Лик войны

Анна Арсланова, Мария Арсланова

Лик войны

От автора

Приветствую тебя, мой дорогой друг! Пишет тебе одиннадцатилетняя девочка, школьница – меня зовут Анна. В нашей семье мы трепетно храним память о моей прабабушке, которую звали Прасковьей, хотя это имя она выбрала себе сама в далёком 1941 году, намеренно заявив о потере документов. Но это уже отдельная история, с которой ты сможешь ознакомиться в нашей книге. Моя старшая сестра Мария, и я решили создать книгу, где подробно расскажем об одном неизвестном подвиге. Дело в том, что прабабушка поведала о нём только нашей маме, а мама поделилась с нами.

В наши дни часто можно услышать, что нынешнее поколение не интересуется героями прошлых лет, что в школах историю преподают недостаточно увлекательно. Но я скажу вам вот что: в школах историю преподают хорошо и рассказывают обо всём. Проблема в том, что мы на этих уроках сидим в телефонах и болтаем, отвлекая не только себя, но и окружающих. Разве это вина учителя? Это наше личное отсутствие воспитания и нежелание меняться.

Поэтому я обращаюсь к вам, дорогие мои ровесники, обращаюсь к вам с призывом: начните изменения с себя. В каждой семье скрывается свой герой, своя уникальная история. Погрузитесь в изучение родословной, исследуйте архивы, откройте новые факты, посетите краеведческий музей. Уверяю вас, это захватывающее приключение! Вы станете настоящим исследователем, идущим по следу в поисках сокровищ. Но в итоге вы найдёте нечто гораздо более ценное, чем золото и бриллианты – вы обретёте себя. Через историю своих предков вы познаете историю всей страны и осознаете свою значимость, свою роль в обществе. Вы поймете, что от вас, как от частицы целого, зависит будущее нашей страны. Ведь Победа в Великой Отечественной войне ковалась усилиями каждого, наши прадеды и прабабушки внесли свой вклад в нашу сегодняшнюю жизнь. История – это не просто предмет, это сама жизнь, и каждый прожитый день делает нас её частью. Очнись, мой друг, перестань искать причины для бездействия. Начни действовать прямо сейчас, работай над своим будущим. Попробуй, вдохновившись моим примером, написать свою историю. А пока я предлагаю вам окунуться в рассказ об одном малоизвестном подвиге – подвиге моей прапрабабушки. Мы хотим представить эту историю от первого лица, как будто мы перенеслись в прошлое, на восемьдесят четыре года назад, и стали свидетелями тех событий. Мы пройдем вместе с героями через все испытания и постараемся максимально подробно осветить события тех далеких лет. Желаю вам увлекательного чтения.

***

Глава1

Расставание…

Бессарабия, словно раскинувшаяся на просторах жемчужина, купалась в сиянии яркого, почти навязчивого солнца, где лучи, пронизывая воздух, наполняли все вокруг ослепительным светом. Бескрайние поля, изумрудного цвета, растянулись до самого горизонта, словно зеленое море, которое легко колышется под ласковым дуновением ветерка. Этот ветер, пропитанный ароматами будущего лета, нёс с собой запах свежей, ещё не скошенной травы – запах прекрасного и безмятежного времени года. Тонкие стебли травы, покачиваясь на лёгком ветру, шептали о близком урожае, о буйстве жизни на бескрайних возможностях этих плодородных земель, где виноградная лоза, уже набравшая силу, вползала на холмы, и её листья, насыщенно-зеленые, и блестящие, показывали свою готовность к обильному урожаю. А зелёные грозди винограда, прозрачно намекающие на свою будущую сладость, словно драгоценные камни, украшали склоны холмов, создавая завораживающую картину идиллической природы.

Майские дни стремительно уступали место июню 1941 года. Казалось, время замедлило свой бег, текло медленно и размеренно, как могучий Днестр, неспешно несущий свои воды к Чёрному морю. Это лето начиналось как идиллия, как предвкушение богатого урожая и мирной, спокойной жизни. Крепкие мужчины, загорелые до черноты, словно сама земля, работали на полях без устали. Их руки, грубые и сильные, ловко управляли косами, перемещали плуги, бороздя землю, готовя её к щедрому урожаю. Женщины, в ярких, пестрых платках, напоминая цветущие маки, хлопотали по хозяйству. Нежными, но твёрдыми ручками они готовили вкусный обед под сенью распустившихся фруктовых деревьев, ухаживали за детьми, чьи звонкие, радостные голоса свободно носились по окрестностям, наполняя воздух жизнерадостностью.

Вечера проводились у костров, под бездонным, звёздным небом. Тихие, задушевные песни, передаваемые из поколения в поколение, сливались с шелестом травы и пением кузнечиков, а старые сказки, полные магии и тайны, переносили слушателей в волшебный мир, отвлекая от суеты дня. И казалось, ничто не могло нарушить эту идиллическую картину мирной жизни. Но тень неизбежного надвигалась. Тревожные слухи, как ядовитые змеи, проникали в беспечные разговоры. Шепот о войне, о нарастающей напряженности на границе, пронизывал атмосферу с неизбежной уверенностью. Газеты сообщали о военных учениях, о концентрации войск, о дипломатических провалах. Люди читали эти строки с растущей тревогой, стараясь отбросить нарастающее чувство беды, притворяясь, что война – это что-то далёкое, что не затронет их мирный рай. Но в глубине души затаилась предчувствие, тёмная тень, которая не давала спокойно наслаждаться чудными деньками, предупреждая о близящейся трагедии. Июнь 1941 года, какой он был прекрасный, и каким он стал жестоким.

В этот чудесный день, как обычно, Ольга захотела принести отцу обед на работу. Собрала сумку положив туда: испечённый дома хлеб, отварной картофель, только что сорванные с грядки огурцы и, конечно же, квас. Стефан Стефанович Баламез, именно так звали Ольгиного отца, обожал этот квас, сделанный с особой любовью и старанием его женой, Марией Ивановной Баламез. Ольга вышла из дома, стараясь не хлопать дверью, и направилась по привычному маршруту к месту работы своего отца. Не торопясь, она шла, осматривая всё вокруг. Вдалеке заметила приближающихся родителей Виолетты: дядю Поликарпа и тетю Габриэллу. Узнав их, Оля учтиво поздоровалась.

Стефан Стефанович Баламез

"Здравствуй, Оленька," – ответил дядя Поликарп с доброжелательной улыбкой. "Ты идешь к своему отцу?" – спросил он.

"Да," – подтвердила Ольга, кивнув головой. "Он сейчас на работе?" – поинтересовалась она.

"Да, Оля, Стефан там, я предлагал ему пойти с нами, но он отказался. У него сегодня какое-то подавленное состояние, чем-то взволнован", – объяснил дядя Поликарп.

Не дослушав его, тетя Габриэлла перебила:

"Ольга, мы все крайне обеспокоены, ведь Стефану угрожает арест. Его снова вызвали на допрос сегодня, и он вернулся крайне подавленным. Что мы можем для него сделать? Как твоя мать справляется с этим? Я хотела бы ее проведать, она дома?" выпалила Габриэлла, не давая шанса ответить.

"Да, мама дома, она прилегла отдохнуть. Я тихонько вышла, чтобы её не разбудить, и направилась к отцу. Приходите немного позже, пусть она поспит, она всю ночь плакала", – ответила Ольга.

"Простите, я побегу к папе", – прервала разговор Ольга, вежливо попрощавшись с соседями.

Дядя Поликарп махнул ей рукой в ответ и сказал: "Конечно, беги. Всего хорошего тебе, Оленька".

Ольга прибавила ходу, стремясь как можно скорее добраться до отца. Сильное беспокойство за него не покидало её. Последние события обрушили на него целый шквал невзгод. С установлением Советской власти давление на отца Ольги лишь усилилось.

"Какая несправедливость!" – прошептала она, сдерживая подступающие слезы. Её быстрый шаг перешел в бег, и она, не замечая никого вокруг, мчалась к нему. Сосед Яшка, заметив её издалека, окликнул:

"Оля, привет!". Но девушка, поглощенная своими мыслями, не ответила и даже не обратила на него внимания, продолжая свой путь к отцу.

Наконец, она оказалась перед зданием, где он работал, остановилась, чтобы перевести дух и успокоиться. Улыбнувшись своему отражению в стеклянной входной двери, она вошла внутрь. Пройдя по безлюдному длинному коридору, она подошла к двери кабинета. Немного помедлив, постучала.

"Кто там? Войдите," – раздался голос отца. Ольга слегка приоткрыла дверь, просунула голову и произнесла:

"Папа, это я, Оля. Я не помешаю?".

"Нет, Оленька, заходи, конечно," – ответил отец. Войдя в кабинет, она увидела отца, сидящего в кресле, которое когда-то давно подарил ему дядя Поликарп. Он переделал его из старого конфискованного кресла, которое еще при царском режиме отобрали у цыганского барона. Это кресло имело дугу вместо ножек, что позволяло приятно покачиваться на нем. Поликарп отремонтировал его в своей мастерской и преподнес другу в день рождения. Стефан забрал кресло на работу, утверждая, что в нем ему лучше думается. Ольга подошла к отцу, наклонилась и поцеловала его в щеку. Отец ласково похлопал её по плечу.

"Ты принесла обед?", – спросил он.

"Да, папа, я принесла картошку, огурцы, хлеб и квас," – ответила Ольга.

"Это хорошо," – произнес он в ответ.

"Можешь оставить всё на столе, я поем чуть позже."

"Папа, а можно мне остаться здесь? Я хочу побыть с тобой," – спросила Оля.

"А как мама?", – поинтересовался отец.

"С мамой всё хорошо. Когда я уходила, она прилегла отдохнуть, да и скоро к ней придет тётя Габриэлла. Я встретила их по дороге, и она мне об этом сказала," – ответила Ольга.

"Тогда, конечно, оставайся, дочь. Тем более, я хотел с тобой поговорить. Разговор у нас будет долгим," – тихо произнес отец.

Не теряя времени, Ольга направилась к столу и, получив согласие отца, убрала разложенные документы. Затем она развернула белоснежную скатерть, украшенную вышитым орнаментом по краям. Эту скатерть она вышивала своими руками в восемнадцатилетнем возрасте, представляя её частью своего приданого. Так и произошло, однако семейная жизнь Ольги оказалась недолгой: муж оставил её, вынудив вернуться в родительский дом. Эти события остались позади, и Ольга старалась не думать о них, хотя вещи иногда напоминали о прошлом. Она осторожно встряхнула скатерть, словно избавляясь от воспоминаний, провела ладонями по гладкой поверхности и начала доставать продукты из сумки. На стол поставила банку с квасом, тарелки с вареным картофелем и свежими огурцами. Наполнив стакан душистым квасом, она позвала отца. "Папа", – проговорила Ольга с особой теплотой,

– "присаживайся, все накрыто", – добавила она. Стефан поднялся из кресла и взглянул на дочь с глубокой печалью в глазах. С тяжелым вздохом он произнес:

"Да, дочка, жизнь – это не поле перейти. Столько всего случается на жизненном пути, а жить нужно, и жить, по совести, достойно. Но что бы со мной ни случилось, жизнь все равно бесконечна, и я в этом уверен". С этими словами отец подошел к Ольге, обнял ее за плечи и тихонько прошептал ей на ухо, продолжая свою речь. "Оля, поверь, жизнь вечна. Моя жизнь продолжится в тебе и в твоих детях, как новый виток. Понимаешь?" Стефан нежно улыбнулся и поцеловал дочь в лоб.

"Папа, почему ты так говоришь?", – с недоумением спросила Ольга.

"Ты будешь жить, все будет хорошо", – продолжила она дрожащим голосом, готовая расплакаться.

"Оля, не стоит расстраиваться, лучше послушай меня", – ответил отец. Стефан медленно опустился на стул, проведя рукой по белоснежной скатерти и подвигая к себе тарелку с картофелем.

"Доченька, ты должна понять, что надвигаются очень трудные времена. Враг у порога, и это страшный враг. Нельзя его недооценивать. Человечество столкнется с такой жестокостью, какой еще ни одно поколение не знало".

Стефан сделал глоток кваса из кружки и проговорил:

"Ах, какой же восхитительный квас! Как же я буду тосковать по нему! Моя Машенька просто золото".

"Папа, ну хватит тебе!" – перебила его Оля, едва сдерживая рыдания. "Ну зачем ты говоришь так, словно прощаешься?" – бормотала она.

Отец улыбнулся ей в ответ:

"Доченька, не нужно слез. Необходимо быть сильной. Ты должна осознавать, что ареста мне не миновать, это лишь вопрос времени. Я хочу подготовиться, а после – будь что будет," – продолжал Стефан.

Папа, я не могу понять, пожалуйста, объясни мне. Почему тебе грозит арест? Ведь все это связано с теми событиями, когда румыны вторглись в Бессарабию. Хотя мне тогда было всего шесть лет, я прекрасно все помню. 1918 год…

Румыны захватили власть, подкупив членов Сфатул Цэрий, но ты ведь голосовал против их прихода. Почему Советы не принимают это во внимание сейчас? Посмотри, сколько людей трусливо сбежали после прихода советской власти, как они напугались. Ох уж они и лживые лицемеры, а ты остался, не испугался никого, не отступил от своих позиций. Ведь ты всегда поддерживал Россию, придерживался именно той политики, которую несла и несёт советская власть. Так почему же теперь тебя хотят посадить, и в чем тебя обвиняют? Объясни мне, пожалуйста, – выпалила Оля отцу, словно на одном дыхании.

"Ах, Оленька, если бы всё решалось так элементарно," – отозвался отец. "Если бы… Но, поверь, моя дорогая, реальность гораздо сложнее. Да, 1918 год, точнее, период после Февральской революции 1917-го. В то время…"

Стефан замолчал, словно перебирая воспоминания, прокручивая в памяти события тех лет.

"Знаешь, тогда завершились боевые действия между Россией и Центральными державами. И вот, на территории бывшей империи, включая нашу Бессарабию, стали возникать многочисленные собрания, где представители различных социальных групп и профессий обсуждали будущее страны, именно в этой обстановке, 23 октября 1917 года, в Кишинёве состоялся Первый Всероссийский молдавский военный конгресс," – вспомнил Стефан и продолжил свой рассказ о тех далёких временах.

"Так вот, участники этого съезда провозгласили автономию Бессарабии в составе Российской Федеративной Демократической Республики. Тогда же было заявлено о создании временного законодательного органа, названного «Советом страны», который должен был действовать до созыва Учредительного собрания Бессарабии, а вот уже 21 ноября 1917 года был сформирован Сфатул Цэрий”. А, 2 декабря того же года депутаты этого парламента приняли решение о создании Молдавской Демократической Республики.

Вот с чего всё началось, моя девочка," – устало заключил Стефан, выдержав долгую паузу смотря сквозь в комнату куда-то в пустоту.

"С самого начала было понятно, продолжил Стефан свой рассказ, что в состав Сфатул Цэрий войдут представители "всех организованных сил революционной демократии, разных национальностей и местных органов власти". Таким образом, различные общественные организации получили право направлять своих делегатов в бессарабский парламент. И, представь себе, Оленька, одной из таких организаций был "Союз государственных служащих", чей Центральный комитет выдвинул мою кандидатуру в качестве представителя в парламент Бессарабии. Мой мандат был утверждён Мандатной комиссией Сфатул Цэрий 4 февраля 1918 года. Я активно участвовал в работе этого законодательного органа, входя в состав контрольной, финансовой и бюджетной комиссий. Также был членом Комиссии по разработке проекта о языке. Кроме того, с 19 мая по 27 ноября 1918 года я занимал должность вице-председателя конституционной комиссии," – продолжал Стефан, а дочь, широко раскрыв карие глаза, внимательно слушала каждое слово отца. Казалось, они оба пытались найти ответ в прошлом: один вспоминал, другая делала выводы.

"В период работы Сфатул Цэрий," – продолжал Стефан,

– "здесь, в нашей молодой республике, росло влияние Советов, образованных бывшими солдатами царской армии, вернувшимися с румынского фронта. И следует отметить, что у Сфатул Цэрий не было ни административных, ни финансовых средств для поддержания порядка. И вот тогда, моя дорогая, началось это гнусное предательство. Тогда лидеры, лидеры Сфатул Цэрий…"

Стефан замолчал, словно вновь переживая те моменты, погрузившись в свои воспоминания, закрыл глаза, и слеза скатилась по его щеке. Оля подошла к отцу, взяла его за руку:

"Папа, папа," – повторила она, – "что с тобой?"

Стефан открыл глаза: "Нет, доченька, ничего. Я просто вспомнил тот день. Они начали переговоры с правительством Румынии о вводе войск на нашу землю, нашу Бессарабию.

"В итоге, в начале января 1918 года румынские войска перешли реку Прут. А руководство нашего молдавского блока, имевшее большинство в парламенте, вело тайные переговоры с румынским правительством о присоединении Бессарабии к Румынии. В конце концов, они разработали план, по которому вопрос о присоединении должен был решить Бессарабский парламент. И вот то самое заседание, о котором ты сейчас мне напомнила, состоялось 27 марта 1918 года. На нём был поставлен на голосование вопрос о присоединении Бессарабии к Румынии, и результаты были таковы: 86 депутатов проголосовали "за", 3 – "против", 36 – воздержались, 13 – отсутствовали. Среди этих трёх депутатов, открыто высказавшихся против присоединения Бессарабии к Королевской Румынии, был и я, твой отец. Да, за этот поступок пришлось заплатить, и я до сих пор расплачиваюсь. Но я всё равно считаю, что поступил правильно тогда. Нельзя было пускать румын к нам. Нужно было стремиться к воссоединению Бессарабии с Советами.

У меня сохранилась старая листовка, хочешь, покажу?" – неожиданно сменил тему Стефан.

"Да, конечно," – с интересом ответила Оля.

Отец встал, открыл небольшой шкафчик возле стола и достал старый клочок бумаги, который Оля сначала приняла за газету, но, взяв его в руки, поняла, что это листовка, которой было уже 23 года.

"Столько лет прошло, а ты её хранишь," – сказала Оля.

"Да, конечно, и буду хранить," – улыбнулся Стефан.

"А лучше, возьми её себе и сохрани. Ведь у тебя обязательно будут дети, доченька, ты непременно выйдешь замуж, родишь много детей, и им ты расскажешь обо мне."

"Папа, ты опять начинаешь меня пугать этими словами," – перебила Оля отца.

"Доченька, это жизнь," – продолжал он.

"Это жизнь: мы умираем, рождаются наши внуки, и всё продолжается."

Перебив отцовскую речь, Оля возмущенно воскликнула, не понимая, как можно так яростно защищать советский режим, а теперь этот режим желает его арестовать. Несправедливость ситуации казалась ей очевидной.

"Я совсем потеряла нить!" – произнесла она в замешательстве.

"Дай мне объяснить, и ты поймешь", – последовал ответ отца.

"Румыния," продолжал отец свой рассказ для дочери, "лишь декларировала приверженность к демократическим принципам, но на деле мы не ощутили на себе её демократии. Нас превратили в незначительную территорию, которую эксплуатировали, не заботясь о благополучии жителей Бессарабии," – с негодованием произнес Стефан. Мы стали разменной монетой в сложной геополитической игре и жертвами внутренних противоречий, раздиравших нашу землю. Мы столкнулись с жестокой реальностью политических махинаций и национальных амбиций. Бессарабия стала ареной ожесточенной борьбы между различными политическими силами, включая румынских националистов, сторонников независимости, советских агентов. Жестокая борьба за Бессарабию между различными политическими группировками привела к её включению в состав Румынского Королевства.

Уже в июле 1918 года я активно занялся политической деятельностью, добиваясь проведения внеочередного заседания Сфатул Цэрий – законодательного собрания Бессарабии. Моей целью было немедленное разрешение вопроса о будущем Бессарабии, но я столкнулся с серьезными политическими трудностями и тот факт, что созыв Сфатул Цэрий стал возможен только после Королевского указа, является ярким подтверждением подчиненного положения Бессарабии по отношению к румынской власти. Это свидетельствовало о том, что решения, касающиеся будущего Бессарабии, принимались не самостоятельно, а под контролем и по указанию Румынии. Однако я не сдался. Будучи заместителем председателя Конституционной комиссии, я посвятил себя разработке проекта Конституции Бессарабии в составе Румынии. Этот проект, содержавший надежду на автономию и право выхода из состава Румынии, был нашим смелым шагом, попыткой сохранить самобытность Бессарабии в новых политических обстоятельствах. Принятие Конституции планировалось на осень 1918 года, но мои надежды и надежды моих сторонников разбились о сопротивление румынских властей. Румынское правительство не собиралось предоставлять Бессарабии широкую автономию и прибегло к репрессиям, чтобы сорвать принятие Конституции. 30 ноября 1918 года семь депутатов, моих товарищей и единомышленников, были изгнаны из Бессарабии, а я получил суровое предупреждение. Мне угрожали расстрелом, если я не пойму их намеков.

"Отец, разве подобные поступки не говорят нам о стремлении Румынии к безраздельному господству?" – с негодованием спросила Ольга, увлеченно внимая повествованию отца.

"Да, ты совершенно права, моя дорогая," – ответил отец, отпив глоток кваса, он продолжил свой рассказ. В этой ситуации активизировались антирумынские организации, стремившиеся к независимости Бессарабии или её возвращению под управление Советской России. Одна из них, "Комитет спасения Бессарабии," втайне выбрала меня своим представителем на Парижской мирной конференции 1919-1920 годов. Это стало еще одним подтверждением доверия ко мне со стороны наиболее радикальных противников румынской оккупации. Однако мое участие в конференции не состоялось.

Мне подбросили под дверь анонимное письмо, содержание которого меня поразило. В нем утверждалось, что все ожидания напрасны, Румыния никогда не допустит автономии Бессарабии, а мнимая поддержка Советов – лишь иллюзия. Писавший советовал отказаться от поездки, опасаясь за мою жизнь, намекая на то, что время для борьбы еще не пришло. Вместе с тем, меня предупреждали, что оставаться в Кишиневе небезопасно. Тогда я принял решение уехать в Тигину, помнишь, Оля, спросил отец у дочери.

"Безусловно, помню," – уверенно произнесла Ольга.

"Всё как сейчас вижу, это были чудесные дни. Мы тогда перебрались к бабуле, и я отчетливо помню нашу встречу. На ней было восхитительное лазурное платье, усыпанное мелкими цветочками, а голову покрывал нежный небесного оттенка платок. Пап, а сколько лет тогда было бабушке?" – поинтересовалась Оля у отца.

"Ах, Оленька, бабушка тогда была совсем юная, всего пятьдесят три года," – ответил Стефан.

"Правда?" – изумленно переспросила Оля отца. "Получается, она была моложе тебя сегодняшнего," – с улыбкой заметила Оля.

"А мне тогда казалось, что она уже пожилая, ведь мне было всего шесть лет. Папа, я помню, как бабушка играла со мной, как готовила нам «кокурки», помнишь её фирменные «кокурки»? Мы с Танюшкой воровали их со стола, не дожидаясь, пока остынут. Как же мне было там хорошо, как спокойно и дружно мы жили. Наша бабушка – просто сокровище, я так по ней скучаю. Она так много мне дала, многому научила."– Пап, а правда, что в нас течет четверть цыганской крови? – спросила Оля, слегка смущаясь, у отца.

Стефан, будто подбирая слова, медленно ответил:

– Ну, не совсем четверть, но цыганская кровь в нас есть. Давным-давно, по линии бабушки, ее мать приглянулась цыгану, и они поженились. Это прапрабабушка твоя. Получается, мы уже третье поколение если я, конечно, не ошибаюсь. Четверти, скорее всего нет, но кровь определенно есть. А что, тебя это беспокоит? – поинтересовался отец.

– Нет, что ты, – ответила Оля.

– Наоборот, интересно, как переплетаются судьбы. Я горжусь своими корнями, – заявила она.

– Просто бабушка так много рассказывала о цыганах, о том, как их изгоняли с обжитых мест и какие трудности они переживали, – продолжила Оля.

– И еще, помню, бабушка была особенной. К ней постоянно приходили люди за помощью. И ее камушки помню, пап! Мелкие такие, красивые. Она раскладывала их на столе и пристально всматривалась, будто они с ней разговаривали. А потом начинала рассказывать о каких-то событиях… Она гадала, да, пап? – переспросила Оля.

Отец медленно поднялся, глубоко вздохнул и произнес:

– Да, видимо, время пришло. Он подошел к шкафу, открыл дверцу, отодвинул книжную полку, за которой скрывалась ниша, и достал оттуда мешочек – тот самый, где бабушка хранила свои камни. Оля, увидев его, радостно воскликнула: