх, и собственный голос отозвался хрипом в пыли.

Он долго не отвечал, а потом в люк заглянул знакомый силуэт.

– Что там?

– Слышишь?

Он прислушался. Я видел, как меняется его лицо. Он улыбнулся одним углом губ.

– Это… – сказал он медленно. – Снизу. Вода?

– Похоже.

Мы по очереди пытались приподнять крышку, но та едва сдвигалась. Тогда Смотритель достал из рюкзака домкрат – он умел хранить в своих карманах целые гаражи – и мы вставили его под край. Металл застонал. Потом щель стала шире, пахнуло холодом и морской тиной, которой не могло тут быть.

Под крышкой оказался узкий лестничный пролёт, шедший в темноту. Из него тянуло не только влажным воздухом – ещё и звуком, который можно было бы назвать песней, если бы песни пели стены.

– Пойдём, – сказал я.

– Нет света.

– У меня есть фосфорные полоски и спички.

Мы спустились. С каждой ступенью шум становился громче, и во рту ощущалась пресная металлическая горечь – как от ключа, на котором дети когда-то пробовали язык, чтобы проверить его «на вкус».

Лестница вывела к двери из толстого стекла. Я не сразу понял, что это стекло, потому что оно было матовым и покрытым микроцарапинами. За ним – тусклое зеленоватое сияние. Смотритель прислонил к нему ладонь.

– Тепло, – удивился он. – Или мне кажется?

– Не открывай резким движением, – сказал я. – Вдруг там вакуум или газ.

– Ты когда стал осторожным?

– С тех пор как наша картошка перестала давать по пять штук с куста.

Он усмехнулся. Мы поискали вокруг и нашли панель с механическим колесом. Когда-то тут была автоматика, но теперь всё вручную. Мы начали вращать, и стеклянная дверь отступила внутрь – по слою воды, который вдруг имелся прямо у порога. Мой ботинок промок. Я смотрел, не веря глазам: перед нами в глубине бетонного зала имелось озерцо – круглая чашка, наполненная до краёв. Вода была чистой, зелёное сияние исходило от стенок – как если бы по периметру тянулась неоновая лента.